И ложные эквиваленты

Полная невозможность найти какое бы то ни было соответствие слову подлинника, явление безэквивалентности в чистом виде, встречается относительно редко1. Она возникает, главным образом, тогда, когда слово оригинала обозначает чисто местное явление, которому нет соответствия в быту и в понятиях другого народа. Этот случай подробно рассматривается ниже, в связи с вопросом о передаче слов, обозначающих национально-специфические реалии. Что же касается слов, обозначающих общераспространенные вещи, действия, поступки, чувства, переживания и т. п., то невозможность или трудность их передачи может быть иллюстрирована относительно редкими примерами. Вот один из таких примеров:

Английский критик начала XX века Морис Беринг в своей книге "Landmarks in Russian Literature" no поводу одного стиха крыловской басни «Два голубя», где есть слово «скучно», - замечает:

«Немыслимо на английский перевести слово „скучно" так, чтобы оно было поэтично. („Скучно" переводится "boring", абсолютно непоэтическим выражением, заменяемым в стихах парафразами). А по-русски можно, так как слово „скучно" нисколько не менее поэтично, чем слово „грустно"»1.

Надо отметить, что аналогичная трудность возникает при переводе слова «скучно» также на языки немецкий и французский: немецкое слово "langweilig" и французское „ennuyeux", являющиеся словарными соответствиями русскому «скучно», сильно отличаются по объему значения и по эмоциональной окраске.

Здесь речь идет, собственно, не об отсутствии смыслового соответствия, а о несоответствии в эмоциональной окраске, о непригодности существующего слова для данного случая. Естественно, что оно и в данном случае вызовет необходимость использования только приблизительного и отдаленного соответствия, уточняемого лишь контекстом, или перевода описательного.

Научные термины, обозначающие в определенном языке абстрактные — философские, политические, эстетические и т. п. — понятия, иногда не имеют еще соответствия в другом языке. История языков, в частности, и русского языка XVIII — начала XIX века, дает целый ряд примеров того, как напряженно шли поиски нужного соответствия термину, — иногда путем заимствования иноязычного корня, иногда путем словотворчества, а иногда путем приблизительного перевода более или менее близким по смыслу уже существующим словом.

Насколько трудны бывали эти поиски, показывает опыт Тредиаковского как одного из выдающихся переводчиков своего времени. Тредиаковский предложил в своих трудах — и переводных и оригинальных — немало конкретных соответствий иностранным словам, но соответствия эти весьма далеки от той формы, в которой их значение выражается по-русски теперь. Среди переводов отдельных слов встречаются у него и неологизмы: «безместие» (для французского absurdité — абсурд), «недействие» (для inertie — инерция), «назнаменование» (для emblème — эмблема) и уже имевшиеся слова, близко передающие смысл французских, например, «нрав» (для caractère — характер), «образ» (для forme — форма). Здесь и русские слова, лишь приблизительно воспроизводящие значение в соответствующем контексте, например, «всенародный» (для épidémique — эпидемический), «внезапный» (для panique — панический), «учение» (для érudition — эрудиция), и, наконец, большое количество словосочетаний, которые описательно, в распространенной, иногда образной и часто неточной форме передают содержание слова, например, «предверженная вещь» (для objet — объект), «сила капелек» (для essence — эссенция), «жар исступления» (для enthousiasme —энтузиазм), «телесное мановение» (для geste — жест), «урочный округ» (для periode — период, в применении к астрономии) и т. п.

Позднее, в XIX веке, для Н. М. Карамзина и писателей его круга существенный вопрос представляла передача некоторых французских политических и экономических терминов, причем часть предложенных или одобренных Карамзиным переводов вошла в русский язык, а часть отпала. Он писал, например, П. А. Вяземскому 8 апреля 1818 г.:

«Перевод ваш... читал я с живейшим участием: он хорош... Libéralité принадлежит к неологизму нашего времени; я не мастер переводить такие слова. Знаю свободу; из нее можно сделать свободность, если угодно. Libéral в нынешнем смысле свободный, а „законно-свободный" есть прибавок»1.

