Конец процесса разрядки 451 5 страница

Надо сказать, что идеологический плен брежневского поколения усугублялся изоляцией от внешнего мира, которая была тяжелым наследием Сталина. Явление „зеркального отражения" - перенос советского опыта и понятий на американскую политику - еще одно следствие изоляции и нашей неосведомленности. Советское руководство и народ не понимали Америку, воспринимая, например, Никсона, как своего рода американского генераль­ного секретаря, и только в 1973 году стали уяснять, что есть и другая, не меньшая сила - конгресс США. Явно недооценивалось влияние амери­канского общественного мнения и внутренних факторов. Конечным итогом добровольной самоизоляции стали подозрительность и настороженность в отношении малоизвестного внешнего мира, особенно США. Последним приписывались в основном враждебные и экспансионистские намерения. Впрочем, американская сторона в такой же степени, если не больше, страдала этим пороком.

Значительным фактором, исподволь подрывавшим разрядку, было растущее влияние в Советском Союзе военно-промышленного комплекса. И дело тут не только во все увеличивавшихся аппетитах этого комплекса, как это было и в США. Главное - выход из-под политического и гражданского контроля военной политики и оборонных программ. Дело в том, что вся деятельность в этой области у нас была чрезвычайно засекречена. Даже члены Политбюро знали далеко не все, так как министры обороны и оборонной промышленности замыкались прямо на Генерального секретаря ЦК КПСС, который одновременно был Главнокомандующим и Предсе- дателем Совета обороны. Брежнев был давно тесно связан с военно-про­мышленным комплексом, которым он ранее руководил. Он вообще не только благосклонно относился к военным - хотя его участие в Отечест­венной войне было не такое уж заметное и весомое, - но и сам причислял себя к высшим военным авторитетам. Звание маршала Советского Союза, присвоенное ему вместе с высшими наградами льстецами из его полити­ческого окружения, еще больше поднимало его в собственных глазах.

СУГУБО ДОВЕРИТЕЛЬНО

Короче, военные и руководители военной промышленности, которые одновременно являлись надежной опорой Брежнева в партии и прави­тельстве, имели свободный доступ к нему и добивались одобрения своих проектов и планов в области военного строительства (особенно это относилось к министру обороны Устинову), не будучи обремененными какими-либо знаниями или ответственностью в области внешнеполити­ческих задач. А эти военные проекты не подвергались никакому серьез­ному обсуждению или гражданскому контролю вне стен кабинетов Генерального секретаря или военных ведомств: ни в Верховном Совете СССР, ни в правительстве, ни даже в Политбюро (где они упоминались в самой общей форме - в порядке информации).

Все это вело, по существу, к бесконтрольной гонке вооружений, не вызывавшейся подчас действительной необходимостью и не очень связанной с конкретными внешнеполитическими задачами или концепциями типа разрядки. Даже принятый обеими- странами - во времена администрации Никсона - принцип военного паритета воспринимался высшим военным руководством СССР как право иметь у себя все виды вооружений, которые имелись в США (но подчас в более значительных количествах). Лозунг „догнать и перегнать Америку" продолжал действовать. Такая концепция паритета, по существу, лишала нас возможности самостоятельно определять свою военную политику. Мы шли как бы по пути, который за нас опреде­ляли американцы. В результате в 70-е и 80-е годы в СССР произошел новый резкий виток гонки стратегических и обычных вооружений (по числу танков, артиллерии, самоходных установок мы уже сильно опережали США). Все это делалось под покровом большой секретности, в глубокой тайне, вызывая подозрения за рубежом. Даже высшие чины советской дипломатической службы (кроме Громыко) ничего об этом не знали и продолжали оперировать в беседах со своими зарубежными коллегами данными, которые уже не соответствовали действительности. В отдельных случаях дело доходило и до прямой неправды, когда советские дипломаты -по ориентировкам из Москвы - утверждали, что строительство, например, Красноярской РЛС не нарушало соглашения с США по ПРО, хотя в действительности это было нарушением (как признавал в то время Генштаб в своей докладной записке Брежневу). Надо добавить - не в оправдание, конечно, но как факт, - что советские руководители сами не всегда верили, что США ведут честную игру в области контроля над вооружениями.

