Сближение поместий и вотчин.

Осложненные служебные обязанности дворянства требовали лучшего материального обеспечения его служебной годности. Эта потребность внесла важную перемену в хозяйственное положение дворянства как землевладельческого класса. Вам известно юридическое различие между основными видами древнерусского служилого землевладения, между вотчиной, наследственной собственностью, и поместьем, владением условным, временным, обыкновенно пожизненным. Но задолго до Петра оба эти вида землевладения стали сближаться друг с другом: во владение вотчинное проникали черты поместного, а поместное усвояло юридические особенности вотчинного. В самой природе поместья, как земельного владения, заключались условия его сближения с вотчиной. Первоначально, при свободном крестьянстве, предметом поместного владения по его идее был собственно поземельный доход с поместья, оброк или работа тяглых его обывателей, как жалованье за службу, похожее на кормление. В таком виде переход поместья из рук в руки не создавал особых затруднений. Но помещик, естественно, обзаводился хозяйством, строил себе усадьбу с инвентарем и рабочими холопами, заводил барскую дворовую пашню, расчищал новые угодья, селил крестьян со ссудой. Так на государственной земле, отданной служилому человеку во временное владение, возникали хозяйственные статьи, стремившиеся стать полной наследственной собственностью своего хозяина. Значит, право и практика тянули поместье в противоположные стороны. Крестьянская крепость дала практике перевес над правом: как могло поместье оставаться временным владением, когда крестьянин укреплялся за помещиком навсегда по ссуде и подмоге? Затруднение ослаблялось тем, что, не касаясь права владения, закон, уступая практике, расширял права распоряжения поместьем, допускал покупку поместья в вотчину, обращение в иск, мену и сдачу поместья сыну, родственнику, жениху за дочерью или племянницей в виде приданого, даже чужеродцу с обязательством кормить сдатчика или сдатчицу либо жениться на сдатчице, а иногда и прямо за деньги, хотя право продажи решительно отрицалось. Верстаньем в отвод и в припуск (конец лекции XXXII) выработалось правило, устанавливавшее фактически не только наследственность, но и единонаследие, неделимость поместий. В верстальных книгах это правило выражалось так: "А как сыновья в службу поспеют, старшего верстать в отвод, а меньшему служить с отцом с одного поместья", которое по смерти и справлялось целиком за сыном-сослуживцем. В указах уже при царе Михаиле появляется термин со странным сочетанием непримиримых понятий: родовые поместья . Этот термин сложился из распоряжений тогдашнего правительства "мимо родства поместий не отдавать". Но из фактической наследственности поместий вытекало новое затруднение. Поместные оклады возвышались по степени чинов и заслуг помещика. Отсюда возникал вопрос: как передавать отцово поместье, особенно большое, сыну, еще не выслужившему отцова оклада? Московский приказный ум разрешил эту кляузу указом 20 марта 1684 г., предписывавшим большие поместья после умерших справлять в нисходящей прямой линии за их сыновьями и внуками, верстанными и наверстанными в службу, сверх их окладов, т. е. независимо от этих окладов, сполна без отрезки, а родственникам и чужеродцам отрезок не давать, при отсутствии прямых наследников отдавать боковым на известных условиях. Этот указ перевернул порядок поместного владения. Он не устанавливал наследственности поместий ни по закону, ни по завещанию, а только укреплял их за фамилиями: это можно назвать фамилиаризацией поместий. Поместное верстание превращалось в разверстку вакантного поместья между обильными наличными наследниками, нисходящими или боковыми, следовательно, отменялось единонаследие, что вело к дроблению поместий. Образование регулярной армии довершило разрушение основ поместного владения: когда дворянская служба стала не только наследственной, но и постоянной, и поместье должно было стать не только постоянным, но и наследственным владением, слиться с вотчиной. Все это повело к тому, что поместные дачи постепенно заменялись пожалованиями населенных земель в вотчину. В сохранившемся перечне дворцовых сел и деревень, розданных монастырям и разным лицам в 1682 - 1710 гг., редко, да и то только до 1697 г., отмечены дачи "в поместье"; обычно имения раздавались "в вотчину". Всего роздано в эти 28 лет около 44 тысяч крестьянских дворов с полумиллионом десятин пашни, не считая лугов и леса. Так к началу XVIII в. поместье приблизилось к вотчине на незаметное для нас расстояние и готово было исчезнуть как особый вид служилого землевладения. Тремя признаками обозначилось это сближение: поместья становились родовыми, как и вотчины; они дробились в порядке разверстки между нисходящими или боковыми, как дробились вотчины в порядке наследования; поместное верстание вытеснялось вотчинным пожалованием.

