Макрополитические изменения в условиях переходной динамики. концепции политического развития и транзитологии

Специфика переходной динамики

Проблемы переходов от одних качественных состояний социальной динамики и институциональной системы к другим создали в политологии целый блок методологических подходов и теоретических концептов, который постепенно складывается в особую субдисциплину, называемую «политической транзитологией» (от английского слова — «transition» — переход). В число исследуемых транзитологией объектов попадают страны, имеющие различные уровни социально-экономического и политического развития: от индустриально развитых до самых отсталых. Различия между государствами, проходящими тот или иной переходный период в своем политическом развитии, и

8 Основы политическойтеории 209

странами, развивающимися в рамках так называемой «устойчивой» модели, носит прежде всего аналитический и темпоральный характер, поскольку, как уже замечено выше, практически все, от Сомали до Швейцарии, государства переживали в своей истории те или иные фазы устойчивых и переходных состояний, но с той лишь разницей, что направленность, временной интервал, качественный характер и результат переходных изменений у них существенно различаются.

В послевоенный период, начиная с 1950 — 60-х гг., в рамках политической науки проблематика политического развития и изменений, переходов и трансформаций начинает разрабатываться особенно интенсивно. Конечно же, в первую очередь это было связано с самой интенсивностью политической динамики во многих развивающихся странах, вызванной процессами деколонизации, и вследствие того, проблемами выбора пути социально-экономического и политического развития в условиях противоборства двух общественных систем: капиталистической и коммунистической. Какую институциональную и социальную модель выбрать на перспективу: парламентскую или президентскую, унитарную или федеративную, авторитарную или демократическую, буржуазную или же марксистско-ленинскую, социалистическую,— весь этот комплекс вопросов встал перед политическими лидерами и элитами стран III мира. Процессы адаптации социально-политических моделей в практике трансформирующихся государств, пробы и ошибки, продвижение вперед и откаты назад стали объектом двух крупнейших направлений политологических исследований: во-первых, теории «развития» и, во-вторых, теории «переходов» или, соответственно, «политологии развития» и «политической транзитологии».

Исторически раньше всех других подходов в 1950-е гг. появляются концепции политического развития и модернизации. Авторы этих концепций исходят из разработанного еще М. Вебером, Ф. Теннисом и Т. Парсонсом методологического принципа дихотомического разделения существующих стран на «традиционные», сохранившие персонализированные отношения зависимости и барьеры социальной мобильности, и на «современные», основанные на рациональной организации и функциональной дифференциации институтов, преодолевающей отношения личной зависимости и разрушающей барьеры на пути групповой мобильности. Таким образом, категория «политическое развитие» определялась в весьма узком смысле, поскольку под развитием подразумевался лишь модернизационный переход от традиционных структур к современной политической системе. Все развитые страны в свое время прошли через известный период модернизации примерно с конца XVII в. до начала XX в. Крупный специалист по теории политического развития

С. Айзенштадт характеризует модернизацию как «процесс изменений относительно тех типов социальных, экономических и политических систем, которые развивались в Западной Европе и Северной Америке с семнадцатого по девятнадцатый век и затем распространились на другие европейские страны, а с девятнадцатого до двадцатого столетия — и на Южноамериканский, Азиатский и Африканский континенты»³¹. Другими словами, авторы данной концепции выстраивали схему линейной эволюции, согласно которой все государства проходят примерно одни и те же стадии развития.