Своими практическими шагами мы невольно подыгрывали тем в США, кто активно культивировал „образ врага", утверждал, что для борьбы с ним необходимы сплочение нации и высокая военная готовность страны, не взирая на огромные расходы. Этим непрерывно и занимался Пентагон.

В свою очередь, эскалация военных расходов стала сказываться на внутреннем положении СССР. В конце 70-х и начале 80-х годов у нас появились признаки застоя в экономическом и социальном развитии страны. Это породило во влиятельных кругах США дополнительное искушение продолжать оказывать максимальное экономическое, политическое, психо­логическое и военное давление на СССР, продолжать гонку вооружений и таким путем существенно тормозить развитие СССР, а значит, и ослаблять его международные позиции.

Разрядка все больше и больше уходила в прошлое.

Еще одно немаловажное обстоятельство. Западные политические деяте­ли, воспринимали Брежнева в 1970-1974 годах, как человека, который был

ПОЧЕМУ ЗАКОНЧИЛАСЬ РАЗРЯДКА

В СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ НА РУБЕЖЕ 80-х ГОДОВ

в состоянии вести международные дела и переговоры и который стремился к миру и договоренностям. Во второй половине 70-х годов иностранные руководители, встречавшиеся с Брежневым, видели перед собой уже иного человека. Это хорошо осознавали и мы, советские дипломаты, во время эпизодических поездок в Москву по служебным делам. Брежнев дряхлел, меньше интересовался происходившими в мире событиями. Он отходил от прямого участия в процессе формирования позиций в важнейших перего­ворах, в том числе и по ОСВ, хотя окончательное их утверждение - впрочем, довольно формально - происходило по-прежнему под его председательст­вом. Брежнев уже не был в состоянии давать прежние волевые импульсы в пользу разрядки, и это также ускорило ее закат. А разрядка, надо сказать, в немалой степени была движима личными амбициями Генерального секре­таря, как и американских президентов.

В этой связи надо особо отметить важность личных встреч на высшем уровне, как последней инстанции, на которой принимались наиболее важ­ные решения. К сожалению, за исключением периода президентства Ник­сона, в обеих столицах недостаточно признавали необходимость регуляр­ных встреч для более откровенного обмена мнениями и возможного взаим­ного учета взглядов и интересов.

И последнее соображение. Демонтаж разрядки во многом зависел от взаимного недопонимания ее критической связи с внутренней ситуацией, общественной атмосферой, возникшей в обеих странах.

Приход к власти президента Картера в 1977 году в силу ряда объектив­ных и субъективных причин сопровождался значительными осложнениями и обострениями в советско-американских делах, неудачными попытками адми­нистрации практиковать выборочную или дозированную разрядку.

Неоправданная задержка с завершением договора об ОСВ-2 (который так и не был ратифицирован американской стороной), публичная конфрон­тация вокруг вопроса о правах человека, переключение внимания Картера на другие проблемы, включая активизацию связей с Китаем, отодвигали советско-американские отношения назад по шкале внешнеполитических приоритетов Белого дома, в то время, как сохранялось усиленное идеоло­гическое и политическое давление на СССР с целью добиться изменений в его внешней и внутренней политике. Действия Картера, рассматривавшиеся советским руководством как прямое вмешательство во внутренние дела СССР, вызывали особое раздражение в Москве.

Все это - в сочетании с бурным ходом событий в развивающемся мире в 1977-1979 годах при одновременном неоправданном конфронтационном вовлечении в них обеих великих держав и, наконец, советская интервенция в Афганистане - знаменовало развал политики разрядки в советско-амери­канских отношениях и возвращение „холодной войны".

Не скрою, наступивший новый период в советско-американских отношениях вызвал у меня, как посла и просто гражданина, непростые размышления. Главное, надо было понять, что же является эпизодом в этих отношениях - разрядка напряженности или конфронтация, чреватая даже военным столкновением? Будущее выглядело неопределенным и опасным.

ЧАСТЬ

VIII

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН,

1981—1989 ГГ.

