Схема 2. Культ «заложных покойников» в языческой Руси
«Заложные покойники» – человеческие существа, умершие неестественной смертью (утопленники, самоубийцы и т.п.), т.е. как бы «досрочно». После своей «неестественной» смерти у покойника остается в «залоге» часть непрожитой жизни. Поэтому он продолжает жить среди живых противоестественным образом, становясь вампиром или губителем оставшихся в живых. Таковы, например, упыри, вурдалаки, русалки, кикиморы и др. выходцы из мира мертвых, вторгающиеся в жизнь живых.
Поэтому погребальные обряды славянского язычества были детализированы до мельчайших подробностей, предупреждая возможность возвращения мертвеца домой (вынос покойника вперед ногами, использование для выноса покойника специально прорубаемых проемов в стене, заделываемых сразу же после выноса, выметание мусора вслед за его выносом, занавешивание зеркал, уничтожение вещей и одежды, связанных со смертью, положение во гроб различных атрибутов, необходимых для посмертной жизни, и т.п.). В древности, насколько это следует из свидетельств арабских путешественников, восточно-славянские погребения сопровождались и человеческими жертвами, нередко добровольными.
Культ мертвых как важная, неотъемлемая часть древнеславянской мифологии свидетельствовал не только о ее глубокой архаичности (ср. культ мертвых в египетской мифологии, тибетская «Книга мертвых»), но и о непосредственной включенности каждого человека в мир сверхъестественных существ и чудесных, необъяснимых явлений, причем включенного прежде всего различными сторонами своей повседневной жизни, быта, обрядности. Низшая мифология была полиэтничной культурой повседневности, характерной для ряда соседних народов России, сближавшей их между собой на протяжении многих веков, их образом жизни.
В 980 г. князь Владимир предпринял религиозную реформу, не выходившую за пределы традиционного славянского язычества, с целью упорядочить мифологический хаос, царивший в сознании различных восточно-славянских племен. Был учрежден пантеон высших славянских богов во главе с Перуном, богом грозы и войны (он считался покровителем князя-военачальника и его дружины); кроме Перуна, в пантеон Владимира вошли Хоре (этимологически его имя связано со словом «хороший»)– бог солнца-светила; Дажьбог («дающий бог») – бог белого света и податель небесных благ, тепла; Стрибог, по-видимому, соединенный со Сварогом («Отец-бог») – бог ветра и воздушных стихий, распространитель доли; Семаргл (бог – сеятель семян) – возможно, небесный посланец, связующий небо и землю, функционально связанный с древнерусско-тюркским демоническим существом, отвечающим за судьбу и кличущим беду, – Дивом, и единственный женский персонаж – Мокошь (Мать-Сыра-Земля) – богиня плодородия и плодовитости, мать судьбы и урожая, покровительница домашнего очага.
Среди выделенных из множества других божеств, олицетворяющих различные силы и атрибуты природы, в особом почтении находились солнце как источник тепла и света, стихии грозы и ветра, плодородие земли и природы в целом, силы, руководящие судьбой и долей, подающие блага, общие для людей. Все отобранные во Владимировом пантеоне божества символизируют самые общие высшие силы, руководящие космическими и природными процессами и лишь заодно с последними – жизнью человеческих масс, а значит, олицетворяющие покровительство прежде всего месту – целому территориальному единству, пространственному целому, Русской земле.
Вообще восточные славяне и их племенные вожди всегда тяготели к всеобщей, а не к личностной религии. Культы восточных славян с незапамятных времен были внеличностными и безличными, как большинство религий Древнего Востока, хотя и не обретали черты отчужденности от повседневной жизни простых людей (как в Древнем Шумере, Вавилоне, Египте, Персии или, например, Китае). Однако они были близки массам и каждому конкретному человеку, представляющему род, общину, племя; казались растворенными в обыденной жизни и быту, а в своих развитых формах носили коллективно-ритуальный, празднично-зрелищный и оргиастический характер.
Реформированный князем Владимиром пантеон стал для большинства верующих не только более абстрактным, но и более отчужденным, от обыденной жизни, искусственным культом (по сравнению с первобытным, стихийно-мифологическим миросозерцанием древних славян); зато в организационном и институциональном отношении язычество Киевской Руси приблизилось к формам древневосточных культов, обслуживавших централизованные деспотические государства Ближнего, Среднего и Дальнего Востока, оно было функционально удобно для военного руководства страны, а по своей конкретике в целом привычно и знакомо населению.
