Бонитарная или преторская собственность
§ 236. Сведения из источников: двойная собственность; главный случай бонитарной собственности; защита; отличие от квиритской. Самым крупным событием 3-го периода в области собственности можно считать появление нового вида собственности рядом с квиритской. У римлян для этой новой собственности не было особого термина; они описывали ее словами "rem inbonishabere". В настоящее время принято называть ее бонитарной или преторской; первое - по примеру византийского юриста VI века Теофила*(786), второе - вследствие того, что этот новый вид собственности был создан преторским эдиктом. Прежде чем предлагать объяснение этому любопытному событию, познакомимся с важнейшими сведениями о нем, которые, впрочем, принадлежат к следующему периоду, именно сочинениям классических юристов.
Юрист II в. Гай в своем Учебнике (Institutiones) говорит: "у перегринов есть только одна собственность, потому что данное лицо либо есть собственник, либо не признается таковым. Это правило некогда действовало и у римского народа, ибо данное лицо было собственником по квиритскому праву или оно не признавалось таковым. Но с течением времени собственность раздвоилась, так что один мог быть квиритским собственником, а другой - иметь вещь в своем имуществе (in bonis habere)"*(787). Затем Гай для примера приводит наиболее частый случай раздвоения собственности: "если вещь mancipi я не манципирую тебе, не уступлю in jure, а только передам (tradidero), то хотя эта вещь и будет считаться в твоем имуществе, однако останется в моей квиритской собственности до тех пор, пока ты не приобретешь ее посредством давностного владения (usucapio). По завершении этого владения она становится твоей на полном праве (pleno jure), т.е. и в твоем имуществе и в твоей квиритской собственности, как будто она была тебе манципирована или уступлена in jure"*(788).
При этом, естественно, возникают вопросы: из чего видно, что inbonis habere была собственностью и чем эта собственность отличалась от квиритской?
Что in bonis было собственностью, доказывается следующим образом. Во-первых, это говорит нам Гай по поводу власти над рабом*(789): "так как у римских граждан собственность двойная (ибо раб находится или в чьем-нибудь имуществе, или в квиритской собственности, или принадлежит по тому и другому праву, то мы говорим, что раб находится во власти господина в том случае, если он находится в его имуществе (in bonis), хотя бы он не был одновременно в его квиритской собственности".
Во-вторых, процессуальная защита обладания вещью inbonis была почти та же самая, какой пользовалась и квиритская собственность, а именно для защиты служил и вещный иск, и exceptio*(790). Иск был почти тождественен с rei vindicatio. Он был изобретен претором Публицием (подробности неизвестны) и назывался по его имени actio in rem Publiciana*(791). Этот иск давал бонитарному собственнику возможность, если вещь попадала во владение кого-нибудь другого, потребовать ее себе обратно совершенно так же, как будто он был квиритский собственник. Единственное отличие этого преторского иска от цивильной rei vindicatio (formula petitoria, см. § 213) заключалось в том, что Публициев иск был actio ficticia (см. § 219), именно претор предписывал судье предположить, что истец уже закончил давностное владение, и затем исследовать, были ли соблюдены все остальные условия приобретения, т.е. была ли вещь куплена и передана. Если бы судья убедился, что эти условия соблюдены, то он должен был дополнить их фикцией, т.е. предположением оконченной usucapio, и произнести приговор в пользу истца*(792). Если бы вещь была передана приобретателю не в силу договора купли, а на каком-нибудь другом юридическом основании (justa causa), например, как дар, приданое, легат, то в формуле упоминалось именно это основание: купля-продажа была самым частым, но не единственным основанием (causa), по которому передача вещи давала приобретателю право защищаться Публициевым иском*(793).
Защита посредством эксцепции предоставлялась бонитарному собственнику в том случае, когда он сохранял владение вещью, но квиритский собственник предъявлял к нему вещный иск, т.е. rei vindicatio. Так как истец сохранял формально свое право (nudumjus Quiritium), то ответчик не мог ограничиться простым отрицанием (negatio); он должен был просить претора вставить в формулу эксцепцию. Если передача состоялась на основании купли-продажи (emptio venditio), то для его защиты существовала exceptio rei venditae et traditae, т.е. претор предписывал судье отказать квиритскому собственнику в удовлетворении иска, если ответчик докажет, что сам квиритский собственник продал и передал ему вещь. Если же основанием передачи послужило какое-нибудь другое обстоятельство, например, дарение, приданое и проч., то бонитарный собственник употреблял общую exceptio doli, т.е. претор предписывал судье обратить внимание, не было ли со стороны истца злоумышленности*(794).
