Принцип ответственности 28 страница
@2 Это есть не что иное, как вариант декартовского довода о злоумышленном или несовершенном творце нашего бытия (вместо которого, согласно самому Декарту, можно подставить слепую и не признающую ценностей природу) {См. Декарт Р. Сочинения в двух томах, М., 1994, т. 2, с. 18-20}. Конечно же, его прообраз – античный парадокс о критянине, объявляющем всех критян лжецами.
Глава третья
@1 Так что инженерный разум в состоянии проделывать оба пути: как от цели к средству, так и от средства к цели, и способен отвечать как на вопрос: "Как должна выглядеть вещь, чтобы она могла удовлетворять такой-то поставленной цели (например, забивать гвозди, измерять время)?", так и на обратный: "Какая цель может быть у вещи, выглядящей так-то?" Именно такой, чисто объективный, пока еще нейтральный "внешний вид" в другом классе отсутствует.
@2 Таким образом, на вопрос "Что такое молот?" можно ответить посредством картинки (как это и делается в букварях и словарях), но на вопрос "Что такое парламент?" так не ответишь. В случае парламента мы вообще не можем пояснять его название, не указывая его цели.
@3 Если в одном (правда, спорном с точки зрения подлинности) месте трактата "О душе" {II 4, 415b 18 – 19} Аристотель заходит настолько далеко, что говорит обо всем теле как об "инструменте души", то это с его стороны уже сомнительный перенос, плохо согласующийся также с его биологическим в других случаях употреблением идеи инструмента, в соответствии с которым части живого тела являются инструментами этого целого, т. е. именно одушевленного тела. Между прочим, описание отношений души и тела посредством образа пользователя инструментом, что делает связь между ними внешней, противоречит также и аристотелевскому понятию души как имманентной "энтелехии" тела.
@4 "On the Power or Impotence of Subjectivity", в Philosophical dimensions of the Neuro-Medical Sciences, ed. S. F. Spicker and H. T. Engelhardt, D. Reidel Publishing Co., Dordrecht-Holland/Boston-USA, 1976. С. 143-161. Немецкое издание, расширенное на квантово-механический аспект, готовится к печати.
@5 Разумеется, тем самым в область кажимости переносится и допущенная поначалу телеология в изготовлении машины: ее изготовители являются производящими машины машинами.
@6 Декарт поступил здесь вполне благоразумно, хотя, с другой стороны, совершенно неприемлемо, когда ограничил дуализм, а с ним – и наиэлементарнейшее присутствие ощущения сферой взаимодействия духа и тела у человека.
@7 Следует здесь назвать также и "голизм" Яна Смэтса.
@8 Например, основные эволюционные порядки даже ретроспективно, с учетом знания существующих результатов, не могут быть "предсказаны" начиная со своих истоков, т. е. дедуцировать их невозможно. О достаточности здесь пока и речи быть не может. Строго говоря, мы так даже и не знаем, почему атомы молекулы ДНК собираются в двойную спираль; из того, что это действительно так, можно лишь задним числом узнать о самой возможности этого, а уж отсюда выяснить кое-что о законах молекулярной структуры.
@9 Все это было очевидно уже Лейбницу, хотя в паре perceptio {восприятие, лат.} и appetitus {устремление, лат.} он отвел первому ведущее значение.
@10 Здесь может пригодиться модель точки каузального равновесия, описанная в названном ранее (прим. 4 к настоящей главе) исследовании психофизической проблемы {см. Приложение I, с. 229}. В соответствии с ней также и эволюция могла бы быть понята как последовательность, где тысячи раз наступают пороги критического равновесия, в которых, при каузальной равноценности различных альтернатив, скрытая тенденция может высказать свое "предпочтение", и мгновенное безразличие всякий раз принимает решение в пользу одного из открывшихся различий. Таков тогда и был бы смысл понятия "удобный случай" (Gelegenheit).
@11 Organismus und Freiheit: Ansätze zu einer philosophischen Biologie (Организм и свобода: подступы к философской биологии). Göttingen, 1973, гл. 5 "О смысле обмена веществ", особенно S. 125-137.