Следует подчеркнуть, что, кроме Перуна, Стрибога, Дажьбога и Мокоши – божеств исконно славянского (общеславянского) происхождения, во Владимиров пантеон оказались включены боги явно восточного (иранского, хорезмийского) ареала, т.е. была отражена диалектика славянского и восточного компонентов древнейшего восточно-славянского язычества, которые не только сосуществовали и взаимодействовали в архаическом сознании и мифологии восточных славян, но и составляли важный момент в восточной и южной политике киевских князей в 970–980 гг. Однако первые летописные сообщения о религиозной реформе, дошедшие до нас, свидетельствуют о том, что восточные по своему происхождению боги киевского пантеона были мало известны массам и очень смутно ассоциировались с какими-то сакральными значениями или функциями. Скорее всего они ассоциировались с данью какой-то архаической, в значительной степени забытой традиции и в целом выпадали из пантеона по преимуществу славянских божеств, безусловно общеизвестных и почитаемых, не вызывая сопротивления или протеста среди населения как чужеземные или враждебные восточным славянам боги.
Однако пантеон Владимира не получил всенародной поддержки. Созданный искусственно на основании фрагментарных мифологических представлений, культ был узкогрупповым, сословным: он отражал корпоративные властные интересы, воинственную идеологию князя и его дружины, местные политические и этнические интересы, прагматические расчеты, но не охватывал саму систему славянской мифологии. В пантеон богов не вошли: верховный богпраславян Сварог (отец-Небо); бог священного света Святовит; покровитель продолжения жизни и преемственности поколений Род и сопровождающие его богини-рожаницы Лада и Леля, покровительницы семьи, брачных уз, деторождения; Белее – «скотий бог», покровитель домашнего скота, торговли, богатства, изобильного урожая; Переплут, бог богатства – по одним гипотезам – бог подземного мира, покровитель растений и земледельцев, по другим – восточно-славянский аналог Вакха-Диониса, возможно, также покровитель путешествий и судоходства... Все это были немаловажные, притом древнейшие «составляющие» мифологии восточных славян, и без этих божеств картина мира оказывалась неполной и даже ущербной.
Однако мотивы вхождения одних божеств в пантеон Владимира и исключения других понятны из реконструируемого контекста восточно-славянской мифологии. Так, современные исследования в области восточно-славянской мифологии показывают, что Перун и Белее – это два антагонистических персонажа, связанных между собой и сюжетным конфликтом (соперничеством) в рамках «основного мифа» восточных славян, и разделением природных сфер, даже стихий, и борьбой в массовом сознании за главенство, мировоззренческий приоритет; это древнейшее отражение бинарности русской культуры в мифологической форме. Перун – это Громовержец и Змееборец (впоследствии на почве христианства перевоплотившийся отчасти в Илью-пророка с его громыхающей небесной колесницей, отчасти в св. Георгия Победоносца, не случайно занимающего ключевое место в ряду древнерусских святых-покровителей и защитников Русской земли), бог, поражающий своим копьем (громовой стрелой) противника – представителя водной, земной и подземной природы (Змея). А Белее – исконный враг сил небесных, грозы и молнии, атмосферного огня, Змей, хоть и пораженный ударом Перуна, скрывшийся под землей, в потустороннем мире, но не сдавшийся, не побежденный, сохраняет свою силу и влияние. Не случайно в позднейшей христианской традиции Белее преобразился в св. Николу, частично в св. Власия (имя которого было созвучно Велесу), в какой-то степени св. Флора и Лавра – покровителей всего живого в природе, в том числе растительности.