С помощью этих процессуальных средств (т.е. Публициева иска и эксцепций) бонитарный собственник мог спокойно обладать вещью до тех пор, пока не истекал давностный срок. По истечении этого срока он становился квиритским собственником.
Наконец, третье доказательство того, что inbonis было собственностью, заключается в ответе на вышепоставленный вопрос: чем inbonis отличалось от dominium ex jure Quiritium? В существенных пунктах наши источники не обнаруживают никакого различия. Разница заметна только в следующих двух второстепенных отношениях: кто имеет раба только inbonis, но не в квиритской собственности, тот, отпуская его на волю, доставлял ему не римское гражданство, а только латинскую правоспособность*(795); и затем, бонитарный собственник не мог отказывать свои вещи в форме legatum per vindicationem, которая была доступна только для квиритского собственника*(796).
§ 237. Другие случаи бонитарной собственности. В предыдущем параграфе мы указали главный случай бонитарной собственности, именно тот, когда квиритский собственник отчуждал свою resmancipi посредством простой передачи. Но кроме него, были и еще некоторые случаи. Мы укажем только главнейшие: bonorum possessor; т.е. тот, кто получал владение наследством (bonorum possessio) на основании преторского эдикта (а не цивильного права)*(797), имел наследственные вещи in bonis, т.е. в бонитарной собственности. Только по истечении давностного срока, т.е. после usucapio hereditatis, он становился квиритским собственником их*(798). Для защиты своего права bonorum possessor имел, однако, не Публициев иск, а особый иск, также actio ficticia; именно в этом иске претор предписывал судье исходить из предположения, что владелец наследства (bonorum possessor) был heres, т.е. цивильным наследником*(799). Точно так же bonorum emptor имел in bonis имущество несостоятельного должника, купленное им в целом составе с публичного торга при т.н. venditio bonorum*(800). Bonorum emptor защищался также не Публициевым иском, а особыми исками. Один из них, называвшийся, по имени претора, actio Serviana, был фиктивным, именно заключал в формуле предположение, что покупатель был цивильным наследником (heres) несостоятельного должника, а другой, называвшийся actio Rutiliana, создан был претором Рутилием с помощью другого приема, употреблявшегося при actiones utiles: иск предъявлялся от имени прежнего собственника, т.е. в intentio истцом назывался несостоятельный должник, а в condemnatio вместо него уже ставилось имя оптового покупщика его имущества (bonoram emptoris)*(801). Далее, если кто-нибудь отказывался дать cautio damni infecti, то, как известно (см. § 229), претор вводил обладателя угрожаемого имущества или вещи во владение угрожаемым имуществом или вещью (missio in possessionem ex primo decreto) с целью предотвратить опасность*(802). Но если лицо, против которого принималась эта мера, стесняло действия противника и тем мешало устранению опасности, то претор вторым декретом (missio in possessionem ex secundo decreto) давал потерпевшему возможность владеть опасным имуществом в течение давностного срока с тем, чтобы таким образом приобрести его в квиритскую собственность. Наши источники не называют прямо такое владение термином "in bonis", но его нельзя подвести с большим правом ни под какое другое понятие, ибо в нем есть все существенные признаки, общие прочим видам бонитарной собственности: форма обладания была изобретена и, следовательно, защищена претором и вела к приобретению квиритской собственности путем давности.
Не следует признавать за бонитарную собственность и случай т.н. добросовестного владения, bonae fidei possessio. Этим термином обозначался тот случай, когда кто-нибудь приобретал установленными способами вещь (все равно, res mancipi или nec mancipi) от несобственника, ошибочно, но добросовестно принимая его за собственника. Добросовестный владелец, bonae fidei possessor, похож на бонитарного собственника в следующих отношениях. Во-первых, по истечении давностного срока он приобретает вещь в квиритскую собственность*(803). Во-вторых, пока давностный срок не истек, он мог защищаться тем же самым Публициевым иском (actio Publiciana), каким защищался и тот, кто приобретал res mancipi от самого собственника*(804). Но добросовестный владелец отличался от этого последнего тем, что его право было только относительное, а не абсолютное: если до истечения давностного срока он сталкивался с претензией квиритского собственника, то его право было бессильно, потому что против виндикации собственника он не мог выставить никакой эксцепции, а если он предъявлял к собственнику Публициев иск, тот мог противопоставить ему exceptio justi dominii, т.е. сослаться на свою квиритскую собственность. Точно так же добросовестный владелец был бессилен и против другого, тоже добросовестного владельца, ибо последний также мог противопоставить ему эксцепцию, в которой стал бы ссылаться на свое добросовестное владение; например, если несобственник продал и передал вещь сначала одному, а потом другому: первый мог обессилить Публициев иск второго, сославшись на то, что вещь была ему передана раньше. Но за исключением указанных лиц, добросовестный владелец имел против всех остальных лиц такие же права, как и бонитарный собственник*(805).
