Схема 6. Древнерусская святость
Древнерусская святость как феномен, возникший относительно поздно, в процессе христианизации древнерусской культуры, складывалась в отталкивании от традиций социальной и культурной жизни языческого периода, а потому интерпретировалась современниками не только как «уход» от «языческой тьмы» (а заодно и любых «инородных» религий и конфессий), но и вообще как «уход» из культуры, которая ассоциировалась с сохранением греховных традиций. Святость понималась как разрыв традиций и социальных связей, ценой чего достигается приближение к Богу и отвержение греховности, укорененной в традициях общества, т.е. в конечном счете в язычестве. Отсюда в Древней Руси произошло противопоставление «пути святости» и «пути культуры» и утверждение синкрезиса культуры и веры («культуры –веры»), обусловливавшего нераздельность культуры и религии в культе и невозможность древнерусской культуры вне культа и религии.
Схема 7. Патриархальная модель коллективного спасения «иосифлян»
По преп. Иосифу Волоцкому
Обрядовая суровость, самоотречение, аскетизм в трактовке «осифлян» были направлены не на личное самоусовершенствование и возвышение индивидуального религиозного духа (как у последователей Нила Сорского и других оппонентов Иосифа), но на благо централизованной власти – церковной и государственной, социальной и духовной, на религиозное и национальное возвышение, избранничество Руси, на утверждение святости, в значительной мере являющейся «светской». Отсюда представление о царе, который лишь естеством подобен всем человекам, «властью же подобен высшему Богу». С этим же связана и идейная нетерпимость «осифлян» по отношению к религиозному и политическому инакомыслию, ересям (в том числе так называемым жидовствующим, т.е. тем православным мыслителям и деятелям церкви, которые, по мнению И. Волоцкого, преувеличивали значение Ветхого Завета и вытекающих из него религиозных традиций; хотя, с точки зрения его противников, именно он и его последователи и были истинными «жидовлянами», тяготея к ветхозаветной традиции), непримиримость вообще к любому идейному и политическому плюрализму.
Более прагматичная и державная позиция Иосифа Волоцкого обусловила приоритет отстаиваемой его сторонниками и последователями линии, которая и победила в русском православии. Сама же полемика Нила Сорского и Иосифа Волоцкого и их последователей в значительной степени предвосхитила будущий русский религиозный раскол XVII века и положила начало, по выражению Г. Федотова, «трагедии древнерусской святости», вызванной раздвоением представлений о божественном избранничестве на взаимоисключающие идеалы святости светской и религиозной. Это была трагедия древнерусской культуры в целом, поскольку в ее основании было заложено изначальное предпочтение сакрализованной светской власти власти духовной; коллектива (общины, общества, государства) – личности; социума и обслуживающих его обыденных явлений культуры – специализированным формам культуры самим по себе (философии, религии, науке и искусству как таковым). В Древней Руси все формы культуры продолжали развиваться в синкретическом, недифференцированном виде как атрибуты взаимосвязанной государственной и церковной жизни, а не самостоятельные духовные ценности (как это было в западно-европейском средневековье).
Речь здесь идет не только об иррациональном, сердечно-эмоциональном веровании в русской религиозной традиции (в противоположность западному рационализму, столетиями питавшему католичество изнутри и подыскивавшему христианству философские и научные аргументы, художественно-эстетические параллели), но и об отсутствии глубоких богословских знаний, почитавшихся как в византийской, так и в римской религиозно-культурной традиции, но почти незаметных в древнерусской культуре. Святость вне связи с культурой и культура, отчужденная от святости, – такова дилемма древнерусской и всей дальнейшей российской социокультурной истории, возникшая вскоре после Крещения Руси и до сих пор стоящая перед Россией почти в первозданной категоричности и остроте.
