Национал-большевизм против национал-коммунизма

Мы почти не затрагивали в нашей работе вопросы национальной политики в советских республиках, в частности потому, что она была уже предметом исследований многих авторов. Вопросы создания СССР в 1922 г., проблемы местного национализма и борьбы с ним — все это гораздо подробнее изучено, чем проблема русская, остающаяся почти белым пятном на исторической карте. Все, что нам оставалось бы здесь делать, — это поставить в соответствие то, что известно о национальной политике, с развитием национал-большевизма.

Уже с самого начала революции в ряде национальных районов возникли течения, которые можно было бы объединить под общим названием «национал-коммунизма». С одной стороны, эти течения были похожи на национал-большевизм, но с другой — резко от него отличались. Это были леворадикальные националистические течения, которые ставили акцент именно на коммунистической идеологии. Как отмечает один из ведущих исследователей этих течений Ричард Пайпс, национал-коммунисты были людьми радикальных взглядов, присоединившимися к революции из-за убеждения в том, что создание коммунистической экономики само собой поведет к уничтожению национального угнетения¹⁰³. Если национал-большевики видели в коммунизме досадную временную добавку к революционному процессу, которая со временем исчезнет, то национал-коммунисты именно в нем видели главную ценность революционного процесса.

Далее, национал-большевизм защищал интересы имперской нации, оказавшейся в состоянии национального кризиса. Он был средством ее выживания. Национал-коммунизм был орудием молодых наций, только еще становящихся на ноги, для которых революция была повивальной бабкой.

И национал-большевизм, и национал-коммунизм были разными сторонами одного и того же процесса — давления национальной среды на новую общественную систему. Но в отличие от восторжествовавшего национал-большевизма национал-коммунизм был разгромлен. Один из самых резких конфликтов был порожден тюркским национал-коммунизмом¹⁰⁴. Он связан с именем татарского коммуниста Султан-Галиева. Уже в 1919 г. тот выражал сомнение в том, что всемирная классовая борьба, начатая русскими большевиками, изменит судьбы народов колониальных стран. По его мнению, пролетариат развитых стран по-прежнему заинтересован в сохранении своих преимуществ по отношению к колониальным народам.

Захват пролетариатом власти в промышленных странах будет означать для колониальных народов лишь смену хозяина. Вначале Султан-Галиев относил это лишь к пролетариату западных стран, но впоследствии перенес свои взгляды и на Россию.

Если для многих русских нэп вселил надежды на национальное возрождение России, то для Султан-Галиева он оказался утратой всех надежд на интернациональный коммунизм и утратой веры в то, что пролетариат развитых стран может освободить колониальные народы, ибо для него нэп был, так же как и для многих русских, началом возврата к условиям, существовавшим до 1917 года.

Ему не могло не претить заигрывание в партии с русским национализмом, означавшее для него восстановление прежних национальных отношений в стране, о чем свидетельствует его анонимное высказывание в «Жизни национальностей» в 1921 году. Султан-Галиев предлагает программу, которая должна в корне исключить возрождение русского владычества над народами колониальных стран, хотя бы и в коммунистическом обличье. Он предлагает учредить диктатуру колоний и полуколоний над промышленно-развитыми странами, создать Интернационал колониальных стран, противопоставленный Третьему Интернационалу, в котором доминируют западные элементы. Кроме того, он требует создания мусульманской советской республики и мусульманской коммунистической партии.

Султан-Галиев был арестован по приказанию Сталина в апреле или мае 1923 г. Сталин указывал на него как на предателя. Султан-Галиев был первым ответственным работником-коммунистом, арестованным после революции, а Сталин был инициатором этого ареста, как и инициатором разгрома тюркского национал-коммунизма.

Он же возглавил разгром грузинского национал-коммунизма. Грузия в мае 1921 г. подписала договор с РСФСР, признававший ее суверенным государством, но договор этот остался на бумаге. Как только грузинское коммунистическое правительство приняло собственные законы, Сталин, Орджоникидзе и другие русифицированные грузины, находившиеся в Москве, подняли против Грузии настоящую кампанию. По этим законам жительство в Грузии для негрузин и браки между грузинами и негрузинами ограничивались крупными налогами.