@12 Мы предсказывали заранее (с. 83), что здесь следует ожидать меньшей надежности ответа, чем на вопрос о целевой силе произвольных действий. Мы могли это доказать последовательным опровержением противоположного (см. с. 82 сл.); здесь же мы отстаиваем лишь бóльшую разумность такого предположения в сравнении с его отрицанием.
Глава четвертая
@1 Есть здесь что-то от argumentum ad hominem {аргумента "к человеку", лат.}, поскольку используется спонтанное предпочтение одной из двух возможных логических альтернатив, однако тем самым мы, возможно, помогаем всей проблеме выправиться в должную сторону. Ведь на своевольных путях, проложенных теоретическим мышлением в ходе длительного пребывания наедине с самим собой {"и с естествознанием" – добавление англ. перевода}, заявить о себе сама она уже неспособна.
@2 То, что живое существо есть собственная его цель, еще не означает, что оно способно намечать себе цели: оно "имеет" цель от природы, как стоящую на службе у не избиравшейся им самоцели. Какое-либо попутное служение и целям других существ, даже собственного потомства, будучи опосредованным и унаследованным, включено в преследование самоцели: витальные цели эгоистичны с точки зрения субъекта. (Объективное подчинение этих собственных целей более обобщенным целям биологического порядка – вопрос особый.) Лишь человеческая свобода позволяет намечать и избирать цели, а тем самым и добровольно включать другие цели в непосредственно свои, вплоть до их полного и самозабвеннейшего присвоения.
@3 Разумеется, цели не обязательно выбираются, и уж, конечно, не посредством сравнительной оценки. Деятельность как таковая (в том числе животных) направляется целями, и тоже прежде всякого выбора, поскольку элементарные цели (и само обладание целями как таковое) укоренено в нас нуждаемостью нашей природы. А сопровождаемые удовольствием, они делаются "ценными" также и субъективно. Однако теперешнее обсуждение имеет дело с человеческой сферой избранных целей, где, таким образом, воля не просто является созданием данной цели, но в определенном смысле цель, как именно моя, есть создание воли. Но даже здесь "ценностное бытие" цели, коррелят желания, оказывается многообразно предопределенным – инстинктивными влечениями, окружающей средой, чужим примером, привычкой, мнением и текущим моментом.
@4 То, что воля человека способна внимать целям помимо узко витальных (чудо, связанное с природным чудом разума, однако от него отличное), делает его нравственным существом. Эта способность внимать дополняет и ограничивает безразличную свободу разума. Как чистый интеллект, т. е. лишенная воли способность познания, он способен рассматривать мир, не занимая определенной позиции, с дистанции нейтрального знания; как инженерный рассудок, он способен изобретать подходящие средства для каждой из избранных волей целей; однако как способность суждения, научаемый чувством, разум взвешивает возможные цели в соответствии с их достоинством и предписывает их воле. Но в конечном счете воля стоит уже за всеми этими формами разума: это воля к объективности делает возможным так называемое нейтральное познание; это воля к целям вообще, и прежде всего к своим собственным, заставляет инженерный рассудок отыскивать средства; и, наконец, это воля к достойным целям принуждает способность суждения прислушиваться к чувству. – Возможно, в отношении воли как "наипервейшего" справедливо то, что сказал о ней Ницше: что она скорее станет желать небытия, чем перестанет желать. Однако чтобы быть в состоянии волить нечто, она (или "суждение", к которому она готова прислушаться) нуждается именно в чувстве, озаряющем это "нечто" светом достойного выбора.
