Таким образом, уголовное законодательство страны состоит из суммы обобщенных постановлений, характеризующих типы преступных деяний, воспрещенных под страхом наказания. 23 страница

До последнего времени в законодательствах постановления о наказуе­мости неудавшегося подстрекательства встречались только при преступ­лениях политических.

По нашему Уложению о наказаниях 1845 г. неудавшееся подстрека­тельство наказывалось при политических преступлениях, а именно: при посягательстве на личность Государя Императора и Членов Царствующе­го Дома, причем ст. 243 смотрела на предложение другому принять уча­стие в сем преступлении как на обнаружение умысла, хотя и назначало за это смертную казнь.

Сверх сего в законе существовало особое постановление об ответст­венности за угрозы, сделанные с целью побудить к совершению преступ­ного деяния (ст. 1548 по изд. 1885 г.), причем виновный наказывался как за покушение на то преступление, к коему он принуждал.

Уложение действующее говорит о наказуемом неудавшемся подговоре

к составлению сообщества для учинения мятежа или к принятию участия в таковом сообществе (ст. 102).

Несколько иной характер имеет подстрекательство, неудавшееся по­тому, что подговариваемый и, помимо того, уже решился на совершение преступного деяния (а11а$ зеи отштоёо Гасштав); в этом случае, по моему мнению, необходимо различать несколько оттенков. Если у кого-нибудь мелькала мысль о преступлении, если он находился в таких условиях, что готов был решиться на всякое преступление, и таким его состоянием воспользовалось третье лицо, окончательно убедившее или обольстившее его, то это последнее лицо может быть признано подстрекателем. Если подговариваемый решился уже на преступление, но подговор только укре­пил его решимость, решившийся извлек из него полезные сведения, указа­ния, то подговаривающий может считаться интеллектуальным пособ­ником. Наконец, если подговор не имел никакого значения, и подговорив­ший, кроме этой бесплодной попытки, не принимал другого участия в преступном деянии, ни физического, ни психического, то, казалось бы, его вовсе нельзя признавать соучастником.

1&3.Ставя ответственность подстрекателей и пособников в зависи­мость от юридической характеристики деятельности исполнителей, мы по необходимости встречаемся с весьма любопытным вопросом о значении несоответствия между тем, что предполагалось соучастниками, и тем, что выполнено физическими виновниками, или, употребляя термин, усвоенный в германской литературе, с вопросом о значении эксцессов исполнителя.

Вопрос этот .конечно, имеет одинаковое значение как по отношению к подстрекателю, когда выполненное вовлеченным не соответствует тому, во что вовлекал подговорщик, так и по отношению к пособнику, когда учиненное не соответствует тому, чему предполагалось оказать помощь и содействие; но для упрощения обзора этого.учения я буду говорить глав­ным образом только об эксцессах подстрекаемого по отношению к под­стрекателю.

Обращаясь же к существу вопроса, я полагаю, что правильное его решение может быть сделано по аналогии вменения учинения деяния одиночному деятелю, имея притом в виду два рассмотренных выше поло­жения: во-первых, что для вменения в вину, и притом в вину умышлен­ную, вовсе не требуется тождества предположенного и учиненного, а только сходство до известных пределов, и, во-вторых, что привходящая умышленная деятельность лица имеет значение самостоятельной силы, а потому и прерывает все условия соглашения и общности вины причинное соотношение наступившего результата с первоначальной деятельностью лица.

Ввиду этого вопрос о превышении соглашения исполнителем представ­
ляется далеко не однородным, а в нем необходимо различать несколько
оттенков. .

Если отклонение не есть продукт сознательной и водимой деятельности исполнителя, а произошло вследствие развития последствий его деятель­ности, происходящей от разнообразных извне приходящих условий, то из­менившееся преступное деяние вменяется и подстрекателю. Таким об-

разом, если кто-либо подговорил другого вырвать кому-либо глаз, подго­воренный выполнил подговор, а изувеченный вследствие этого увечья умер, и если, далее, по закону увечье, сопровождавшееся смертью, со­ставляет новый квалифицированный вид телесного повреждения, то и подстрекатель отвечает за этот квалифицированный вид. То же нужно сказать об обстоятельствах места и времени совершения, о присутствии при совершении деяния других лиц; насколько эти обстоятельства влияют на ответственность независимо от сознательной постановки их условиями деятельности, они несомненно влияют и на ответственность подстре­кателя.