И ему же - 30 мая 1818 г.:

Смело переводите régence, régent - правление и правитель, a gouvernement — правительство, administratif – ynpaвительный; но attribution — лучше принадлежность, нежели присвоение, которое значит другое. Foncière — не поземельная, а недвижимая. Не сказал бы я ни узакониться, ни укорениться; лучше вступить в подданство, сделаться гражданином и проч. Туземец - хорошо»2.

Как видно из этих примеров, целый ряд иностранных слов возбуждал неуверенность в возможности точной их передачи, они казались трудно переводимыми. В дальнейшем эти слова нашли себе постоянные соответствия (часто не имеющие ничего общего с теми, какие им были подысканы первоначально). Таким образом, понятие о трудности передачи того или иного отдельного термина оказывается относительным, условным.

В настоящее время в русском языке есть целый ряд научных терминов (в частности, философских и общественно-политических), еще не имеющих определенного лексического соответствия в других языках. Таковы термины «закономерность», «идейность», «партийность», которые вызывают трудности при переводе на некоторые западноевропейские языки и требуют расширительно-описательного перевода в применении к контексту. Если в немецком языке слово „Gesetzmäßigkeit" и по смыслу, и даже по семантико-морфологической структуре точно соответствует русскому существительному «закономерность», то, например, во французском имеются лишь окказиональные и частичные соответствия: «loi», «conformité à la loi» «régularité» и т. д., зависимые от конкретного контекста (ср., однако, «traductibilité», «intraductibilité» — переводимость, непереводимость). Существительное «идейность» передается по-немецки лишь приблизительно - сложным словом „Ideengehalt" (что соответствует также русскому «идейное содержание») или „Ideenreichtum" (что также может служить переводом сочетания «идейное богатство»). Слово «партийность» передавалось по-немецки раньше как „Parteigeist", а затем установилось более близкое и однозначное, морфологически точное соответствие „Parteilichkeit".

Отсутствие точных и постоянных лексических соответствий тому или иному термину отнюдь не означает 1) ни невозможности передать его смысл в контексте (хотя бы и описательно и не одним словом, а несколькими), 2) ни его непереводимости в будущем. История каждого языка свидетельствует о постоянных изменениях словарного состава в связи с постоянными изменениями в жизни общества, с развитием производства, культуры, науки.

Вместе с обогащением и расширением словаря увеличиваются и возможности перевода. Из истории языка известно и о том, как многие иностранные слова, первоначально представлявшиеся трудно переводимыми, впоследствии были переведены, нашли определенное соответствие, и переводчик, сталкиваясь с такими словами в подлиннике, уже ничего не должен ни искать, ни заново создавать, а пользуется готовыми средствами передачи.

Но в практике любого вида перевода постоянно возникает необходимость передавать новые слова или новые значения уже существующих слов, не отраженные в словарях и требующие подыскания соответствия, которое в дальнейшем может приобрести .постоянный характер. Типичный в этом отношении пример приводят В. Г. Гак и Ю. И. Львин:

«В одной из статей об Африке читаем:

„En Côte d'Ivoire existait une bourgeoisie de planteurs ou de transporteurs étroitement liée à la chefferie traditionnelle, de nombreux riches planteurs étant anciens chefs de canton".

В словаре К. А. Ганшиной приводятся два перевода слова chefferie — 1) военно-инженерный округ; 2) помещение смотрителя. Оба они явным образом не подходят в данном случае. По сути дела перед нами совсем новый термин, который, как это видно из контекста, является собирательным словом по отношению к chefs de canton «кантональные вожди» (суффикс -erie нередко выступает с собирательным значением). Исходя из этого можно перевести: «институт кантональных вождей»1.

Как явствует из анализа этого примера, опорой при подысканий (или создании) соответствия для нового термина служит 1) содержание контекста, наталкивающее на выбор нужного слова или сочетания слов и исключающее использование неподходящих данных словаря и 2) аналогия с параллельными случаями (на них могут указывать словообразовательные элементы языка, как в рассмотренном примере суффикс -erie).

