Тема I. Политология как самостоятельная научная дисциплина: этапы формирования, предмет, цели и задачи 23 страница

Человек — это абстракция, некая умственная конструкция, если пренебречь такими характеристиками, как раса, полу возраст, нация, культура, вера и т.д. Не случайно идеологи и вож­ди тоталитаризма поставили своей целью трансформацию эко­номических, социальных, социокультурных, духовных отноше­ний, убеждений, ценностей, установок людей. Больше того, ставилась задача сознательной и целенаправленной переделки са­мого человеческого бытия. С этой точки зрения тоталитаризм в от­личие от всех форм традиционного деспотизма, абсолютизма и авторитаризма является феноменом XX столетия. Для по­следних при всех их различиях было характерно господство традиции, обычая, предания и т.д., власть занимала подчинен­ное по отношению к ним положение, она основывалась на тради­ции. Единство в традиционном обществе зиждилось на укоренен­ности в общественных структурах — семье, общине, родственных связях, племени, этнонациональном сообществе, церкви и т.д. Люди, порой занимая чуть ли не рабское положение по отноше­нию к власть имущим, все же находили опору в этих структу­рах.

Традиция представляет собой механизм воспроизводства со­циальных институтов и норм, при котором поддержание по­следних обосновывается, узаконивается самим фактом их суще­ствования в прошлом. Поэтому не приходится удивляться тому, что тоталитаризм ставит аннигиляцию традиций в качестве од­ной из своих главных целей. Эта установка выражалась в пере­именовании древних названий городов, улиц, проспектов, музе­ев и т.д., в ограничении доступа к определенным видам исторической и критической литературы, в отказе от некоторых «устаревших» традиций в области архитектуры, живописи, скульптуры, театра, от отдельных празднеств, обычаев народной жизни, которые будто бы противоречили новым культурным тра­дициям, мешали им нормально складываться и развиваться. С этой точки зрения тоталитаризм отличает своеобразная амне­зия исторической памяти, своебразный манкуртизм.

Одной из важнейших предпосылок и условий тоталитарной системы является размывание, а то и элиминация традиционной социальной стратификации, достижение культурной, социальной, нравственной даже этнонациональной (в теории) однородности путем уничтожения всех объединений, организаций, которые мог­ли служить для человека референтными группами, таких как на­ция, соседская родственная община, церковь, реальные, а не офи­циальные организации, союзы, ассоциации, сословия, классы и др. Такая однородность строится на подрубании всех органических корней, связывающих отдельного человека с обществом, на пре­дельной унификации всех связей человека, выставлении на все­общее обозрение самых неприкосновенных сторон и аспектов ча­стной жизни. Единственной референтной группой для отдельного человека остается государство. Здесь, пожалуй, в наиболее на­глядной форме и во вселенском масштабе был реализован прин­цип «разделяй и властвуй». «Религия и национализм,— писал Э.Фромм,— кок и любые обычаи, любые предрассудки — даже самые нелепые и унизительные, — спасают человека, если свя­зывают его с другими людьми, от самого страшного — изоля­ции». Идеологи и вожди тоталитаризма, сознавая это, сделали все для того, чтобы фрагментировать и атомизировать общест­во, лишить человека унаследованных от прошлого социальных и иных связей и тем самым изолировать людей друг от друга. В результате каждый отдельно взятый индивид остается один на один с огромным всесильным аппаратом принуждения.

Тоталитарные перевоплощения интернационализма и национализма

Как известно, одной из важнейших традиционных опор, на которых базируется личность, тем зеркалом, через которое ин­дивид сознает себя членом общества и приобретает чувство са­мости, является нация. Симптоматично, что правый и левый ва­рианты тоталитаризма, подойдя к этой проблеме, казалось бы, с прямо противоположных позиций, сумели использовать ее каждый по-своему для утверждения тотального господства госу­дарства.

