Таким образом, уголовное законодательство страны состоит из суммы обобщенных постановлений, характеризующих типы преступных деяний, воспрещенных под страхом наказания. 7 страница

К тому же выводу придем мы, если вместе с родоначальником утили­тарных теорий, Фейербахом, будем видеть в угрозе закона создание про­тивовеса преступным поползновениям, а в применении наказания простое осуществление угрозы. И с этой точки зрения применение какого-либо иного наказания, а не того, которое безуспешно боролось с преступными наклонностями, не может быть оправдано никакими соображениями права.

На почве двух указанных воззрений покоится и третье основное положение, всего чаще проглядывающее в доводах писателей разбирае­мой группы, о праве преступника на наказание: если лицо, учинившее убийство, приобрело право пробыть на каторге 10 лет, то новый закон не может разрушить или изменить это право.

Но все эти положения теряют цену, как скоро-мы станем на ту точку зрения, что юридическое отношение, возникающее между карающим государством и караемым преступником, вследствие учиненного им пре­ступного деяния имеет самостоятельное бытие, самостоятельную струк­туру; что род и мера наказания назначаются законодателем как предпо­лагаемая им справедливая и необходимая мера охраны интересов, а не только как психический противовес страстям и увлечениям лица, посягаю­щего на норму; что, наконец, с точки зрения юридической можно говорить разве о правах, которые рождаются из преступления для государства и пострадавшего, а не о правах преступника, так как для него существует только оЫ1§а1юпе8 ех ёеИсго¹.

Кроме того, если посмотреть на эти попытки с практической точки зрения, то их неосуществимость представляется еще нагляднее. Если применять более мягкие законы путем испрошения помилования, т.е. путем, указанным ст. 775 уст. угол, суд., то мы создадим такое осложне­ние процедуры, которое одинаково обременит и суды, и Министерство юстиции; если мы перенесем право помилования в подобных случаях непосредственно на суды, то мы исказим самый институт помилования, придадим судам такую власть, какая принадлежит только державному монарху; если же мы вовсе не будем применять законов, уменьшающих ответственность, то мы заставим государство осуществлять то, что оно признало не только нецелесообразным, но, может быть, даже вредным; заставим, например, наказывать кнутом или плетьми после всенародно объявленной их отмены. Далее, если мы будем ссылаться на то, что преступник не знал меры наказания, назначенной новым законом, а потому этот закон и не может быть применен к нему, то мы введем в

¹ Обязанности, обязательства, возникшие из преступления (лат.). - Ред.

уголовное право фикцию, не имеющую никакой опоры в жизни: многс ли найдется юристов и даже специально криминалистов, которые могли бы похвалиться, что если они совершат какое-либо преступное деяние, то всегда наперед будут знать размер того наказания, которое грозит им за совершенное?

Что касается добавок, делаемых к этим соображениям представителя­ми второй группы относительно обратной силы более мягких законов, то возражения против них с очевидностью вытекают из самих их построе­ний. Если новый мягкий закон есть шаг вперед законодателя и должен быть применяем потому, что он справедливее и целесообразнее, то несом­ненно, что все эти эпитеты и соображения вполне применимы и к законам более строгим. Если к преступнику можно применять только закон, более для него выгодный, то как поступим мы в тех случаях, когда суд, приме­няя как более мягкий новый закон, которым назначается, например, вместо ссылки на поселение отдача в исправительные отделения, встре­тит энергичный отпор со стороны подсудимого, доказывающего, что для него несравненно выгоднее ссылка на поселение и что новый закон не мягче, а суровее? Кто может знать, что выгоднее для подсудимого: он сам или суд? Наконец, ссылка на общие требования гуманности и справедли­вости, на здравый смысл и т.д., слишком неуловима, чтобы служить юридическим основанием института.