@5 Несмотря на номинальное сходство, принадлежащее Максу Веберу различение этики ответственности и этики намерения не подпадает под вышеизложенную дихотомию объектной и субъектной этики. Ибо то, что он описывает в качестве "этики намерения" (Gesinnungsethik), противопоставляя ей в политике "этике ответственности", есть всего лишь та безусловность в отстаивании безусловно воспринятого дела, которую не заботят никакие последствия за исключением возможного успеха, которая не почитает никакую (заплаченную за него обществом) цену слишком высокой и ради него готова идти даже на риск неудачи с его тотальным крушением. "Ответственный политик", напротив того, взвешивает последствия, цену и шансы и ни в каком случае не говорит "pereat mundus, fiat iustitia" {"да погибнет мир, да будет справедливость", лат.}, или какое там ни есть высшее благо. Однако тот, кто так говорит, разумеется, предан делу и думает, поскольку он полагает его осуществимым, об общем благе (каким оно ему представляется) не меньше своего более умеренного визави. Спартаковцы, бывшие тогда у Вебера перед глазами, были с собственном представлении в полном смысле реалистами; и Розе Люксембург не важны были ни чистота целей, ни верность программе, но использование шансов, будь они велики или малы, неиспользование же их было бы в ее глазах предательством великого объективного дела. То, что она заплатила за это жизнью, не лишает ее предприятие безответственности (делая его разве лишь неблагоразумным). Так что в том различии, что было выражено Вебером парой понятий "этика ответственности – этика намерения", имеет место всего лишь различие между радикальным и умеренным политиком, между таким, который знает лишь одну цель, и таким, который желает примирить между собой несколько, или же между тем, кто ставит все на одну карту, и тем, кто риски распределяет. (В силе остается то, что односторонность и фанатизм являются неблагоприятными условиями для ответственности, которая требует осмотрительного суждения.) Различие это достаточно важно и мы им еще займемся в пределах самой этики ответственности (например, в связи с утопическим идеалом), однако оно оказывается по одну сторону дихотомии, указанной нами выше. Что привнесено Максом Вебером в выявленную там проблему этического субъективизма (и что, однако, совсем не играет роли в его упомянутой дихотомии), так это его тезис о "свободной от ценностей науке" и "расколодовывании мира" ею. И в самом деле, за нигилизмом философии экзистенциализма и ее этикой оценивающего произвола, как и за всем современным субъективизмом, стоит естествознание Нового времени с его иллюзией свободного от ценностей мира.
@6 Убедительную критику см. в книге Max Scheler. Der Formalismus in der Ethik und die materiale Wertethik. Halle, 1916.
@7 Готовность безнравственности заплатить величайшую цену при окончательной ужасной расплате составляет единственную нравственную черту моцартовского Дон Жуана: она ясно обнаруживает, что формальное согласие с ответственностью, хотя и может обладать собственным величием, ни в коем случае не является достаточным принципом морали.
@8 Разделяемая опасность, конечно же, порождает взаимные обязанности особого рода; однако пока я не стал односторонней причиной этой опасности или какого-то особенной угрозы в ходе предприятия (и не сделался за это в формальном смысле "ответственным") все эти обязанности в равной мере принадлежат ситуации, в которой каждый должен "быть способным положиться" на другого. Спасовать здесь по слабости – прегрешение против верности и прочих добродетелей, которых могут потребовать возникшие в данной ситуацией испытания (таких, как мужество, решительность, стойкость), но не против ответственности в собственном смысле. Разумеется, я действую строго "безответственно", подвергая опасности товарищей и все предприятие в целом единичным легкомысленным поступком, однако он-то и делает меня превосходящим всех в каузальном смысле.
@9 "Общественную", т. е. политическую, должность (депутат, министр, президент) следует отличать от технической должности функционера. Это есть различие между правительством и администрацией, и в случае первого имеет место выборный процесс. Активное избирательное право еще, пожалуй, может быть определено как долг им воспользоваться; пассивное означает лишь формальную квалификацию для того, чтобы выдвинуть свою кандидатуру, однако ни в коем случае не вменяет это в обязанность. Тот, кто выдвигает себя кандидатом, делает это по собственному выбору, и прежде всего выбрал себя сам. Правда, афинской демократии была известна даже обязанность человека, определенного ежегодным жребием, занять соответствующую должность. Но это было прежде различения политической и административной функции магистрата: всякая должность была "политической", т. е. в условиях предполагавшегося равноправия всех граждан в общих делах ее мог занять каждый. Однако реальная власть в вопросах политики общества в целом находилась у "демагогов" (в не имевшем еще негативного оттенка смысле этого слова, значащего просто "народные вожди"), которые в конечном счете выбрали сами себя.