С определенными оговорками можно сказать, что марксизм является ровесником национальной идеи и понимаемого широко (а не только сугубо негативно) национализма. В этом контексте он представляет собой не только вызов классической политиче­ской экономии и критику капиталистических производственных отношений, но и критику национализма и религии. Будучи про­граммой освобождения людей от промежуточных образований, мешающих превращению отдельного индивида во «всемирную историческую личность», марксизм постулировал образование про­летариата в качестве силы, трансцендирующей национальные при­верженности и действующей на наднациональном уровне. Что­бы подчинить людей выполнению этой цели, ставилась задача подорвать национально-культурные традиции и ценности, ото­рвать их от национальных корней. Поэтому естественно, что с са­мого начала марксизм рассматривал национализм, равно как и ре­лигию, в качестве противника и врага, с которыми необходимо вести решительную и бескомпромиссную борьбу.

Оценивая национальный вопрос всецело с точки зрения целей классовой борьбы пролетариата, основоположники марксизма ис­ходили из постулата, согласно которому любое общество строит­ся на горизонтальных классовых различиях, пересекающих на­циональные границы и приверженности, и поэтому классовые различия играют более фундаментальную роль по сравнению со всеми другими различиями, в том числе и национально-этичес­кими. Была сформулирована идея, согласно которой национализм представляет собой продукт капиталистического развития и ему суждено исчезнуть с исчезновением капитализма. К.Маркс и Ф.Энгельс утверждали, что освобождение пролетариата от ка­питалистического ига приведет к ускоренному исчезновению национальных различий и антагонизмов. Предполагалось, что с ус­тановлением господства пролетариата и по мере утверждения прин­ципов социализма разделение людей по национальному принци­пу потеряет всякий смысл и оно будет полностью заменено классовым разделением. При этом особо подчеркивалась мысль о том, что только пролетариат способен стать той силой, кото­рая может выполнить историческую задачу объединения наро­дов в единое целое.

Следует отметить, что марксисты, в том числе и русские, ве­ли ожесточенные споры о будущем нации и национальных от­ношений в условиях перехода к социализму и в ходе социалис­тического строительства. Но при всех спорах о федерализме, автономизации, реализации права наций на самоопределение вплоть до полного отделения В.И.Лении и его сподвижники в целом сохра­няли убежденность в том, что в процессе социалистического строительства социально-экономические и национально-куль­турные различия между регионами, национально-государствен­ными образованиями постепенно будут сглажены и в конечном счете преодолены, что создаст условия для победы интернацио­нального начала над национальным началом.

Марксизм-ленинизм по самой своей сути не мог принять на­циональную идею, национальное начало, тем более национа­лизм, поскольку они рассматривались (собственно и были тако­выми) как важнейшее препятствие на пути интернационального единения народов на принципах классовой солидарности и клас­совой борьбы. Поэтому неудивительно, что предложенная ком­мунистами программа имела своей целью, по сути дела, созна­тельную, принудительную систематическую переделку самой природы этноса, этнонационального. Такая цель вытекала, соб­ственно говоря, из самой установки на большевизм и советиза­цию всех аспектов жизни огромной многоликой империи, ее го­сударственно-административной системы, культуры, социальной сферы, даже реалий быта. Как известно, правители Российской империи довольно терпимо относились (либо смотрели на это сквозь пальцы) к сохранению во многих этнонациональных образова­ниях традиционных форм и органов управления, вероисповеда­ния. Большевизация и советизация предполагали уничтожение всего этого и жесткую унификацию и стандартизацию всего и вся по меркам, составленным в центре.

С этой точки зрения все нации и народности оказались дей­ствительно равны. Как бы игнорируя законы общественно-исто­рического развития, предписывающие каждому народу свой соб­ственный путь и собственное место в обществе, называемом человеческим, была поставлена задача осчастливить многие на­роды, оставшиеся при феодализме, путем перенесения их в со­циализм, минуя капитализм, а те народы, которые «застряли» в родоплеменных отношениях, приобщить к благам социализма, минуя и феодализм, и капитализм. Широкомасштабные репрес­сии и выселение наиболее трудолюбивой прослойки населения из деревни под лозунгом ликвидации кулачества как класса, вынуж­денное переселение людей из деревни в город или отдаленные ре­гионы страны вели к подрыву питательных корней, вековых ус­тоев национального образа жизни, ослаблению приверженности к труду, родному очагу, национальной истории. В итоге совет­ские люди были объявлены членами совершенно невероятного и парадоксального образования — интернационального народа, безнапиональной нации — «новой исторической общности» в ли­це советского народа.