Беседа наедине с президентом Р.Рейганом, Белый дом. Апрель 1986 года

1. В БЕЛЫЙ ДОМ ПРИХОДИТ РЕЙГАН И ЗАМОРАЖИВАЕТ ОТНОШЕНИЯ С СССР

Президентство Рональда Рейгана бы­ло по-своему уникальным в советско-американских отношениях. В то время как в США пришел новый энергичный лидер, только что одержавший убедительную победу на президентских выборах, в Советском Союзе с 1981-го по 1985 год сменялись высшие руководители: Брежнев, Андропов и Черненко. Правда, в целом в отношении США все они исходили из убеждения, что необходимо избегать риска ядерной войны и что минимальное сотрудничество отвечает интересам как СССР, так и США. Они стремились к более регулируемым и предсказуемым отношениям с новой администрацией и в этой связи проявляли серьезный интерес к переговорам об ограничении вооружений и, образно говоря, к установлению определенного „военного детанта" между обеими странами, поскольку восстановление „политического детанта" явно не удавалось. В течение 1981-го и 1982 годов Советское правительство продолжало выступать в пользу диалога с американской администрацией. Делалось это не толькр в публичных заявлениях, но и путем негласных дипломатических контактов, в которых мне приходилось принимать непосредственное участие.

Однако в первые годы правления Рейган отказывался от конструк­тивного диалога или взаимодействия с СССР. Стремление к военному превосходству и к возобновлению активного идеологического противо­стояния с нашей страной - таковы были две составные части его политики. Первые четыре года его президентства характеризовались засильем воинствующей идеологии, окончательным развалом процесса разрядки, которую новый президент открыто отвергал, заменив ее конфронтацией, ростом опасной напряженности в отношении между двумя сверхдержавами. Тут были и объявленный Рейганом яростный „крестовый поход" против „империи зла", и программа „звездных войн", и лихорадочное наращивание новых видов вооружений. За первые пять лет пребывания у власти Рейгана бюджет Пентагона вырос вдвое. Государственный долг США перевалил за 2 трилн. долларов.

Все это - во имя провозглашенной администрацией стратегии „прямого противоборства" с Советским Союзом на глобальном и региональных уровнях. Был взят курс на ломку военно-стратегического равновесия. Стремление Белого дома к военному превосходству явно отодвигало назад любую перспективу конструктивных переговоров и договоренностей по ограничению вооружений. А эти переговоры всегда были своеобразным барометром наших отношений.

Советское руководство, затратив в предыдущие годы столько средств и усилий, чтобы достичь стратегического равновесия, восприняло все эти действия Рейгана как отказ от договоров и соглашений, достигнутых ранее с прежними администрациями. Оно было полно решимости, не считаясь с расходами, удержать завоеванное глобальное равновесие, сделать военный паритет необратимым и вести борьбу с „авантюристической политикой" Рейгана, хотя и предпочло бы путь договоренностей. В этом смысле

политика Рейгана не достигала своих целей, а лишь опасно обостряла отношения.

В наших отношениях в тот период не было просвета. Напряженность в международных отношениях обострялась. Пожалуй, никогда в послевоен­ные десятилетия положение в мире не было столь напряженным, как в первой половине 80-х годов.

Для меня первые пять лет пребывания у власти Рейгана были, пожалуй, самым трудным и неприятным периодом моей работы как посла в Вашингтоне. Настоящая конструктивная дипломатическая работа практи­чески была заморожена. Мои давние прямые и полезные контакты с Белым домом, установленные при других администрациях, фактически прервались. Основные усилия дипломатических служб тогда концентрировались в другой плоскости: как самортизировать конфликты, не дать напряженности „холодной войны" перерасти в вооруженные столкновения.

Одним из немногих связующих звеньев в советско-американских отно­шениях в 1982-1983 годах оставались переговоры по ядерным вооружениям в Женеве (в 1981 году они были прерваны из-за „неготовности" к ним администрации США). Однако надежды на то, что удастся в этот сложный период как-то продвинуть процесс этих переговоров, не оправдались. Американская администрация, занятая перевооружением, не торопилась. Более того, этим надеждам был нанесен сильный удар, когда Рейган 23 марта 1983 года объявил о своей „стратегической оборонной инициативе" (СОИ), или программе „звездных войн", распространявший гонку воору­жений на космос. Трагический инцидент с южнокорейским самолетом, сбитым 1 сентября 1983 года советским истребителем, еще больше накалил обстановку. Советско-американские отношения были почти полностью парализованы. Бесплодные споры на переговорах по ядерным вопросам зашли в тупик. Наконец, раздраженный Андропов прервал эти пере­говоры. По существу, это означало конец его надеждам договориться с Рейганом.

