От девяти часов до полудня

Возвратившись во дворец, Редерер наткнулся на камердинера, разыскивавшего его по поручению королевы; Редерер и сам не прочь был с ней переговорить, понимая, что в эти мгновения именно она представляла во дворце истинную силу.

Он очень обрадовался, когда узнал, что она ждет его в укромном месте, где они могли бы поговорить с глазу на глаз и без помех.

Он поспешил подняться вслед за Вебером.

Королева сидела у камина, повернувшись к окну спиной.

Услыхав, как отворяется дверь, она торопливо обернулась.

— Ну что, сударь?.. — спросила она, не уточняя, что именно ей хотелось бы от него узнать.

— Королева изволила меня вызвать? — отозвался он.

— Да, сударь; вы — одно из первых должностных лиц в городе; ваше присутствие во дворце — надежная защита для монархии; вот почему я хочу у вас спросить, на что мы можем надеяться и чего нам следует опасаться.

— Надежды мало, ваше величество, а вот опасаться нужно всего!

— Значит, народ решительно наступает на дворец?

— Его авангард — на Карусели, он ведет переговоры со швейцарцами.

— Переговоры? Но я приказала швейцарцам отвечать на силу силой! Неужели они склонны к неповиновению?

— Нет, ваше величество; швейцарцы готовы умереть на своем посту.

— А мы — на нашем, сударь; так же, как швейцарцы — солдаты на службе у короля, короли — солдаты на службе у монархии.

Редерер промолчал.

— Ужели я имею несчастье быть иного мнения, нежели вы? — спросила королева.

— Ваше величество! — проговорил Редерер. — Я готов высказать свое мнение, если вашему величеству будет угодно его выслушать.

— Сударь! Я слушаю вас.

— Я буду говорить со всею откровенностью человека убежденного, ваше величество По моему мнению король обречен, если он останется в Тюильри.

— Но если мы не останемся в Тюильри, то куда же нам отправиться?

— В настоящее время существует лишь одно место, где могла бы надежно укрыться королевская семья.

— Какое, сударь?

— Национальное собрание.

— Как вы сказали, сударь? — захлопав ресницами, изумилась королева, словно не веря своим ушам.

— Национальное собрание, — подтвердил Редерер.

— И вы полагаете, сударь, что я стану о чем-нибудь просить этих людей? Редерер промолчал.

— Если уж выбирать своих врагов, сударь, то я предпочитаю тех, что атакуют нас в открытую, нежели тех, что стремятся исподтишка ударить в спину!

— В таком случае, ваше величество, вы должны решить: идти ли вам навстречу восставшему народу или отступить в Собрание.

— Отступить? Неужто нас совсем некому защитить, и мы вынуждены отступать, даже не открыв огонь?

— Не угодно ли вашему величеству, прежде чем принять окончательное решение, выслушать рапорт человека сведущего — вы будете знать, на кого вы может рассчитывать?

— Вебер, сходи за кем-нибудь из дворцовых офицеров, приведи сюда либо господина Майярдо, либо господина де Лашене, либо…

Она едва не сказала: «Либо графа де Шарни», но осеклась.

Вебер вышел.

— Если ваше величество соблаговолит подойти к окну, вы сами сможете судить о том, что происходит.

Королева с нескрываемым отвращением сделала несколько шагов к окну, отодвинула занавеску и увидела площадь Карусели, а также Королевский двор, которые были затоплены восставшими с пиками.

— Боже мой! — вскричала она. — Что все они здесь делают?

— Как я уже имел честь докладывать вашему величеству, они ведут переговоры.

— Но они уже во дворе!

— Я счел своим долгом выиграть время, чтобы дать вашему величеству возможность принять решение. В это время дверь отворилась.

— Входите! Входите! — крикнула королева, еще не зная, к кому обращается. Вошел Шарни.

— Я здесь, ваше величество, — доложил он.