Еще более пародоксальным представлялось то, что идеология интернационализма приобрела уже в своеобразно перевернутой форме функции идеологии национализма. Этому в значительной степени способствовали интересы и потребности сохранения Рос­сии как единого государства в условиях возрождения сепаратист­ских устремлений отдельных национальных регионов внутри стра­ны и постоянной угрозы внешней интервенции, создавшей атмосферу осажденной крепости. Идеология интернационализ­ма, по сути дела, оказалась поставленной на службу государст­венных интересов и стала выполнять функции, аналогичные тем, которые национализм играл в идеологии германского нациз­ма. Не случайно, понятия «антикоммунизм» и «антисоветизм» стали в некотором роде синонимами, а ключевым элементом про­летарского национализма считалась поддержка политики Совет­ского Союза.

В идеологии фашизма произошло органическое слияние соци­ализма и национализма, что в итоге и дало основание Гитлеру и его сподвижникам говорить о национал-социализме. С этой точки зре­ния интерес представляет определение социалиста, которое Гит­лер дал в одном из выступлений в 1922 г.: «Тот, кто готов рас­сматривать цели нации как свои собственные в той мере, когда для него нет более высокого идеала, чем благосостояние нации; тот, кто понимает наш государственный гимн "Германия пре­выше всего" в том смысле, что для него нет в мире ничего вы­ше его Германии, народа и земли, тот является социалистом».

Очевидно, что в рассматриваемом аспекте марксизм-ленинизм и фашизм придерживались диаметрально противоположных по­зиций. Воинствующий расизм и национализм последнего обще­известны. Здесь укажем лишь, что в методическом плане утверж­дения тоталитарных структур и ментальности они сыграли роль, аналогичную той, которую сыграли теория классовой борьбы и идея интернационализма в марксизме-ленинизме. Подобным же об­разом расизм и национализм были превращены в универсальные системообразующие установки, определяющие весь строй дейст­вий и мыслей всех членов общества. С самого начала фашизм рас­сматривал нацию как некий синтез всех без исключения мате­риальных и духовных ценностей, приоритет перед отдельным индивидом, группами, слоями, классами. Как утверждал Гитлер в своем выступлении перед промышленниками в 1932 г., опре­деляющее значение имеет «осуществление волеизъявления на­ции, ибо только это волеизъявление может быть исходной точ­кой для политических выступлений». Еще более определенно и недвусмысленно он говорил об этом на Нюренбергском конгрес­се НСДАП в 1938 г. По его утверждению, чтобы закрепить «чу­до германского воскресения», начатое в 20-х годах, партия должна объявить безжалостную войну классовым и сословным предрассудкам. Она должна позаботиться о том, чтобы незави­симо от рождения и происхождения сильный волей и талантли­вый немец мог бы найти доступ к высшим степеням социальной лестницы.

Стало быть, важное место в фашистской идеологии отводи­лось уничтожению всех классов, но в отличие от марксизма-лени­низма, предполагавшего осуществить это на путях пролетарско­го интернационализма, приверженцы фашизма предусматривали достичь эту цель путем подчинения всего и вся сугубо националь­ному началу. В отличие от «буржуазного и марксистско-еврейского мировоззрения», откровенничал Гитлер, идея национал-со­циалистического «народного государства» оценивает «значение человечества в его базовых расовых терминах». Поэтому, по мне­нию Гитлера, эта идея отвергает равноправие рас и, признавая существование высших и низших рас, считает необходимым со­действовать торжеству первых. Она не может признать право на существование каких-либо этических идей, если эти идеи пред­ставляют угрозу расовому существованию носителей более высо­кой этики. Поэтому естественно, что краеугольным камнем ты­сячелетнего Третьего рейха была провозглашена идея сохранения чистоты арийской расы, а «нового порядка» для остального ми­ра — идея господства арийской расы. Деятельность основопола­гающих общественных институтов всецело подчинялась этой универсальной задаче.

