Кто стоял у истоков американской политической науки

Становление политической науки в США — сложный, длительный и крайне противоречивый процесс. На его развитие несомненное влияние оказали прежде всего сами ее представители, которые, хотя и придерживались разных взглядов на понимание политологии как науки, тем не менее активно отстаивали ее роль и значение во всех областях жизни американского общества. Среди многих американских политологов, оставивших глубокий след в развитии данной области общественного знания, особого внимания заслуживают Чарльз Мерриам, Гарольд Лассуэлл и Ганс Моргентау. Именно они, опираясь на поддержку Чикагского университета, создали и утвердили в американской политической науке школу прагматизма и политического реализма. Именно им принадлежит наибольшая заслуга в обосновании новых методов исследования внутренней и внешней политики США. Именно в их лице американская общественность приобрела достойных защитников общественного и политического строя США.
55

Первым в раду названных представителей по праву стоит Чарльз Мерриам (1874—1953), которого западные исследователи считают не только одним из основателей американской политической науки, но и отцом бихевиористского направления в ней.
Заслуга Мерриама перед американской политической наукой состоит в том, что он, во-первых, настойчиво доказывал необходимость укрепления ее связи с практикой, с реальной жизнью.

Для обозначения качественно нового характера политической практики он ввел в оборот даже специальный термин «политическое благоразумие», призванный ориентировать практических политиков на более ответственное отношение к исполнению своих служебных обязанностей и на более широкое привлечение американских граждан к политическому управлению.
Во-вторых, Мерриам активно настаивал на внедрении в политические исследования новых методов анализа, в том числе и особенно количественных. И здесь его усилия оказались не безрезультатными. К началу 30-х годов почти каждый ведущий политолог взял на вооружение такого' рода методы исследования. Отстаивая важность и необходимость новых методов исследования политики, Мерриам, как об этом уже говорилось раньше, не отвергал и традиционные методы, в частности историко-сравнительный и юридический. В ряде случаев, подчеркивал он, указанные методы могут обеспечить такое понимание политических проблем, которое не в состоянии сделать точное измерение и проверка. Отсюда главная задача, по мнению Мерриама, состоит не в том, чтобы использовать одни методы анализа за счет умаления значения других, а в том, чтобы всякий раз избрать такие методы исследования политических проблем, которые максимально способствуют их уяснению и решению.

И наконец, в-третьих, Мерриам фанатически верил а американскую демократию, рассматривая ее как такую форму политического правления, которая в наибольшей степени соответствует естественной природе человека. Развитие американской демократии, по его мнению, должно привести к раскрытию творческих возможностей человека и в конечном итоге – к установлению нового типа политических отношении . Учеником и последователем Ч. Мерриама был Гарольд Лассуэлл (1902—1979), являвшийся самым известным специалистом в области американской политической науки и оказавший наибольшее влияние на ее развитие по сравнению с другими американскими политологами. Значение работ Лассуэлла для американской политической науки состоит прежде всего в том, что в них большое внимание уделяется методологическим проблемам исследования политики.

Излагая эти проблемы, Лассуэлл использовал фрейдистский подход, сформулировав на его основе теорию политического психоанализа. «Может показаться странной мысль о применении психоанализа к исследованию политики,— писал он.— Психоанализ возник как отрасль психиатрии и был первоначально ориентирован на терапию душевнобольных. Специалисты политической науки только изредка интересовались психопатологией политических лидеров. Они всегда разделяли равнодушие историков к наличию или отсутствию психических болезней или дефектов у власть имущих» . Однако по мере роста популярности психоанализа «новые категории были довольно быстро применены к симптомам исторических персонажей». Суть теории политического психоанализа состоит в том, что важнейшим фактором, обусловливающим отношение индивида к политике, объявляется психологический механизм его личности. Чем является политика для управляющих и управляемых, какие психологические черты личности формируют то или иное отношение ее к политике и, вместе с тем, каким образом сама политика формирует нужные ей психологические черты личности — таковы основные проблемы теории политического психоанализа. Важное место в этой теории отводится разработке типологии политических личностей. Так, например, руководствуясь критерием склонности личности к выбору той или иной политической роли, Лассуэлл выделял три основных типа политиков: администратора, агитатора и теоретика. Характеризуя названные типы политиков, отмечая позитивные и негативные качества, свойственные каждому из них, он отдавал предпочтение так называемому «смешанному типу», будучи убежденным, что он органически сочетает в себе все Лучшее, что свойственно другим типам политической личности.