Таким образом, и теоретически и практически наиболее верными пред­ставляются мне две последние группы теорий. Теоретически - потому, что только по этим основаниям коренное положение права, что всякое юридическое действие нормируется законом времени его учинения, полу­чает свое надлежащее применение практически потому, что только это воззрение, по моему мнению, может быть проводимо законодателем.

Действие или бездействие почитаются преступными, когда они заклю­чают в себе посягательство на норму в ее реальном бытии; только про­тивоположение действия и нормы, существующей в момент учинения дея­ния, может придать ему характер преступного. Отсюда: буде новый уголовный закон создает преступность деяния, дотоле не существовав­шую, то он может иметь значение только для действий, возникающих после вступления нового закона в силу: не может быть и речи о каком-либо отношении нового карательного закона к юридически безразличным фактам минувшего.

Далее, из понятия уголовной неправды выделяется видовое понятие неправды наказуемой как посягательства на норму, признаваемого столь существенным, что учинивший его подвергается наказанию: и это юриди­ческое свойство преступного деяния может определяться только законом времени его учинения. Никакой новый закон не может сделать уголовно наказуемым деяние, считавшееся до момента вступления его в силу уго­ловно безразличным, хотя бы и влекущим какие-либо гражданские, про­цессуальные или дисциплинарные последствия.

Одним словом, новый закон не может придать фактам и событиям прошлого значение преступного и наказуемого деяния, буде они такого значения дотоле не имели.

Но не эти случаи имеет в виду разбираемый вопрос; он главным обра-

зом исследует другое положение: можно ли применить новый закон к про­шедшим уголовно преступным (в смысле воспрещенных под страхом наказания) деяниям, даже всего чаще к деяниям, по поводу которых уже началось уголовное расследование или даже и судебное разбирательство?

Объявляя преступное деяние наказуемым, закон, как мы видели, созда­ет новое юридическое отношение между государством, охраняющим защищенный нормой интерес, и преступником, посягнувшим на этот инте­рес, отношение, из которого возникают право государства на наказание преступника и обязанность преступника подчиниться наказанию; возника­ют отношения, притом отнюдь не имеющие характера частных договор­ных отношений, а отношения права публичного: отношения властного и повелевающего к подчиненному и повинующемуся.

Право государства на наказание возникает из закона, действующего во время учинения преступного деяния, но осуществление этого права, реализация наказания, есть дело будущего и, следовательно, может быть выполнено во время господства нового закона, а потому будет регулиро­вано им, как и всякая иная, одновременно возникающая подобная госу­дарственная деятельность.

Порядок удостоверения в действительном существовании посягатель­ства, порядок доказательства виновности учинившего, одним словом, про­цессуальные действия, констатирующие наличность фактического осно­вания права наказывать, определяются тем законом, под действием кото­рого они будут выполнены; но точно так же новым законом определятся возможность осуществления, размер и условия осуществления прежде возникшего права на наказание.

Поэтому, если новый закон объявляет ненаказуемым деяние, дотоле почитавшееся наказуемым, то право, возникшее из прежде учиненного действия, не может быть осуществлено; оно антиквировано авторитетной волей законодателя: с момента вступления в силу нового закона это право умерло, а мертвые не оживают.

Следовательно, к преступному деянию, подлежащему суду и наказа­нию после вступления закона в силу, всегда должен применяться новый закон.

Из этого положения волей законодателя может быть установлено только одно изъятие, так же как и при законах процессуальных, а именно: за некоторыми прежними законами, вполне или в части, может быть сохранена сила, несмотря на введение нового закона; другими словами, новый закон, по прямому указанию законодателя, может отменять старый не вполне, а с более или менее существенными ограничениями. Основания такого ограничения те же, как и в процессе: соображения пользы, прак­тического удобства.