В начале 1984 года в позиции администрации США на советском направлении вроде стали проявляться некоторые сдвиги. К этому времени активно осуществлялась большая программа перевооружения Америки, началось масштабное размещение ракет „Першинг-2" и крылатых ракет в Европе, была задействована разработка программы СОИ. Начавшаяся кампания по выборам президента, трудности в отношениях с западноевро­пейскими союзниками побудили Рейгана предпринять первые шаги на пути возобновления диалога с Москвой. Однако впереди была сложная и ухабистая дорога. Препятствия на ней создавали не только сам президент и его периодические публичные антисоветские всплески, но и частая смена высших руководителей в Кремле.

В феврале 1984 года умер Андропов. На его место пришел Черненко. Он не был, конечно, новатором или тем более сильным лидером. Однако к этому времени большинство в советском руководстве стало приходить к вынужденному мнению, что необходимо искать какой-то выход из опасного тупика в отношениях с США, прежде всего на путях возобновления переговорного процесса по ограничению ядерного оружия.

Летом 1984 года Политбюро (в котором все большую роль начал играть М.Горбачев, часто председательствовавший на заседаниях вместо болевшего Черненко) приняло два важных решения: возобновить диалог с админист­рацией США по разоружению и исподволь вести дело к встрече на высшем

сугубо доверительно

уровне (к такой встрече стал проявлять некоторый интерес и президент Рейган). Несколько позже советское руководство пошло на наиболее трудный для себя шаг: тихо отказалось от своего давнишнего требования -условия возобновления переговоров по ограничению вооружений - о предварительном выводе американских ракет „Першинг-2" и крылатых ракет из Европы.

Однако настоящего диалога с Вашингтоном сразу не получилось. В Москве все еще сильны были подозрения, что наметившиеся в это время некоторые подвижки в позиции администрации Рейгана в пользу такого диалога объяснялись главным образом предвыборными соображениями. Да ив самой администрации в этот период не было еще никакого отрабо­танного курса на активизацию отношений с Советским Союзом. В этом вопросе сильно расходились во взглядах прежде всего Шульц и Уайнбергер. Правда, у самого президента стало проявляться - пусть и не очень последовательно - намерение искать какие-то договоренности с СССР на путях ослабления ядерной угрозы, особенно после успешного осуществления большой программы перевооружения Америки. За первые четыре года пребывания у власти Рейган претерпел определенную эволюцию от жесткой оппозиции контактам и переговорам с СССР к постепенному использованию их для достижения своих внутриполитических и внешнеполитических целей. Он не прочь был обрести в глазах американцев и мировой общественности имидж не только сильного президента, но и президента-миротворца.

Вскоре после переизбрания Рейгана на второй срок в начале 1985 года в Женеве была достигнута договоренность относительно рамок начинавшихся двусторонних переговоров по ядерно-космическим вооружениям.

После смерти Черненко в марте 1985 года идея первой за 6 лет советско-американской встречи на высшем уровне начала обретать конкретные очертания. Рейган высказался за встречу с Горбачевым. Тот не только согласился с этой идеей, но и повел среди членов Политбюро энергичную работу в пользу ее быстрейшего практического осуществления. Он с самого начала стал сторонником личных контактов на высшем уровне.

19-25 ноября 1985 года в Женеве состоялась первая встреча Рейгана и Горбачева. К удовлетворению обоих участников обнаружилось, что они могут разговаривать не только как непримиримые идеологические антаго­нисты, но и как лидеры, ведущие практический диалог поиска путей к решению давних проблем. Открывалась новая эпоха советско-амери­канских встреч на высшем уровне, которые в конечном счете привели к радикальному изменению отношений обеих стран, да и не только их одних.