— А-а, это вы! Мне не о чем вас спрашивать, вы уже высказали недавно свое мнение о том, что мне остается сделать.

— А что вам, по мнению господина де Шарни, остается сделать? — полюбопытствовал Редерер.

— Умереть! — воскликнула королева.

— Вот видите, ваше величество, мое предложение все-таки предпочтительнее.

— Признаться, я ничего в этом не понимаю, — в отчаянии проговорила королева.

— А что предлагает господин Редерер? — спросил Шарни — Отвести короля в Собрание.

— Это, конечно, не смерть, но это позор! — заметил Шарни.

— Слышите, сударь?! — молвила королева.

— Неужели нет никакого другого выхода? — продолжал Шарни.

Вебер шагнул вперед.

— Я — ничтожество, — проговорил он, — и знаю, что с моей стороны — неслыханная наглость говорить в подобном обществе; однако, возможно, моя преданность подсказывает мне выход… Может быть, обратиться к Собранию с просьбой прислать депутацию для обеспечения безопасности короля?

— Ну что же, на это я согласна… — кивнула королева. — Господин де Шарни, если вы одобряете это предложение, прошу вас передать его королю.

Шарни поклонился и вышел.

— Следуй за графом, Вебер, и принеси мне ответ короля.

Вебер удалился вслед за графом. Присутствие Шарни, сдержанного, сурового, преданного, было для Марии-Антуанетты, если не как королевы, то уж во всяком случае как женщины, столь жестоким укором, что ее охватывала дрожь всякий раз, как она его видела Кроме того, она, возможно, предчувствовала, что грядущее готовит ей страшное испытание.

Вернулся Вебер.

— Король согласен, ваше величество, — доложил он. — Господин Шампион и господин Дежоли сию минуту отправляются в Собрание передать просьбу его величества.

— Нет, вы только посмотрите! — вскричала королева — Что такое, ваше величество? — спросил Редерер.

— Что они делают?!

Наступавшие в что время вылавливали одного за другим швейцарцев.

Редерер взглянул в окно; однако прежде чем он сообразил, что происходит, прогремел пистолетный выстрел, в ответ на который грянул оглушительный залп. Дворец содрогнулся до самого основания. Королева вскрикнула, отступила на шаг, однако не имея сил противостоять своему любопытству, снова вернулась к окну.

— Вот видите! Видите! — продолжала королева; взор ее горел. — Они бегут! Они обращены в бегство! Почему же вы говорили, господин Редерер, что у нас нет другого средства, кроме Собрания?

— Не угодно ли будет вашему величеству последовать за мной? — предложил Редерер.

— Смотрите! Смотрите! — продолжала королева. — Швейцарцы вышли со двора, они их преследуют… О! Карусель свободна! Победа! Победа!

— Пожалейте себя, ваше величество! — продолжал настаивать Редерер. — Ради вас самих следуйте за мной! Королева опамятовалась и пошла за Редерером.

— Где король? — спросил он у первого камердинера, попавшегося им навстречу.

— Король в Луврской галерее, — доложил тот.

— Туда-то я и хотел проводить ваше величество, — обращаясь к королеве, заметил Редерер.

Королева пошла за ним, не имея ни малейшего представления о намерении своего провожатого.

Галерея была забаррикадирована и перегорожена; ее обороняли сотни три человек: они могли перебежать в Тюильри по навесному мосту, и последний отступающий одним ударом ноги сбросил бы этот мост вниз.

Король стоял у окна вместе с г-ном Дешене, г-ном Майярдо и еще шестью дворянами., Он держал в руке подзорную трубу.

Королева выбежала на балкон, она и без подзорной трубы сразу увидела, что происходит.

Армия повстанцев неумолимо приближалась, занимая всю ширину набережной и теряясь вдали.

Через Новый мост в ряды жителей Сент-Антуанского предместья вливались восставшие из предместья Сен-Марсо.

Все колокола Парижа били в набат, большой колокол Собора Парижской Богоматери перекрывал своим басом их бронзовый перезвон.