Относительно материальных уголовных законов такими соображениями могут быть: 1) невозможность полного проведения вновь принятой кара­тельной меры, заставляющая применять ее только ко вновь возникаю­щим преступным деяниям; 2) особенность условий, благодаря которым потребовалось изменение каких-либо карательных мер, и которые, по предположениям законодателя, не существовали в прежнее время; 3) даже иногда существование в обществе убеждения о необходимости

нераспространения на прошлое усиленных наказаний, в особенности там, где такое усиление представляется не только значительным, но и вполне очевидным, как, например, введение вновь смертной казни, бессрочных наказаний, поражения прав и т.д.

Но во всяком случае все эти изъятия из действия нового закона в пользу прежнего установляются только прямо выраженной волей законо­дателя, в точно определенном ею объеме.

72. В законодательствах по этому вопросу мы встречаем также полную рознь принципов. Так, большинство партикулярных немецких кодексов, как, например, кодексы: баварские 1813 и 1861 гг., ганноверский, гессенский, вюртембергскии и все саксонские кодексы, вклю­чая и саксонское уложение 1868 г., держались принципа применения нового закона, за исклю­чением тех случаев, когда старый закон был снисходительнее.

Напротив того, кодексы ольденбургский, баденский и прусский держались принципа при­менения старых законов, но с признанием обратной силы за новыми более мягкими.

В праве французском постановления по этому вопросу содержатся частью в законах гражданских, которые (ст. 2) постановляют, что закон действует только на будущее время и не имеет обратной силы.

73. В нашем праве особых постановлений по этому предмету не содер­жалось ни в законах основных, ни в уложении о наказаниях 1845 г. Впер­вые правила, сюда относящиеся, с точностью были формулированы в именном указе 27 марта 1846 г. (П.С.З, № 19880) о применении уложения. В этом указе было постановлено: "Уложение о наказаниях должно воспри­нять полную силу и действие с 1 мая 1846 г. С этого числа постановления нового уложения прилагать ко всем делам, не получившим до того числа окончательного решения, как в судах 1-й и 2-й степени, так и в Прави­тельствующем Сенате, не распространяя сего лишь на те немногие слу­чаи, где определяемые уложением наказания строже назначаемых дей­ствовавшими доселе законами. В сих случаях приговоры о подсудимых постановлять на основании узаконений, существовавших во время учине-ния преступления или проступка".

По ст. 14 действующего уложения этот вопрос поставлен совершенно иначе, так как даже и в том случае, когда по прежде действовавшим законам, т.е. по Уложению или Уставу о наказаниях, за судимое деяние назначалось меньшее наказание, суд не может применить прежний закон, ибо он уже безжизнен, антиквирован, и меньшая наказуемость принимает­ся в расчет лишь при определении меры ответственности.

5 9. Границы действия уголовного закона в пространстве

74. Закон, как выражение авторитетной государственной воли, дейст­вует, говоря общим образом, в пределах государства, где властвует эта воля, повелевающая и грозящая даже уголовными карами за неисполне­ние ее велений. Но так как в современном цивилизованном мире государ­ства не живут изолированно, а многообразно соприкасаются с другими, столь же самостоятельными государственными единицами, то естествен­но, что такое соприкосновение вполне возможно и при применении законов вообще, а в частности законов уголовных. Поэтому необходимо, во-пер-

вых, определить пространство или пределы действия уголовного закона и, во-вторых, установить основания для разрешения столкновений, которые могут возникнуть между законами отдельных государств.