§ 238. История бонитарной собственности. Из вышеизложенного видно, что во времена классических юристов в римском праве было два вида собственности - квиритская и преторская. Спрашивается: чем вызвано было это раздвоение и когда оно возникло? Прямого ответа на эти вопросы мы не находим в наших источниках. Впрочем, предположение, которое мы сейчас представим, в высшей степени вероятно, по крайней мере, в главных своих чертах*(806).
Ответ на первый вопрос (чем было вызвано раздвоение?) можно вывести из рассмотрения вышеизложенных сведений. Из них можно видеть, что появление бонитарной, или преторской, собственности вызвано было переменами в имущественном обороте: появились такие случаи приобретения отдельных вещей и целых имуществ, которые по тогдашним понятиям о справедливости заслуживали юридической защиты, а между тем не находили ее в цивильном праве с его узкими правилами и тяжеловесными формами сделок.
Самый обыкновенный и самый частый случай бонитарной собственности был тот, который выше описан прежде всех: передача res mancipi квиритским собственником на основании купли-продажи (emptio venditio), а впоследствии и какой-нибудь иной justa causa. Вероятно, это был первый или один из первых случаев признания бонитарной собственности. Чем объяснить, что претор счел нужным защитить приобретателя в этом случае? По всей вероятности, тем, что часто стали встречаться случаи продажи вещей mancipi большими партиями. Особенно часты были подобные случаи относительно рабов, ибо рабы, начиная со второй половины республики, составляли весьма важный предмет и в домашней, и в хозяйственной жизни римлян и в то же время по численности своей превышали количество граждан. Понятно, что и продавец и покупатель стеснялись соблюдением всех требований цивильного права относительно переноса собственности, ибо им пришлось бы над каждым рабом проделывать весь обряд манципации. Поэтому они ограничивались простой передачей на основании договора купли-продажи. Если впоследствии продавец или постороннее лицо овладевали этими рабами или требовали их от покупателя, то весьма естественно, что общество видело в этом акте несправедливость, и претор, viva vox populi, выступал на защиту приобретателя. Вероятно, он начал с более слабого средства (сравн. § 207): в случае виндикации квиритского собственника, когда, следовательно, вещь еще находилась во владении покупателя, он вставлял в формулу exceptio rei venditae et traditae. Затем, когда преторы убедились, что народ одобряет эту меру, они пошли дальше, стали защищать права приобретателя даже тогда, когда он утрачивал владение вещью: претор Публиций дал приобретателю известный уже фиктивный иск, т.е. дал возможность не только обороняться, но и наступать. Если вещь оказывалась в руках у постороннего лица, то actio Publiciana была, безусловно, достаточна для возврата вещи; если же она попадала во владение квиритского собственника, то этот последний мог парализовать иск, противопоставляя ему exceptio jus tidominii, т.е. ссылаясь на то, что он имеет квиритскую собственность на вещь. Тогда преторы, не имея возможности отказать в такой эксцепции, стали вставлять в формулу, в пользу бонитарного собственника, replicatiorei venditae et traditae, против которой квиритский собственник не имел уже никакого средства*(807). С течением времени преторы стали защищать Публициевым иском приобретателей не только по купле-продаже, но и по другим юридическим основаниям (justae causae), и кроме exceptio rei venditae et traditae стали употреблять exceptio (и replicatio) doli mali, которая по своей общности могла защищать приобретения по всякому юридическому основанию, а не по одной только emptio venditio.