УКАЗ О ЕДИНОНАСЛЕДИИ.

Таким положением дела вызван был указ Петра, обнародованный 23 марта 1714 г. Основные черты этого указа, или "пунктов", как его называли, таковы: 1) "Недвижимые вещи", вотчины, поместья, дворы, лавки не отчуждаются, но "обращаются в род". 2) Недвижимое по духовной переходит к одному из сыновей завещателя по его выбору, а остальные дети наделяются движимостью по воле родителей; при отсутствии сыновей так же поступать и с дочерьми; в случае отсутствия духовной недвижимое переходит к старшему сыну или за отсутствием сыновей к старшей дочери, а движимое делится между остальными детьми поровну . 3) Бездетный завещает недвижимое одному из своей фамилии, "кому похочет", а движимое передает своим сродникам или посторонним по своему произволению; без завещания недвижимое переходит к одному по линии ближнему, а прочее другим, кому надлежит, "равным образом". 4) Последний в роде завещает недвижимое одному из женских лиц своей фамилии под условием письменного обязательства со стороны ее мужа или жениха принять на себя и на своих наследников фамилию угасшего рода, присоединив ее к своей. 5) Вступление обделенного дворянина, "кадета", в купечество или в какое знатное художество, а по достижении 40-летнего возраста и в белое духовенство не ставится в бесчестье ни ему, ни его фамилии. Закон обстоятельно мотивирован: единонаследник нераздельного имения не будет разорять "бедных подданных", своих крестьян, новыми тягостями, как это делают разделившиеся братья, чтобы жить по-отцовски, но будет льготить крестьян, облегчая им исправный платеж податей; дворянские фамилии не будут упадать, "но в своей ясности непоколебимы будут чрез славные и великие домы", а от дробления имений между наследниками знатные фамилии будут беднеть и превращаться в простых поселян, "как уже много тех экземпелев есть в российском народе"; имея даровой хлеб, хотя и малый, дворянин без принуждения служить с пользой для государства не станет, будет уклоняться и жить в праздности, а новый закон заставит кадетов "хлеба своего искать" службою, учением, торгами и прочим. Указ очень откровенен: всемогущий законодатель сознается в своем бессилии оградить подданных от хищничества беднеющих помещиков, а на дворянство смотрит, как на сословие тунеядцев, не расположенных ни к какой полезной деятельности. Указ вносил важные перемены в служилое землевладение. Это - не закон о майорате или "о первенстве", навеянный будто бы порядками западноевропейского феодального наследования, как его иногда характеризуют, хотя Петр и наводил справки о правилах наследования в Англии, Франции, Венеции, даже в Москве у иноземцев. Мартовский указ не утверждал исключительного права за старшим сыном; майорат был случайностью, наступавшей только при отсутствии духовной: отец мог завещать недвижимое и младшему сыну мимо старшего. Указ установлял не майорат, а единонаследие, неделимость недвижимых имений, и шел навстречу затруднению чисто туземного происхождения, устранял дробление поместий, усилившееся вследствие указа 1684 г. и ослаблявшее служебную годность помещиков. Юридическая постройка закона 23 марта была довольно своеобразна. Завершая сближение вотчин и поместий, он устанавливал для тех и других одинаковый порядок наследования; но при этом превращал ли он вотчины в поместья или наоборот, как думали в XVIII в., называя мартовские пункты изящнейшим благодеянием, коим Петр Великий поместные дачи в собственность пожаловал? Ни то, ни другое, а сочетанием юридических особенностей поместья и вотчины создавался новый, небывалый вид землевладения, который можно характеризовать названием наследственного, неделимого и вечнообязанного, с которым связана вечная наследственная и потомственная служба владельца. Все эти черты существовали и в древнерусском землевладении; только две из них не совмещались: наследственность была правом вотчинного землевладения, неделимость - обычным фактом землевладения поместного. Вотчина не была неделима, поместье не было наследственно; обязательная служба одинаково падала на то и на другое владение. Петр соединил эти черты и распространил их на все дворянские имения, да еще положил на них запрет отчуждения. Служилое землевладение теперь стало более однообразно, но менее свободно. Таковы перемены, внесенные в него указом 23 марта. В этом указе особенно явственно вскрылся обычный преобразовательный прием, усвоенный в перестройке общества и управления. Принимая сложившиеся до него отношения и порядки, как он их заставал, он не вносил в них новых начал, а только приводил их в новые сочетания, приноровляя их к изменившимся условиям, не отменял, а видоизменял действовавшее право применительно к новым государственным потребностям. Новое сочетание сообщало преобразованному порядку как будто новый, небывалый вид. На деле новый порядок строился из старых отношений.