Палящие лучи солнца искрились тысячами брызг, отражаясь в жерлах пушек, стволах ружей, наконечниках копий.

Потом подобно далекому громовому раскату донесся глухой грохот катившихся пушек.

— Ну, что, ваше величество? — спросил Редерер.

Позади короля столпилось около пятидесяти человек.

Королева долгим испытующим взглядом окинула окружавших ее людей, будто пытаясь проникнуть в сердце каждого из них, чтобы понять, на что она могла рассчитывать.

Не говоря ни слова, несчастная женщина в растерянности, не зная, к кому обратиться и о чем попросить, взяла на руки сына, показывая его офицерам швейцарцев, офицерам Национальной гвардии, дворянам.

Это была уже не королева, требовавшая трона для своего наследника, а мать, отчаянно метавшаяся в огне с криком: «Мой мальчик! Кто спасет моего мальчика?»

Тем временем король тихо переговаривался с прокурором коммуны или, скорее, Редерер повторял ему то, что он уже сказал королеве.

Вокруг обоих венценосных особ образовались две резко разделившиеся группы: те, кто составлял окружение короля, были сдержанны, деловиты, они, по-видимому, были склонны поддержать предложение Редерера; столпившиеся вокруг королевы молодые офицеры были возбуждены, горячились, размахивали шляпами, хватались за эфесы шпаг, протягивали руки к дофину, преклонив колени, целовали королеве край платья, клялись умереть за ее величество и ее сына.

Благодаря царившему вокруг нее воодушевлению королева воспряла духом.

В эту минуту окружавшие короля воссоединились с теми, кто обступил королеву, и король со свойственной ему невозмутимостью оказался центром обоих кружков. В этой невозмутимости и заключалось, возможно, его мужество Королева выхватила пару пистолетов из-за пояса г-на Майярдо, командира швейцарцев.

— Ну же, государь! — воскликнула она. — Настала решительная минута, когда вы должны себя показать или умереть среди ваших друзей!

Это движение королевы привело к тому, что воодушевление присутствовавших достигло апогея; все ждали от короля ответа, приоткрыв рот и затаив дыхание Если бы король, молодой, красивый, отважный, с горящим взором и подрагивающей от волнения губой ринулся в бой с пистолетами в руках, он, быть может, вернул бы себе удачу!

Итак все ждали, надеялись.

Король забрал у королевы пистолеты и вернул их г-ну Майярдо.

Затем он поворотился к прокурору коммуны — Так вы говорите, сударь, что мне следует отправиться в Собрание? — спросил он.

— Да, государь, таково мое мнение, — с поклоном отвечал Редерер.

— В таком случае, господа, здесь нам более делать нечего.

Королева вздохнула, снова взяла дофина на руки и, обращаясь к принцессе де Ламбаль и принцессе де Турзель сказала:

— Идемте, сударыни, раз этого хочет король!

Этим она словно сказала всем остальным дамам: «Я вас бросаю».

Госпожа Кампан ожидала королеву в коридоре, через который она должна была пройти.

Королева ее увидела.

— Подождите меня в моих апартаментах, — приказала она, — я к вам приду сама или пришлю за вами, чтобы отправиться… Бог знает, куда мы отправимся!

Склонившись, она шепнула г-же Кампан на ухо:

— Ах! Как бы я хотела очутиться в башне на берегу моря!

Покинутые дворяне переглядывались, словно спрашивая друг друга: «Неужто мы пришли сюда умереть за этого самого короля?»

Господин де Лашене понял значение этих взглядов.

— Нет, господа, за монархию! — молвил он. — Человек смертей, принцип бессмертен!

Что же касается оставляемых на произвол судьбы женщин, — а их было немного, — то те из них, кто возвратился во дворец ценой нечеловеческих усилий, были совершенно подавлены.

Они, словно мраморные статуи, застыли по углам коридоров и вдоль лестниц.

