Определение и понимание

Мы видели, что метафоры пронизывают всю обычную понятийную си­стему человека. Так как множество понятий, важных для человека, либо абстрактно, либо нечетко определено в опыте (эмоции, идеи, время и т. п.), возникает необходимость использовать для их понимания другие кон­цепты, которые осознаются более четко (пространственная ориентация, объекты и т.п.). Это приводит к определению понятий концептуальной системы с помощью метафор. Мы пытались на примерах дать некоторое представление о том, сколь большую роль играет метафора в функци­онировании человека, в способах концептуализации опыта и в речевой деятельности.

Большинство наших доказательств берутся из языка — из значений слов и фраз, а также из сферы того, как люди придают осмысленность своему опыту. Все же ученые, изучающие значение, и составители сло­варей не считают важным выявлять общие способы понимания обычных концептов в терминах таких системных метафор, как ЛЮБОВЬ — ЭТО ПУ­ТЕШЕСТВИЕ, СПОР - ЭТО ВОЙНА, ВРЕМЯ — ЭТО ДЕНЬГИ и т. п. Например, если вы посмотрите в словаре слово love 'любовь', вы обнаружите словар­ные статьи, в которых обсуждается привязанность, нежность, страстное увлечение и даже сексуальное влечение, но не обнаружите никаких упо­минаний того, как мы постигаем любовь с помощью таких метафор, Как ЛЮБОВЬ - ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ, ЛЮБОВЬ — ЭТО СУМАСШЕСТВИЕ, ЛЮ­БОВЬ — это ВОЙНА и т. п. Если мы возьмем нормативный словарь или любое другое нормативное описание значения, то не сможем опреде­лить, можно ли считать выражения Посмотри, как далеко мы зашли или toe мы сейчас? обычным способом обсуждения опыта любви в нашей культуре. Косвенное указание на существование таких общих метафор может проскальзывать в переносных значениях других слов. Например, Упоминание метафоры ЛЮБОВЬ — это СУМАСШЕСТВИЕ может появиться в переносном значениислова crazy 'сумасшедший' (= 'неумеренно влюбленный, влюбленный до безумия'), но эта ссылка, скорее, будет частью толкования слова crazy, чем частью толкования слова love 'любовь'.

Английский термин definition в данной главе и далее, преимущественно, переводит «я» как 'определение', однако в некоторые контекстах, когда подразумевается словарное опреление, выбирается перевод 'толкование'. — Прим. ред.

Это подсказывает нам, что интересы составителей словарей и других специалистов по семантике отличаются от наших. Мы в основном оза­бочены тем, как люди понимают свой опыт. Мы рассматриваем язык как источник данных, с помощью которых можно выявить общие принципы понимания. А общие принципы понимания, скорее, опираются на целые системы концептов, чем отдельные слова или отдельные понятия Мы установили, что такие принципы часто метафоричны по природе и предусматривают понимание одного вида опыта в терминах другого.

Имея это в виду, можно обнаружить основное различие между нашей теорией и тем, чем занимаются составители словарей и другие специалисты по семантике. Было бы очень странно увидеть в словаре «су­масшествие» или «путешествие» как смыслы концепта ЛЮБВИ. Их нельзя считать смыслами ЛЮБВИ, как нельзя считать «пищу» смыслом концепта ИДЕЯ. Определения понятия характеризуют то, что внутренне присуще самому понятию. С другой стороны, мы интересуемся тем, как челове­ческие существа пользуются концептами — как они понимают концепты и как они действуют на основе понятийной системы. Представление о сумасшествии и путешествиях дают возможность концептуализовать понятие любви, а представление о пище — понятие идеи.

Такой подход к исследованию понимания опыта требует использова­ния категории определения, весьма отличной от стандартной. Принципи­альным для объяснения новой категории определения является вопрос о том, что определяется и что используется в самом определении. К этой проблеме мы и перейдем.