Мои сокровенные надежды на восстановление и развитие сотрудничест­ва времен разрядки, не покидавшие меня даже в мрачные годы конца президентства Картера и первой половины правления президента Р.Рейгана, стали вроде сбываться.

В этой главе более подробно излагаются наиболее драматические события тех лет, в которых мне довелось непосредственно участвовать.

Первый год президентства Рейгана

В 1981 году новая администрация США делала ставку на активное перевооружение страны и рост военных расходов за счет сокращения многих

социально-экономических программ, просуществовавших в США около

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН

50 лет. Белый дом, по существу, шел на демонтирование экономической и социальной политики страны, заложенной рузвельтовскими реформами 30-х годов.

Во внешней политике Рейган и его ближайшее окружение открыто отказались от политики разрядки и взяли курс на „прямое противоборство" с СССР, на ослабление социалистической системы всеми возможными средствами. Акцент делался на военную силу. Идеологической обработке американского населения в духе вражды к СССР были подчинены основные усилия правительственной пропаганды.

В самой администрации основные рычаги управления оказались в руках узкой группы главных помощников президента (прежде всего „большой тройки" - Миса, Бейкера, Дивера), которые от имени президента решали текущие вопросы. Из числа других руководителей администрации большим влиянием пользовались министр обороны Уайнбергер, министр финансов Риган, министр юстиции Смит. Довольно влиятельным в администрации был и вице-президент Буш. Положение госсекретаря Хейга осложнилось после его нашумевших стычек с Уайнбергером, „большой тройкой", а также с помощником президента Алленом.

Что касается стиля руководства, то президент сильно отличался от своих предшественников. Рейган предпочитал многое перепоручать своим помощ­никам, не вникая особенно в детали даже важных вопросов (это, в частности, проявлялось на его пресс-конференциях, но пресса весьма снисходитель­но относилась к этому, хотя другим президентам подобные ляпы не про­щались).

Рейган глубоким знанием проблем не отличался, мыслил упрощенными категориями, руководствуясь твердо устоявшимися у него в течение многих лет броскими клише, антисоветскими и антикоммунистическими лозунгами, особенно в своем подходе к мировым проблемам. Догматизм во взглядах на внешнюю политику сопровождался у Рейгана склонностью и даже любовью к „политическому драматизму", созданию „мини-кризисов" и „шоковых ситуаций" (впрочем, таких, которые не представляют большой опасности для самих США), которые сопровождались умелым использованием патриотической риторики. Расчет тут был прежде всего на то, чтобы эффективнее воздействовать на население, мобилизовать его на поддержку военных программ и внешнеполитических акций администрации (в значи­тельной мере Рейгану это удавалось, большинство американцев считало, что он „хорошо справляется с кризисами", которые он, по существу, часто сам же - вольно или невольно - создавал).

Изменения, происшедшие в конгрессе США в результате выборов 1980 года (переход большинства в сенате к республиканцам, укрепление их позиций в палате представителей, поправение многих демократов), предопределили его „идеологическую совместимость" с Белым домом. Под нажимом президента конгресс сдавал свои позиции в сфере внешней политики, по существу, лишаясь тех рычагов воздействия на администрацию в этой области, которые он завоевал в 70-х годах. Заметно ослабла и роль комитетов по иностранным делам обеих палат, особенно сенатского во главе с Ч.Перси, который не имел своего лица и фактически шел на поводу у администрации.

В целом во внешней политике конгресс неизменно и активно поддержи­вал милитаристский курс администрации, ее подход к советско-амери­канским отношениям.

СУГУБО ДОВЕРИТЕЛЬНО

Отношения между СССР и США при новом президенте стали быстро ухудшаться. Надежды советского руководства на то, что после пред­выборной кампании открыто враждебное Советскому Союзу поведение Рейгана сменится более трезвым подходом к межгосударственным отношениям, оказались несостоятельными. Белый дом стремился дейст­вовать повсюду в ущерб СССР, рассматривал все международные события только через призму конфронтации с Москвой. А это замкнуло амери­канскую внешнюю политику на грубом, можно сказать, примитивном антисоветизме.