Далее, точно так же не всегда устраняют вменение подстрекателю учиненного и изменения, сделанные исполнителем сознательно и волимо. Во-первых, вменение остается, если учиненное действие, {трНсйе¹, за­ключается в подговоре. На этом основании, подговоривший к убийству отвечает и за покушение на него или за приготовление, если только таковое выполнено исполнителем; подговоривший к краже со взломом отвечает за учиненную кражу, хотя и выполненную физическим винов­ником без взлома, и т.д. На этом же основании, конечно, лицо, подстре­кавшее альтернативно к нескольким преступным деяниям, отвечает за каждое из них, в действительности выполненное подстрекаемым; во-вторых, подстрекатель отвечает, если измененное, хотя и не было прямо желаемо им, но было допускаемо, так что он относился к этому безраз­лично, причем наличность такого допущения может быть выведена не только из прямых заявлений подстрекателя, но из всех условий и обста­новки подговора, когда изменение с большей или меньшей необходи­мостью, по естественному ходу события, вытекало из той деятельности, к которой он подговаривал. Таким образом, лицо, подговорившее кого-либо учинить кражу из запертой кладовой, отвечает и за взлом, учиненный для этой кражи исполнителем; в-третьих, подстрекатель отвечает, если изме­нение относилось к несущественным условиям деятельности, не изме­няющим существа умышленной виновности, как, например, изменение предположенного места или времени действия и даже, в большей части случаев, изменение предположенных средств и способов действия; подобно тому, как мы считаем убийцей человека, который сбросил другого в воду, желая его утопить, хотя бы в действительности смерть жертвы последо­вала не от утопления, а от того, что брошенный ударился головой о ка­мень, бывший под водой, мы признаем подстрекателем к убийству того, кто подговорил другого застрелить кого-либо, а подговоренный, давший промах из пистолета, зарезал или задушил жертву. Мало того, так как при соучастии непосредственным средством исполнения является не неоду­шевленный предмет, а сознательно действующее лицо, то понятно, что при подстрекательстве или вообще при соучастии подробности исполнения не определяются заранее, а представляются более или менее на усмотре­ние исполнителей: план действия определяется только в общих чертах, так что приступивший к соучастию соглашается как бы на всякие приемы и действия исполнителя.

В скрытом виде (лат.).— Ред

Наконец, если сознательно учиненное исполнителем отклонение отно­сится к существенным условиям деятельности и по отношению к такому отклонению нельзя установить ни прямого, ни даже косвенного согласия подстрекателя, в особенности если оно противоречило прямо выраженной им воле, то это изменение и не может быть поставлено в вину подстре­кателю; в силу этого, если изменение делало учиненное квалифициро­ванным преступным деянием, то подстрекатель отвечает только за простое; если же оно придавало учиненному Характер преступного деяния совершенно иного рода, то подстрекатель отвечает только за подговор, а не за то, что было действительно учинено. Таким образом, если подстре­катель подговорил к краже, а подговоренный в том же доме и в том же месте совершил изнасилование, то, конечно, таковое не может быть по­ставлено в вину подстрекателю, хотя бы и можно было доказать, что виновный не совершил бы изнасилования, если бы ранее не согласился на кражу и тем не заглушил и своей душе последние остатки совести, уважения к закону, и т.п.; для подстрекательства необходимо склонение к определенному деянию, а не возбуждение преступных наклонностей во­обще.