ДЕЙСТВИЕ УКАЗА.

Закон 23 марта, выделяя единонаследника, освобождал кадетов, безземельных его братьев и часто племянников от обязательной службы, предоставляя им избирать себе род жизни и занятий. Для военной службы Петру нужна была не вся служилая наличность дворянских семейств, составлявшая прежде массу дворянской милиции. В единонаследнике он искал офицера, имеющего средства исправно служить и приготовиться к службе, не обременяя своих крестьян поборами. Это было согласно с ролью, какую Петр назначал дворянству в своей всесословной регулярной армии, - служить офицерской командой. Но и в этом законе, как в других своих социальных реформах, преобразователь мало соображал нравы, бытовые понятия и привычки. При строгом проведении в жизнь закон раскалывал дворянство на два слоя, на счастливых обладателей отцовских гнезд и на обездоленных, безземельных и бездомных пролетариев, братьев и сестер, проживающих нахлебниками и нахлебницами в доме единонаследника или "волочащихся меж двор". Понятны семейные жалобы и распри, какие должен был вызвать закон, к тому же и сам мало облегчавший свое применение. Он плохо обработан, не предвидит многих случаев, дает неясные определения, допускающие разноречивые толкования: в 1-м пункте решительно запрещает отчуждение недвижимостей, а в 12-м предусматривает и нормирует их продажу по нужде; устанавливая резкую разницу в порядке наследования движимых и недвижимых имуществ, не указывает, что разуметь под теми и другими, а это порождало недоразумения и злоупотребления. Эти недостатки вызывали неоднократное разъяснение в последующих указах Петра, а после него указ 1714 г. в новых пунктах 28 мая 1725 г. подвергнут был подробной казуистической разработке, допустившей значительные от него отступления, что еще более затруднило его исполнение. Кажется, и сам Петр видел в своем указе не окончательное положение, а скорее временную меру: допустив важные отступления от него, предписав в дополнительном указе 15 апреля 1716 г. выдел из нераздельной недвижимости умершего супруга четвертой части оставшемуся в живых в вечное владение, царь пометил на указе: "До времени быть по сему". Обязательная служба для кадетов не была отменена: недорослей по-прежнему всех брали в военную службу и на смотры вызывали одинаково строго и первенцев, и кадетов. Притом до конца царствования Петра продолжались между родичами сутяжные разделы имений, доставшихся им еще до "пунктов" по закону 1684 г., и, по-видимому, об этих разделах говорит Посошков в сочинении О скудости и богатстве , яркими чертами описывая, как дворяне после умерших своих сродников земли жилые и пустые делят на дробные части, со ссорами, даже с "уголовщиной" и с большим вредом для казны, одну какую-нибудь пустошь или деревню дробя на ничтожные доли, словно закона о единонаследии и не существовало. Эти разделы были признаны и пунктами 1725 г. Словом, закон 1714 г., не достигнув предположенных целей, только внес в землевладельческую среду путаницу отношений и хозяйственное расстройство. Итак, подготовленный и обеспеченный неделимой недвижимостью офицер армейского полка или секретарь коллегиального учреждения - таково служебное назначение рядового дворянина по мысли Петра.