Наконец, король соблаговолил вспомнить о тех, кого он покидал.

Он остановился на последней ступеньке лестницы.

— А что же станется со всеми теми, кого я оставил наверху? — спросил он.

— Государь! — отвечал Редерер. — Они беспрепятственно смогут проследовать за вами. Ведь они не в ливреях, а в обычном платье и потому могут пройти через сад.

— Да, вы правы, — кивнул король. — Идемте!

— А-а, господин де Шарни, — молвила королева, увидав графа, ожидавшего у садовой калитки с обнаженной шпагой. — Зачем я не послушала вас третьего дня, когда вы советовали мне бежать!

Граф ничего ей не ответил; подойдя к королю, он предложил:

— Государь! Не угодно ли вам будет поменяться со мной шляпами, чтобы вас не узнали?

— Да, вы правы, — согласился король, — из-за этого белого плюмажа… Спасибо, сударь.

Он взял у Шарни шляпу и отдал ему свою.

— Сударь, — спросила королева, — грозит ли королю опасность во время этого перехода?

— Вы же видите, ваше величество, если такая опасность возникает, я делаю все, что в моих силах, чтобы отвести ее от того, кому она грозит.

— Государь! — обратился к королю капитан швейцарцев, отвечавший за беспрепятственный проход короля через сад. — Вы готовы?

— Да, — отвечал король, нахлобучив на голову шляпу Шарни.

— В таком случае, — молвил капитан, — выходим!

Король пошел вперед в окружении швейцарцев, шагавших с ним в ногу.

Вдруг справа донеслись громкие крики.

Толпа взломала ворота Тюильри, расположенные рядом с кафе Флоры, и, зная, что король направляется в Собрание, хлынула в сад.

Человек, возглавлявший всю эту банду, нес вместо знамени отрезанную голову, надетую на острие пики.

Капитан приказал всем остановиться и изготовиться к бою.

— Господин де Шарни! — проговорила королева. — Если вы увидите, что мне угрожает опасность попасть в руки этим ничтожествам, вы меня убьете, не правда ли?

— Я не могу вам этого обещать, ваше величество, — отвечал Шарни.

— Почему же? — вскричала королева.

— Потому что прежде, чем вас коснется хоть одна рука, я уже буду убит!

— Могу поклясться, что это голова несчастного господина Мандэ, — заметил король, — я его узнаю.

Банда убийц не осмелилась подойти, но стала осыпать короля и королеву оскорблениями; прозвучало несколько выстрелов; один швейцарец упал замертво, другой был ранен Капитан приказал взять ружья на изготовку, солдаты молча подчинились.

— Не стреляйте, сударь, — проговорил Шарни, — иначе никто из нас не доберется до Собрания живым.

— Совершенно справедливо, сударь, — согласился капитан. — Ружья на плечо! — скомандовал он.

Солдаты закинули ружья за плечи, и все продолжали путь, двигаясь через сад наискосок.

Первые жаркие дни позолотили каштаны; хотя было лишь начало августа, опавшая листва уже усыпала землю.

Юный дофин перекатывал их ногами и со смехом подбрасывал сестре.

— Рано в этом году опадают листья, — заметил король.

— Кажется, кто-то из этих людей сказал: «Монархия падет раньше, чем с деревьев опадут листья», не так ли? — спросила королева.

— Да, ваше величество, — подтвердил Шарни.

— И как же зовут этого великого пророка?

— Манюэль.

Однако перед членами королевской семьи возникло новое препятствие: это была довольно внушительная группа мужчин и женщин, которые ожидали, угрожающе размахивая руками и потрясая оружием, стоя на лестнице, по которой надо было подниматься, и на террасе, через которую предстояло пройти королю, чтобы попасть из Тюильрийского сада в Манеж.

Опасность представлялась тем вероятнее, что швейцарцы не могли сохранять строй.