Как считал Гитлер, «семья не является самоцелью, а служит более высокой задаче: увеличению и сохранению человеческого рода и расы. Именно в этом состоит смысл семьи и ее задача». О каком «человеческом роде» и о какой «расе» шла речь, здесь вряд ли есть смысл напоминать.

Важной характеристикой фашистской идейно-политической конструкции стало отожествление, органическое слияние поня­тий нации и национального государства, в силу которого госу­дарство рассматривалось как юридическое воплощение нации, на­деленное ответственностью за определение природы, целей и интересов нации в каждый конкретный исторический период. Государство, утверждал Гитлер, не имеет ничего общего с эко­номикой, поскольку оно есть не экономическая, а расовая орга­низация. В результате, по справедливому замечанию Р.Фарначчи, фашизм «отожествлял общество с нацией, нацию с государством, экономическую деятельность — с политичес­кой деятельностью».

Таким образом, отправившись, казалось бы, с прямо проти­воположных позиций, Гитлер и его сподвижники, по сути дела, пришли к выводу, по своему функциональному значению близ­кому позиции большевиков. Только если у последних в качест­ве субъектов смертельной схватки выступали классы, то у наци­стов демаркационная линия проходила между немцами и немемецким народом, с одной стороны, и остальным миром, с другой. Как верно подметил В.Н.Ильин, «языческий национа­лизм, красный интернационализм», при всех необходимых здесь оговорках, оказались поставленными на службу идентичных друг другу целей — обоснованию и идеологическому обслужи­ванию фашистского и большевистского режимов.

Политический и идеологический монизм

Как отмечалось выше, в тоталитарной политической систе­ме практически исчезает разделение между государством и граж­данским обществом. Государство доминирует над обществом. Более того, имеет место поглощение и общества и государства един­ственной господствующей партией. При монопартийной систе­ме первоначально происходит совмещение или фактическое сли­яние высших органов власти партии и высших органов государственной власти. Логическим завершением этого про­цесса является превращение партии в осевой институт государ­ственной структуры. И здесь фашизм и большевизм, отправив­шись с противоположных полюсов идейно-политического спектра, пришли к одному и тому же результату. Так, если первые с са­мого начала высшей ценностью считали государство, то привер­женцы второго отстаивали неизбежность исчезновения (во вся­ком случае в теории) государства.

Фашистские теоретики исходили из того, что любая форма организованной, автономно ассоциированной жизни воодушев­ляется государством. Формальным элементом в нем является его суверенная политическая и юридическая власть. Фашистские те­оретики, такие, например, как С.Нунцио, признавали, что ор­ганизованные ассоциации в рамках государства могут формули­ровать правила регулирования взаимоотношений между своими членами, но эти правила будут эффективны лишь в том случае, если они санкционированы государством. Все ассоциации и ор­ганизации в государстве пользуются автономией, поскольку они способны управлять своими внутренними делами. Но тем не менее государство является единственным и конечным источни­ком власти, так как оно обладает исключительным правом ис­пользования насилия. Тем самым фашисты, по сути дела, отвер­гали какие бы то ни было ограничения на политический и юри­дический суверенитет государства. Государство по своей сущности интегрально и тотально, в его рамках нет места частному в от­рыве от публичного. Эта идея нашла доктринальное выражение в следующем афоризме Муссолини: «Все внутри государства, ни­чего вне государства и ничего против государства».

С этой точки зрения интерес представляют меры, предпри­нятые Гитлером уже в первом году своего пребывания у власти. Так, 4 апреля 1933 г. введен запрет на свободный выезд граж­дан из страны, а также выездные визы; 11 апреля — день 1 мая объявлен «праздником национального труда»; 14 апреля — из­гнаны 15% профессоров из университетов и других учебных за­ведений; 7 мая — проведена «чистка» среди писателей и худож­ников и опубликованы «черные» списки «не (истинно) немецких писателей»; 22 сентября — издан закон об имперских культур­ных гильдиях писателей, художников, музыкантов, который предусматривал фактический запрет на издание, исполнение, вы­ставки всех тех, кто не является членом гильдии; 1 декабря — издан закон об обеспечении единства партии и государства и т.д.