ЛЕКЦИЯ LXIII

Крестьяне и первая ревизия. - Состав общества по Уложению. Вербовка и наборы. - Подушная перепись. - Расквартирование полков. - Упрощение общественного состава. - Подушная перепись и крепостное право. - Народнохозяйственное значение подушной переписи.

Дворянство юридически и экономически всего теснее соприкасалось с крестьянством; но меры Петра, коснувшиеся сельского населения, направлены были к обеим основным целям преобразователя, не только к упрочению военной реформы, но, пожалуй, еще более к решению задачи, составлявшей после переустройства армии важнейшую его заботу, к усилению средств казны.

СОСТАВ ОБЩЕСТВА.

Уложение определило права и обязанности тpex основных классов гражданского общества: то были люди служилые, люди посадские, торгово-промышленные и люди уездные, т. е. крестьянство, подразделявшееся на крестьян крепостных и черносошных, государственных, с которыми слились и дворцовые. Но между этими тремя, а с духовенством и четырьмя сословиями оставались промежуточные, межеумочные слои, которые, соприкасаясь с основными классами, не входили плотно в их состав и сами не имели сословной плотности и стояли вне прямых государственных обязанностей, служа частному интересу. То были: 1) холопы полные, вечные, кабальные, временные, и жилые, срочные; 2) вольно-гулящие люди вольница, как их еще называли, составлявшаяся из отпущенных холопов, из посадских и крестьян, бросивших тягло и свое занятие, даже из служилых людей, замотавшихся беспоместных или бросивших свои поместья, вообще из бездомных и бесхозяйных людей, - переходный класс между крепостными и свободными тяглыми людьми; к ним же можно причислить и нищих по ремеслу, многолюдный тунеядный класс, неосторожно расположенный духовенством и мирянами посредством ложно направленной благотворительности; разумеется, я не причисляю к этому классу настоящих богадельных людей, убогих, стариков, старух, находивших приют при церквах и в частных домах; 3) архиерейские и монастырские слуги и служки, из которых первые, служа по управлению церковными землями, очень походили на служилых государевых людей, получали от кафедр и монастырей земельные участки на поместном праве и иногда прямо переходили в государевы служилые люди, а вторые были как бы церковными холопами, хотя служили без крепостей; 4) многочисленные дети духовенства, церковники, как их называли, ждавшие или не находившие себе церковнослужительского места, кое-как перебивавшиеся при церквах около своих родителей, иногда занимавшиеся городскими торгами и промыслами, иногда поступавшие в частное услужение. Между этими слоями по их положению в государстве можно провести такое различие: холопы и церковные служки были лично крепостные люди, не несшие государственного тягла; гулящие и церковники были свободные лица, но также не несли государственного тягла; черносошные крестьяне были также свободные лица, но несли государственное тягло; крепостные крестьяне, а из холопов задворные были несвободные люди, но несли государственное тягло. Людность всех этих переходных слоев, придававших такую пестроту общественному составу, производила впечатление на непривычный глаз: иноземные наблюдатели в XVII в. удивлялись, как много праздного люда в Московском государстве. Эта праздная или непроизводительно занятая масса почти всею тяжестью своего содержания падала на те же рабочие, тяглые классы, из которых и казна извлекала свои доходы, и в этом отношении являлась соперницей государства, перехватывая у него средства, которые могли бы идти на пополнение государственной казны. Петр со своей природной хозяйственной чуткостью хотел пристроить этот люд к настоящему делу, использовать его в интересах государства, для тягла и службы. Солдатской вербовкой и потом подушной переписью он произвел генеральную чистку общества, упрощая его состав.