Классификация политических личностей Лассуэлла по сравнению с другими имеет то преимущество, что она указывает на весьма существенную сторону проблемы психологических аспектов политики — связь определенных типов личности с соответствующими политическими ролями. Человек, относящийся к определенному типу личности, может в совершенстве выполнять функции политического администратора, но не обладать чертами теоретика. С другой стороны, он может быть хорошим теоретиком и даже замечательным агитатором, но не иметь абсолютно никаких административных способностей. Как пишет польский политолог Ежи Вятр, «в реальной политической жизни ключом к успеху часто является такой подбор политической руководящей группы, при котором отдельные члены выполняют функции, наилучшим образом соответствующие их чертам личности» Предложенная классификация учитывает также особенности психики политических лидеров. Так, например, по мнению
57

Лассуэлла, «вождями-агитаторами» движет чувство вины. Они «ищут облегчения посредством таких механизмов, как обличение других» . Идеологические лидеры — это «индивиды, которые пережили в детстве крушение многих надежд». Психопатологическая личность, обуреваемая страстью к лидерству, пояснял Лассуэлл, часто подвизается на политическом поприще. «Отвергнутые искатели власти имеют возможность выхода в бизнес, профсоюзы, организованную преступность, где они могут надеяться... господствовать над другими» . Им безразлично, где утвердиться, лишь бы обладать властью над людьми.
Важное место в работах Лассуэлла занимают также проблемы политической власти и ее распределения в обществе. Сказанное объясняется тем, что Лассуэлл рассматривал власть в качестве центральной категории политической науки. Существенную роль в процессе властвования играют ценности, а также характер распределения их в обществе. «Кто, что, когда и как получает — таков коренной вопрос при анализе политических действий и политического процесса» ,— отмечал он. Исходя из сказанного, и сама политическая наука, по определению Лассуэлла, есть не что иное, как исследование вопроса о распределении ценностей в зависимости от распределения и использования власти. Чтобы понять политический процесс, политическая наука должна решить следующие задачи: определить его цели и объекты; выявить основные тенденции в распределении ценностей; изучить условия, объясняющие эти тенденции; наметить всевозможные изменения в будущем; выбрать такие способы действий, которые должны привести к максимальному достижению ценностей.
В своих ранних работах в качестве основных субъектов политического властвования, от которых зависит распределение ценностей в обществе, Лассуэлл называл элиты. В книге «Политика: кто получает что, когда и как», написанной еще в 1936 г., он определял элиты «как более влиятельные по сравнению с массами» группы, а главную задачу политического анализа видел в изучении роли «влияющих и находящихся под влиянием» . Элитарные группы, доказывал он, существуют в любом обществе, в том числе и демократическом. Демократия, по его мнению, отличается от олигархии не отсутствием элиты, а «закрытым» или «открытым», «представительным» или «непредставительным» ее характером. В последующих работах, в частности в книге «Демократия посредством общественного мнения», впервые опубликованной в 1941 г., Лассуэлл отошел от элитарного истолкования политической власти и политического процесса, подчеркивая ведущую роль в распределении ценностей не столько элитарной группы, сколько общественного мнения, которое рассматривалось им в качестве важного показателя демократического управления и легитимности в обществе.