Объекты определения с помощью метафор: естественные виды опыта

Мы установили, что метафоры позволяют понимать одну область опыта в терминах другой. Это подсказывает нам, что понимание происхо­дит на основе целой области опыта, а не на основе изолированных концептов. Гипотеза о роли, которую играют в понимании метафоры ЛЮБОВЬ - ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ, ВРЕМЯ - ЭТО ДЕНЬГИ И СПОР - ЭТО ВОЙНА, наводит на мысль, что центральная часть определения находится на уровне таких базовых областей опыта, как, например, любовь, время и спор. Эти области опыта затем концептуализируются и толкуются на основе других базовых областей опыта, например, путешествий, денег и войны. Определения таких субконцептов, как, например, BUDGETING TIME/ПЛАНИРОВАТЬ ВРЕМЯ И ATTACKING A CLAIM/АТАКОВАТЬ УТВЕРЖДЕ' НИЕ, должны выводиться как следствия из определений более концептов (ВРЕМЯ, СПОР и т. п.), формулируемых на основе метафор.

В связи со сказанным возникает фундаментальный вопрос о том, что составляет «базовую область опыта». Каждая такая область — это структурированное целое в нашем опыте, которое концептуализируется как эмпирический гештальт. Такие гештальты эмпирически базовые, так как они характеризуют структурированные целые внутри повторяющегося человеческого опыта. Они представляют собой внутренне согласованные способы организации опыта в терминах естественных измерений (частей, этапов, причин и т. п.). Как представляется, области опыта, организо­ванные как гештальты в рамках таких естественных измерений, и есть естественные виды опыта.

Они естественны в следующем смысле. Эти виды опыта порождены:

— особенностями устройства наших тел (аппарата восприятия и моторного аппарата, умственных способностей, эмоций и т. п.);

— нашим взаимодействием с материальным окружением (передвижением, вза­имодействием с объектами, процессом поглощения пищи и т. п.);

— нашим взаимодействием с другими людьми в культурном окружении (в рам­ках социальных, политических, экономических институтов).

Другими словами, эти «естественные» виды опыта порождены при­родой человека. Некоторые из них могут быть универсальными, а другие могут различаться от культуры к культуре.

Мы считаем, что в определениях через метафоры используются та­кие понятия, которые соответствуют естественным видам опыта. Судя по тому, что в рассматривавшихся нами примерах определялось с помо­щью метафор, к числу очевидных представителей естественных видов опыта в нашей культуре относятся следующие категории: ЛЮБОВЬ, ВРЕ­МЯ, ИДЕИ, ПОНИМАНИЕ, СПОРЫ, ТРУД, СЧАСТЬЕ, ЗДОРОВЬЕ, КОНТРОЛЬ, СТАТУС, MORALITY/МОРАЛЬ и т. п. Эти концепты требуют определения через метафоры, так как они недостаточно четко определены на своей собственной основе, чтобы обеспечить достижение целей человеком в его повседневной жизни.

Кроме того, мы считаем, что понятия, используемые в определени­ях-метафорах для истолкования других понятий, также соответствуют естественным видам опыта. Примеры таковы: ФИЗИЧЕСКАЯ ОРИЕНТА­ЦИЯ, ОБЪЕКТЫ, СУБСТАНЦИИ, ВИДЕНЬЕ, ПУТЕШЕСТВИЯ, ВОЙНА, СУМА­СШЕСТВИЕ, ПИЩА, СТРОЕНИЯ и т. п. Эти концепты для обозначения естественных видов опыта и объектов достаточно четко структурирова­ны и имеют достаточно правильную внутреннюю структуру, чтобы их Можно было использовать в определении других концептов. То есть они правильно структурируют те естественные виды опыта, которые менее Конкретны или менее четко определяются на своей собственной основе, Что позволяет нам взаимодействовать с опытом такого рода.