Пространство действия уголовного закона определяется территорией государства. Так, на основании ст. 168 Уложения о наказаниях "действию сего уложения подлежали в равной мере все российские подданные в пре­делах государства", а на основании ст. 170 "иностранцы, в России житель­ствующие или временно пребывающие, подлежали действию уголовных законов наравне с подданными"; причем эти правила относились как к уложению, так и к уставу мировому. Короче выражает то же положение ст. 4 действующего уложения: "Действие сего уложения распространяется на преступные деяния, учиненные в пределах России как российскими под­данными, так и иностранцами". На основании этой статьи действию уго­ловного уложения подлежат все преступные деяния, учиненные русскими подданными, природными и натурализованными, а равно и иностранцами, хотя бы на короткий срок прибывшими в Россию, так как по основным началам международного права всякий иностранец, переступивший пре­делы государства, пользуясь полной охраной своих прав наравне с тузем­цами, обязан и полным подчинением требованиям местных законов. Неко­торые ограничения в этом отношении указаны в отдельных статьях Осо­бенной части, в которых прямо указано, что виновниками этих деяний могут быть только российские подданные (ст. 108, 109, ПО, 118), и кото­рые поэтому не относятся к иностранцам, если об этом не будет сделано особого указания в законе (ст. 119, ч. 1).

Но что такое пределы России или, другими словами, территория госу­дарства?

Территория есть пространство суши и воды, а равно находящееся над ними воздушное пространство, подчиненные верховной власти государ­ства; это понятие территории может быть названо реальным. Границы реальной территории государства могут быть определяемы или естест­венными, географическими признаками, или признаками искусственными, на основании трактатов и установившихся обычаев. Таким образом, к реальной территории России принадлежат все внутренние воды, реки, озера, моря, но не соединяющиеся с океаном и окруженным со всех сторон нашими владениями; что касается моря Каспийского, то хотя оно окруже­но не одними нашими, но и персидскими владениями, однако на основании ст. VIII Туркменчайского договора с Персией от 10 февраля 1828 г. оно может почитаться нашим территориальным морем, ибо хотя оно и свобод­но для торговых судов обеих держав, но только русские военные суда могут плавать в этом море.

Относительно внешних морских границ принято общим правилом, что прибрежные государства простирают свою власть на расстоянии пушеч­ного выстрела от берега. Но ввиду неопределенности и изменчивости этого признака, стоящего в прямой зависимости от успехов артиллерии, в современных международных отношениях большинство государств опре­деляют такую границу по соглашению, а именно обыкновенно трехмиль­ным расстоянием от берега (3 морских мили, или 5,556 м); в последнее время проявляется стремление расширить эти пределы до шести и даже

десяти миль. Сообразно с этим Азовское море, хотя и имеющее соеди­нение с океаном, должно считаться русским морем, так как оно окружено нашими владениями, и оставляющий вход в него Керчь-Еникальский про­лив уже двух пушечных выстрелов. Кроме того, к территориальному морю причисляются и те части открытого моря, как заливы, рейды, бухты и т.п., которые окружены владениями данного государства. На этом осно­вании к территориальным морям России должны быть причислены и зали­вы Финский и Рижский.

Реальная территория определяет пространство действия уголовного закона, но допуская в этом отношении известные ограничения. Могут быть уголовно наказуемые деяния, учиненные на нашей территории, но изъятые из-под действия нашего уголовного закона, и, наоборот, могут быть посягательства, учиненные вне пределов территории, но подлежа­щие действию наших законов. Таким образом, параллельно с понятием реальной территории возникает понятие территории фиктивной, которое частью шире, частью уже первого. Эти расширение и ограничение, в свою очередь, могут основываться или на началах права, или на до­говорах, а объем расширения и ограничения реальной территории опре­деляется по принципам, хотя и аналогичным, но не тождественным.

75. Ограничения устанавливаются или по началам права государствен­ного или по международным основаниям.

По началам права государственного начиная с эпохи Римской империи в монархиях как неограниченных, так и ограниченных не подлежит дейст­вию законов уголовных глава государства как источник законодательной и судебной власти, рппсерк 1е§1Ьи8 8о1иШз ев!¹. Эта безответственность объемлет собой как частную, так и публичную деятельность монарха. Ответственность министров в конституционных монархиях за нарушение конституции правительством есть ответственность личная, а не может рассматриваться как фиктивная ответственность монарха. Но это изъя­тие не распространяется на членов царствующего дома².