Нечто подобное было целенаправленно осуществлено и у нас в стране с приходом к власти в 1917 г. большевистской партии. Уже в начале 1918 г. было разогнано Учредительное собрание. Этот акт положил начало уничтожению или подчинению большевика­ми всех независимых институтов и небольшевистских партий. Го­ды «военного коммунизма» стали периодом установления поли­тической диктатуры. Постепенно сворачивалась издательская деятельность, запрещались все небольшевистские издания, под­вергались аресту руководители оппозиционных партий, которые затем объявлялись вне закона. Все большую власть приобретал репрессивный аппарат в лице ВЧК и ее преемниц, под полный контроль большевистской партии были поставлены профсоюзы. Процесс закрепления и ужесточения диктатуры принял особен­но широкий размах с приходом к власти И.В.Сталина.

В итоге для обоих вариантов тоталитаризма стали характер­ны полное доминирование государства над обществом, элимина­ция различий между государством и обществом. Более того, и общество, и государство были фактически поглощены одной гос­подствующей партией. При монопартийной системе первона­чально происходит совмещение или фактическое слияние высших органов партии и высших органов государственной власти. Логическим завершением этой тенденции является превращение партии фактически в решающий стержневой элемент государст­венной структуры. Показательно, что, отвергая саму возможность примирения с существованием каких бы то ни было «марксистско-демократических центровых» или иных партий, Гитлер и другие руководители Третьего рейха исходили из того, что имен­но партии со своими особыми, конфликтующими друг с другом программами и стратегиями повинны в развале Германии и, ес­тественно, не могут стать фактором ее возрождения. Отсюда Гитлер делал вывод: «пока будет существовать национал-социалистическое государство, будет существовать национал-соци­алистическая партия. Пока будет существовать национал-со­циалистическая партия, не может быть ничего иного в Германии, кроме национал-социалистического государства». Симптоматично, что провозгласив «вечность» своей партии, Гит­лер декларировал в 1935 г.: «Партия есть моя частица, а я — часть партии».

«Мы. говорим Ленин, подразумеваем — партия, мы говорим партия, подразумеваем — Ленин». Всем нам знакомы эти сло­ва. Но вслед за известным поэтом мы могли бы с равным осно­ванием сказать: «мы. говорим партия, подразумеваем — государ­ство, мы говорим государство, подразумеваем — партия». Не случайно ведь в шестой статье конституции СССР было за­фиксировано положение, согласно которому КПСС является яд­ром политической системы СССР. Нельзя не отметить, что как фашизм (предельно откровенно), так и большевизм (в более за­вуалированной форме) в дополнение и осуществление партийно-государственной диктатуры проповедали и широко практикова­ли авторитарную власть фюрера — вождя. Этот принцип в качестве руководства для себя недвусмысленно сформулировал Гитлер в «Майн кампф»: «...власть начальника над подчинен­ным и подчинение нижестоящих вышестоящим».

На Х съезде ВКП(б) В.И.Ленин проводил мысль о том, что диктатура пролетариата слишком серьезная вещь, чтобы ее мож­но было доверить самому пролетариату. Он часто говорил, что «диктатура пролетариата невозможна иначе, как через комму­нистическую партию большевиков». Более того, Ленин шел зна­чительно дальше этой констатации, обронив как-то фразу, в пре­дельно сжатой форме отражающую суть большевистской системы власти: «Советский социалистический демократизм осуществля­ется единолично и диктатуре нисколько не противоречит... во­лю класса иногда осуществляет диктатор, который иногда один более сделает и часто более необходим». З.Бзежинский и К.Фриндрих называют тоталитарную диктатуру «автократией, осно­ванной на современной технологии и массовой легитимизации».

