Движение Х.Т. Бовеса в Венесуэле: реакция или революция?

Приватизация земли и скота в льяносах Венесуэлы началась еще во второй половине XVIII в. Она включала "чистку" льяносов от индейцев-кочевников, беглых негров-рабов и изрядного числа свободных охотников на одичавший скот так называемых льянеро. Освобожденные земли тут же захватывались богатой креольской верхушкой Каракаса, которые, как правило, являлись и крупнейшими плантаторами-рабовладельцами страны. С началом войны за независимость процесс приватизации бывших королевских земель, т.е. вытеснения народной собственности частной, был значительно ускорен Ордонансами льяносов провинции Каракас (1811), которые объявили землю и скот священной частной собственностью, а льянеро бродягами и ворами, подлежащими всевозможным наказаниям, вплоть до смертной казни. На этом же этапе войны в силу экономической необходимости креольские революционеры сочли возможным ограничить лишь работорговлю, но не само рабство негров, и не провозгласили даже декретов о свободном чреве, принимавшихся в других странах. Зато они развязали непримиримую борьбу с беглыми рабами, создав в этих целях специальную национальную гвардию, отлавливавшую беглецов в том числе в льяносах. Они, видимо, полагали, что оккупация Испании французами и обладание монополией на оружие (ополчением) в самой колонии помогут быстро справиться с сопротивлением низов.

Но этим буржуазные революционеры спровоцировали, с одной стороны, крупные негритянские восстания под лозунгом Да здравствует Фердинанд VII!, а с другой крупнейшее восстание льянеро 1813-1815 гг. во главе с Бовесом, которое практически без помощи испанских подкреплений сокрушило креольскую освободительную революцию.

В российской историографии до сих пор тиражировалась лишь точка зрения венесуэльских либералов, которые свели причины восстания к умелому разжиганию испанцами классовой и расовой ненависти к креолам во главе с Боливаром среди самой отсталой, забитой и темной массы населения. А потому само восстание изображалось кровавой оргией многочисленных банд... полудиких пастухов-льянеро... обманутых демагогическими обещаниями роялистов и подстегиваемых классовой ненавистью, которые поголовно уничтожали не только военнопленных, но и гражданское население, не считаясь с полом и возрастом жертв (М.С. Альперович).

На самом же деле движение льянеро носило глубоко народный характер, объединив в своих рядах ограбленное население льяносов -пеонов, рабов, беглых негров и, конечно же, свободных охотников на одичавший скот. Пастухи-льянеро представляли собой весьма грозную в военном отношении силу. Однако по-настоящему могучим их движение стало лишь тогда, когда его сумел сплотить и направить обиженный революционерами бывший испанский офицер Хосе Томас Бовес. Для этого он в том числе ввел знаменитые квитанции на собственность.

Квитанции на собственность, означавшие наделение повстанцев домами и скотом, а не землей, многих ученых, привыкших к европейским представлениям, приводят к выводу, будто движение Бовеса вовсе не ставило вопрос об аграрной реформе. На самом же деле преимущество скотоводства в аргентинской пампе или венесуэльских льяносах по сравнению с европейским животноводством как раз и заключалось в том, что бескрайние земельные просторы с девственным плодородием почв и обилием естественных кормов находились в общем пользовании. При таких экстенсивных формах скотоводства богатство (средства производства) составляла не земля (при условии, что земельные владения не огораживались, как это имело место в Латинской Америке почти до конца XIX в.), а именно скот. По этой причине экстенсивное скотоводство не может подчиняться законам земледелия, и аграрная реформа в нем не может означать то же самое, что и при земледелии раздел крупных поместий на крестьянские парцеллы. Кроме того, нельзя забывать, что Ордонансы льяносов осуществляли буржуазную аграрную реформу, разрушая старое общественное отношение народную собственность и заменяя его новым частной собственностью кучки крупнейших земле- и скотовладельцев. Следовательно, применительно к условиям Венесуэлы конфискация скота и другого имущества у землевладельцев-креолов и их распределение среди льянеро в сумме с возвращением льяносам их прежнего качества народной собственности представляло собой отмену буржуазных аграрных преобразований и проведение крестьянской аграрной реформы (или контрреформы, что в сущности то же самое).