Грузинский вопрос стал одним из центральных в конце 1922 — начале 1923 года¹⁰⁵. Ленин встал на защиту грузинских национал-коммунистов и даже поставил вопрос о целесообразности роспуска только что созданного СССР. Но благодаря его отходу от дел грузинский «национал-уклонизм» был наголову разбит, а все бывшее грузинское руководство было удалено из Грузии и разослано по разным концам страны.

Оставался самый сильный и теперь уже единственный национал-коммунизм — украинский, с которым Москва постоянно боролась все первые годы революции.

В декабре 1920 г. РСФСР и Украина заключили договор, по которому Украина признавалась суверенным государством, но и этот договор остался на бумаге. В мае 1922 г. правительство Украины подало даже формальный протест против того, что РСФСР выступало в международных отношениях от имени Украины.

После создания СССР в декабре 1922 г. статус Украины продолжал постоянно падать. Видный представитель украинского национал-коммунизма Скрыпник даже косвенно выступил в защиту Султан-Галиева, сказав на совещании в ЦК, что его дело — нездоровый симптом наличия национального неравенства, и, чтобы в корне исключить появление таких дел, надо это неравенство исключить¹⁰⁶. В 1925—1926 гг. появились новые признаки натиска на национал-коммунизм на Украине. Это проявляется в критике перегибов т. н. украинизации, которая ранее не подвергалась сомнению, на что обращает внимание Мордехай Альтшулер¹".

Поводом для этого явилась инициатива, проявленная Шумским, наркомом просвещения Украинской ССР, который в беседе со Сталиным потребовал усиленной украинизации государственной и культурной жизни в республике и обвинил существующее руководство этой республики, в особенности Кагановича, в том, что оно намеренно препятствует украинизации. Шумский даже предложил персональные замены в украинском руководстве, с тем чтобы во главе республики стали только украинцы. Сталин в ответ на это направил письмо Кагановичу и другим членам ЦК КП(б)У (26 апреля 1926 г.)¹⁰⁸. Согласившись с рядом тезисов Шумcкого, Сталин обвинил его, в частности, в том, что принятие большинства предложений Шумского вызовет антиукраинский шовинизм среди русских рабочих на Украине, а украинизация по отношению к ним станет формой национального гнета. Сталин обвинил украинскую интеллигенцию в антирусских настроениях. Главным примером явился для него украинский писатель-коммунист Хвилевой, требовавший «немедленной дерусификации». «В то время как западноевропейские пролетарии и их коммунистические партии, — возмущался Сталин, — полны симпатий к Москве, к этой цитадели международного революционного движения и ленинизма, в то время как западноевропейские пролетарии с восхищением смотрят на знамя, развевающееся в Москве, украинский коммунист Хвилевой не имеет сказать в пользу Москвы ничего другого, кроме как призвать украинских деятелей бежать от Москвы «как можно скорее». И это называется интернационализмом!»

2—6 июня 1926 г. состоялся расширенный пленум ЦК КП(б)У по вопросу об ошибках в украинизации, а в подтверждение того, что речь идет об общем изменении политики в национальном вопросе, 9 июня состоялся аналогичный пленум и в Белоруссии, посвященный работе среди интеллигенции. Правда, эти изменения пока еще носят ограниченный и не решающий характер, так что в ответ на обвинение Сталина тот же Хвилевой в 1927 г. еще в состоянии вывести в своем новом романе героиню, разоблачающую лозунг «социализм в одной стране».

Говоря об одном русском интеллигенте, она обвиняет его в принадлежности к тем «интернационалистам», которые охотно говорят о национальном самоопределении, но всюду видят «петлюровщину», не замечая свою «устряловщину»¹⁰⁹.