Много убедительных примеров расшифровки и передачи английских технических терминов (из области авиации и кибернетики) дает Э. Ф. Скороходько, предлагая и «методику определения значения неизвестных терминов»1, основанную на анализе языковых данных текста и их логической обработке, и заключая свою книгу главой о «построении русских эквивалентов английских терминов». В результате используемой им процедуры структурно-смыслового анализа текста и подыскания соответствий новый (к моменту написания книги) английский термин "bow-loader" в составе предложения "The bow-loader can fly 24 tons of cargo, 103 men" переводится, например, как «транспортный самолет с грузовой дверью, расположенной спереди».

В отличие от научных и общественно-политических терминов, возможности перевода которых могут расширяться с течением времени, слова, обозначающие наиболее обычные предметы и имеющие лишь неполное словарное соответствие в другом языке, уже не находят, как правило, новых средств передачи. К таким словам относятся, например, французские „main" и „bras", испанские „mano" и „brazo", или немецкие „Hand" и „Arm", английское „hand" и „arm", обозначающие разные части одной и той же конечности человеческого тела и переводимые по-русски без дифференциации одним и тем же словом - «рука». Аналогично соотношение немецких слов „Fuß" и „Bein"; английских "foot" и "leg"; французских „pied" и „jambe", с одной стороны, и русского «нога», с другой. Или соотношение русских слов «голова» и «темя»,с одной стороны, и французского „tête", с другой, русских слов «труд» и «работа», с одной стороны, и немецкого „Arbeit", с другой. Говорить о «непереводимости», однако, не приходится и здесь. Несмотря на более общий, недифференцированный характер соответствия, значение слова в переводе конкретизируется уже благодаря узкому контексту - ближайшему его окружению. Так, например, когда немецкие слова, обозначающие различные части все той же руки, употреблены в каком-либо специальном, например, медицинском, тексте, требующем при переводе полного уточнения значений, то к услугам переводчика оказываются терминологические, еще более дифференцирующие средства передачи: для „Hand" такие, как «кисть», для „Arm" — «локтевой сустав» (ср. немецкое „Unterarm"), «предплечье» (ср. „Oberarm"). При передаче русского слова «темя» на французский язык в специально-медицинском тексте должен был бы быть использован термин «sinciput», который при переводе художественной литературы, при воспроизведении речи с бытовой окраской (ср. в «Горе от ума»: «Он об землю — и прямо в темя») был бы, напротив, совершенно неуместен. Таким образом, вопрос о переводимости того или иного слова, являющегося одновременно и обиходно-бытовым и специально-терминологическим, для своего решения требует учета реальных условий контекста и функционального стиля речи.

Наряду с тем случаем, когда лексические средства языка перевода в отношении какого-либо отдельного слова подлинника являются ограниченными (как при передаче немецких слов „Hand" и „Arm", французских „main" и „bras" и т. д. на русском языке, где их значения выражаются одним и тем же словом), чрезвычайно распространен случай противоположный, а именно, когда передается смысл многозначного слова подлинника.

Одно и то же многозначное слово подлинника, будучи употреблено в разных контекстах, хотя бы даже и близких, делает необходимым в переводе выбор разных слов, соответствующих разным его значениям. Так, например, английское "estate" в одном сочетании может означать «состояние», «материальные средства», в другом — «имение», «поместье», причем эти частные значения объединяются одним более общим значением «имущество». Французское слово „maitre" в отдельных конкретных случаях значит и «учитель», и «хозяин», и «господин», и «мастер». Эти разные значения одной и той же лексической единицы обычно достаточно легко выявляются в контексте. Все же при выборе нужного варианта в переводе каждое из этих значений, нередко обнаруживая еще новые, более тонкие оттенки, может требовать дополнительной конкретизации применительно к содержанию подлинника -в связи с более широким контекстом.

В более редких случаях выбор слова для перевода оказывается затрудненным в силу того, что два значения даже и в контексте оригинала как будто могут совмещаться. Так, в новелле Мериме «Таманго» есть сцена, где негритянский вождь, разгневавшись на одну из своих жен, дарит ее французскому капитану-работорговцу. Тот увозит ее на свой корабль, куда через некоторое время негритянский вождь является за тем, чтобы получить ее обратно. Сравним далее:

„Le capitaine se mit à rire; dit qu'Ayché était une très bonne femme..."

«Капитан рассмеялся; он заявил, что Айше отличная жена...»1. (Перевод А. Н.Тетеревниковой).