Любопытно, что в этот же период (1950 — 60-х гг.) в СССР и других странах коммунистического блока создаются концепции «некапиталистического пути развития» и «социалистической ориентации» стран третьего мира, в построении которых немало общего с западными доктринами «политического развития» и «модернизации». Разработчики этих конструкций также исходили из некой «идеальной модели» последовательного и линейно-поступательного продвижения к обществу «современному и прогрессивному», социализму советского типа, но при этом иначе решая задачи технологической, индустриальной перестройки, экономической модернизации, проведения институциональной реформы, включающей построение «авангардной партии» и «государства социалистической ориентации», и наконец, внедрение марксистско-ленинской идеологии. «Содержание некапиталистического пути развития,— по мнению автора одного из наиболее концептуально проработанных подходов данного рода И.Л. Андреева,— составляет переход в основном от докапиталистических отношений к переходным политическим и хозяйственным формам некапиталистического характера, которые в принципе могут послужить основой развития в направлении социалистического общества»³². В качестве примеров «некапиталистического развития» приводился довоенный опыт Монголии, Бухары, Хорезма, Тувы, так же как и послевоенный — деколонизации и выбора пути развития ряда стран Тропической Африки (Танзании, Конго и др.), Азии (Бирма) и т. д.

Преодоление многоукладности экономики, ее аграрного и традиционного характера, становление промышленности, формирование национального рабочего класса и его авангарда, революционно-демократической партии должны были в соответствии с этой логикой привести к построению государства социалистического типа, преобразованию общинных структур в социалистические при политической поддержке и экономической помощи мирового социализма. Каковы же результаты осуществления этой стратегии развития? Во-первых, это огромные внешние задолженности ряда государств бывшему СССР, исчисляемые десятками миллиардов

долларов, которые Россия как правопреемник Советского Союза пытается в настоящий период взыскать через Лондонский клуб и другие каналы. Во-вторых, результатом стали утрата влияния большинством «авангардных партий» и неудачи в экономических и политических преобразованиях традиционного общества.

Что же касается политологических концепций перехода к «современному обществу», разрабатывавшихся ни Западе, то они разделились на ряд таких основных направлений, как теории 1) «модернизации»; 2) «развития»; 3) «отсталости» (или «субразвития») и 4) «зависимости». Попытаемся последовательно дать краткую характеристику каждой из этих концепций. Как уже отмечалось, одной из первых попыток построения теоретических конструкций, описывающих процессы политических изменений в третьем мире, стала разработка концепции политической модернизации. Понятие «модернизация» используется обычно и трех основных значениях: во-первых, в самом общем смысле, как направление прогрессивных изменений; во-вторых, как модель социальных трансформаций, происходивших на Западе с XVII по XIX век (С. Айзенштадт) и, в-третьих, в узком смысле, как способ эволюции отсталых стран, переходящих от «периферийного» к «магистральному» типу общества.

Концепция политической модернизации

В 1960 году в работе «Стадии экономического роста: Некоммунистический Манифест» У. Ростоу выделяет пять основных стадий развития: 1) традиционное общество с примитивной технологией, преобладанием земледелия и семейно-клановых связей; 2) переходное общество, появляющееся как реакция отсталой Периферии па развитие передовых стран Центра; 3) взлет, связанный с индустриализацией, урбанизацией и накоплением; 4) движение к зрелости, многоотраслевой и технологичной структуре экономики и 5) общество массового потребления, где экономическая структура смещается в направлении сферы услуг и производства потребительских товаров длительного пользования. Позднее им была выделена и шестая стадия «поиска качества» социальной жизни. Высшие фазы, по мнению У. Ростоу, достигнуты Северной Америкой, страны же Западной Европы находятся в движении к пятой стадии, что для всех остальных стран является — близкой или далекой — перспективой³³. Таким образом, модернизация в рамках подобного взгляда представляется «вестернизацией».

Политическая модернизация, по У. Ростоу, осуществляется прогрессивной элитой, которая при поддержке «снизу» и «извне» ликвидирует старые, традиционные институты власти, создавая при этом их более современную замену.