Партийному монизму соответствует монизм идеологический, который пронизывает всю иерархию властных отношений свер­ху до низу — от главы государства и партии вплоть до самых низ­ших звеньев власти и ячеек общества. Так, в сталинском вари­анте тоталитаризма марксизм-ленинизм стал идеологической основой партийно-государственного режима. Обосновывался те­зис, согласно которому большевистская партия, возглавившая клас­совую борьбу трудящихся и угнетенных, начала и совершила про­летарскую революцию и встала на рельсы социалистического строительства, тем самым проложив путь к светлому будущему — коммунизму. Следовательно, именно ей должна принадлежать вся полнота государственной власти. В данном вопросе мало чем отличалась позиция руководителей и идеологов фашизма, ко­торые считали, что только исключительно НСДАП вправе быть единственным носителем власти и вершителем судеб Германии.

В этих двух главных разновидностях тоталитаризма все без исключения ресурсы, будь то материальные, человеческие или интеллектуальные, были направлены на достижение одной уни­версальной цели: тысячелетнего рейха в одном случае и светло­го коммунистического царства всеобщего счастья — в другом. Еди­ная универсальная цель обусловливает единую моноидеологию в лице государственной идеологии и сконструированные на ее ос­нове политические ориентации, установки, принципы, которые с помощью разветвленной сети средств массовой информации и про­паганды, семьи, школы, церкви и т.д. должны были настойчиво внедряться в сознание широких масс, обосновывать и объяснять действительность в терминах этой цели, преодолевать препятст­вия, стоящие на пути достижения этой цели. Все, что не согла­суется с единомыслием в отношении данной цели, предается ана­феме и ликвидируется. В результате все разногласия в обществе расцениваются как зло, которое следует вырывать с корнями.

В силу своей органической связи с политической борьбой спо­ры марксизма-ленинизма и национал-социализма с другими фи­лософскими школами, идейными течениями и обществоведчес­кими направлениями неизменно приобретали политическое содержание. Это определяло нетерпимость приверженцев тоталитаризма к позициям и аргументам оппонентов — представи­телей других течений и направлений, фанатичность в отстаива­нии собственных позиций и принципов. Отсюда принцип: «Кто не с нами — тот против нас» или «если враг не сдается, его уничтожают». В подобном же духе в одном из своих выступ­лений в 1925 г. Гитлер говорил: «В нашей борьбе возможен только один исход: либо враг пройдет по нашим трупам, либо мы пройдем по его».

Тоталитарное государство использовало всю свою мощь для утверждения мифологической версии своей идеологии в качест­ве единственно возможного мировоззрения. Она была превраще­на, по сути дела, в своего рода государственную религию сосво­ими догматами, со священными книгами, святыми, апостолами, со своими богочеловеками (в лице вождей, фюреров, дуче и т.д.), литургией и т.д. Здесь государство представляет собой чуть ли не систему теократического правления, где верховный жрец-иде­олог одновременно является и верховным правителем. Это, по удачному выражению Н.Бердяева, «обратная теократия».

Поэтому не случайно, что марксизм, рассматриваемый как за­вершение всей мировой философии, был выведен из-под крити­ки, а его положения сделаны критериями оценки всех осталь­ных философских систем. Уже Ф.Энгельс и тем более наиболее преданные последователи основоположников марксизма заложи­ли прочный фундамент позиции, ставящей К.Маркса вне кри­тики и тем самым превращающей его в неприкосновенного про­рока нового учения. «Маркс,— писал, например, Ф.Энгельс,— настолько превосходит всех нас своей гениальностью, своей чуть ли не чрезмерной научной добросовестностью и своей баснослов­ной ученостью, что если бы кто-либо попытался критико­вать его открытия, он только обжегся бы при этом. Это воз­можно будет только для людей более развитой эпохи». Таким образом, произведения Маркса приобретали статус священного писания, не подпадающего под общепринятые правила и нормы рационального критического анализа. Что касается марксизма-ленинизма советского периода, то он приобрел атрибуты фунда-ментализма с его фанатизмом, буквализмом и эсхатологизмом.