ВЕРБОВКА И НАБОР.

Вольница и холопство были самыми усердными поставщиками новобранцев, когда начала формироваться регулярная армия. Из этих классов преимущественно набирался первоначальный рядовой персонал гвардейских полков, потом уже получивший шляхетский состав. Для их комплектования Петр даже нарушил крепостное право: боярским холопам разрешено было поступать в них без согласия господ. Из тех же классов преимущественно составились и новые полки, двинутые под Нарву в 1700 г. Перед тем указано было брать в солдаты отпущенных на волю холопов и крепостных крестьян, оказавшихся по освидетельствовании годными к военной службе. Князь Б. Куракин в своей летописной автобиографии записал, что тогда "сказана всякому чину воля, кто хочет в солдаты идти, коли хочет, тогда поди, и многие из домов шли"; тогда же снаряжался балтийский флот; потому "кликали в матросы молодых ребят и набрано с 3000 человек". Так разрежалась густая масса лишних людей в закосневшем от недостатка работы обществе. Чистка была основательная: из десятков тысяч этих боевых охотников едва ли кто воротился домой, лучше сказать, в прежнее бездомное состояние; кто не успел пуститься в бега, все полегли под двумя Нарвами, под Ригой, Эрестфером, Шлюссельбургом, а более всего от голода, холода и повальных болезней. Когда установились периодические рекрутские наборы, они захватили не только тяглых людей, городских и сельских, но и дворовых, гулящих, церковников, монастырских служек, даже подьячих. Так в государственный строй вводилось дотоле чуждое ему начало - всесословная повинность.

ПОДУШНАЯ ПЕРЕПИСЬ.