Для объяснения этого процесса один из «отцов» доктрины политической модернизации Д. Аптер использует следующую схему. Существуют два основных типа политических систем: «сакрально-коллективистская» (или мобилизационная) и «секулярно-либертарианская» (или плюралистическая) модели. Первая модель, связанная с персонифицированным лидерством, иногда даже религиозной верой в харизматического лидера и гегемонией массовой партии (Китай при Мао Цзе-дуне, Гана при Нкваме Нкрумо, Египет при Насере), противопоставляется второй идеальной модели политического плюрализма, при которой происходит диверсификация власти и лидерства, заключаются многочисленные сделки и компромиссы (США). Таким образом, по Аптеру, модернизация есть частный случай политического развития, связанный с периодом преобразования традиционной, мобилизационно-автократической системы в демократическую, «согласовательную» (reconciliation) модель современного типа, где начинают работать структурно иные, более дифференцированные институты и механизмы их функционирования (плюралистическая партийная и законодательная системы), которые в старой системе просто отсутствуют³⁴.

Ортодоксальные положения теории политической модернизации были подвергнута критике, а затем и переосмыслению в 1970—80-е гг. Во-первых, было подвергнуто сомнению положение о строгой последовательности фаз линейной эволюции (например, это продемонстрировал опыт развития ряда «азиатских драконов»). Во-вторых, критика обрушилась и на модели этноцентристской, «вестернизаторской» модернизации, поскольку многие страны успешно сочетают традиционные и современные институциональные компоненты (Япония). Критической оценке подверглась претензия модернизационной доктрины на универсализм, в соответствии с которым все государства двигаются в направлении перехода от гетерогенных к гомогенным, одинаковым институтам власти. В-третьих, далеко не все и не всегда в механизме осуществления стратегии модернизации носит демократический в политике и прогрессивный в экономике характер. Например, сталинская индустриализация и коллективизация в СССР имели огромное количество социальных издержек. Опыт семи декад XX века подтверждает, — отмечает Б. Мур, — недемократические, а нередко антидемократические способы модернизации вполне успешно навязываются для решения государственных задач в ряде стран".

К основным характеристикам политической модернизации относили следующие параметры: во-первых, растущее усиление и централизацию государственной власти на национальном уровне вместе с ослаблением традиционных се источников родо-племенного типа; во-вторых, дифференциацию и специализацию политических

институтов и, в-третьих, растущий уровень участия народных масс в политике³⁶».

Некоторые из приведенных выше характеристик роднят теорию модернизации с концепцией политического развития, которая понимается в узком смысле слова, как одно из направлений общей теории (или подхода) развития (developmental approach), связанное прежде всего с институциональными переменами. Что же собой представляют эти институциональные изменения, не являющиеся при этом простым следствием «экономического развития»? Концепция политического развития концентрирует свое внимание на институтах политической системы и их трансформации. Вот какие признаки политического развития даст бывший президент Американской ассоциации политической науки Л. Пай. Он определяет политическое развитие как процесс перемен, характеризующийся, во-первых, усилением дифференциации политических структур, во-вторых, возрастанием способностей системы решать социальные проблемы и управлять общественными делами и, в-третьих, развитием участия и равноправия граждан при включении в политику".

Современные политические системы характеризуются высокой степенью структурной дифференциации, при которой каждый отдельный институт выполняет свою специфическую функцию. В этом смысле под «развитостью» в структурно-функциональном отношении понимается наличие дробных институциональных механизмов: разделение функций между законодательными, исполнительными и судебными органами, система партий и общественных объединений, артикулирующих и агрегирующих групповые и индивидуальные интересы. В примитивных же системах управленческие функции могут быть сконцентрированы в руках традиционного вождя и его окружения³⁸. Р. Даль связывает это качество развивающейся политической системы с существованием внутри нее «автономных подсистем», например, суда и парламента, в определенной степени независимых от исполнительной администрации.

Возрастание способностей политической системы к управлению общественными делами состоит, по мнению Л. Пая и С. Верба, в возможности ее адаптации к изменяющейся социальной среде и проведению соответствующих институциональных инноваций, проявлении способностей к мобилизации материальных и человеческих ресурсов, а также к выживанию системы и воспроизводству институционального общения людей путем их социализации.