Идолы Перуну ставились на возвышенностях, холмах, Перун ассоциировался с дубом, Мировым Древом; идолы Велесу ставились в долине, у воды. Перун покровительствовал в войне (потому он и был богом князя и его дружины); Белес – в житейской повседневности (скотоводстве, торговле, пушном промысле, хранении кладов и т.д.). Столкновение Перуна и Белеса происходит из-за скота, который они не могут поделить, и Белес пытается его украсть у Перуна (здесь явно отражается архаическое противоборство скотоводческой и охотничьей культур). Соперничество и борьба Перуна и Волоса, в свое время, несомненно, получившие сюжетное развитие в древней восточно-славянской мифологии, были осложнены семейно-брачными узами Перуна и Мокоши, которые Белес стремится разрушить (похитив Мокошь и сделав ее своей женой); гнев Перуна направлен не только против коварного похитителя жены, но и против самой Мокоши, которая не избежала наказания Перуна, поскольку отдала предпочтение своему похитителю и уступила лишь грозной силе бывшего мужа, вернувшего беглянку в свою власть.
Таким образом, соединение Перуна и Белеса в рамках единого пантеона богов оказывалось невозможным: они были несовместимы, их борьба не завершена, может быть, даже незавершима, бесконечна. Из летописных источников известно, что в дружине князя Олега одни воины поклонялись Перуну и давали ему клятвы как «своему богу», держа в руках оружие; другие же признавали за своего верховного бога Белеса и клялись отдельно «скотьим богом». На миниатюре, иллюстрирующей «Повесть временных лет», один из Олеговой дружины изображен перед идолом Перуна, вооруженного копьем; другой, держащий копье, – рядом со змеей, извивающейся у его ног, – символом Белеса. Логично предположить, что культы Белеса и Перуна не только разделяли восточных славян конфессионально, но, возможно, и как племена, территориально. Правдоподобна гипотеза, автором которой стал В.Я. Петрухин, относящая к приверженцам Белеса новгородских словен (северных восточных славян, Псковско-новгородского региона), вообще жителей русского севера; а к поклонникам Перуна – Русь (южных восточных славян, селившихся по Днепру и в близких к нему регионах) и потомков варягов. В этом свете даже легендарная смерть Вещего Олега от змеи может быть интерпретирована метафорически – как результат борьбы словенского Белеса с русским Перуном и торжества первого над вторым.
Сторонники культа Перуна проигнорировали Белеса и близких ему мифологических персонажей, утверждая правду своей, групповой, племенной религии. Поклонники Белеса (несомненно, составлявшие большинство восточно-славянского населения, поэтому Велес скорее мог считаться богом «всей Руси» в отличие от княжеского Перуна) представляли системность своего культа принципиально иначе, и реликты этого культа (особенно явно на Севере Руси, где культ Перуна утверждался Владимиром насильно) сохранились в народной культуре едва ли не лучше, нежели следы Перунова культа. Позднейшая, христианская традиция довольно последовательно ассоциировала Змея с дьяволом, бесовским началом, что во многом сопровождалось борьбой с языческими волхвами, укоренившимися на севере и тайно поддерживавшими культ Белеса спустя столетия после Крещения Руси. Русский былинный эпос связывает змеиный культ с угрозой кочевнических набегов – половецких, монголо-татарских (Змей Горыныч, Змей Тугарин). Однако в собственно славянской языческой традиции сохранились следы архаического почитания пресмыкающихся – Ящера – владыки подземно-подводного мира (Б.А. Рыбаков), с которым культ Белеса, по-видимому, генетически также связан.
Вне пантеона богов оказались мелкие языческие божества, наполнявшие повседневную жизнь и быт восточных славян – в лесу и в реке, на поле и дома, в хлеву и в бане, сопровождавшие человека от рождения до погребения, отвечавшие за него в «посюстороннем» и загробном мире. Все эти неисчислимые лешие и водяные, домовые и банники, русалки и кикиморы без всякого пантеона были неотделимы от народной жизни и традиционной культуры языческой Руси (все они, кстати, так или иначе были близки именно Велесу как представителю хтонических (от греч. cqwnioC – подземный), т.е. произошедших из земли, существ). Вне княжеского пантеона оказался и целый сонм страшных хтонических существ (связанных с производительными силами земли и уничтожающими потенциями преисподней), несущих людям смерть, болезни, горе: Мара, Морена, Лихо, Навь, Кощей, Змей Горыныч, Баба Яга и др. Позднее эти и другие мифические образы естественно вошли в русский фольклор (былинный эпос, волшебные сказки и пр.), утратив при этом прямую связь с первобытной мифологией как мировоззрением.