В послевоенные годы взгляды Лассуэлла на политическую власть и процесс распределения ценностей в обществе претерпели еще большие изменения. Суть этих изменений состоит в том, что в качестве главной фигуры указанного процесса им выдвигается сама личность, причем отнюдь не рядовая, а политическая, власть и влияние которой зависят от обладания соответствующими ценностями. Каждая личность, выступающая в качестве политического деятеля и располагающая определенными экономическими, идеологическими, дипломатическими и другими возможностями, отмечал Лассуэлл, оказывает свое воздействие на существующую систему ценностей и характер их распределения в обществе. Взаимодействие разных политических личностей внутри страны находит свое выражение в изменении ценностей и их распределении, в перераспределении власти и влияния. Вот почему основное внимание политологов, исследующих проблему политической власти, подчеркивал Лассуэлл, должно быть сосредоточено именно на «межличностных отношениях, а не на абстрактных институтах и организациях», которые представляют собой не что иное, как механическое соединение личностей.
Концепция власти, разработанная Лассуэллом, нашла поддержку у многих западных политологов, придерживающихся разных школ и направлений. Ее широко использовал в своих работах Д. Эптер, исследуя проблему политической модернизации и обосновывая идею о трех системах распределения власти: иерархической, сегментарной и пирамидальной . О политической системе как системе авторитарного (властного) распределения ценностей в обществе писал Д. Истон в книге, посвященной системному анализу политической жизни. Основное назначение политической системы состоит в том, чтобы выполнять две главные функции: во-первых, распределять ценности в обществе и, во-вторых, побуждать большинство членов общества принять это распределение как обязательное по крайней мере в течение длительного времени. Именно эти две функции позволяют отграничить политическую систему от других подсистем общества, являются существенными переменными политической жизни. Если политическая система не в состоянии успешно выполнять указанные функции, возникает напряженность и даже кризис, который в конечном итоге может привести к распаду системы.
И наконец, говоря о Лассуэлле, нельзя оставить без внимания его идеи о пропаганде, оказавшие значительное влияние на развитие теории средств массовой информации в США. Лассуэлл был сторонником тезиса, согласно которому пропаганда представляет собой «продуманный отбор символов», распространяющихся с целью «оказать влияние на поведение масс» . Отводя особую роль в процессе функционирования пропаганды символам, он отграничивал их от знаков. «Знак», отмечал Лассуэлл, обычно
59

применяется в виде слов или образов и является способом их воспроизведения, а «символ» определяет значение передаваемых слов и образов.
Основная цель этой теории — создать такую систему пропаганды, которая была бы «незаметной», «ненавязчивой» и в то же время обладала бы большей силой воздействия на людей, чем непосредственная политическая пропаганда. В качестве модели подобного рода системы Лассуэлл предложил систему «education», призванную с помощью методов «образования», «просвещения» и «воспитания» выработать такие качества и навыки личности, которые бы в наибольшей степени отвечали господствующим в американском обществе образцам политического поведения. Разработанная Лассуэллом система «education», равно как и теория политической семантики в целом, легла в основу так называемого символического мышления, сила которого в том и состоит, что оно формирует рефлексы политического поведения и позволяет политическим лидерам искусно манипулировать этим поведением в собственных интересах.
Крупнейшим представителем американской политической науки был также Ганс Моргентау (1904—1980) — общепризнанный глава школы прагматизма и политического реализма, ведущий теоретик США по внешнеполитическим вопросам.
Подчеркивая главенствующую роль национальных интересов во внешней политике, Моргентау давал им соответствующую классификацию. С одной стороны, он выделял постоянные, основополагающие интересы: защита территории, населения и государственных институтов от внешней опасности; развитие внешней торговли и рост инвестиций, защита интересов частного капитала за границей; взаимоотношения с союзниками и выбор внешнеполитического курса. С другой стороны, он различал преходящие, промежуточные интересы: интересы выживания (угроза самому существованию государства); жизненные интересы (возможность нанесения серьезного ущерба безопасности и благосостоянию нации); важные интересы (потенциально серьезный ущерб для страны); периферийные, или мелкие, интересы (интересы локального характера) . Высшим критерием национального интереса любой крупной державы, считал Моргентау, является достижение региональной или мировой гегемонии.