В государствах конституционных существует еще одно изъятие по началам государственного права, а именно безответственность членов за­конодательных собраний за речи и мнения, высказанные ими во время отправления их обязанностей (шипиппе раг1етеп1а!ге), но это изъятие от­носится не столько к качеству лица, сколько к условиям деятельности; ответственность их существует только в виде дисциплинарных мер, при­нимаемых собранием или его председателем.

76. Несравненно большие изъятия допускаются по принципам между­народного права, а именно по началу внеземельности, или экстерритори­альности, в силу которого известные лица, хотя и пребывающие в нашей стране, признаются более или менее изъятыми из-под действия наших законов. Изъятия эти установились только мало-помалу в международных

¹ Господин изъят из действия закона (лат.) - Ред

² Примером такого суда является осуждение царевича Алексея Петровича 1719 г. Суд над ним был составлен из знатного духовенства, министров, сенаторов и генералитета, при­говор, присуждавший его к смертной казни, был подписан 26 лицами.

отношениях, и в силу его признания законодательной властью отдельных государств обратились в право внеземельности известной группы лиц. Всего полнее оно применяется к законам уголовным, так как осуществле­ние карательного права именно предполагает то стеснение личности, для устранения которого и выработался данный институт. Уложение 1845 г. не содержало никакого общего положения по этому предмету, а указыва­ло только на отдельные изъятия дипломатических агентов (ст. 171) и иностранных вспомогательных войск (примеч. к ст. 175), возбуждая этим ограничительным перечнем недоразумения на практике о применении вне­земельности к другим категориям лиц, например к экипажу военных ко­раблей и т.п. Напротив того, уложение действующее в ст. 5 содержит общее постановление о том, что действие уложения не распространяется на преступные деяния иностранцев, пользующихся в России правом вне­земельности, предоставляя точное установление этой группы на основа­нии начал международного права и практики.

Таким правом внеземельности пользуется прежде всего глава иностран­ного государства, причем это изъятие относится как к главе государства монархического, так и к главе исполнительной власти в республике.

Но, конечно, для осуществления этого права необходимо: 1) чтобы данное лицо не только пользовалось фактически верховной властью в другом государстве, но чтобы оно было признано и нами; 2) чтобы это лицо не утратило принадлежащей ему власти верховной; причем в этом отношении недостаточно, чтобы данное лицо фактически утратило власть, но необходимо, чтобы эта утрата была признана нами путем, на­пример, признания законным нового правительства иноземной державы; сохранение титула и известных почестей за лишенным власти монархом не равносильно признанию его по-прежнему главой иностранной державы; 3) чтобы держава, глава которой находится на нашей территории, не со­стояла с нами в войне; в последнем случае это лицо, как неприятель, не может пользоваться внеземельностью.

Такой внеземельностью эти лица могут пользоваться, конечно, только в том случае, когда они находятся в нашей стране не как частные лица.

Другую группу образуют дипломатические агенты, причем исторически их изъятие даже предшествовало развитию идеи о внеземельности главы государства. Уполномоченный другого народа или страны и во время враждебных отношений, во время войны, у всех народов, даже стоящих сравнительно на низких ступенях цивилизации, пользовался правом непри­косновенности, насилие по отношению к нему со стороны власти или народа, к которому он прибыл, признавалось поступком, достойным пори­цания. Еще полнее применялся этот принцип неприкосновенности к по­сольствам народов не враждебных, находившихся в мире, таким образом выработались идеи о неприкосновенности личности посла и об изъятии его из-под действия местных законов. Подобно тому как суверенное госу­дарство не может быть подчинено действию законов другого государства, так и его представитель, как носитель этой суверенности как таковой, не может подлежать суду и наказанию по законам той страны, в которой он находится. Этими основаниями определяются объем и условия внеземель­ности.