184. Возможность учинения преступного деяния несколькими лицами, конечно, можно представить при всяком преступном деянии, как важном, так и маловажном, как при содеянии, так и при бездействии; может быть подстрекательство к неявке на суд в качестве свидетеля или пособни­чество, например, курению в недозволенном месте. Единственное исклю­чение, по моему мнению, составляют те деяния, которые по природе своей устраняют возможность общения в вине, т.е. учиненные по неосто­рожности.

Но иначе, конечно, ставится вопрос в законодательствах; так же, как и при покушении, по соображениям уголовной политики, законодатель может при маловажных деяниях ограничиться только наказуемостью не­посредственных виновников.

Так, по французскому уголовному кодексу правила о соучастии приме­няются только при сптеп и ёеШз, а при сомгауеппоп»¹ наказываются только исполнители, за исключением некоторых, особо указанных случа­ев. То же правило принимают кодексы бельгийский и итальянский.

Наше Уложение о наказаниях 1845 г. не содержало никаких постанов­лений по этому предмету, так что его постановления о соучастии при­менялись ко всем деяниям без изъятия; Устав же о наказаниях, упростив деление соучастников на виды, не коснулся этого вопроса.

Напротив того, в действующее Уголовное уложение внесено прямое постановление, что из соучастников проступка наказываются только лица, непосредственно оное учинившие или участвовавшие в его выполнении, а пострекатели и пособники наказываются только в случаях, особо законом указанных.

Конечно, во всех преступных деяниях соучастие является только воз­можной или факультативной формой виновничества; законный состав

каждого из них может быть выполнен и одним виновным. Но существуют и такие деяния, которые, казалось бы, могут быть выполняемы только при наличности нескольких соучастников, причем это условие может зависеть или от юридической природы данного преступного деяния, или от обрисовки, данной ему законодателем: новая германская литература при­дала этим случаям особое название необходимого соучастия.

Если, конечно, распространять понятие соучастия на всякое совпадение в действительности, то количество случаев такого рода будет довольно значительно; но если понимать под соучастниками общников в вине, то, наоборот, число подобных деяний окажется весьма ограниченным.

В самом деле, к группе этих деяний относят, например, кровосмеше­ние, прелюбодеяние, мужеложство, двоебрачие; конечно, учинение этих деяний предполагает наличность двух лиц; но всегда ли эти лица будут соучастниками в юридическом смысле? Разве мы не можем себе предста­вить мужеложство с недееспособным или кровосмешение или двоебрачие с лицом, и не подозревавшим о существовании кровной связи с другим участником или состояния его в нерасторгнутом браке, когда, следова­тельно, перед законом уголовно ответственным виновником будет одно лицо¹. Далее, к числу таких деяний относят дуэль; действительно, дуэль определяется, как бой между двумя лицами; но всегда ли эти лица будут соучастниками? Если мы представим себе, что дуэль окончилась нанесе­нием тяжкой раны одному из дуэлянтов, то, например, по нашему уложе­нию, это отягчающее обстоятельство будет вменено только нанесшему таковую рану, а не обоим противникам, как следовало бы по правилам о соучастии. Таким образом, остается весьма немного преступных деяний, которые, по их юридической конструкции, а всего чаще по закону, пред­полагают наличность двух или более лиц; таковы, например, случаи неповиновения законным распоряжениям власти, учиненного несколькими лицами, тяжкие виды восстания и сопротивления властям и т.п.

При этом нельзя не прибавить, что и в этих случаях необходимое со­участие ни по существу своему, ни по типам участвующих лиц, Ничем не отличается от соучастия факультативного.

185. Дальнейший весьма существенный вопрос в учении о соучастии составляет наказуемость соучастников. Но так как при соучастии мы раз­личаем два момента развивающейся деятельности соучастников: согла­шение, объединение воль участвующих и само выполнение ими задуман­ного, - причем иногда оба эти акта могут сливаться во времени, а иногда они могут быть отделяемы друг от друга более или менее значительным промежутком времени, то прежде всего надо рассмотреть, какое значе­ние, с точки зрения наказуемости, имеет самый акт соглашения, отдельно взятый?

Ответ на это дается двоякий: одни видят в сговоре или в составлении шайки покушение, другие — приготовление.