Из этого следует, что некоторые естественные виды опыта частично

Метафоричны по своей природе, так как метафора играет важную роль

8 Формировании их структуры. СПОР — это вполне очевидный пример

Такого типа, так как говорение и слушание как определенные виды деятельности в рамках спора в той или иной степени предполагают наличие у СПОРА структуры, придаваемой ему метафорой СПОР — это война. Прореживание и ощущение времени - это естественный вид опыта, которые практически полностью осмысляется на основе метафор (через ориентацию времени в пространстве и метафоры время — это движущийся ОБЪЕКТ и ВРЕМЯ - ЭТО ДЕНЬГИ). Подобным же образом понятия типа КОНТРОЛЬ, СТАТУС, СЧАСТЬЕ, которым с помощью категории ВЕРХ-низ и других пространственных категорий приданы характеристики ориен­тации в пространстве, основаны на естественных видах опыта, частично понимаемых на основе метафор.

Интерактивные характеристики

Мы обнаружили, что понятийная система человека основана на опыте взаимодействия с действительностью. И концепты, непосредственно воз­никающие из опыта (например, ВЕРХ—НИЗ, ОБЪЕКТ И НЕПОСРЕДСТВЕН­НОЕ взаимодействие с объектами), и метафоры (например, счастье СООТВЕТСТВУЕТ ВЕРХУ, СОБЫТИЯ - ЭТО ОБЪЕКТЫ, СПОР - ЭТО ВОЙНА) основаны на постоянном взаимодействии человека с его физическим и культурным окружением. Подобным же образом измерения, в рамках которых мы структурируем свой опыт (например, части, этапы, цели), естественно возникают из нашей деятельности в мире. Характер нашей понятийной системы определяется тем, что мы за существа, и тем, как мы взаимодействуем с физическим и культурным окружением.

Наш интерес к тому, как человек понимает свой опыт, привел нас к представлению об определении, весьма отличному от традиционного. Традиционный подход пытается быть «объективным», а это предпола­гает, что у опыта и объектов есть ингерентные свойства и что челове­ческие существа понимают их исключительно на основе этих свойств. Определение для сторонника объективизма — это экспликация ингерент­ных свойств, предусматривающая указание необходимых и достаточных условий для использования соответствующего понятия. Любовь, с точ­ки зрения объективизма, имеет разные смыслы, каждый из которых определяется на основе таких ингерентных свойств, как нежность, при­вязанность, сексуальное влечение и т. п. Мы, напротив, утверждаем, что любовь понимается на основе таких ингерентных характеристик не пол­ностью, а только частично. Наше понимание любви по большей части метафорично, и мы осознаем ее преимущественно на основе концептов других естественных видов опыта: путешествий, сумасшествия, ВОЙ­НЫ, ЗДОРОВЬЯ и т. п. Так как понятия, используемые в определении, возникают из нашего взаимодействия друг с другом и с миром (ср. ПУТЕШЕСТВИЯ, СУМАСШЕСТВИЕ, ВОЙНА, ЗДОРОВЬЕ), концепты, КОТОРЫЕ они определяют с помощью метафор (например, ЛЮБОВЬ), понимаются на основе того, что мы назовем интерактивными характеристиками.

Чтобы получить ясное представление о том, что, в общем, представ­ит собой интерактивные характеристики, рассмотрим их на примере кого-нибудь объекта. Возьмем концепт GUN 'РУЖЬЕ'. На первый взгляд, кой концепт можно полностью охарактеризовать в терминах интерфрентных свойств самого объекта, например, его формы, веса, того, как расположены его части и т. П. Однако наше представление о РУЖЬЕ выхо­лит за рамки простого соположения его компонентов; это хорошо видно сочетаний этого концепта с определителями. Рассмотрим, например, различие между определителями black 'черный' и fake 'ненастоящий', используемых по отношению к концепту GUN. С точки зрения объек­тивизма, основное различие между ними состоит в том, что ЧЕРНОЕ РУЖЬЕ - это РУЖЬЕ, а НЕНАСТОЯЩЕЕ РУЖЬЕ — это не РУЖЬЕ. Если определитель ЧЕРНЫЙ добавляет дополнительные качества РУЖЬЮ, то определитель НЕНАСТОЯЩИЙ, будучи использован по отношению к кон­цепту РУЖЬЯ, приводит к появлению другого концепта, не относящегося к категории РУЖЬЯ. Это все, что может сказать объективистский подход. Это позволяет вывести следующие следствия:

Это черное ружье. Следовательно, это ружье.