@10 Решение является само собой разумеющимся в нравственном смысле, потому что произведение искусства не может задать мне вопрос: "Что же ты со мной сделал?", между тем как я могу представить себе, как ребенок, например, в качестве истца, предстоящего трону Бога, обращается ко мне с таким вопросом, и я должен буду дать на него ответ. В случае же произведения искусства я должен держать ответ лишь перед лишившимися его любителями искусства, и им-то я могу ответить, а именно следующее: "Так сложилась ситуация, и отныне вам, как это ни печально, придется удовлетворяться лишь копиями". Но ребенку я не могу ответить: "Тебе придется обойтись без жизни", такой ответ для меня абсолютно недопустим, а значит, я не смогу защитить свой выбор. Рядом с этой несопоставимостью прав то соображение, что из ребенка может получиться шалопай, недостойный принесения "Сикстинской мадонны" в жертву, бьет мимо цели точно так же, как и то, что, возможно, он сделался бы гением, и, быть может, еще крупней Рафаэля. Из того и другого не следует ровным счетом ничего, как и из соотношения вероятностей (шалопаи встречаются чаще гениев). Я упоминаю об этой умственной игре потому, что она занимает определенную роль в литературе (см. Arnold Brecht Political Theory, с. 154 англ. издания, где цитируется Рэдбрук, в свою очередь цитирующий сэра Джорджа Бёрдвуда, который делает для себя, пользуясь безнаказанностью гипотетичности ситуации, выбор в пользу картины), как и потому, что недавно один почтенный ученый выказал в разговоре мучительные колебания по этому вопросу и пытался обнаружить резоны в позиции этого самого сэра Джорджа.
На деле же данное умственное упражнение обнаруживает лишь то, что понятие ценности не может являться чем-то большим, нежели основанием учения о ценностях. Жизнь ребенка не является "ценностью" ни для него, ни как таковая, ни для кого-то другого, в отличие от произведения искусства, являющегося, с точки зрения людей, ценностью, которою оно, возможно, со временем станет также и для ребенка. Если, как это принято сегодня на Западе, применительно к человеку рассуждают о "бесконечной ценности всякой единичной жизни" (отблеск того, что говорила христианская религия о душе с божественной точки зрения), это может оказаться осмысленным лишь применительно к праву всякой жизни на саму себя, ее праву на самоцель, впрочем, "небесконечную", поскольку сам ее предмет не бесконечен, однако "безусловную" в том смысле, что она (а) не выведена ни из чего другого, (б) независима от каких бы то ни было квалификаций (включая сюда и "ценность") и (в) никто другой не обладает на нее правом. Право на ценность произведения искусства возможно, например, со стороны всех его потенциальных ценителей; однако на жизнь ребенка права не имеет никто, кроме него самого (разумеется, это относится и к качественному наполнению этой жизни). Этому нисколько не противоречит то, что право, обладающее более высоким приоритетом, например, права общественных судеб или свидетельствования за веру, да тот же долг чести, может ждать от индивидуума, что он отставит свое первичное право на задний план (к примеру, на войне), как и то, что оно может быть утрачено в результате достойного смертной казни преступления. Все это, скорее, первичным собственным правом уже охватывается, именно поскольку оно требует признания, что в него включается признание иных прав, а тем самым – и принятие на себя обязанностей, вплоть до долга пожертвовать собой включительно. Во всем этом нет совершенно ничего общего с теорией ценностей, хотя ценности, разумеется, могут сделаться обязанностями.
@11 К этому пришло современное светское государство, однако прежде схожие задачи исполняла церковь – также общественное учреждение.
@12 В случае Моисея мы имеем дело с противоположной ситуацией: в результате общности происхождения он стремился разделить судьбу со своими порабощенными соплеменниками.