С первым взглядом едва ли можно согласиться. Как бы подробно и об-

' Преступлениях и проступках, а при нарушениях (фр.). — Ред

Нельзя не иметь в виду, что, например, по действующему уложению при кровосмешении несовершеннолетние соучастники вовсе не подлежат наказанию.

стоятельно ни совещались между собой обвиняемые относительно, напри­мер, предположенного ими убийства, это совещание все-таки не состав­ляет действительной попытки лишить кого-либо жизни, не заключает в себе начала осуществления преступного намерения, подобно тому как мы не можем признать покушением составление преступного плана отдель­ным лицом, хотя бы этот план и был окончательно сформирован.

Такое соглашение, по моему мнению, может быть уподоблено приго­товлению, так как склонение другого лица или соглашение с другими может быть признано аналогичным с приисканием или приспособлением средств, необходимых для учинения преступного деяния, т.е. с приготов­лением.

Отсюда вытекает, что, подобно приготовлению, составление сообще­ства, или шайки, может быть наказуемо только в случаях, особо в законе указанных.

Это воззрение принято и во всех новых кодексах, которые наказывают простой сговор, главным образом при политических преступлениях, а'со­ставление шаек, сверх того, и при важнейших преступлениях против лич­ности, равно как и при преступлениях общеопасных.

Уложение о наказаниях 1845 г. наказывало составление заговора и со­ставление сообщества преимущественно при преступлениях государст­венных и против порядка управления, а по отношению к шайкам допу­скало ответственность за составление таковых: для разбоя, зажигатель-ства, делания или провоза фальшивых денег, ассигнаций, кредитных или иных государственных бумаг, кражи, мошенничества, делания фальшивых документов, контрабанды, тайного запрещенного провоза нитей, запре­щенной игры и подкупа должностных лиц.

Действующее уложение в Общей части (ст. 52) содержит только ука­зание, что участие в сообществе или в шайке наказуемо в случаях, осо­бо законом указанных, а затем, в части Особенной, независимой от ответственности за участие в сообществе запрещенном или имеющем в виду противогосударственную или противообщественную деятельность (ст. 125, 126), закон наказывает и образование сообществ, имеющих в виду учинение некоторых отдельных преступных деяний, как, например, бунта и измены (ст. 105 и 118); подделки, переделки или сбыта монеты, кредитных билетов или бумаг (ст. 428 п. 2); убийства (ст. 453): общеопас­ного повреждения имущества (ст. 554).

Что касается шаек, то по ст. 276 уложения составление их или участие в них, если, конечно, виновный не подлежит за преступное деяние, шай­кой учиненное, более строгому наказанию, считается преступным, если они образовались для подделки монеты, кредитных билетов или бумаг, общеопасных повреждений имущества, воровства, разбоев, вымогатель­ства или мошенничества, сбыта добытого преступным деянием имущества и контрабанды.

При этом сообщество или шайка считаются образовавшимися, как ско­ро действительно состоялось соглашение на одно или несколько преступ­ных деяний. Одних рассуждений о необходимости составить сообщество или споров об условиях возможности его возникновения и деятельности недостаточно для признания соглашения состоявшимся, подобно тому как

и для приготовления требуется не одно приискивание, но приискание средств.

Членами сообщества или шайки могут быть не только участвовавшие при самом их зарождении, сформировании но и все сознательно и добро­вольно вступившие в сообщество или в шайку, уже сформировавшиеся, сознательно примкнувшие к ним. Поэтому одно нахождение в шайке не делает находившегося ее участником. Так, не говоря уже о лицах недее­способных, находящихся в шайке, например о детях, из ее членов должны быть исключены все лица, сопровождавшие шайку в силу принуждения, хотя бы даже они исполняли при ней какие-либо обязанности. Точно так же, далее, должны быть исключены из сообщников все лица, хотя и сле­дующие, например, за шайкой добровольно, но не в качестве ее членов, а в силу близких личных отношений к ее членам, как, например, жены, любовницы: они могут быть признаны недоносительницами, но не членами шайки.