Тем не менее капитан приказал им пробиться сквозь толпу; но бунтовщики оказывали им столь яростное сопротивление, что Редерер вскричал:

— Сударь, осторожнее! Вы погубите короля!

Они остановились и отправили в Собрание гонца с сообщением, что король идет просить у него убежища.

Собрание выслало навстречу королю депутацию; однако при виде депутации толпа взревела от ярости.

Из толпы понеслись злобные выкрики:

— Долой Вето! Долой Австриячку! Низложение или смерть!

Понимая, что угрозы направлены главным образом против королевы, ее дети тесно прижались к ней.

Юный дофин спрашивал:

— Господин де Шарни! Почему эти люди хотят убить маму?

Какой-то человек огромного роста, вооруженный пикой и громче всех кричавший: «Долой Вето! Смерть Австриячке!», пытался достать своей пикой то королеву, то короля.

Эскорт швейцарцев постепенно оттесняли в сторону; вокруг членов королевской семьи остались лишь шестеро дворян, вышедших вместе с ними из Тюильри, а также граф де Шарни и члены депутации Собрания, пришедшие встретить короля.

Оставалось пройти сквозь плотную толпу не более тридцати шагов.

Было очевидно, что народ мечтает расправиться с королем, а главное — с королевой.

На нижней ступени лестницы завязалась драка.

— Сударь! — обратился Редерер к Шарни. — Вложите шпагу в ножны или я ни за что не отвечаю!

Шарни беспрекословно подчинился.

Членов королевской семьи и окружавших их людей подхватило, как во время бури волны подхватывают лодку, и понесло в сторону Собрания. Король был вынужден оттолкнуть какого-то человека, грозившего кулаком перед самым его носом; юный дофин, задыхаясь, кричал и протягивал руки, будто призывая на помощь.

Какой-то человек выскочил вперед и вырвал его из рук матери.

— Господин де Шарни, мой сын! — вскрикнула она. — Небом вас заклинаю, спасите моего сына!

Шарни сделал несколько шагов по направлению к человеку, уносившему мальчика, однако едва он оставил королеву, как к ней со всех сторон потянулись руки, одна из которых схватила ее за шейный платок.

Королева закричала.

Шарни забыл о предупреждении Редерера, и его шпага проткнула насквозь человека, осмелившегося прикоснуться к королеве.

Толпа взвыла от бешенства, видя, как падает один из убийц, и еще яростнее устремилась на группу несчастных.

Женщины кричали:

— Да убейте же эту Австриячку! Дайте, дайте ее нам, мы сами ее удавим! Смерть! Смерть!

Десятка два рук тянулись, желая вцепиться королеве в горло.

Но она, обезумев от боли, позабыла о себе и только выкрикивала — Мой сын! Мой сын!

Они почти добрались до порога Собрания; толпа предприняла последнее усилие: она чувствовала, что ее жертва вот-вот вырвется у нее из рук.

Шарни так сдавили со всех сторон, что он мог теперь отбиваться лишь эфесом шпаги.

Среди угрожающе размахивавших кулаков он заметил пистолет, целивший в королеву.

Он выпустил шпагу, обеими руками ухватился за этот пистолет, вырвал его из рук покушавшегося и разрядил его, приставив к груди ближайшего из нападавших.

Тот рухнул.

Шарни наклонился, чтобы подобрать шпагу.

Она уже была в руках у какого-то простолюдина, пытавшегося заколоть ею королеву.

В эту минуту королева входила вслед за королем в вестибюль Собрания: она была спасена!

За ней уже закрывалась дверь, а на пороге умирал Шарни, сраженный ударом железного прута по голове и пронзенный пикой в грудь.

— Как братья! — падая, прошептал он. — Бедняжка Андре!

Вот и кончена жизнь Шарни, как кончилась жизнь Изидора, как кончилась жизнь Жоржа. И королеве жить осталось недолго.

Оглушительный артиллерийский залп, раздавшийся в эту минуту, возвестил о том, что между восставшими и оборонявшимися во дворце начался бой.