@13 Мы не имеем здесь в виду религиозную эсхатологию (например, иудейский мессианизм), являющуюся как раз теорией не имманентного исторического процесса.
@14 "Каждая эпоха непосредственна к Богу" – Ранке против Гегеля.
@15 Библейское сравнение для этого, созданный "по образу Бога" Адам – разумеется, {"уже присутствует на Земле, а" – добавл. англ. перевода} вовсе не будущий здешний персонаж, как бы ни ожидали неземного преображения от "нового Адама" в конце времен.
@16 Я, со своей стороны, склонен ответить на него: нет.
@17 Первыми его представителями, приблизительно в одно и то же время, были Гегель и Конт.
@18 В естественнонаучной области все обстоит по-другому. Если весь прошлый опыт, включая тот, что находился под контролем в ходе экспериментов, подтверждает определенную закономерность, она тем самым оказывается подтвержденной и на будущее. Ибо природа, как мы вполне основательно предполагаем, не изменяется (без ее не допускающего отступлений единообразия естествознание вообще не могло бы иметь места), а, кроме того, не подвержена влиянию со стороны моего о ней мнения. В случае же истории единообразие представляет собой по меньшей мере проблематичное предположение, а ее подверженность влиянию со стороны мнений самих субъектов истории, а значит, также и со стороны этих теорий относительно нее является частью ее собственной "каузальности" – см. ниже.
@19 Хотя бы такая, примитивнейшая подсказка: никакое доказательство того, что мир существовать должен, тем фактом, что он существует, не подтверждается.
@20 Как примеры других расхождений с теорией можно указать идею "социалистического отечества" и то обстоятельство, которого совершенно никто не мог предполагать: что конфликт с коммунистическим братом Китаем может оказаться более вероятным, чем с капиталистическим противником Америкой.
@21 Из исторических теорий с притязанием на предсказание марксистская единственная имеет практические следствия, а потому она – единственная, которую следует принимать в расчет при рассмотрении темы политической ответственности. Как обходятся со своими предсказаниями исторические теории, не обладающие этим моментом самореализующей деятельности, можно видеть на примере Освальда Шпенглера, предметом гордости которого было то, что он поднял историческую науку от простого познания прошлого к предсказанию будущего, полагая, что сможет этого достичь своими морфологически-органическими методами. Тут вполне уместны биологические сравнения с жизненными этапами, и будущее представляется установленным так же непоколебимо, как старение, в котором также ничего не может быть изменено, независимо от того, знает об этом человек или нет. В логическом отношении Шпенглер был здесь прав, потому что только фаталистическая схема истории допускает предвидение будущего. Однако как обстоит дело с его предсказаниями? Такой общий прогноз, как возвышение России, высказывался людьми, как имевшими историческую теорию, так и без нее, уже на протяжении XIX в. в виде предсказания (или же, такими пророками панславизма, как Достоевский – в виде обетования), как нечто, обозначавшееся на горизонте для человека, способного на составление самостоятельного суждения, для чего уже имелись определенные условия и что, в уменьшенном масштабе истории современности, и произошло. Однако принципиальному для Шпенглера, характерному именно для него предсказанию всемирного тысячелетия {"приходящего на место угасающему Западу" – добавл. англ. перевода} "русизма" (Russentum) придется еще подождать своего часа. Сегодня ничего другого и не скажешь, кроме как то, что в нынешнем мире, {"с его дальнейшей тотальной, включая и Россию, идущей полным ходом "вестернизацией" – добавл. англ. перевода} все это представление, всего полвека спустя, отдает чем-то ископаемым. В отношении же всего того, что следует непосредственно из теории и ни из чего другого, и поддается краткосрочной проверке, результаты просто скандальные. Так, сформулированное на основе теории утверждение, что западная математика исчерпала свои возможности и больше ничего ждать от нее не приходится, прозвучало, как нарочно, именно тогда, когда в этой математике начался едва ли не самый творческий, открывающий новые горизонты период. Подобным же образом обстоит дело с учением об угасании, окончательной "феллахизации" целых некогда исторических народов, чем позволил себе заразиться более трезвый в прочих отношениях эпигон Шпенглера Арнольд Тойнби. Уж не будем говорить о громадном примере Китая, но даже небольшому еврейскому народу он не может простить, что они, к урону его теории, отважились на то, чтобы вновь сделаться активным субъектом истории, и тужится, после того, что уже произошло, над неблагодарным доказательством того, что не может быть ничего того, что быть не вправе. (Сверх того Шпенглер, следуя здесь за Ницше, имел по вопросу евреев менее зашоренный взгляд.) По счастью, Бен Гуриона так же мало заботил Тойнби, как математиков XX в. Шпенглер.