Объявляя национальные интересы стержнем внешней политики любого государства, Моргентау особое предпочтение отдавал американским национальным интересам. Именно они, по его мнению, требуют постоянного учета первостепенного значения политического преобладания США в Европе, равно как и обеспечения баланса сил в Европе и в Азии. «В своем простейшем выражении,— писал он,— национальные интересы Соединенных Штатов требуют, чтобы они политически преобладали в Западном

полушарии. Это преобладание будет под угрозой, если Европа или Азия окажутся под контролем державы или группы держав, достаточно сильных для того, чтобы самостоятельно или с помощью стран Западного полушария напасть на США. Отсюда следует, что для американской безопасности жизненно важно, чтобы в Европе и Азии поддерживалось равновесие в системе баланса сил, а именно: две или больше групп держав противостояли друг другу, не позволяя ни одной из них усилить свою мощь военными или политическими захватами в Западном полушарии» .

Разрабатывая концепцию национальных интересов, Моргентау первостепенное значение в ее обосновании придавал силе. Политика национальных интересов, по его мнению, не может быть успешной, если она не подкреплена силой. Понятие силы в интерпретации Моргентау выступает как главная отличительная черта государства, как нечто органически, внутренне присущее ему. Это понятие в известной степени интегрирует определенные стороны внутренней политики, представляя собой с точки зрения внешнеполитического анализа как бы ее исходный и конечный результат. Особая трактовка понятия силы в работах Моргентау обусловлена характером международных отношений в условиях «холодной войны».
Согласно Моргентау, понятие «сила» в широком смысле (как выражение национальной мощи) включает в себя следующие основные компоненты: географическое положение, природные ресурсы, промышленный потенциал, военная подготовленность (в том числе уровень развития военной техники, военного руководства, количество и качество вооруженных сил), численность населения, «национальный, характер» (отношение населения к войне), «национальная мораль» (отношение населения к правительственной политике), качество дипломатии, которая выступает как «самый главный фактор, определяющий мощь страны». Как писал Моргентау, дипломатия —; «это искусство совмещения различных элементов национальной мощи вокруг достижения внешнеполитических целей», это — качество правительства, т. е. его способность обеспечить поддержку своей внешней политики со стороны общественного мнения. Называя качество дипломатии важнейшим фактором национальной мощи, Моргентау не умалял тем самым роли и значения военной силы, поскольку эффективность политико-дипломатических возможностей, по его мнению, находится в прямой зависимости от военной мощи каждого конкретного государства. В международной политике, пояснял он, именно «военная сила, которая может быть применена на практике или использована как угроза, является наиболее важным материальным фактором, обеспечивающим политическое могущество государства» .
61

К чести Моргентау следует сказать, однако, что, обосновывая роль силового фактора в международной политике, он в то же время пытался реалистически осмыслить ее в ядерную эпоху. Если условия внутренней и международной жизни, писал он, резко изменились под воздействием ядерного века, то мышление людей, их социальные, политические и идеологические институты остались на уровне доядерного века. Противоречие между традиционным подходом к силовому фактору и возможностью возникновения ядерной войны породило, по его мнению, четыре парадокса в ядерной стратегии современных государств: приверженность к использованию ядерной или иной силы в международных отношениях и боязнь прибегнуть к ней перед лицом всеобщей ядерной катастрофы; стремление выработать такую ядерную политику, при которой можно было бы избежать вероятных последствий ядерной войны; продолжение гонки ядерных вооружений наряду с попытками ее остановить; проведение политики, опирающейся на союзы, в условиях, когда наличие ядерного оружия сделало эту политику устаревшей.