Подушная перепись была другим и еще более сильным средством упрощения общественного состава. Самое производство ее довольно характерно, ярко освещает приемы и средства преобразователя. Когда с завоеванием Лифляндии, Эстляндии и Финляндии стало ослабевать напряжение Северной войны, Петру пришлось подумать о постановке созданной им регулярной армии на мирную ногу. Эту армию и по окончании войны надобно было держать под ружьем, на постоянных квартирах и на казенном содержании, не распуская по домам, и нелегко было придумать, куда с ней деваться. Петр составил мудреный план расквартирования и содержания своих полков. В 1718 г., когда на Аландском конгрессе шли мирные переговоры со Швецией, он дал 26 ноября указ, изложенный по его привычке первыми словами, какие пришли ему на мысль. Первые два пункта указа с обычным торопливым и небрежным лаконизмом законодательного языка Петра гласили: "Взять сказки у всех, дать на год сроку, чтоб правдивые принесли, сколько у кого в которой деревне душ мужеска пола, объявя им то, что кто что утаит, то отдано будет тому, кто объявит о том; расписать, на сколько душ солдат рядовой с долею на него роты и полкового штаба, положа средний оклад". Далее столь же неясно указ предписывал порядок своего исполнения, стращая исполнителей конфискациями, жестоким государевым гневом и разорением, даже смертной казнью, обычными украшениями законодательства Петра. Этот указ задал суетливую работу губернским и сельским управлениям, как и землевладельцам. Для подачи сказок о душах назначен был годовой срок; но до конца 1719 г. сказки поступили лишь из немногих мест, и то большею частью неисправные. Тогда Сенат командировал в губернии гвардейских солдат с предписанием заковать в железа собиравших сказки чиновников и самих губернаторов и держать их на цепях, никуда не выпуская, пока не пошлют в учрежденную для переписи в Петербурге канцелярию всех сказок и составленных по ним ведомостей. Строгость мало помогла делу: подача сказок еще продолжалась в 1721 г. Замедление происходило прежде всего от трудности понять сбивчивый указ, который потребовал целого ряда разъяснений и дополнений. Сперва его поняли так, что он касается только владельческих крестьян; но потом велено было заносить в сказки и дворовых, живших в деревнях, и потребовали дополнительных сказок. Явилась другая помеха: чуя, что дело ведет к новому тяжелому налогу, владельцы или их приказчики писали души не сполна, "с великой утайкой". К началу 1721 г. раскрыто было более 20 тысяч утаенных душ. Воеводам и губернаторам велено было личным объездом на местах проверить поданные сказки. Св[ященный] Синод призвал к содействию этой проверке, ревизии, приходское духовенство, обещая ему за покрытие утайки лишение мест, сана, имения "и по беспощадном на теле наказании каторжную работу, хотя б кто и в старости немалой был". Наконец при помощи строжайших указов, пыток, конфискаций, которыми смазывали ржавые колеса правительственной машины, к началу 1722 г. насчитали по сказкам 5 миллионов душ. Тогда приступили к исполнению 2-го пункта указа 26 ноября, "к раскладке войска на землю", к расписанию полков по душам, которые должны были их содержать. Раскладчиками посланы были в 10 переписанных губерний 10 генералов и полковников с бригадиром. Полки предположено было разместить на "вечные квартиры" поротно, особыми слободами, не расставляя их по крестьянским дворам, для предупреждения ссор хозяев с постояльцами. Раскладчик должен был созвать дворян своего округа и уговорить их построить эти слободы с ротными дворами для офицеров и с полковыми для штаба. Новая беда: раскладчикам велено было предварительно проверить душевые сказки. Это была вторичная ревизия сказок, и она открыла огромную утайку душ, доходившую в иных местах до половины наличных душ. Первоначально сосчитанной сказочной цифрой в 5 миллионов стало нельзя руководиться при разверстке полков по душам. Петр и Сенат обращались к помещикам, приказчикам и старостам с угрозами и ласками, назначали сроки для исправления сказок, и все эти сроки пропускались. Притом сами ревизоры по неясности инструкций или по неуменью понимать их путались в сортировке душ. Недоумевали, кого писать в подушный оклад и кого не писать, и тормошили правительство запросами, да и точных сведений о наличном составе армии у них не было в руках, и только в 1723 г. догадались собрать справки об этом. Однако ревизорам наказано было "всеконечно" кончить свое дело и вернуться в столицу к началу 1724 г., когда Петр указал начать подушный сбор. Никто из них к сроку не вернулся, и все заранее уведомили Сенат, что дело к январю 1724 г. не кончат; им пересрочили до марта, а правильный подушный сбор отложили до 1725 г. Преобразователь так и не дождался в шесть лет конца предпринятого им дела: ревизоры не вернулись и к 28 января 1725 г., когда он закрыл глаза.

РАСКВАРТИРОВАНИЕ ПОЛКОВ.