6. Таганцев Н С. 1 том

Так как дипломатические агенты изъяты только как представители иностранных государств, то, поскольку от этого их публичного характера может быть отделена их частная личность с ее имущественными и даже личными правами, на нее не распространяется и право экстерриториаль­ности. Поэтому, например, и на членов миссии распространяют свое дей­ствие, по общему правилу, местные гражданские законы. Внеземельность не уничтожает преступности деяния, а она только препятствует примене­нию к нему местных уголовных законов без согласия на то государства, коего виновный является представителем. С другой стороны, по отноше­нию к уголовному праву они не только изъемлются из-под юрисдикции местных судов и процессуальных правил, но и из-под действия материаль­ных законов. Изъятие по фикции внеземельности должно быть понимаемо шире, и русский дипломатический агент должен отвечать за преступные деяния, учиненные за границей, на том же основании, как русский или иностранец за преступные деяния, учиненные в России. Этот принцип провозглашен и в ст. 6 действующего уложения, которая гласит: "Дейст­вие сего уложения распространяется на преступные деяния, учиненные в иностранных государствах российскими подданными, пользующимися в оных правом внеземельности".

Правом внеземельности пользуются все дипломатические агенты, безотносительно к их рангу: будут ли это чрезвычайные послы, послан­ники, министры, резиденты, поверенные в делах. По общему правилу, предполагается, что таковыми будут органы постоянных дипломатических сношений; но это не исключает признания внеземельности и диплома­тических агентов, прибывших в Россию с какой-либо временной миссией, например чрезвычайных уполномоченных, прибывших на коронацию, и т.п. Эта внеземельность относится только к агентам дипломатическим и не распространяется на иностранных консулов, находящихся в России, хотя иногда в конвенциях консулам выговариваются некоторые особые процессуальные права. Но наши консулы на Востоке имеют диплома­тический характер, а потому на них распространяется и внеземельность,

Внеземельность относится прежде всего к самому дипломатическому представителю, но, по господствующим в международном праве воззре­ниям, она распространяется и на официальных членов посольства или миссии; относительно же неофициальных лиц, состоящих при посольстве, личных секретарей посла, а равно и прислуги посла вопрос о непод­судности их хотя и считается спорным, но обыкновенно разрешается в смысле отрицательном, т.е. в смысле подчинения этих лиц местным за­конам, в особенности если они местные подданные, за исключением разве курьеров, провозителей депеш, но и то во время исполнения ими их

обязанности.

Супруга и вообще семья посланника, конечно, не имеют права на вне­земельность; но ввиду присваимого им права личной неприкосновенности международные обычаи распространяют внеземельность на супругу и на детей, живущих при дипломатическом агенте и не занимающих никакого самостоятельного поста в стране.

Требования жизни и международных отношений привели также к признанию изъятия из-под действия местных законов иностранных войск с

согласия наше,й власти¹, на нашей территории, будет ли это отряд войска, воздухоплавательная команда, экипаж военного судна и т.д. Разумеется, имеется в виду часть войска, команда, а не отдельные военнослужащие, прибывающие к нам и подчиняющиеся общим правилам относительно иностранцев.

В полном объме начало внеземельности применяется к военным ко­раблям, так что деяния, учиненные на таком корабле, рассматриваются как не подлежащие действию наших законов и наказываются по законам той страны, чей флаг носит корабль, и притом безотносительно к тому, кем и против кого учинено было это деяние.

Купеческие иностранные корабли, наоборот, по общему правилу, подчинены местным законам, но с некоторыми изъятиями. Относительно объема этих изъятий существуют две системы: английская и французская. В Англии подсудны территориальному суду все преступления и проступки, совершенные на купеческих кораблях, плавающих или останавливаю­щихся в английских водах, и только на основании новых конвенций де­лается исключение относительно дисциплинарных проступков, подлежа­щих наказанию властью капитана корабля. По французской системе, провозглашенной еще в 1806 г., юрисдикции капитана предоставляются все маловажные деяния, не затрагивающие интересов лиц, не принадле­жащих к экипажу корабля, и не нарушающие спокойствия гавани. Со­гласно началам, усвоенным международным правом и международной судебной практикой, деяния, относящиеся до нарушения дисциплины и вообще до нарушения обязанностей службы, во всяком случае решаются на корабле по законам своего государства.