Это ненастоящее ружье. Следовательно, это не ружье.

Такая интерпретация ничего не говорит о том, что же такое ненастоящее ружье. Она не позволяет объяснить появление таких следствий, как:

Это ненастоящее ружье.

Следовательно, это не жираф. Это ненастоящее ружье.

Следовательно, это не миска лапши с фасолевым соусом. И т. д. и т. п.

Для объяснения такого бесконечного количества следствий необ­ходимо детально разобраться в том, как определитель НЕНАСТОЯЩИЙ модифицирует концепт РУЖЬЕ. Ненастоящее ружье должно быть похо­жим на настоящее, чтобы удовлетворять каким-то элементарным тре­бованиям. То есть, оно должно в ситуации восприниматься как ружье. Человек должен иметь возможность физически манипулировать им так же как настоящим ружьем (например, держать его определенным образом). Другими словами, ненастоящее ружье должно иметь свойства, которые можно назвать моторно-деятельностными характеристиками ружья. Более того, суть использования ненастоящего ружья состоит в том, Чтобы достичь целей, для которых предназначается и настоящее ружье угроза, демонстрация и т. п.). Ненастоящим ненастоящее ружье делает то, что оно не может функционировать как ружье. Если из него можно застрелить человека — это настоящее ружье, а не муляж. Наконец, ненастоящее ружье изначально нельзя заставить функционировать к настоящее: сломанное или нерабочее ружье нельзя назвать ненастоящим. Таким образом, определитель НЕНАСТОЯЩИЙ сохраняет одни вид свойств РУЖЕЙ и зачеркивает другие. Суммируем:

определитель НЕНАСТОЯЩИЙ свойства восприятия (ненастоящее ружье вы сохраняет: глядит как настоящее);

моторно-деятельностные характеристики (с ним можно обращаться как с настоящим ружьем)-

характеристики целеполагания (в ряде случаев используется в тех же целях, что и настоящее ружье);

определитель НЕНАСТОЯЩИЙ функциональные характеристики (ненастоящее зачеркивает: ружье не стреляет);

историю функционирования настоящего ружья (если оно было сделано так, как настоящее ру­жье, тогда его нельзя считать ненастоящим).

Эта интерпретация характера влияния определителя НЕНАСТОЯЩИЙ на концепт РУЖЬЯ показывает, что у концепта РУЖЬЯ есть по край­ней мере пять измерений, три из которых сохраняются определителем НЕНАСТОЯЩИЙ, а два зачеркиваются. Это наводит на мысль, что мы концептуализируем ружье с помощью многомерного гештальта свойств С измерениями ВОСПРИЯТИЕ, МОТОРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ, ЦЕЛЕПОЛАГА-НИЕ, ФУНКЦИИ и Т. П.

Если мы посмотрим на характеристики восприятия, моторной де­ятельности и целеполагания, мы обнаружим, что их нельзя считать для ружья ингерентными. Скорее, они связаны с тем, как мы взаимо­действуем с ружьями. Это означает, что концепт РУЖЬЯ в реальном понимании по крайней мере частично определяется интерактивными ха­рактеристиками, связанными с восприятием, моторной деятельностью, целями, функциями и т. п. Таким образом, мы обнаруживаем, что наши представления об объектах, так же, как и представления о событиях и деятельности, — это многомерные гештальты, измерения которых есте­ственно возникают из опыта функционирования в мире.

Категоризация

В рамках стандартного объективистского подхода полное понимание объ­екта (и тем самым его определение) достижимо на основе сочетания его ингерентных свойств. Но, как только что было показано, по крайне11 мере некоторые свойства, связанные с нашим представлением об объекте, относятся к интерактивным характеристикам.