Слово «femme» здесь может быть понято и в значении «женщина», и в значении «жена». Оба эти значения в узком контексте (т.е. только в данной фразе) возможны, однако, в плане целого они не безразличны, не заменяют одно другое: то обстоятельство, что негритянский вождь подарил Айше капитану именно в жены, заставляет выбрать для перевода второй вариант, как и сделано в цитированном переводе. Совершенно аналогичный случай был бы возможен в немецком языке со словом „Frau", и при переводе на немецкий язык только что приведенного примера из Мериме никакой трудности и даже никакого вопроса не возникло бы: немецкое „Frau" совмещает в себе те же два значения, что и французское „femme". Одно и то же слово оригинала, потенциально совмещающее в себе разные значения, будучи употреблено в разных контекстах, в разных произведениях, у разных авторов, предполагает и в переводе для каждого отдельного случая разные раскрытия.

Наряду с отсутствием однозначного соответствия следует указать и на ложные эквиваленты словам другого языка. Последние называют еще «ложными друзьями переводчиков».

Ложный эквивалент — слово, полностью или частично совпадающее (или близкое к нему) по звуковой или графической форме с иноязычным словом при наличии полной этимологической .общности между ними, но имеющее другое значение (или другие значения) при известной смысловой близости (отнесенное™ к одной общей сфере применения). Последнее обстоятельство как раз и обусловливает частую возможность ошибок. Примерами могут служить английское "artist", французское „artiste", испанское „artista", означающее «человека искусства», «деятеля искусства», «художника вообще», немецкое „Artist", означающее «артиста цирка или эстрады» и русское «артист», обобщенно означающее в современном языке «актера любого вида театра» (т. е. и драматического актера, и оперного певца, и танцора, и артиста эстрады или цирка и т. д.) при гораздо более редком и сугубо литературном, несколько устарелом значении «человек искусства», «художник» в широком смысле (как в английском, французском, испанском языках). Таковы же немецкое Dramaturg — «режиссер», а также «заведующий репертуаром в театре», и русское — «драматург» — «автор драматических произведений», «писатель, пишущий для театра»; немецкое Akademiker — «человек с высшим образованием», а также «студент» и «преподаватель высшей школы», «академик» (последнее встречается редко) и русское «академик», «действительный член академии наук» (правда, сравнительно редко встречалось и в значении «слушатель», а также — «выпускник военной академий»); французское ignorer — «не знать» и русское «игнорировать» — «сознательно не обращать внимание на что-либо», «не желать знать что-либо»; английское pathos — «трагизм», «щемящая грусть», «печаль», «чувство», «что-то грустно-трогательное» и русское «пафос» — «страстное воодушевление», «эмоциональный подъем»; английское regular — «точный», «равномерный», «правильный», «верный», «истинный», «справедливый», «соответствующий», «настоящий» (и ряд других значении) и русское «регулярный», употребляемое только в первых трех из указанных значений.

Ложные эквиваленты или «ложные друзья переводчика» не представляют какой-либо принципиальной проблемы или особой трудности перевода» но о них надо упомянуть, во-первых, ввиду неточностей, имеющихся в общих двуязычных словарях, а во-вторых, ввиду возможности таких случаев, когда применение ложного эквивалента в конкретном контексте не вызывает самоочевидных противоречий, обманчиво уживается в нем. Ср.:

"Nun, einer der Dramaturgen dieses Volkstheaters war vor Jahren auf den Gedariken gekommen, die Gretchen-Tragödie aus dem „Faust" herauszuschälen und zur Aufführung zu bringen"1.

Переводчик, которого ввело бы в заблуждение внешнее сходство слов, мог бы написать: «И вот, одному из драматургов этого народного театра когда-то... пришла s голову мысль...». Но небогатый народный театр, о котором идет речь, вряд ли располагал кадрами собственных драматургов; имеется же в виду режиссер, одновременно ведающий и выбором репертуара (ср. в следующем предложении: „Vielleicht fehlte ihm gerade ein Stuck".— «Может быть у него как раз не было другой пьесы...»). Поэтому правильным явится перевод, где будет выражено именно это значение, т. е.:

«И вот, одному из режиссеров этого народного театра когда-то... пришла мысль — взять из „Фауста" трагедию Гретхен и поставить ее на сцене...».