Преступные деяния, учиненные экипажем торгового судна на берегу, во всяком случае подсудны местным законам.

77. Относительно изъятий по трактатам, последняя часть ст. 170 Уло­жения о наказаниях (по изд. 1866 г.) постановляла, что из действия уло­жения изъемлются иностранные подданные, если о таковом изъятии были сделаны особые постановления в договоре с той державой, чьи они под­данные. Но в действительности таких изъятий не оказывалось.

По Уголовному уложению никаких изъятий иностранцев из-под его действия на основании трактатов не установлено.

78. Но, как было замечено, понятие реальной территории не только фиктивно ограничивается, но и расширяется, и притом также по двум основаниям: по началу обратной экстерриториальности и по трактатам.

По началу обратной экстерриториальности действия нашего уложения расширяются, и самые деяния рассматриваются как учиненные в преде­лах России:

¹ Разумеется, нельзя распространять право внеземельности на части войска, самовольно вторгнувшиеся в территорию, и еще того более на неприятельские войска; изъятие последних есть факт, а не право, оно вытекает из невозможности суда над ними, и мародер, шпион, поджигатель, одним словом, всякое лицо, захваченное нами при совер­шении какого-либо преступного действия, не входящего в область действий, дозволенных обычаями войны, а потому и не почитаемое военнопленным, не может ссылаться как на ехсерпо ;иенси на то, что принадлежит к неприятельским войскам.

6* 127

1) когда они учинены за границей нашими дипломатическими аген­тами... консулами на Востоке или иными служащими, причем объем и условия этого расширения те же, как и изложенные 'выше условия ог­раничения действия закона относительно иностранных агентов, находя­щихся в России;

2) когда они учинены чинами наших войск, находящихся за границей;

3) когда они учинены на наших кораблях, военных и торговых. В этом отношении:

во-первых, корабли, плавающие под нашим флагом и находящиеся в открытом море, безусловно рассматриваются как часть нашей терри­тории, и все преступные деяния, учиненные на них, судятся по нашим законам, общегражданским или военным, смотря по роду корабля;

во-вторых, военные корабли, хотя бы находящиеся в чужом террито­риальном море или в гавани, рассматриваются как часть нашей терри­тории;

в-третьих, купеческие корабли в чужих территориальных водах, на­сколько они не подчинены местным законам, согласно принципам, ус­военным в этом отношении страной места нахождения корабля, также подлежат действию наших законов.

На основании трактатов фиктивное расширение территории и притом в весьма значительных размерах существует относительно некоторых, так сказать, неполноправных членов межгосударственного союза. Действую­щее уложение в ст. 7 определяет: действие сего уложения распростра­няется на преступны^ деяния, учиненные российскими подданными в Турции, Персии, Китае, Корее или иных странах, в коих они неподсудны местной власти.

79. Таким образом, для того чтобы подлежать действию наших зако­нов, преступное деяние должно быть учинено на нашей территории, ре­альной или фиктивной. Но когда деяние может почитаться учиненным на территории? Рассматривая его как виновное посягательство на правоох-раненный интерес, мы можем представить себе три возможности: 1) пре­ступное деяние задумано, подготовлено и выполнено всецело на нашей территории, лицом, на ней живущим или временно пребывающим, и по отношению к объекту, также на ней находящемуся, или 2) оно всецело учинено вне нашей территории, или 3) оно учинено частью на территории, частью вне ее. В двух первых случаях вопрос решается просто, но третья комбинация возбуждает много спорных и юридически в высшей степени любопытных вопросов о действительном месте учинения преступного дея­ния и, следовательно, о применении к нему наших или иноземных законов.