Статус религиозной веры с существенными элементами ми­стицизма и даже спиритуализма приобрела фашистская идеоло­гия, особенно в ее нацистской ипостаси. Ее священными книга­ми стали работа Х.С.Чемберлена «Основы девятнадцатого века», которую гитлеровская газета «Фелькишер беобахтер» в 1925 г. назвала «евангелием нацистского движения», «Миф двадцато­го века» А.Розенберга и др. Разумеется, над всеми ними стояла «Майн кампф» А.Гитлера, предлагавшаяся в качестве идейно-политической платформы тысячелетнего рейха. Показательно, что почти во всех немецких семьях она выставлялась на почет­ное место в доме, считалось почти обязательным дарить ее же­ниху и невесте к свадьбе и школьнику после окончания учебы. Касаясь отношения широких масс к самому Гитлеру, газета «Франкфуртер цайтунг» писала в 1934 г.: «Из масс поднимает­ся почти не воспринимаемый, но весьма влиятельный коллек­тивный флюид. Это есть тот поток, который производит "германское чудо". Этот поток встречается с невидимыми вол­нами, которые исходят от самого Гитлера. Эта игра обмена душевными силами заменила в Германии партийный парламент... Не в голосованиях, а в живых, определяемых чувством связях между вождями и последователями, укрепляемых такими встречами с народом, находится политический центр тяжес­ти нового государства».

Тоталитарные варианты политической философии постули­руют идентичность индивидуальных и коллективных целей, обещая, что нормальные цели индивидуальных людей будут выполнены по мере реализации целей народа, нации, страны, го­сударства и т.д. «Совершенному обществу,— писал Н.Новгород-цев,— приписывается значение высшей нравственной основы, которая дает человеку и полноту бытия и смысл существова­ния. Общественное начало получает абсолютный характер. Пре­данность обществу заменяет религиозные стремления, обе­тование земного рая ставится на место религиозных чаяний».

Отсюда следует, что совершенствование людей непрерывно свя­зано с совершенствованием общества. Поскольку как индивиду­альные, так и коллективные цели носят телеологический харак­тер, моральность состоит в выполнении целей, которые коренятся в природе самого субъекта, определенной соответствующей иде­ологией.

Террор как сущностная характеристика тоталитаризма

Неизменным атрибутом тоталитаризма является тесная вза­имосвязь между истиной и силой: здесь сила определяет исти­ну. «Учение Маркса всесильно потому, что оно верно»,— говорил В.И.Ленин. В аналогичном духе рассуждали о своем учении и идеологи нацизма. В действительности же идеологии и марк­сизма-ленинизма, и нацизма были верны, потому что они всесиль­ны, поскольку они опирались на фундамент карательной терро­ристической машины, мощного пропагандистского аппарата и все аксессуары тоталитарно-диктаторского государства. Нацист­ские лагеря смерти и советский ГУЛАГ составляют сущностную характеристику тоталитаризма. В качестве особых политических конструкций они уникальны в своей способности комбинировать жестокость с рационализмом, ненормальное с нормальным, злое начало с банальным.

Отличительная особенность тоталитарного режима состоит в том, что террор и страх при этом режиме используются не только как инструменты уничтожения и запугивания действительных или воображаемых врагов и противников, но и как нормальные по­вседневные инструменты управления массами. С этой целью по­стоянно культивируется и воспроизводится атмосфера граждан­ской войны. Террор развязывается без какой-либо видимой причины и предварительной провокации. Так обстояло дело в нацистской Германии, где террор был развязан против евреев, т.е. людей, объединенных определенными общими расово-этническими характеристиками, независимо от их поведения. В Со­ветском Союзе же, в отличие от нацистской Германии, руковод­ство никогда не признавало, что оно может использовать террор против безвинных людей. Но тем не менее и здесь террор слу­жил инструментом уничтожения так называемых классовых врагов или врагов народа.

Тоталитарность данного режима, так сказать, в чистом виде состоит не только в том, что партия, какая-либо клика или фю­рер-вождь устанавливают всеохватывающий контроль над все­ми сферами общественной жизни и государством, как бы полно­стью поглощая их, но и в том, что подавляющая масса населения чуть ли не свято верит в основные цели, установки, ориентации, постулируемые партийным руководством или фюрером-вождем: обе стороны по сути слиты в единое целое для достижения уни­версальной цели. С этой точки зрения чисто тоталитарными можно считать сталинский режим в нашей стране и национал-социалистический в Германии.