Концепция «отсталости»

В целом же разработка концепции политического развития породила и альтернативные подходы, в частности, теории «зависимости» и «отсталости», или «субразвития». Последние

во многом явились критической реакцией на этноцентризм западных идей «развития» и «модернизации».

По сути дела, теория «отсталости» (или «субразвития», «недоразвития» — от англ, «undеrdеvеlopmеnt») исходит уже не из истории развитых демократических стран, также переживавших когда-то модернизацию, а прежде всего из собственного опыта развивающихся государств, их отношений как Периферии капитализма к его Центру на Западе. Сторонники теории отсталости (С. Фуртадо, А. Франк, С. Амин и др.) нередко используют элементы марксисткой аргументации, утверждая, что неразвитость экономики стран третьего мира сложилась под влиянием глобальных факторов, в частности, торговой экспансии развитых стран, импортировавших промышленные товары и экспортировавших сырье, что привело к «гибридной», «дуалистической» структуре развивающихся стран, сочетающих внедрения современного капиталистического уклада с одновременной консервацией архаичных, традиционных форм. Например, А. Франк делает для Латинской Америки вывод, что «отсталость является компонентом процесса исторического развития, когда неразвитость и развитость представляют собой два аспекта одного всеобщего процесса, поскольку оба эти явления существуют одновременно, связаны функциональным способом, между собой взаимодействуют и взаимообуславливают друг друга»³⁹. Таким образом, ускоренное развитие продвинутых государств осуществляется и за счет отсталости и недоразвития стран третьего мира.

В рамках концепции «отсталости» обычно выделяются три тенденции субразвития: во-первых, зависимость между характером развития «метрополии» в центре и «сатолитов» на периферии; во-вторых, неравные условия развития «богатых» и «бедных» государств и, наконец, в-третьих, неравномерные темпы экономического роста и институциональных перемен в различных странах. А. Франк отмечает, что проблему отсталости можно интерпретировать только в рамках современной системы международных экономических и политических отношений, мирового капиталистического развития, разделения труда и экспортно-импортных связей. Например, в ряде случаев аграрный сектор производил продукцию на экспорт лишь для того, чтобы импортировать предметы потребления для богатых, а вовсе не внедрять современные технологии, что сохраняло доиндустриальные отношения и экономике и консервировало отсталость в организации политических институтов (авторитарные и олигархические режимы в Парагвае, Никарагуа и т. д.). Тем не менее, некоторые теоретики «субразвития» (С, Амин) считали, что в мировом контексте переход от капитализма к социализму

как новому международному порядку начнется скорее на «отсталой Периферии», чем в «развитом Центре»⁴⁰.

Концепция «зависимости»

Тесно связана с подходом «субразвития» И теория «зависимости» (или «депендьизма». зависимого развития от испан. «dependiente» — зависимость). Возникла эта концептуальная модель в 1960-е гг. для анализа стратегии социально-экономического и политического развития стран Латинской Америки, позднее найдя сферы приложения и в отношении Азии и Африки. Что же представляет собой «зависимость» Я «зависимое развитие»? «Под зависимостью,— пишет бразильский ученый Т. Дос Сантос,— мы подразумеваем ситуацию, при которой экономика определенных стран обуславливается развитием и экспансией иной экономики, в отношении которой первая носит подчиненный характер»⁴¹. В рамках теории зависимости встречаются различные, марксистские и немарксистские, подходы и версии: структурализм и национализм, «субимпериализм» и «развитие отсталости» и т. д.