Другой, не менее часто встречавшийся случай была bonae fidei possessio. Вероятно, она, подобно предыдущему отношению, была одним из первых случаев, вызвавших преторов на защиту отношений, не подходящих под понятие квиритской собственности. Некоторые современные ученые думают даже, что Публициев иск был создан прежде всего именно для защиты добросовестного владельца, а затем уже применен и к приобретателю res mancipi у собственника. В какой степени достоверна эта догадка, судить трудно; но самый факт защиты добросовестного владения, кажется, можно объяснить с большой вероятностью теми переменами в римской жизни, которые наступили со второй половины республики; оборот вещей сделался чрезвычайно оживлен и распространился на весь тогда известный мир, вследствие чего стало гораздо труднее распознать, кто был действительным собственником приобретаемой вещи. Римляне должны были понимать, что несправедливо было бы оставлять беззащитным против посягательств посторонних лиц того, кто вполне добросовестно исполнил все условия приобретения, и что, с другой стороны, также несправедливо было бы лишать собственника его права в пользу того, кто имел несчастье ошибиться в правах отчуждателя. Эти или сходные с этими соображения должны были вызвать претора на признание и защиту относительного права добросовестного владельца.
Что касается других случаев бонитарной собственности, то появление их мы объясняем иначе. Каждый из них был вызван своим особенным мотивом, исследовать который здесь не место. Но у всех у них был тот общий признак, что созданное ими обладание не признавалось в цивильном праве, а защищалось только преторскими средствами. Когда понятие "in bonis habere" было создано для приобретателя rei mancipi, юристы, вероятно, заметили, что оно содержит в себе тот существенный признак, который встречается и в других случаях, и потому при систематической (сравн. § 186) обработке права стали эти случаи подводить под понятие in bonis habere. Таким образом, мы предполагаем, что эти случаи не содействовали самому созданию понятия бонитарной собственности (это понятие обязано своим происхождением Публициеву иску); они были подведены под это понятие для целей систематики, что, между прочим, подтверждается и тем, что у них были свои средства защиты, не actio Publiciana.
Итак, причину раздвоения римской собственности или, что то же, возникновения бонитарной собственности мы предполагаем в переменах, постигших имущественный оборот, и в неспособности цивильного права удовлетворить новым требованиям жизни. Если это предположение верно, то нетрудно ответить и на второй вопрос, поставленный в начале настоящего параграфа: когда возникла бонитарная собственность? Крупные перемены во всех сторонах римской жизни стали совершаться после первой Пунической войны (сравн. § 167, 189, 191), т.е. с начала VI века от основания Рима. Для точного определения времени надо принять во внимание, что создание Публициева иска могло произойти только при господстве формулярного процесса, а введение этого последнего законом Эбуция, как выше было сказано (§ 198), мы относим к половине VI в., следовательно, бонитарная собственность начала развиваться не ранее этого времени. Точнее время ее возникновения можно было бы определить в том случае, если бы нам было известно, когда жил претор Публиций, которому Институции Юстиниана приписывают создание фиктивного иска; но из трех преторов с этим именем два действовали до 520 года, следовательно, до издания Эбуциева закона, а о третьем, Кв. Публиций, упоминаемом у Цицерона (pro Cluentio. 45) и занимавшем эту должность в 685 г., нигде не говорится, что именно он был творцом иска, хотя это вполне возможно.
Для историка права бонитарная собственность представляет интерес с двух точек зрения: во-первых, с материальной, потому что она в течение многих веков (до Юстиниана) служила средством защиты бесчисленных имущественных приобретений; во-вторых, с точки зрения юридической техники: вместо того, чтобы просто установить правило, по которому traditio rei mancipi влекла за собой квиритскую собственность (как это давно уже было относительно res nec mancipi), римляне прибегают для достижения вышеуказанной материальной цели к особому техническому приему: рядом с квиритской они создают новый вид собственности. Объясняется эта техническая особенность отчасти, конечно, особенностью самого источника права, т.е. преторского эдикта, который, как известно, не был равносилен со старыми цивильными органами образования права (см. § 178). Но одной этой причины недостаточно, ибо что же мешало цивильным органам произвести реформу более простым путем? Здесь приходится принять в расчет еще и психическую сторону: римляне в течение многих веков так привыкли соединять понятие о res mancipi с манципациеи, что применение простой передачи к этому виду вещей для установления квиритской собственности было для них психической невозможностью. Поэтому ни юристы путем обычая, ни законодательство не могли произвести требуемой реформы. Она могла быть произведена только косвенным путем, для которого преторский эдикт был наиболее приспособленным органом.