Нормируют не просто сочетание характеристик, а, скорее, структурированный гештальт, измерения которого естественно возникают из нашего

Объективистский подход к определению неадекватен в объяснении понимания еще и в другом смысле. С точки зрения сторонников объ­ективизма, категория определяется в терминах теории множеств: она характеризуется множеством ингерентных свойств сущностей, относя­щихся к соответствующей категории. Все во вселенной либо попадает Б категорию, либо нет. Сущности, попадающие в категорию, имеют все необходимые ингерентные свойства. Все, что не обладает хотя бы одним ингерентным свойством, выходит за рамки категории.

Эта теоретико-множественная модель категории не согласуется с тем, как люди категоризуют сущности и восприятие в опыте. Для человече­ских существ категоризация — это основное средство понимания мира, и поэтому она должна быть достаточно гибкой, чтобы цель была достиг­нута. Теоретико-множественный подход к понятию категории как модель человеческой категоризации не учитывает следующих фактов:

1. Как показала Рош (1977), человек категоризирует сущности на осно­ве прототипов. Прототипический стул в нашем представлении имеет четко выделяемые спинку, сиденье, четыре ножки и (факультативно) два подлокотника. Однако существуют и непрототипические стулья: походные стулья, висячие стулья, вращающиеся стулья, контурные стулья2\ стулья для стрижки в салонах-парикмахерских и т.п. Мы воспринимаем непрототипические стулья как стулья не только из-за них самих, но и из-за того, что они связаны с прототипом стула.

2. Мы считаем стульями походные стулья, стулья для стрижки в сало­нах-парикмахерских и контурные стулья не столько потому, что они имеют некий установленный набор тех же определяющих свойств, что и прототип, сколько потому, что у них есть достаточное семейное сходство с прототипом. Походный стул может напоминать прото­типический стул чем-то другим, нежели стул для стрижки. Иными словами, нет необходимости постулировать наличие фиксированного ядра свойств прототипического стула, которое было бы общим и для походных стульев, и для стульев для стрижки. При этом и те, и другие

Имеются в виду сложно устроенные кресла, преследующие цели эргономического и Функционального характера. Например, ложе космонавта, кресла в операционных и т. п. ° оригинале авторы используют термин chair 'стул', хотя по русски в этих случаях пред­почтительнее использовать аналог кресло. В данном случае для более точной передачи смысла рассуждений авторов используется эквивалент 'стул'. Следует отметить, что в соот етствуклцей проблемной области в английском языке часто встречается и словосочетание contour couch. По тем же причинам в русском переводе словосочетания barber chair дается эквивалент стУл', хотя опять таки по русски более уместно сказать кресло для стрижки в салонах ПаРикмахерских. Прим. ред.

остаются стульями, так как каждый из них по-своему близко к прототипу.

3. Среди всех свойств, существенных для определения достаточности характеристик семейного сходства, интерактивные характеристики занимают особое место. Использование стульев, табуреток и других аналогичных видов мебели преследует общую ЦЕЛЬ: дать челове­ку возможность сидеть. Но диапазон МОТОРНОЙ деятельности возможный по отношению к стульям, обычно отличается от возмож­ностей использования табуреток и другой мебели, предназначенной для того, чтобы сидеть. Таким образом, интерактивные характери­стики, существенные для формирования представления о стульях, включают восприятие (внешний вид, ощущения и т. п.), функцио­нальные свойства (возможность сидеть), моторно-деятельностные характеристики (что делает тело человека, когда он садится, встает или сидит) и характеристики целеполагания (расслабление, приня­тие пищи, написание писем и т. п.).

4. В зависимости от поставленной задачи категории можно системно расширять разнообразными способами. В языке имеются слова-опе­раторы (modifiers), так называемые «ограничители» (hedges) (см. Lakoff 1975), семантика которых связана с операциями над прототипом категории — выбором прототипа и установлением различных отно­шений между прототипом и другими сущностями. Вот несколько примеров ограничителей:

PAR EXCELLENCE3': При использовании этого выражения выбираются прототипические представители категории. Например, малиновка -это птица par excellence, а цыплята, страусы и пингвины не являются птицами par excellence.