Правда, американская администрация не могла не считаться с реальнос­тями стратегического ядерного баланса обеих стран, с опасениями своих союзников, а также собственного народа относительно возможной военной конфронтации с СССР. Поэтому под влиянием этих факторов США пошли на установление не очень активного и в целом малопродуктивного диалога с СССР - путем личной переписки Рейгана и Брежнева и по дипломатическим каналам. Конфиденциального канала связи в отличие от предыдущих администраций не было. Долго не было и прямых контактов на высоком уровне. Лишь в сентябре 1981 года в ООН состоялась первая встреча Громыко с госсекретарем Хейгом. Однако сам президент уклонился от традиционной встречи с советским министром.

Курс администрации на максимальное наращивание американского военного потенциала, по существу, блокировал возможность деловых переговоров с СССР по ограничению гонки вооружений и уменьшению опасности войны. Итоги советско-американского сотрудничества в этой области в прошлые годы, в частности договор об ОСВ-2, были объявлены Рейганом невыгодными для США. Переговоры с Москвой должны были, по замыслу нового руководства, вестись с позиции силы и „в увязке" с общим поведением СССР.

Такой практический вывод вытекал из переписки на высшем уровне и из нескольких моих безуспешных попыток, как посла, завязать в течение 1981 года диалог с Хейгом относительно возобновления переговоров по ядерным вопросам.

Следует добавить, что руководящий эшелон администрации, занимав­шийся разработкой и реализацией политики США в вопросах разоружения, состоял в основном из фактических противников реальных мер в области разоружения и договоренностей с СССР (Ю. Ростоу, директор Агентства по контролю над вооружениями и разоружению, Э.Роуни, специальный пред­ставитель США на переговорах по ограничению вооружений, Р.Пэрл, заместитель министра обороны).

США продолжали курс на отрыв стран Восточной Европы от СССР, причем проводили эту политику в значительно более прямолинейной и откровенной форме, столь характерной для нового руководства в Вашинг­тоне (свидетельство тому - события в Польше).

Отношения США с Китаем получили дальнейшее развитие на основе „стратегической общности" интересов. Началось их военное сотрудни­чество.

Политика в районе Ближнего и Среднего Востока, в бассейне Персид­ского залива ставила целью добиться господствующего положения США в этом регионе и в других ключевых районах мира, наращивать давление на позиции СССР и связанные с ним режимы и движения. Резко усилился политический и психологический нажим на Гавану.

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН 501

Становление новой администрации

В Москве не питали иллюзий в отношении нового президента США. И все-таки где-то, скорее, подсознательно, у кремлевского руководства теплилась надежда, что Рейган, хотя и говорит жестко, но все же реалист, с которым можно будет попытаться найти контакт.

Тем сильнее были разочарование и озабоченность, когда советское руководство пришло к выводу, что имеет дело с опасно конфронтационным деятелем, который не желает достичь каких-то договоренностей с Со­ветским Союзом. Во всяком случае, именно так выглядел в глазах Москвы первый год его правления. У дипломатического корпуса Вашингтона, естественно, вызывали наибольший интерес назначения на посты, связанные с внешней политикой.

Сенатор-демократ Пелл, член комитета по иностранным делам, сообщил мне в начале января, что скоро в комитете состоятся слушания по поводу утверждения бывшего генерала Хейга на пост госсекретаря.

Сенатор сказал, что, когда Хейг находился на посту главнокомандую­щего войсками НАТО, он на нескольких закрытых заседаниях конгресса „довольно свободно" говорил о возможности использования тактического ядерного оружия в случае конфликта в Европе. Правда, он оговаривался, что этот вопрос может решить лишь один президент США, но „ядерное мышле­ние" генерала тогда все же насторожило либеральных сенаторов. Поэтому они и хотят допросить Хейга на слушаниях „с некоторым пристрастием".

Я неплохо знал Хейга еще по его работе в никсоновском Белом доме и не считал, что это был лучший выбор на пост госсекретаря США. Хейг был по характеру задиристый человек, склонный к конфронтационной манере беседы, а не к поиску возможных договоренностей. Для него все было или черное, или белое - полутонов он не признавал. Категоричность его суждений, видимо, объяснялась тем, что он был профессиональным военным. Атмосфера конфронтации была для него более привычным сос­тоянием, чем неопределенность, связанная с ослаблением напряженности или с неясными перспективами затяжных переговоров.