Наряду с тюркским, грузинским, украинским национал-коммунизмом заслуживает внимания и еврейский. Барух Гуревич замыкает его рамками партии «Поалей Цион»¹¹⁰, но, видимо, еврейские национал-коммунистические настроения были распространены шире. В этой связи любопытно употребление термина «национал-большевизм» в приложении к настроениям, существовавшим среди части еврейских партийных работников¹¹¹.

Параллельно с национальными тенденциями внутри коммунистического движения на национальных окраинах наблюдается встречный процесс: признание национального характера вновь возникших советских республик частью националистов. Если в русском национал-большевизме, напротив, вначале возникает движение к большевизму внутри национальных движений, а потом уж происходит встречный процесс внутри коммунистической партии, в республиках порядок меняется, и это вполне ясно, ибо там и революция происходит в обратном порядке: вначале в обстановке национального возрождения приходят национальные режимы, которые уничтожаются большевиками, в то время как в России революция вначале происходила под знаком русской национальной катастрофы.

Эти встречные движения нерусских националистов стали называть сменовеховством, хотя уподобление русскому национал-большевизму полностью затемняло прямо противоположный смысл этих движений¹¹². Большевистские лидеры пользовались этим умышленно. Так, С. Орджоникидзе утверждал, что сменовеховство наблюдается среди грузинской и армянской интеллигенции"³. Поскольку его открыто обвиняли в Грузии в том, что он служит великодержавным русским интересам как русифицированный грузин, ему было важно свести смысл сменовеховства на общую идею сотрудничества с советской властью. В точности так же следует оценивать утверждения советских источников о наличии «украинского сменовеховства», основанные на факте возвращения некоторых национальных украинских лидеров, например М. Грушевского¹¹⁴, или же попытки В. Винниченко войти в украинское правительство в 1920 г.¹¹⁵.

Судьба внутрироссийского национал-коммунизма была предрешена. Он был побежден усиливающимся национал-большевизмом, чтобы воспрянуть вновь лишь после смерти Сталина.

Гораздо сложнее обстояло дело с национал-коммунизмом в зарубежных коммунистических партиях. С этим можно было бороться, но нельзя уничтожить как украинских или же грузинских национал-коммунистов.

Уже известный нам «национал-большевизм» Лауфенберга и Вольфгейма принял антирусский характер.

Для Устрялова это уже не имело значения, ибо он вдохновлялся самой идеей сотрудничества националистов и коммунистов.

Гамбургские коммунисты утверждали, например, что Интернационал является орудием русского империалистического господства. В связи с этим Второй конгресс Коминтерна в августе 1920 г. направил письмо немецким коммунистам.

«В самой Германии, — говорилось в нем, — Вольфгеймы и Лауфенберги делают все, чтобы отдалить вас от коммунизма. Могучую и героическую борьбу русского пролетариата со всемирным капитализмом они оклеветали как борьбу за мировое господство русских коммунистических партийных инстанций... Они стараются отвлечь германский пролетариат от его революционных обязанностей, заявляя, что они отвергли «превращение Германии в русское окраинное государство»¹¹⁶.

В докладе о международном положении на IV конгрессе Коминтерна Радек защищался от нападок на Коминтерн как на орудие государственных интересов России: «Интересы российского пролетарского государства суть интересы организовавшегося в форму государственной власти российского пролетариата»¹¹⁷.

Немецкий национал-коммунизм как организованное движение был все же подавлен всесильным тогда Коминтерном. Но, как и внутрироссийский национал-коммунизм, он вновь дал всходы в послевоенный период, начиная в особенности с 1948 г., после разрыва между СССР и Югославией. Ныне мировой коммунизм — это более не единый блок или лагерь коммунистических стран и партий, не находящихся у власти. При малейшей возможности они вступают друг с другом во вражду, которая может стать глобальной¹¹⁸.

У коммунизма есть тенденция становиться коммунизмом национальным, как только он приходит к власти. Таков, видимо, исторический рок коммунистического движения. Отношения русского национал-большевизма и окраинных национал-коммунизмов в Советской России двадцатых годов оказались прототипом будущих отношений между коммунистическими странами.