Одна из версий, в рамках которой интерпретируются проблемы зависимости, изложена в трудах известного бразильского социолога и политика Фернандо Кардозо, автора концепции «зависимого капиталистического развития», нынешнего президента Бразилии. Ф. Кардозо считает, что в латиноамериканских странах сложилась ситуация «структурного дуализма», когда развитие современного капиталистического сектора и деятельность транснациональных корпораций раскалывают общество на различные группы интересов. С одной стороны, национальная буржуазия и рабочий класс, сотрудничающие или вовлеченные в деятельность ТНК, заинтересованы в укреплении этого сектора национальной экономики, тем более что в последнее время зарубежные инвестиции стали смещаться из аграрно-сырьевых отраслей в развитие промышленности. Но с другой стороны, деятельность ТНК нередко разоряет и маргинализирует часть местной буржуазии и рабочего класса, не связанных с международными корпорациями, что порождает внутренние противоречия и политическую нестабильность, порой даже приводящие к военным переворотам⁴². Кроме того, в этих противоречивых процессах заметную роль нередко играют такие международные организации, как Организация американских государств, Мировой Банк, Международный валютный фонд, требующие от правительств проведения довольно жесткой социально-экономической политики и, в частности, сокращения расходов на социальные нужды, а также оказания поддержки лишь предприятиям с современными технологиями. В целом же концепции «отсталости» и «зависимости» обращают много внимания на такие условия социального развития

стран третьего мира, как эксплуатация и бедность, неравенство в накоплении, торговле и обмене, нередко упуская при этом первичные факторы, анализ глубинной структуры производства и специфики производственных отношений, роли государства и основных классовых сил в регулировании рыночной экономики.

Политическая транзитология

Следующим крупным направлением теории политических изменений выступает разработка (иногда параллельно с концепциями «политического развития») политической транзитологии, которая разворачивается в западной политологии с начала 1970-х годов. Под центральным понятием «политический переход» в рамках этой теории обычно понимаются социальные и институциональные преобразования, связанные с продвижением от автократических, тоталитарных и авторитарных режимов к демократическим способам управления. Как уже выше было замечено, подобное видение, конечно же, заужает понятие «перехода», поскольку в широком смысле последнее может в себя включать все исторические формы переходных процессов: от революционных до эволюционных, от современных до традиционных и т. д.

Политическая транзитология имеет определенную предысторию. Идеи политических переходов можно обнаружить еще в трудах Аристотеля и Полибия, Макиавелли и Мора, но предтечами современных транзитологических концепций следует считать К. Маркса и А. де Токвиля, давших классический анализ переходных процессов прежде всего на основе изучения революционных изменений и политических трансформаций во Франции с конца XVIII по конец XIX века. Маркс выделяет в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» (1852) социально-экономические детерминанты политических трансформаций, тогда как Токвиль в «Старом порядке и революции» (1856) на первый план выносит институциональные характеристики переходов. По мнению А. де Токвиля, при переходе от «ancien regime» к демократической республике, во-первых, вначале происходит ослабление старых институтов, которые теряют эффективность и поддержку; во-вторых, наступает революционный взрыв, который окончательно разрушает старые формы, и в-третьих, в постреволюционный период многие обычаи и правила, компоненты институтов вновь воспроизводятся. Впоследствии это подготовило почву для реставрации монархии Бурбонов или восстановления Наполеоном III империи.

В контексте политических переходов Токвиль выделяет консервативную роль бюрократии, ухитрявшуюся сохранять в новых институциональных формах множество старых правил игры. Парадоксальным ему представлялось и то, что при всех изменениях во Франции центральных органов власти, когда «верхушка администрации

менялась при каждом перевороте, самый организм ее оставался незатронутым и жизнеспособным, прежние функции исполнялись прежними чиновниками, которым удавалось пронести через многообразие законов свой дух и образ действия. Они судили и управляли именем короля, затем именем республики, наконец — именем императора. Затем колесо судьбы завершало очередной поворот, и они вновь управляли и судили во имя короля, во имя республики, во имя императора, оставаясь теми же и свершая те же действия. Какое им было дело до имени господина?»⁴³ Эта идея Токвиля о воспроизводстве старых правил игры в новых политических формах выглядит как нельзя более актуальной для России, где в ряде случаев произошла «чудесная метаморфоза» при превращении коммунистической номенклатуры в демократических управленцев.