Привычка к военному единоначалию, которое Хейг стремился ввести и в руководство внешней политикой США, быстро привела его к столкновениям с ближайшим окружением президента и военным министром Уайнбергером, которые, по существу, не признавали за новым госсекретарем права пол­ностью монополизировать сферу внешней политики и исподволь настраива­ли против него президента. Короче, он становился противоречивой фигурой не только вовне, но и внутри администрации, хотя его внешнеполитические взгляды, по сути, мало чем отличались от взглядов самого президента.

За несколько дней до официального вступления Рейгана на пост президента Вест, заместитель госсекретаря по делам Европы, сообщил мне об ожидаемых перестановках в госдепартаменте. На пост заместителя госсекретаря по политическим вопросам (третий по значению пост в госдепартаменте) вместо Ньюсома намечался Стессел, посол в ФРГ и бывший посол в СССР, с которым Хейг сблизился во время своей работы в НАТО. На пост заместителя госсекретаря по делам Европы планировался Иглбергер, посол в Югославии (был ранее помощником Киссинджера). С учетом того, что вопросы СССР были хорошо знакомы Стесселу, а также отчасти Иглбергёру. Хейг решил не иметь при себе специального советника по советским делам.

сугубо

ДОВЕРИТЕЛЬНО

20 января на приеме в честь нового президента Рейгана у меня состоя­лась первая беседа с Хейгом уже в качестве госсекретаря (но он еще не был утвержден сенатом).

Мы вспомнили наши с ним многочисленные контакты и беседы в бытность его „начальником штаба" в Белом доме при президенте Никсоне. Я заметил, что это были неплохие времена в наших отношениях и что нужно и сейчас вновь совместно поработать, чтобы решительно повернуть курс снова на конструктивный путь.

Хейг сказал, что к сожалению, международное положение и наши отношения переживают сейчас весьма сложный период, из которого не так легко будет найти выход.

На том же приеме у меня был краткий разговор и с Уайнбергером, назначенным министром обороны. Прежде он входил в кабинет Никсона*, а затем работал в частном бизнесе. Я был с ним неплохо знаком. Наш министр здравоохранения академик Петровский, несколько раз встречался ранее с Уайнбергером и был им „очарован". Когда он узнал о назначении Уайнбергера министром обороны, то всем говорил в Москве, что теперь в правительстве Рейгана „будет его друг". Я сам считал Уайнбергера человеком уравновешенным.

Я поздравил Уайнбергера с новым назначением. Затем в полушутливой форме заметил, что он за короткий срок уже проявил большие диплома­тические способности, публично заняв „сверхгибкую" позицию: с одной стороны, он уже успел высказаться против ратификации договора об ОСВ-2 и даже действующего соглашения по ПРО. А с другой стороны, сам же заявил, что ему потребуется минимум шесть месяцев, чтобы разобраться в вопросах ограничения стратегических вооружений и выработать подход к дальнейшим переговорам с СССР. Как тут связать концы с концами? Может быть, нам встретиться в сугубо доверительном порядке и поговорить по этим вопросам? Я со своей стороны готов изложить нашу позицию и мотивы, стоящие за ней.

Уайнбергер признал, что он действительно пока мало что понимает во всех этих делах, так как ранее ими не занимался и даже ознакомительный разговор со мной в этой связи будет на данный момент для него беспредмет­ным. Позднее - другое дело. Что касается его публичных заявлений, то это, откровенно говоря, было для него нетрудно, поскольку он лишь повторял предвыборные заявления самого Рейгана.

Это впоследствии стало характерной чертой поведения Уайнбергера как министра обороны: полная поддержка всех конфронтационных заявлений и действий Рейгана во внешнеполитической области с тенденцией в сторону их ужесточения.

Начало диалога с администрацией Рейгана

Буквально через пару дней после начала работы новой администрации состоялся первый обмен письмами между Хейгом и Громыко. Инициатором был Хейг, который сразу „пошел в атаку".

В письме госсекретаря излагались претензии американской стороны по поводу освещения в СССР вопроса об американских заложниках в Иране,