STRICTLY SPEAKING 'СТРОГО ГОВОРЯ': Этот оператор выбирает не-прототипические случаи, обычно относимые к соответствующей ка­тегории. Строго говоря, цыплята, страусы и пингвины все же птицы, хотя и не птицы par excellence. Акулы, киты, полосатые зубатки и се­ребряные караси не рыбы par excellence, но, строго говоря, они все-таки рыбы.

LOOSELY SPEAKING 'НЕСТРОГО ГОВОРЯ': Данное выражение указы­вает на сущности, которые обычно не попадают в категорию из-за отсутствия у них некоторых основных свойств. Однако они имеют до­статочно свойств для того, чтобы в определенных ситуациях их можно было рассматривать как представителей категории. Строго говоря, кит не рыба, хотя, нестрого говоря, он может рассматриваться как рыба в определенном контексте. Строго говоря, мопед не мотоцикл, хотя нестрого говоря, мопеды могут включаться в категорию мотоциклов-

3) Фр. 'в высшей степени, по преимуществу'. — Прим перев.

TECHNICALLY 'В СПЕЦИАЛЬНОМ СМЫСЛЕ': Этот оператор обозна­чает пределы категории в некотором особом смысле. Принадлежность к категории некоторой сущности в специальном смысле зависит от це­лей классификации. Для целей страхования мопед — это не мотоцикл, а при оплате за проезд по мосту — это мотоцикл в специальном смысле.

К ограничителям относятся также такие выражения, как in an impor­tant sense 'в важном для нас смысле', to all intents and purposes 'для любых целей и намерений', a regular... 'регулярный...', a veritable... 'на­стоящий...', to the extent that... 'до определенной степени...', in certain respects 'в определенном отношении' и многие, многие другие. Эти многообразные ограничители позволяют в зависимости от имеющих­ся целей относить объекты, события и акты опытного восприятия к различным категориям, например, чтобы разумным образом устано­вить практически значимые разграничения, найти новые перспективы и связать явления, которые кажутся совершенно различными.

5. Категории открыты. Определения на основе метафор могут обес­печить доступ к сущностям и опыту, который уже категоризован, а могут привести к перераспределению категорий. Например, по­нимание ЛЮБВИ как войны может быть осмысленным для таких фрагментов опыта (experiences), которые вы так или иначе относите к ЛЮБОВНЫМ, но которые не удается согласовать друг с другом ни­каким другим разумным способом. Кроме того, метафора ЛЮБОВЬ — ЭТО ВОЙНА может привести к категоризации некоторых фрагмен­тов опыта, как опыта ЛЮБВИ, хотя раньше они так не рассмат­ривались. Лексемы-ограничители также показывают, что по своей природе категории человеческого восприятия открыты: с помощью таких лексем объект можно рассматривать как принадлежащий или не принадлежащий категории в зависимости от целей классифи­кации. Хотя категории открыты, категоризация не. беспорядочна, так как и метафоры, и лексемы-ограничители системно определяют (или переопределяют) категории.

Основные выводы

Мы доказали, что объяснение того, как люди понимают свой опыт, тре­бует нового взгляда на определение, весьма отличного от традиционного. В эмпирической теории определения то, что требует дефиниции, и то, что может быть дефиницией, понимаются совершенно по-другому. С нашей точки зрения, отдельно взятые понятия определяются не изолированно, а на основе той роли, которую они играют в естественных видах опыт­ного восприятия. Концепты не определяются исключительно на основе их ингерентных свойств; наоборот, они в первую очередь определяются на основе интерактивных характеристик. Наконец, определение нельзя рассматривать как фиксированный набор необходимых и достаточных условий использования концепта. Такой подход может быть и допустим в некоторых особых случаях — например, в научных или технически дисциплинах, однако даже здесь это не всегда возможно. Более правильно сказать, что концепты определяются прототипами и типами связей с ними. Концепты, возникающие из нашего опыта, скорее свободны, чем жестко определены. Метафоры и лексемы-ограничители представляют собой системные средства для переопределения концепта и для изменения области его применимости.