Пример того, какое изменение в смысловой и стилистической окраске того или иного места подлинника может вызвать использование ложного эквивалента, приводит О. Б. Шахрай в статье «...„Ложные друзья переводчика" (Pathos, pathetic — пафос, патетический)»: «В русском переводе М. Богословской (Дж. Голсуорси, «Сага о Форсайтах», т. I, под общ. ред. М. Лорие. М., 1946, с. 385) фразе „He's pathetic!" соответствует „Патетическая личность!". Не говоря уже о том, что сочетание патетическая личность само по себе не только неправильно, но и не совсем понятно, подобный перевод искажает мысль автора, придавая оттенок презрительной иронии фразе, которая вовсе не имеет этого оттенка в оригинале»2.

То, что последний пример взят из книги, относящейся по своему качеству к числу лучших в нашей переводной литературе, показывает, какую реальную опасность ложные эквиваленты могут представлять даже для высококвалифицированных переводчиков. Поэтому и важно помнить о них. Все подобные случаи лишний раз напоминают о том, что формальное сходство элементов в двух языках бывает нередко в высшей степени обманчиво.

Количество «ложных друзей переводчика» в современных литературных языках, постоянно вступающих в контакты с другими языками, велико, и это вызвало в современной лексикографии необходимость создать новый вид словаря — «словарь ложных друзей переводчика». В отечественной лексикографии он представлен такими книгами как «Англо-русский и русско-английский словарь „ложных друзей переводчика"» под ред. В. В. Акуленко (М., 1969), как «Немецко-русский и русско-немецкий словарь „ложных друзей переводчика"», составленный К. Г. М. Готлибом (М., 1972), работой Муравьева В. A. «Sous-amis или „ложные друзья" переводчика» (М—, 1969). Каждая статья в этих словарях делится на две части — иноязычно-русскую и русско-иноязычную, в которых заглавные слова связаны взаимосоответствием графической, отчасти и фонетической формы и этимологической общностью, но различаются по ряду значений и особенно — по оттенкам употребления. Два примера (с пропуском части текста — помет и иллюстративного материала) из «Англо-русского и русско-английского словаря „ложных друзей переводчика"»:

ACCURACY-АККУРАТНОСТЬ

accuracy 1. точность, правильность; available ~ достижимая точность; the ~ of a theory правильность теорий; the highest degree of ~ высшая степень точности... 2. (о стрельбе) меткость.

аккуратность... 1. систематичность, регулярность, regularity; в уплате квартирной платы regularity in paying rent; 2. пунктуальность, точность (в отношении времени) punctuality; 3. (о качестве работы, исполнения чего-л.) тщательность, точность carefullness, thoroughness; 4. (о внешнем облике человека, а также о внешнем виде жилища, одежды и т. п.) опрятность, чистоплотность; порядок, чистота orderliness, tidiness, neatness...

OCCUPANT - ОККУПАНТ

occupant 1. житель, жилец, обитатель; 2. временный владелец, лицо, (временно) занимающее какое-л. место; 3. арендатор... 4. лицо, занимающее какую-л. должность; 5. представитель оккупационных войск; ср. оккупант, захватчик, участник оккупации.

Как явствует из примеров, соотношение частей здесь далеко от зеркального соответствия, и значения, не помеченные в словаре знаком (звездочкой), оказываются в меньшинстве по сравнению с теми, которые в другом языке отвечают значению слова, не имеющему с «ложным другом» никакого внешнего сходства.

ПОНЯТИЕ ЛЕКСИЧЕСКОГО ВАРИАНТА В ПЕРЕВОДЕ

Огромное большинство слов любого языка более или менее многозначно. В связи с этим находится и множественность словарных соответствий как для многозначного, так и для однозначного слова подлинника в других языках - соответствий, используемых в переводах в зависимости от контекста1. Но и независимо от этого, слово с относительно ограниченным числом значений или даже употребленное в контексте в одном вполне определенном значении может вызвать при переводе несколько вариантов.