В свете неизменно поразительных событий, свидетелями которых оказались мы, живущие (зачастую – выжившие) ныне, делается явной тенденция к тому, чтобы рассматривать как умственные забавы ту часть исторических конструкций, которые задним числом доказывают, что все случилось именно так, как и должно было случиться, хотя это и не наносит никакого ущерба тому факту, что иной раз, в умелых руках, они могут внести вклад в понимание прошлого. Насколько особым случаем в данном отношении оказывается марксизм, было указано выше.
@22 Разумеется, динамика как таковая не связана с собирательным состоянием человечества: само ее господство представляет собой исторический феномен, так что в принципе также и она подвержена исторической возможности в свою очередь уступить место иному состоянию. В данной своей форме этот феномен пока что встретился однажды и во многом (в том, что касается его экспоненциального роста – исключительно) связан с бурным взрывом и "самодвижностью" техники. Это не означает, что вся история до сих пор текла равномерно. Однако даже самые драматические потрясения и кризисы, как, например, те, к которым приводили великие переселения народов, когда некоторое время происшествия имели довольно "динамичный" вид, не следует смешивать с имманентной, самопорождаемой динамикой нашей эпохи. Прежде движущим моментом было в куда большей степени внешнее, чем внутреннее принуждение, и после произошедших блужданий и завоеваний все стремилось как можно скорее закрепиться. Яркие, различимые на взгляд изменения в образе жизни были исключениями, прочие случаи изменений являлись чаще всего несчастьями одной из сторон во взаимной игре – и счастьем для тех, , кто одержал верх. Однако медленно происходящие изменения даже статичных культур, открывающиеся направленному назад с большого отдаления взгляду, но незаметные для современников, относятся не сюда, где мы ведем речь о том, насколько хватает вдаль взгляда общественно-политического планирования, т. е. взгляда одного поколения. А это как раз и есть решающий факт, что как изменение, так и его сознание, возникающая и ожидаемая далее новизна являются частью нашей повседневности.
@23 Даже в этом случае они могут все же не происходить. Нет более целенаправленного, обильнее снабженного талантами и средствами направления научного поиска (чтобы привлечь пример из внеполитической области), чем проводимые в Америке исследования в области раковых заболеваний. И все же может случиться так, что они так никогда и не достигнут своей цели, потому что, возможно, "лекарства от рака" нет в природе.
@24 Сюда же можно отнести также и уверенность в том, что "техника", со своей стороны, обретет контроль над теми проблемами, которые она породила: чтобы найти средства против бед, которыми наградила нас прежняя техника, необходима лишь более совершенная техника. ("Die Wunde heilt der Speer nur, der sie schlug – Лишь то копье, что ранило, излечит". {Ср. русск.: Клин клином вышибают. Чем ушибся, тем и лечись. Una man sola mi risana e punge (Петрарка «Канцоньере» 164, ст. 11) – Одна рука целит меня и ранит.})"
@25 Однако мировоззрение все же может определять практическое различие – в плане того, как будет восприниматься соответствующий диктат: например, насколько охотно или неохотно будем мы подчиняться признанному неизбежным авторитарному порядку.
@26 В полном смысле неодолимое "долженствование" (Soll) было бы уже чем-то иным, а именно "ты обязан" (Muß).