Но все же специально теорию транзитологии западные политологи начали активно разрабатывать только в 1970-е годы⁴⁴. Появление этой методологической конструкции во многом было связано с критическим анализом и попытками преодоления недостатков теории политической модернизации. Одним из первых политологов, предпринявших попытку разработки модели демократического перехода, Д. Растоу начинает с того, что разграничивает свой «генетический подход» с «подходом функциональным», на который опирается большинство авторов концепций модернизации. В статье, написанной в 1970 г., им формулируется исходное положение для построения динамической модели политической трансформации: «Факторы, обеспечивающие устойчивость демократии, не обязательно равнозначны тем, которые породили данную форму устройства политической системы: при объяснении демократии необходимо проводить различия между ее функционированием и генезисом»⁴⁶. Новизна этого подхода состояла в переносе акцентов с постоянных факторов, обеспечивающих функционирование режима, на все время изменяющийся контекст политической динамики, его генетические предпосылки и переменные величины, определяющие характер, направление и темпы движения.

В то же время Д. Растоу ограничивает свою модель «генезиса демократии» странами, в которых основные причины политического перехода находятся «внутри», а не зависят прежде всего от «толчка извне», как это произошло в Германии и Японии после их поражения во II мировой войне, а также с государствами, в которые демократические институты были импортированы иммигрантами (Австралия, Новая Зеландия, Канада и т. д.).

В целом переход к демократии осуществляется при наличии двух взаимосвязанных предпосылок: наличии определенного уровня национального единства при одновременном существовании поли

тического противоборства основных социальных сил. На материале сравнительного анализа опыта перехода к демократии двух стран (Швеции с 1890 по 1920 г. и Турции с 1940 по 1960 г.) Растоу выделяет три основные фазы переходной динамики. Во-первых подготовительная (preparatory) фаза, характеризующаяся развёртывающимся конфликтом, борьбой основных социальных сил и их коалиций (в Швеции фермеры, рабочий класс и городские средние слои борются на рубеже XIX — XX вв. с консервативным альянсом бюрократии, крупных землевладельцев и промышленников). Во-вторых, фаза принятия решений (decision phase), на которой вырабатывается формула «великого компромисса между основными акторами», исторического соглашения, определяющего основные правила демократической игры. И в-третьих, фаза закрепления (habituation), когда происходит утверждение новых форм общения людей и становление демократических институтов. Итак, логика перехода от автократии к демократии выстраивается Д. Растоу следующим образом: от достижения национального единства через социальное противоборство и исторические компромиссы к закреплению новых правил игры и становлению институтов демократического государства.

В 1980 — 90-е годы разрабатывается целый блок моделей демократического перехода, связанных с именами А. Пржеворского, Ф. Шмиттера, Г. О'Доннела, X. Линца, С. Хантингтона и др. Например, стоящий на позициях «аналитического марксизма» А. Пржеворский в центр своей концепции перехода к рынку и демократии ставит динамику соотношения социальных сил, выделяя на основе этого критерия две основные фазы: «либерализацию» и «демократизацию». На первой фазе изменение соотношения сил между правящей и оппозиционной группировкой, связанное с усилением давления «снизу» и расколом «сверху», либо может привести к конфронтации, которая вызовет репрессии и усиление авторитаризма, либо, наоборот, ослабит его «старые» политические институты. Вторая фаза непосредственной демократизации связана уже с неким продвижением реформаторов вперед и достижением компромисса с умеренными силами правящей элиты по поводу конституирования основных демократических институтов, возможность которого открывается при перевесе сил оппозиции и поддержке их действий «снизу»⁴⁶.

Таким образом, скорость прохождения фаз и выбор альтернативных путей перехода к демократии во многом обусловлены расстановкой и соотношением сил основных политических акторов. На близкой позиции стоят известные транзитологи Ф. Шмиттер и Г. О'Доннел, которые больше внимания уделяют

аспектам институционализации политических изменений, а также добавляют еще одну, третью их фазу — ресоциализацию, на которой происходит освоение гражданами демократических ценностей и правил игры, включение их в новую политическую систему. Ключевым моментом перехода к демократической системе, по их мнению, является принятие всеми политическими силами новых институциональных механизмов, в соответствии с которыми власть отдельных лидеров и определенных элитных групп заменяется надперсональным и неопределенным господством официальных процедур и конституционных норм⁴⁷.