Ответственность за участие в сговоре или шайке возможна только тогда, когда предположенное не совершилось; в противном же случае, от­ветственность за учиненное деяние поглощает ответственность за самый сговор.

Далее, в тех случаях, когда замышленное деяние хотя и было выпол­нено, но некоторые из соучастников не принимали никакого участия в его выполнении ни в качестве исполнителей, ни в качестве пособников или подстрекателей, но вместе с тем и не отказались от дальнейшего со­участия, то они, по 1 п. ст. 52 должны отвечать только за участие в со­глашении.

186. Обратимся к ответственности лиц, принявших участие в самом со­вершении замышленного деяния.

Установление того положения, что каждый из соучастников отвечает за все учиненное .полностью, не предрешает еще вопроса о сравнительной мере наказуемости различных типов участников, так как даже признание равной необходимости известных сил не однородно с признанием их равнозначительности. В законодательствах по этому вопросу мы встреча­емся с двумя системами; представителем одной из них является француз­ское законодательство, повторяющее начало, принятое еще в римском и каноническом правах и в древнейшем праве европейских народов. По это­му принципу соучастники наказываются, как и самые виновники, причем это положение несколько смягчается, во-первых, правом суда или присяж­ных признавать каждого подсудимого заслуживающим снисхождения и уменьшением на этом основании ответственности, и, во-вторых, специаль­ными постановлениями о некоторых отдельных преступлениях, например о соучастии при служебном подлоге, восстании и т.п.

Представителем другого типа является кодекс германский, на осно­вании коего подстрекатели и исполнители наказываются наравне; но для пособников наказание всегда уменьшается и притом по тем же правилам, Какие установлены для покушения. Такую же систему уменьшенной есте­ственности пособников принимают кодексы итальянский, венгерский и голландский.

По нашему Уложению о наказаниях 1845 г.¹, вопрос об ответствен­ности соучастников был поставлен в зависимость от самых видов со­участия.

Так, при скопе участники подвергались ответственности одно или двумя степенями ниже против главных виновных; при сговоре на первом месте стояли зачинщики и подстрекатели, которые подлежали высшей мере наказания за преступное деяние положенного; затем шли сообщники, дей­ствительно принимавшие участие в исполнении преступного деяния, а рав­но и пособники, признанные необходимыми; они подлежали обыкновен­ному наказанию, за преступление положенному; наконец, шли сообщники, не участвовавшие в исполнении, хотя и не отказавшиеся от задуманного, а равно и пособники, не признанные необходимыми, — они наказывались одной степенью ниже против исполнителей.

Но в Особенной части Уложения 1845 г. существовал ряд постанов­лений, в которых оно отступало от изложенной системы, и притом или назначая всем соучастникам одинаковое наказание, как, например, При государственных преступлениях, или, наоборот, допуская еще большее различие по наказуемости между главными и второстепенными участ­никами.

Действующее уголовное уложение принимают как общее положение, что соучастники подлежат наказанию за учиненное ими преступное дея­ние, в законе положенному, но для пособника, коего помощь была несу­щественная, наказание определяется в порядке, ст. 53 установленном, причем признание несущественности участия принадлежит суду, решаю­щему дело по существу.

Наука, как мы видели, до сих пор не приискала каких-нибудь твердых оснований для разграничения главных и второстепенных участников ни со стороны характеристики их воли, ни со стороны деятельности. Поэтому различие лиц, принявших участие в выполнении и участие в помощи ис­полнителем, вовсе не соответствует действительному различию степени преступности и опасности их действий: очень часто деятельность лица, принимавшего какое-либо участие в выполнении, представляется несрав­ненно маловажнее деятельности другого соучастника, только доставляв­шего необходимые для преступного деяния средства; нельзя же, напри­мер, признавать человека, вертевшего ручку станка при отпечатании фальшивых кредитных билетов, во всяком случае преступнее другого соучастника, вырезывавшего на камне рисунок кредитного билета.