Следствием первого парадокса, по мнению Моргентау, явилось резкое падение значимости военной мощи в условиях ядерного века. Характеризуя кризисные ситуации, возникшие в 50—60-х годах в разных уголках земного шара (Венгрия, Южный Вьетнам, Западный Берлин, Куба и т. д.), в условиях которых ни одна из ведущих держав не рискнула воспользоваться ядерной мощью, Моргентау приходит к выводу: «Чем большей силой наделена та или иная страна, тем меньше она способна ее использовать» 7. Сознание неразумности ядерной войны, препятствующее применению ядерной силы, отмечал он, преграждает путь и к использованию сил обычного типа, причем в такой степени, в какой применение последних может означать подготовку к применению ядерной силы. Ядерные державы могут прибегнуть к обычной мощи с относительной безопасностью для себя лишь при условии, что они применяют эту мощь для достижения цели, ограниченной либо по своему характеру, например, в географическом отношении, либо с точки зрения возможности локализации конфликта в политическом плане при наличии воли у конфликтующих сторон. Раскрывая смысл второго парадокса, Моргентау доказывает абсурдность «ограниченной ядерной войны» в современную эпоху. Идея «ограничения ядерной войны», писал он, возникала в разные периоды и в разных вариантах (так называемая чистая водородная бомба, тактическая ядерная война, дозированное сдерживание, стратегия контрсилы). Она подкреплялась большим количеством специально подобранной литературы, призванной показать разумность такого рода войны. В основе этой идеи лежало стремление примирить непримиримое, найти такой путь для ведения ядерной

войны, который не повлечет за собой собственного уничтожения. «Однако,— подчеркивал Моргентау,— безмерная разрушительная сила, заключенная в ' ядерном оружии, от которой зависит вся динамика войны, делает любые попытки примирить ядерную войну со здравым смыслом безнадежной затеей» . Неосуществимость «ограниченной ядерной войны», по мнению Моргентау, обусловливается тремя факторами: неизбежной неясностью исхода военной акции, неопределенностью намерений противника и, наконец, огромным и непоправимым риском ядерной войны, связанным с возможными ошибками в ходе интерпретации намерений противника.
Суть третьего парадокса, разъяснял Моргентау, состоит в том, что количественный и качественный рост ядерного оружия в отличие от количественного и качественного роста обычных вооружений имеет свои пределы. «Как только та или иная страна,— писал он,— получает в свое распоряжение систему доставки, способную перенести последствия первого удара и доставить ядерные боеголовки до всех возможных целей, она одновременно достигает разумного предела в области производства ядерных вооружений. После того как обе стороны достигли этого предела, сколько-нибудь разумное оптавдание для продолжения гонки ядерных вооружений отпадает . И тем не менее гонка ядерных вооружений продолжается, и причиной ее, справедливо замечал Моргентау, является тот факт, что привычные мысли и действия, подсказанные опытом, выработанным в период с начала возникновения истории и до конца второй мировой войны, переносятся в век, для которого они совершенно непригодны. Ни соображения стратегии контрсилы, ни перспективы технических усовершенствований, подчеркивал он, не могут оправдать продолжение этой гонки. И наконец,, характеризуя, четвертый парадокс, Моргентау отмечал, что «возникновение ядерного оружия радикально изменило традиционные отношения между союзниками» Традиционный союз, располагающий ядерным оружием, писал он, устарел в политическом отношении, поскольку этот союз или не может быть надежной защитой, или же предоставляет одному из его членов право вершить судьбу другого члена в жизненно важных вопросах. Союз, исходящий из необходимости сохранения статус-кво, не может рассчитывать на согласие основных неядерных держав. Союз, в котором ядерным оружием располагает более чем одно государство, не встретит сочувствия со стороны любого члена, вооруженного ядерным оружием. Распространение же ядерного оружия среди отдельных стран, до сих пор им не владеющих, ведет к всеобщей катастрофе. Таким образом, заключал Моргентау, парадокс остается неразрешенным, а методы мышления и деятельности, с помощью которых ядерные державы

хотели бы воздействовать на его преодоление, могут в лучшем случае лишь отсрочить обусловленные им разрушительные силы.
Общий вывод, к которому пришел Моргентау на основе анализа четырех указанных парадоксов, выглядит весьма убедительным: «Любая попытка, независимо от ее изобретательности и дальновидности, направленная на увязывание ядерной мощи с целями и методами государственной политики, сводится на нет необычайной разрушительной силой ядерного оружия» Не менее убедительным выглядит и общее пожелание, высказанное Моргентау с учетом сделанного вывода: вместо того чтобы приспосабливать ядерную мощь к целям и методам государственной политики, необходимо сами эти цели и методы приспособить к потенциальным возможностям ядерной мощи.