Как и любое вооруженное восстание низов, движение во главе с Бовесом сопровождалось грабежами, насилием, убийствами и другими эксцессами. Хотя сам Бовес пытался направить гнев льянеро только против креолов, рядовые повстанцы развязали классовую борьбу и против испанских угнетателей. Иное дело, что подавляющее большинство латифундистов-скотоводов являлись креолами, поэтому и досталось им больше других.

Тем не менее массовыми расправами над латифундистами и членами их семей движение Бовеса доказало свою бескомпромиссную революционность, т.е. готовность народных масс Венесуэлы бороться против... гнета любыми, в том числе насильственными средствами. Искренний и глубокий демократизм? Конфискация имущества угнетателей, фактическая отмена буржуазной частной собственности в льяносах и возвращение их снова в народную собственность и многое другое не оставляют сомнений в том, что это движение последовательно и самоотверженно защищало интересы трудящихся. Утопически-социалистические или эгалитарные идеалы? Как минимум эгалитаризм хорошо просматривается в возвращении льяносов снова в народную собственность, доступную, как в прежние времена, всем жителям страны, проглядывается также в конфискациях и перераспределении посредством квитанций на собственность имущества латифундистов и их скота как основного средства производства и т.д. Таким образом, по всем критериям массовое и глубоко народное движение под руководством Х.Т. Бовеса оказывается отнюдь не оргией полудиких бандитов, а самым настоящим революционно-демократическим движением.

Сопоставление двух революционно-демократических народных движений Идальго и Морелоса в Мексике и Бовеса в Венесуэле невольно наталкивает на размышления. Ведь оба движения и по составу, и по целям, и по методам их реализации, и даже по расправе над представителями одного и того же класса латифундистов (преимущественно креольских), по сути дела, идентичны. Оба движения не на словах, а на практике осуществляли радикальные социально-экономические преобразования в интересах самых широких слоев трудового народа, в том числе и аграрную реформу. И несмотря на это тождество, отечественная историография дает нам полярно противоположные оценки: самые последовательные буржуазные революционеры в мексиканском случае и банды головорезов в венесуэльском.

Что заставляет двум столь похожим общественным явлениям давать столь разительно несхожие оценки? Ответ, по-видимому, напрашивается сам собою: это абсолютизация значения лозунга независимости, т.е. формы, взятой совершенно в отрыве от того реального содержания, которое вкладывали в него массы. Вспомним, однако, откуда взялся и какое воздействие на народное движение в Мексике оказал лозунг независимости. Как ни велик был соблазн у революционеров, а также у историков представить его исторгнутым из самой гущи народа, приведенные выше факты ясно указывают на то, что вовсе не этим лозунгом руководствовались в своей борьбе народные массы. То же самое, в сущности, происходило и с народным движением 1813-1814 гг. в Венесуэле. Иными словами, ни роялистские руководители в Венесуэле, ни креольские вожди в Мексике в равной степени не смогли оседлать народную борьбу и удержать ее в узде своих интересов.

Все это подсказывает, что лозунги будь то Да здравствует независимость! или Да здравствует король! слишком ненадежная основа для оценки народного движения, тем более для полярно противоположных оценок явлений одного и того же порядка. Это говорит также о том, что народные массы имеют собственные интересы, чаяния, устремления и осуществляют их в том числе под чужим флагом, даже если знаменосцы искренне при этом верят, что поднятое ими знамя и есть реальная программа народного действия.

Таким образом, освободительную борьбу мелкопарцелльного крестьянства и городских низов Латинской Америки необходимо оценивать не с точки зрения тех, кто пытался всучить им свои знамена, а по их реальным интересам и реальной практике их осуществления. Разумеется, эти интересы во все времена состояли в земле, скоте и прочих средствах производства и условиях жизни, в обзаведении мелкими хозяйствами и т.п. Но, во-первых, ради собственных интересов это крестьянство, подобно неграм-рабам на Гаити ради завоевания свободы, могло сражаться и на стороне национальных революционеров (Мексика 1810-1815 гг.), и душить национально-освободительную революцию под лозунгами Да здравствует Фердинанд VII! (Венесуэла 1813-1814 гг.), и громить креольских революционеров вкупе с роялистами под самостийными флагами (Ла-Плата 1810-1835 гг.). А во-вторых, стремление к обзаведению мелким крестьянским хозяйством вовсе не тождественно тяге (даже объективной) к американскому пути.

Этот последний тезис наилучшим образом проверяется революционной практикой в Парагвае.