Далее, останавливаясь специально на ответственности подстрекателя, нельзя не сказать, что хотя подстрекатель является как бы душой пре­ступного деяния, так как только благодаря ему было задумано, созрело и развилось нарушение закона: враг общества и закона, он создает еще и других прозелитов², а потому и является более опасным преступником, —

' Свод законов (ст. 129—130 по изд. 1842 г.) постановлял: "Во всех преступлениях, если в за­коне не постановлено особого изъятия, зачинщик или главный виновник и так называемые в законе пущие, подлежат наказанию тягчайшему, нежели соучастники, следовавшие их примеру или приказанию", — но из этого правила делались изъятия при некоторых отдель­ных преступных деяниях.

² От греч — букв пришелец, новый и горячий приверженец чего-либо. — Ред

но, по внимательном рассмотрении, и эти соображения являются излишне обобщенными. Можно иногда сделаться подстрекателем к деянию, заду­манному другим, с другой стороны, иногда подговоренный так усваивает предложение подстрекателя, так энергически принимается за его осу­ществление, что ученики, по энергии их деятельности, совершенно затем­няют деятельность учителя.

Поэтому мне представляется единственно правильным принцип равной наказуемости интеллектуальных и физических виновников, причем выбор мер ответственности должен зависеть от обстоятельств дела.

187. Ответственность всех соучастников определяется по тому пре­ступному деянию, в которое они вложились и которое было действительно выполнено; деятельность исполнителя, со всеми условиями и обстоятель­ствами, к ней относящимися, определяет ответственность всех участ­ников; если же к этой деятельности привходят какие-либо новые элемен­ты, видоизменяющие ответственность и не входившие в соглашение, то вопрос о влиянии этих условий на наказуемость прочих участников определяется по вышеуказанным началам относительно эксцессов испол­нителей.

Таким образом, суд должен определить прежде всего, какого наказания заслуживает деяние, учиненное исполнителями, затем обсудит вопрос о том, нет ли в их деятельности таких условий, которые по отношению к другим соучастникам, имеют характер эксцессов, не подлежащих вмене­нию, затем, опираясь на выбранную меру ответственности за данное дея­ние, определить размер наказания для каждого из участников, смотря по мере его вины.

В особенности этот порядок имеет значение в тех случаях, когда в за­коне за известное деяние назначено параллельно несколько родов нака­заний. Если за данное деяние в законе назначена или каторга, или испра­вительный дом, то суд не может при назначении наказания делать выбор для каждого соучастника между этими наказаниями по своему усмотрению и назначить, например, для пособника каторгу, а для подстрекателя испра­вительный дом, а он должен сначала решить, какого наказания заслужи­вало бы это деяние, если бы оно было совершено одним лицом, а затем, признав таковым наказанием, положим, исправительный дом, опираясь на это наказание, как на базис, выбрать меру наказания для всех соучаст­ников.

Вопрос несколько осложняется, когда ответственность, назначенная в законе за известное деяние, увеличивается или уменьшается не по обстоя­тельствам, относящимся к самому деянию, которые изменяются, сообраз­но с общими началами ответственности соучастников за все учиненное, и с применением правил,о вменении эксцесса исполнителей прочим участни­кам, а в зависимости от личных условий, относящихся к отдельным соуча­стникам.

Эти личные обстоятельства, в свою очередь, могут быть двух родов: или они находятся исключительно в свойствах личности виновного, или они заключаются в особенных отношениях виновного к жертве, или, гово­ря вообще, к объекту преступного посягательства.

Условия первой категории не представят особых затруднений при решении данного вопроса, так как они, очевидно, не могут иметь влияния на ответственность других соучастников. Если один из соучастников мало­летний, то ему должно быть дано указанное в законе снисхождение; но это уменьшение не распространяется на соучастников взрослых; точно так же лицо, подговорившее рецидивиста, не может подлежать тому уси­ленному наказанию, которому подлежит исполнитель.