В рамках транзитологических подходов выделяются концепции, уделяющие основное внимание исследованию экзогенных (С. Хантингтон) и эндогенных (X. Линц) аспектов перехода от авторитаризма к демократии. В своей работе «Третья волна» (1991) директор Института стратегических исследований Гарвардского университета С. Хантингтон утверждает, что переходные процессы внутри отдельных стран можно объяснить лишь в контексте глобальных политических изменений, мировых «волн демократизации». Таких волн в нынешнем столетии было всего три: пик первой волны пришелся на завершение первой мировой войны, когда рухнули многие автократические режимы, развалились Австро-Венгерская, Германская, Оттоманская и Российские империи. Затем последовал мощный откат назад и установление авторитарных и фашистских режимов (Германия, Италия и др.). В 1922 году в мире насчитывалось 32 демократические страны, а спустя двадцать лет их осталось только 12. Пик второй волны попал на 1950-е годы, но к началу 1970-х их число снова уменьшается. Начиная с 1974 года в границах третьей волны около 40 государств постепенно переходят от авторитарного к демократическому правлению. Постепенная внутренняя демократизация осуществляется под влиянием экзогенных факторов мирового процесса. Но при этом возможны три разных пути демократизации, зависящие уже от эндогенных факторов: 1) трансформация (transformation), при которой сильная правительственная группировка диктует оппозиции условия пакта о демократизации страны; 2) перегруппировка (transplacement), когда существует баланс сил между правительством и оппозицией, в результате которого замена руководителей происходи путем переговоров и 3) замена (replacement), в ходе которой под давлением масс «снизу» оппозиция сменяет правительство⁴⁸.

Идея консолидации демократии

Целый цикл своих работ посвятил профессор Йельского университета X. Линц анализу прежде всего эндогенных факторов перехода от авторитаризма к демократии. Одним из результатов его исследований стала разработка взаимосвязанных концепций «консолидации демократии» и «завершенного демократического перехода», С точки зрения X. Линца и А. Степана, степень продвижения и характер изменений в стране, переходящей к демократии, может быть оценена при помощи следующих характеристик: «Демократический переход завершился в том случае: когда достигнуто определенное согласие по поводу политических процедур смены правительства; когда его приход к власти является результатом свободного голосования народа; когда de facto правительство получает рычаги власти для разработки новой стратегии, и когда de jure созданные новой демократией исполнительная, законодательная и судебные власти не должны передавать другим органам свои функции»⁴⁹. Что же касается ключевой категории «консолидации демократии», которое означает итоговое состояние изменяющегося политического режима, то Линц и Степан выделяют три аналитических измерения, которые дают возможность дать его всестороннюю характеристику. Во-первых, в «измерении поведения» (behaviorally) состояние «консолидации» означает, что ни один влиятельный политический актор не пробует достигать своих целей антидемократическим путем. Во-вторых, в «измерении ориентации» (attitudinally) общество демократически консолидировано, если большинство населения ориентировано на решение социальных проблем в рамках демократических процедур и институтов. И в-третьих, в разрезе «конституционного измерения» (constitutionally) правительственные и оппозиционные силы преодолевают конфликты между собой лишь на основе установленных правовых норм и законов. Таковы параметры завершенности переходного процесса, консолидации демократического режима как итога совокупности политических изменений.

В то же время в «третьем мире» процесс консолидации часто бывает прерван и не завершен до конца, создавая симбиотические образования, называемые иногда «демократический авторитаризм» или «авторитарная демократия». Во многом это связано с социокультурной средой, в рамках которой осуществляется политический переход, с «реакцией отторжения» демократических ценностей и норм доминирующей политической культуры.

Заключение.