ОТКЛИКИ ЗА ГРАНИЦЕЙ

Уже начиная с 1925—1926 гг. некоторые зарубежные наблюдатели стали утверждать, что Советская Россия движется в сторону национализма. К ним в первую очередь принадлежат немецкие национал-социалисты и правые националисты. Один из лидеров левого национал-социализма (до 1926 г.) Иозеф Геббельс уверял, что «большевистский интернационализм Москвы» на самом деле есть панславизм в ясной и отчетливой форме. Геббельс приписывал эту ориентацию большевизма еще Ленину. По его словам, «ни один царь так не постиг русский народ в его глубине, в его страстях, в его национальных инстинктах, как Ленин»¹¹⁹.

Естественно, что Сталин получает ту же оценку. По поводу лозунга «социализм в одной стране» немецкие националисты говорили, что Сталин, «этот молчаливый и деятельный русский, сместил центр тяжести с идеи интернационализма на национально-русскую идею... Не то чтобы Сталин не был революционером, но он русский, а не интернациональный революционер»¹²⁰. Когда Сталин говорит о международном коммунизме, он делает это лишь затем, чтобы заручиться его поддержкой в русских национальных целях.

Естественно, что борьбу с оппозицией, которую вел Сталин, те же круги немедленно истолковывают как борьбу против евреев. В России нет больше места циничному еврею Троцкому, ликовали Ревентлов, братья Штрассеры, Геббельс и многие другие¹²¹. Правда, Гитлер в «Майн кампф» предупреждал своих последователей, что конец еврейского владычества в России будет одновременно и концом русского государства, но они так явно не думали¹²². Отто Штрассер даже дошел до утверждения, что истинной целью Сталина было окончить революцию и ликвидировать коммунизм'²³.

Не к столь далеко идущим выводам, но весьма близким к ним нехотя пришли и кое-кто из правых русских эмигрантов, что, однако, не изменило их отрицательного отношения к Советской России. Антисемит Д. Петровский соглашался с тем, что Сталин решил поддержать то течение партии, которое стало обращаться в сторону рабочих и крестьян, в то время как крайне левая оппозиция по-прежнему стремится к мировой революции¹²⁴.

Находились и некоторые западные журналисты, которые не очень уверенно начинали замечать, что в России что-то меняется. Газета «Чикаго трибюн» отмечала, что оппозиция состояла лишь из евреев и что группа Джугашвили провоцирует в партии антисемитизм, так что партия становится антисемитской¹²⁵.

Зато настоящая тревога сквозила в анонимной информации, полученной лондонской еврейской газетой «Джевиш кроникл» из Ленинграда¹²⁶. Эта информация исходила от еврея-некоммуниста. Он также признавал преимущественно еврейский характер оппозиции, но дело было, как говорится в корреспонденции, не в том, что Троцкий был евреем, а в том, что политика, насаждаемая Сталиным, — русская, но только в том смысле, что Россия признается не одной из мировых наций, но как нечто направленное против всего остального мира. В корреспонденции уверялось, что таков взгляд на причины появления оппозиции большинства евреев-некоммунистов. В итоге Сталин объявил оппозицию еврейской, а не русской. Для евреев, говорилось далее, победа Сталина исключительно опасна. Их положение станет невыносимым. Но, признавалось в корреспонденции, то же самое произошло бы и в случае победы Троцкого.

Но Кассандры во все времена человеческой истории не пользовались сочувствием современников. Такова же была и судьба еврейской Кассандры из Ленинграда 1926 года! Тогда еврейские лидеры были еще слишком зачарованы еврейским равноправием в СССР, чтобы прислушиваться к каким-то сомнительным предостережениям.

Для подавляющего большинства иностранных наблюдателей в СССР не произошло ничего существенного. Были глухи и историки¹²⁷. но они ошибались…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Происшедшая в 1924 году решающая встреча большевизма и национализма, видевшего в большевизме путь национального возрождения России или же просто рассматривавшего его как русскую национальную силу, принесла свои результаты. К концу 1927 года, к XV съезду партии, исподволь сформировались основы национал-большевизма как дополнительной идеологии, закрепляющей власть правящего класса.