При этом, такое значение могут иметь не только общие условия, ука­занные законом, как возраст, пол и т.д., но и индивидуальные обстоятель­ства, встретившиеся в данном случае и признанные судьями; так, напри­мер, признание подсудимого заслуживающим снисхождения не может иметь значения для других участников.

Более затруднений представляют те случаи, когда изменение ответ­ственности обусловливается особыми отношениями виновного к объекту посягательства. Я полагаю, что и эти обстоятельства должны рассмат­риваться, как имеющие чисто личный характер, а потому и не должны иметь значения для других соучастников.

Если мать посягает на жизнь своего незаконноприжитого младенца при самом его рождении, то закон относится снисходительнее к ней на том основании, что, с одной стороны, мотивы, ею руководившие, —-"стыд, страх суда общественного мнения, боязнь за будущность младенца, а с другой — ненормальное психическое состояние, вызванное родиль­ными муками, заставляют снисходительно отнестись к виновной, была ли она главной виновницей или пособницей, подстрекательницей или испол­нительницей; но может ли закон уменьшить наказуемость ее соучаст­никам, применяя и к ним ту же презумпцию психической ненормаль­ности.

Если кто-либо совершает растрату по легкомыслию и добровольно обя­зуется вознаградить потерпевшему убыток, то он подлежит значительно уменьшенному наказанию, но может ли это снисхождение распростра­няться на подстрекателя, который действовал вполне обдуманно и ко­торому и в голову не приходило возвратить растраченное?

И наоборот. Если закон усиливает ответственность племянника, убив­шего дядю, после которого он был единственным наследником, совершив­шего преступление именно ради получения наследства, и усиливает пото­му, что видит в этом особую испорченность воли, то не может он пред­полагать такой особой испорченности у соучастника, действовавшего не ради достижения каких-либо корыстных целей, а, например, в отмщение убитому за только что нанесенную убитым обиду ему или его жене, доче­ри. Не можем же мы признавать его участником в убийстве родственника, к которому с его стороны были нарушены особые отношения. Если сын убивает отца, забывая узы крови, их связывающие, то мы имеем доста­точные основания для усиления уголовной ответственности ввиду этих отношений, но нельзя отыскать этих оснований для исполнителя, действо­вавшего исключительно ради получения обещанной награды. При этом не представляется никаких оснований противополагать в этом отношении исполнителей — подстрекателям и пособникам. Если исполнитель был родственником жертвы, а прочие соучастники были посторонними, то они

отвечают за простое преступное деяние; точно так же, если сын подстрек­нул постороннего человека убить отца подстрекателя, то подстрекатель должен отвечать за отцеубийство, а исполнитель — за убийство простое; такое же толкование должно быть применено и к пособникам.

То положение, что пособники являются как бы дополнительными, ак­цессорными участниками преступных деяний, не имеет никакого значения для решения этого вопроса, так как оно выражается лишь в том, что преступность учиненного исполнителем определяет преступность пособни­ков, но оно не может быть распространяемо на влияние тех особых личных условий, которые привносят с собой соучастники.

В предшествующих примерах я брал такие условия, благодаря коим из­меняется наказуемость деяния; но, конечно, решение вопроса остается без изменения и в том случае, когда в силу этих условий деяние переходит в другую группу, как, например, оскорбление переходит в посягательство на порядок управления, или когда этими условиями определяется самая преступность учиненного.

Таким образом, если деяние может быть юридически учинено толь­ко лицами, занимающими какой-либо служебный пост в государстве или исполняющими какие-либо определенные обязанности, то лица, содей­ствовавшие такому деянию, но сами не находящиеся в тех условиях в коих находился выполнитель, не могут и отвечать за такое деяние, если учиненное ими не составляет самостоятельного преступного дея­ния.

Но при этом, конечно, имеется в виду юридическая, а не физическая невозможность учинения преступления. Поэтому безрукий может быть подстрекателем к подлогу, быть пособником нанесения побоев, женщи­на — подстрекательницей или пособницей к изнасилованию: в этих случа­ях они и обвиняются в нарушении через другого обязательного и для них требования нормы.