Фактически перевод никогда не ограничивается выбором из числа тех элементов, которые зафиксированы в словарях (даже подробных) как соответствия определенному слову оригинала. В практике переводческой работы встречается много случаев, когда используются слова, непосредственно не предусмотренные словарем, так как словарь не в состоянии предвидеть все конкретные сочетания, в которые попадает слово и которые чрезвычайно разнообразят его содержание.

В «Кармен» Мериме герой новеллы Хосе рассказывает: «Carmen me procura un habit bourgeois».

Имеется в виду, что Хосе, который прежде был солдатом и носил военную форму, должен, дезертировав и перейдя к контрабандистам, переменить одежду. Между тем прилагательное bourgeois имеет в словаре лишь такие соответствия как «буржуазный», «мещанский», «обывательский», «городской» и т. д. Сочетание «habit bourgeois» переводится в словаре как «штатская одежда» (или «одежда горожанина»). В переводе М. Л. Лозинского между тем сказано: «Кармен достала мне вольное платье...»2.

Отыскивая во французском словаре (даже подробном) перевод слова «bourgeois» или всего сочетания «habit bourgeois», мы там прилагательного «вольный» в этом значении не найдем. Правда, все сочетание «вольное платье» (или «вольная одежда») встречается в «Толковом словаре живого великорусского языка» В, Даля (в составе словарной статьи к слову «воля») в значении «свободное, просторное, нетесное; любое частное, гражданское, не мундир». В «Толковом словаре русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова дается лишь первое значение (в статье к слову «вольный»); во втором значении словосочетание, по-видимому, уже устарело даже как элемент бытовой речи; параллель ему, правда, представляет сочетание «вольная квартира» (не казарма), отмечаемое, как военное выражение, и в словаре под ред. Д. Н. Ушакова, но в наши дни тоже уже устарелое. Таким образом, синонимичность всего сочетания по отношению к сочетанию «штатская одежда» в плоскости русского словаря еще устанавливается, но чтобы она могла быть использована в переводе, требуется очень глубокое владение лексическими ресурсами русского языка, которое только и позволяет применять в переводе фразеологические единицы, находящиеся в сущности уже за пределами современной лексико-фразеологической нормы. Но в контексте перевода сочетание «вольное платье» является самым уместным из числа возможных вариантов и смысл окружающего текста оживляет смысл устарелого словосочетания.

Почти каждый перевод сколько-нибудь сложного оригинала дает целый ряд примеров того, как слово подлинника находит соответствие, взятое за пределами синонимики двуязычных, а иногда и одноязычных словарей и точное по смыслу контекста. Вот один из таких выбранных почти наудачу примеров ~ начало рассказа Мопассана „La bête à Maît' Belhomme" («Зверь дяди Бельома») в переводе Н. Л. Дарузес:

„La diligence du Havre allait quitter Criquetot".

«Из Крикто отправлялся гаврский дилижанс»1.

Хотя в двуязычных французско-русских словарях дается перевод многих значений глагола «quitter» с указанием соответствующих форм управления и предлогов, а также переводы сочетаний глагола «quitter» с многими другими словами, однако, данный перевод («отправляться») непосредственно не предусмотрен там. Правда, косвенно такой вариант может быть выведен из перевода сочетания quitter la chambre - выйти из комнаты (если человек может выйти из комнаты, то дилижанс, поезд и т. п. может отправиться из города), но, во всяком случае, он требует расширения синонимического ряда, открываемого первыми (т. е. наиболее частыми) русскими словарными соответствиями французскому глаголу.

Далее Мопассан пользуется различными словами, более или менее синонимическими к «diligence», то расширяющими, то сужающими и конкретизирующими его значение в контексте (véhicule — экипаж, voiture — экипаж, карета, guimbarde — старый, неудобный экипаж, колымага и т. д.). В переводе употребляются и эти соответствия, но также и другие синонимы, более отдаленные, например, «ковчег» (когда речь идет о кузове дилижанса), «рыдван». Сравним:

„C'était une voiture jaune, montée sur des roues jaunesaussi autrefois, mais rendues presque grises par l’accumulation des boues. Celles de devant étaient toutes petites; celles de derrière, hautes et frêles, portaient le cbffre difforme et enflé comme un ventre de bete. Trois rosses blanches, dont on remarquait au premier coup d'ceil les têtes énormes et les gros genoux ronds, attelées en arbalète, devaient traîner cette carriole qui avail du monstre dans sa structure et son allure. Les chevaux semblaient endormis déjà devant 1'étrange véhicule".	«Дилижанс был желтый, на желтых колесах, теперь почти серых от накопившейся грязи. Передние колеса были совсем низенькие, на задних, очень высоких и тонких, держался бесформенный кузов, раздутый как брюхо животного. В эту чудовищную колымагу треугольником запряжены были три белых клячи с огромными головами и толстыми узловатыми коленями. Они, казалось, успели уже заснуть, стоя перед своим ковчегом»1.
„ II (le prêtre, - А. Ф.) retroussa sa, soutane pour lever le pied comme les femmes retroussent lews jupes et grimpa dans la guimbarde".	«Ставя ногу на ступеньку, он (священник - А. Ф.) подобрал сутану, как женщины подбирают юбку, и влез в ковчег»2.
„Césaire Horlaville les prit 1'un après 1'autre et les posa sur le toit de sa voiture...".	«Сезар Орлавиль брал одну корзину за другой и ставил на крышу рыдвана...»3.

Средствами перевода для слова „voiture" являются здесь и «дилижанс», и «рыдван» [означающее и «большую дорожную карету» (старин.), и «неуклюжий, громоздкий, старомодный экипаж» (шутл.)4; слова „etrange vehicule" переводятся как «ковчег» (без эпитета); слово «ковчег» в другом месте передает „guimbarde", значение которого более близки к «рыдвану». Слово „carriole" («одноколка, двухколесный экипаж»), примененное здесь как название экипажа четырехколесного очевидно только потому, что самый кузов держался на двух колесах, передано как «колымага», а это существительное употребляется в огромном большинстве случаев иронически.

Каждое из этих слов, в той или иной степени синонимических по отношению друг к другу, играет определенную стилистическую роль, выражает отношение автора к изображаемым вещам, оттеняет ту или иную сторону описываемого. Но вместе с тем синонимические связи между словами, означающими более или менее близкие предметы и понятия, представляют собой важный общелингвистический факт; это — множественность тех разнообразных словарных средств, которыми может быть передано более или менее однородное содержание и которые оказываются близкими в силу соотнесенности с одними и теми же явлениями действительности, находящей отражение в языке.

Подобно тому, как слова, далекие по своему словарному смыслу, могут заменять друг друга по отношению к определенным жизненным ситуациям, так и слова, казалось бы мало общего имеющие друг с другом, становятся близкими по условиям более или менее широкого контекста, играют роль параллельных синонимических средств. Это понятие — параллельные синонимические средства - оказывается, естественно, гораздо шире понятия «синоним» в его точном лингвистическом значении. Вот почему в тех случаях, когда параллельными по условиям контекста являются слова, не связанные сами по себе общностью значения, правильнее говорить о лексических вариантах, а не о синонимах.

Лексические варианты — это часть тех соотносительных и параллельных средств, которыми язык располагает для выражения более или менее однородного содержания и которые являются предметом стилистики. Но более или менее однородные грамматические отношения могут выражаться также и с помощью различных грамматических вариантов. При переводе постоянны случаи, когда вещественный смысл слова подлинника может быть выражен в составе словосочетания разными грамматическими формами, когда предложение — главное или придаточное, или целое сложное предложение — допускает передачу с помощью разных синтаксических построений. Эту систему грамматических вариантов, служащих для выражения более или менее однородного содержания, принято называть грамматической синонимикой. Ее следует четко отличать от синонимики лексической, несмотря на то, что и та и другая относятся к соотносительным и параллельным средствам выражения; различение здесь так же методологически необходимо, как различение лексики и грамматики, несмотря на живую связь словаря и грамматического строя в языке. Понятие лексического варианта ограничено рамками одинаковой грамматической категории и синтаксической функции слова. Вопрос же о грамматических вариантах (термин, который по соображениям большей четкости — по крайней мере в области перевода — предпочтителен перед термином «грамматические синонимы») подлежит рассмотрению в грамматическом разделе этой главы.