Полкам предназначено было своеобразное положение на местах их расквартирования. Большинство помещиков отказалось строить полковые слободы, считая за лучшее разместить солдат по крестьянским дворам. Тогда их обязали к постройке, и она легла новой "великой тягостью" на их крестьян. Начали стройку спешно, вдруг по всем местам, отрывая крестьян от домашних работ. Для покупки земли под слободы обложили души единовременным сбором; это затруднило поступление подушной подати. Вскоре по смерти Петра слободы, которые он велел построить непременно к 1726 г., были рассрочены на 4 года, кое-где начаты стройкой, но нигде не были кончены, и свезенный крестьянами огромный материал пропал; построили только штабные дворы. Все дело велось зря, без соображения средств и последствий. Солдаты и офицеры разместились по обывательским домам в городах и деревнях. Но полки были не просто постояльцами и нахлебниками ревизских душ, на которые они были положены. По странной прихоти усталого воображения Петр усмотрел в них удобное орудие управления и сверх их строевых занятий возложил на них сложные полицейские и наблюдательные обязанности. Для содержания расквартированных полков дворянство должно было образовать из себя уездные сословные общества и для сбора подушной подати ежегодно выбирать из своей среды особых комиссаров, учитывая их на ежегодных съездах с правом судить и штрафовать за незаконные действия. Комиссар обязан был наблюдать порядок и благочиние в своем уезде об руку и даже по указаниям начальства расположенного в нем полка. Полковник с офицерами должен был преследовать воров и разбойников в своем округе, удерживать крестьян от побегов и ловить беглых, искоренять корчемство и контрабанду, не позволять чиновникам губернских управителей разорять уездное население, охранять его от всяких обид и налогов. Полномочия их были так широки, что по соглашению с губернаторами и воеводами они могли отдавать под суд выборных комиссаров, даже наблюдать за действиями самих воевод и губернаторов по исполнению указов, донося о неисправностях в столицу. Если бы эти полки сохранили территориальный состав и были размещены по своим родинам, они, пожалуй, на что-нибудь пригодились бы землякам. Но, оставаясь чуждыми пришельцами, вбитые какими-то клиньями в местное общество и управление, они не могли уживаться мирно с местным населением и ложились тяжелым и обидным бременем не только на крестьян, но и на самих помещиков. Крестьянин не мог уйти на работу в другой уезд даже с отпускным письмом от своего помещика или приходского священника, не явившись на полковой двор, где отпускное письмо свидетельствовалось и записывалось в книгу комиссаром, выдававшим крестьянину пропускной билет за подписью и печатью полковника со взысканием пошлины. Правительство Екатерины I принуждено было сознаться, что бедные крестьяне бегают не только от недорода и подушной, но "и от несогласия у офицеров с земскими управителями и у солдат с мужиками". Но всего тяжелее для населения был сбор подушной при содействии полков. Еще первый указ о переписи 1718 г. возложил это дело на одних выборных комиссаров, без участия полков. Но дворяне надумались выбрать их только к 1724 г. При своей неодолимой вере в офицера Петр в 1723 г. начертал коротенький указ, предписывая из опасения, чтоб комиссары по новости дела "какой конфузии не сделали", на первый год собирать подать с участием штаб- и обер-офицеров, "дабы добрый анштальт внесть". Но это участие продолжено было на несколько лет. Долго после помнили плательщики этот добрый анштальт. Полковые команды, руководившие сбором подати, были разорительнее самой подати. Она собиралась по третям года, и каждая экспедиция длилась два месяца: шесть месяцев в году села и деревни жили в паническом ужасе от вооруженных сборщиков, содержавшихся при этом на счет обывателей, среди взысканий и экзекуций. Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоеванной России татарские баскаки времен Батыя. И Сенат, и отдельные сановники по смерти Петра громко заявляли, что бедным мужикам страшен один въезд и проезд офицеров, солдат, комиссаров и прочих командиров, из которых никто ни о чем больше не думает, как лишь о том, чтобы взять у крестьянина последнее в подать и тем выслужиться; крестьяне от этих взысканий не только пожитки и скот, но и хлеб в земле за бесценок отдают и бегут "за чужие границы". Эти сановные протесты были стыдливым умовением пилатовых рук: почему бы не сказать этого при жизни Петра и ему в лицо? Едва полки стали размещаться по вечным квартирам, начала обнаруживаться огромная убыль в ревизских душах от усиления смертности и побегов: в Казанской губернии вскоре после смерти Петра один пехотный полк не досчитался более половины назначенных на его содержание ревизских плательщиков, слишком 13 тысяч душ. Создать победоносную полтавскую армию и под конец превратить ее в 126 разнузданных полицейских команд, разбросанных по 10 губерниям среди запуганного населения, - во всем этом не узнаешь преобразователя.