@27 Подробное обсуждение связанных с этим методических и познавательных вопросов см. в исследовании автора "Является ли Бог математиком?" (в "Organismus und Freiheit", гл. 5).
@28 Это в равной степени относится как к среднему человеку, так и к гению.
@29 Однако больше всего водители страшатся сбить ребенка, и это – психологический факт.
@30 Правда, ребенок, собственно говоря, не может спросить у своих родителей, с упреком или как-то еще: "Зачем вы произвели на свет меня?", ибо на появление здесь вот этого именно "я" они никакого влияния не имели, но только: "Почему вы произвели на свет ребенка?" В ответ можно было бы сказать, что само принятие на себя этой вины было обязанностью, причем обязанностью не перед еще несуществующим ребенком (такой обязанности не существует), но перед обязующим делом человечества как такового. Этим мы еще займемся.
@31 Является ли он им также и в генетически-психологическом смысле (как подозреваю это я) – вопрос практического свойства, ответить на который возможно будет лишь тогда, когда в наличии будет первый бесполый человек из пробирки, и возможно будет понаблюдать, развиваются ли чувства ответственности также и в нем.
Глава пятая
@1 Формулу "S еще не есть P", "Субъект еще не есть предикат", можно найти в качестве кратчайшего, логического выражения его философии в книге Ernst Bloch Philosophische Grundfragen I. Zur Ontologie des Noch-nicht-seins. Frankfurt, 1961, S. 18. Ср. обсуждение Адольфа Лове (Adolf Lowe) "S ist noch nicht P" в "Ernst Bloch zu ehren", hrsg. v. Siegfried Unseld (ibid., 1965), S. 135-143.
@2 Уже "Государство" Платона демонстрирует в вопросе общественной правдивости завидную выдержку – в пику либеральному прекраснодушию.
@3 Точнее говоря, интерес, видимо, состоял в том, чтобы, с одной стороны, численно укрепить "третий мир", как потенциального союзника против капиталистического мира, а, с другой, так нагнести там внутреннее давление (а значит – бедствия!), чтобы взрыв, который должен направиться против богатых стран, сделался тем более неизбежным. Поистине бессердечный, производимый исключительно с позиций политики силы расчет (ошибка могла бы закрасться сюда только в том случае, если бы сам его производящий оказался между тем принадлежащим к богатым странам) – и никакой марксизм {"стоящий где бы то ни было у власти" – добавл. англ. перевода} не в состоянии против этого ничего возразить. Однако игра с огнем, т. е. с возможным мировым пожаром, заложена уже в самом понятии "мировой революции".
@4 Можно было бы назвать еще божественно-игривую безответственность, желание все испробовать, однако это выводит нас уже в такую область, которая не имеет отношения к нашему теперешнему, имеющему своим предметом именно "ответственность", рассуждению.
@5 С понятием прогресса произошло здесь то же, что и с понятием "развития", которое также поначалу относилось к онтогенезу и, будучи заимствованным оттуда, оказалось практически монополизированным филогенезом (ср. об этом работу автора "Organismus und Freiheit", S. 65 f. [= "The Phenomenon of Life, p. 42 f.]). Всякий, кто слышит теперь слова "теория развития", вспоминает дарвинизм, а не отдельную "напечатленную форму, которая развивается в процессе жизни". Также и всякий, кто слышит "прогресс", представляет общество и историю, а не жизненный путь личности.
@6 Ср. Фридрих Энгельс Положение рабочего класса в Англии.
@7 Из "Трехгрошовой оперы":
Ein guter Mensch sein! Ja, wer wär's nicht gern?
Sein Gut den Armen geben, warum nicht?
Wenn alle gut sind, ist Sein Reich nicht fern
Wer säße nicht sehr gern in Seinem Licht?
Ein guter Mensch sein? Ja, wer wär's nicht gern?
Doch leider sind auf diesem Sterne eben
Die Mittel kärglich und die Menschen roh.
Wer möchte nicht in Fried und Eintracht leben?
Doch die Verhältnisse, sie sind nicht so!