Россия отказалась от мировой революции как главной и исключительной цели. Началась борьба с нерусской частью руководства, а высший эшелон еврейской его части был от власти уже устранен. Партия резко изменила свой состав и в своей русской доминирующей части была компактно крестьянской (по происхождению), а к руководству партией пришла новая группа русских лидеров: Молотов, Ворошилов, Киров, Куйбышев, Угланов и многие другие.

Советская система интегрировала большое число людей, так или иначе признававших национальный характер советского строя. Был достигнут даже компромисс с частью консервативного православного духовенства. Начались первые признаки ограничения относительной культурной самостоятельности национальных республик.

Не смотря на то, что эту политику возглавлял Сталин, в первую очередь заботившийся об укреплении личной власти, она находилась в соответствии с интересами большей части партии. Эта политика давала, наконец, партии столь нужную для нее национальную легитимацию. Члены партии могли думать, что партия располагает ныне гораздо более широкой поддержкой населения. Приняв на вооружение некоторые стороны нетрадиционного русского национализма, она не пожертвовала ничем существенным. Ее власть не оспаривалась. Коммунистическая идеология оставалась формально в неприкосновенности. Международный коммунизм оставался под контролем Москвы.

Даже коммунисты-евреи в своем подавляющем большинстве могли быть довольны происходящими переменами. Поражение Троцкого, Зиновьева и Каменева показывало, что они вряд ли могли стать главными вождями партии. Но все остальное оставалось без изменений. Если ты оставался лояльным большинству, тебе ничто не угрожало. Напротив, им могло казаться, что если население нашло какую-то странную для них форму национального компромисса с партией за столь малую цену, их положение станет еще более устойчивым.

Сталин и партийная пропаганда представляли дело так, что подлинные цели революции и марксизма остаются неизменными. Ненужное более сменовеховство было с презрением выброшено за борт. Оно сыграло свою роль перекладных лошадей, довезших партийную карету до следующей станции.

С одной стороны, официальные заявления были правдой, все зависело от того, что считать подлинными целями революции и марксизма. Если иметь в виду стремление к тоталитарному контролю и террору, то оно не только не уменьшилось, но и возросло. ГПУ постоянно укреплялось. Нэп потихоньку сдавал свои позиции. Дальновидные нэпманы стали покидать Россию уже в 1926 году.

Изменения касались лишь начавшегося отхода от интернационализма, вернее, отхода от интернационализма абсолютного, а также отказа от раннего национального нигилизма. Было ли это радикальным изменением ранней революционной идеологии? Было ли это ревизией марксизма? Это не очевидно и нам, как не было очевидно тем, кто осуществлял эти изменения, по крайней мере в тот исторический период. Сталин шел по стопам не только Ленина, но и Троцкого, которого только что с позором разгромил. Марксистская преемственность неоспорима. Все почти предписания ортодоксального марксизма, как их понимал Ленин, были выполнены. Но система все же начала превращаться во что-то, чего большевики никак не предполагали. Было ли это ревизией марксизма или же той реальной его адаптацией к конкретной национальной и социальной среде, которая была в России? Было ли это неизбежностью или же политическое и социальное развитие СССР могло принять и другие формы?

В рамках данной работы было бы преждевременно отвечать на этот вопрос. Ответ должен быть получен на основе изучения дальнейшего развития советской общественной системы. Пока же можно сказать, что укрепление личной власти Сталина и партии в целом в результате незаметного перехода к национал-большевизму повело к новой трагедии. Сталин решил, что теперь Он имеет достаточно сил, чтобы начать новую революцию, которая сделает его вождем типа Ленина. Эта революция стоила жизни многим миллионам людей. Но она вовсе не означала конца национал-большевизма, а лишь его новую фазу...

ПРИЛОЖЕНИЕ №1