Физическое действие — основа словесного действия 7 страница

Итак, кавалер ходит по комнате с книгой в руках, Но в чем же заключается его действие? Может быть, он ждет появления Мирандолины и свое действие маски­рует чтением книги, которая менее всего его сейчас интересует. Но ожидание — большое, сложное действие, которое состоит из ряда мелких физических действий:

кавалер может прислушиваться к шагам в кори­доре, поглядывать на дверь, обдумывать предстоящую встречу, рисовать в своем воображении самые соблазни­тельные сцены, торопить время (ему не сидится на ме­сте), отвлекать себя посторонними делами.

Занятый своими мыслями, он не обращает внимания на слугу, который принес суп и поставил его на стол со словами:

— Ваша милость, если вам угодно, кушать подано.

На этом этапе работы от актеров еще не требуется точного знания текста. Мысли автора могут передавать­ся и своими словами. Но при описании сцены нам удоб­нее, забегая несколько вперед, опираться на текст само­го Гольдони.

Этой репликой слуга переводит внимание кавалера на себя, приглашает его к столу. Из дальнейшего диало­га выясняется, что слуга не просто сообщает, что суп на столе, но, в отличие от прошлых обедов, подававшихся после других жильцов, сегодняшний обед подан рань­ше времени, и слуга, докладывая об этом, ждет одоб­рения хозяина. Как он будет это делать — зависит от его взаимоотношений с кавалером, которые необходи­мо точно определить, дополняя роль собственным вы­мыслом.

Из текста пьесы видно, что кавалер не церемонится со слугой и при малейшей оплошности ругает его по­следними словами. По-видимому, слуга кавалера, в про­шлом простой деревенский парень, находится при нем на положении денщика, лакея, конюха, а при случае— повара, прачки, судомойки, причем с хозяином он изыс­канно вежлив и осторожен, вероятно, опасаясь тумаков, которыми тот его награждает.

После приглашения к столу следует вопрос кава­лера:

— Сегодня как будто обед подали раньше, чем обычно?

— В нашу комнату раньше всех,— хвастаетсяслуга,одержавший победу над конкурентами, слугами других господ.— Синьор граф Альбафьорита кричал, чтобы ему подавали первому, а хозяйка велела нести прежде всех вашей милости.

Значит, кавалеру оказано предпочтение, и следую­щую реплику:

— Я очень признателен ей за внимание,— он произносит с расчетом на то, что его благодарность будет передана Мирандолине. Слуга понимает, что ба­рин наконец оценил достоинства хозяйки, и старается ут­вердить его в этом мнении:

— Прекрасная она женщина, ваша милость. Сколько я встречал всякого народа — не видал хозяйки лучше!

Уловив особую, восторженную интонацию в реплике слуги, кавалер отрывается от супа и впрямую ставит вопрос: — Она тебе нравится? Да? — и слуга после не­которой заминки вынужден признаться, что неравноду­шен к ней, но делает это так, чтобы не обидеть хозяина:

— Если бы я не боялся сделать неприятность вашей милости, я бы пошел к Мирандолине в лакеи.

Кавалер убеждается, что у Мирандолины появился новый поклонник. И как может этот неотесанный бол­ван разбираться в достоинствах женщины!

— Дурак! Очень ты ей нужен!— охлаждает кавалер пыл слуги, который, впрочем, не хочет сдаваться:

— Такой женщине, как она, я готов служить как собачка.

— Черт возьми! Околдовала всех,— соображает ка­валер, начиная понимать серьезность грозящей ему опасности.— Будет смешно, если и я поддамся ее чарам. Как бы не так!— И он принимает решение: — Завтра же еду в Ливорно,— приканчивая при этих словах та­релку супа.

Что же произошло в первом эпизоде кроме того, что слуга подал, а кавалер съел первое блюдо? Что ново­го он вносит в линию жизни действующих лиц и их взаимоотношения? Чтобы ответить на эти вопросы, вспомним, с чего эпизод начался и чем завершился.

Началось с того, что кавалер ожидал новой, прият­ной для него встречи с Мирандолиной, а кончилось тем, что он решил порвать с ней всякие отношения и уехать “от греха подальше”. То ли в нем заговорил инстинкт самосохранения (“не желаю попасть на удочку, как по­пались другие”), то ли потеря всякого интереса к жен­щине, которая кокетничает без разбору не только с постояльцами гостиницы, но даже с их лакеями. Это дело индивидуальной трактовки образа кавалера. Но при всех возможных вариантах несомненно и обязательно для актера то, что под влиянием разговора со слугой он внезапно меняет свое решение и как бы возвращается вспять к исходному положению, с ко­торого началась его роль (презрение ко всем женщи­нам). Это обостряет логику его борьбы с Мирандолиной, повышает интерес к новому ее появлению.

Вот содержание первого эпизода и то его решение, которое наметилось в результате работы со студентами. Весь дальнейший разбор сцены дается не в качестве об­разца для подражания, а чтобы на конкретном примере проиллюстрировать процесс определения эпизодов и на­хождения логики действия. Разумеется, это не единст­венно возможное решение.

Мы выяснили, что большое сценическое событие со­стоит из ряда мелких событий или эпизодов, каждый из которых представляет собой определенный этап борь­бы, имеющий свою логику развития, завязку, кульмина­цию и завершение.

В разбираемой сцене первым звеном в цепи разви­вающихся событий будет решение кавалера ехать в Ливорно (подействовало признание слуги) вопреки пер­воначальному намерению поволочиться за Мирандолиной. Это своего рода пролог к главному событию, ко­торое начинается с появления Мирандолины.

Актеры обычно мало дорожат моментом появления на сцене нового действующего лица и установления с ним тех или иных взаимоотношений. Между тем взаим­ная ориентировка, прощупывание друг друга не только сценически интересны, но и необходимы для организа­ции органического процесса взаимодействия партнеров.

Приотворив дверь, Мирандолина просит разрешения войти, надеясь, что кавалер обрадуется ее приходу. Ведь сказал же он при последнем свидании, что будет рад ее видеть. Она рассчитывает произвести эффект приготов­ленным по особому рецепту рагу. Но этот новый знак внимания хозяйки еще больше настораживает кавале­ра. Кроме того, он принял твердое решение не давать Мирандолине никаких поблажек и держать ее от себя на почтительном расстоянии.

— Кто там?— спрашивает он, делая вид, что не узнает хозяйку по голосу. Потом, взглянув на нее, зна­ком подзывает слугу.

— Что прикажете?— спрашивает слуга, делая дви­жение к кавалеру.

— Прими у нее из рук тарелку.

Слуга не понимает нового проявления небрежности своего хозяина к очаровательной трактирщице, которую тот только что хвалил, но приближается к ней, чтобы выполнить приказ.

Мирандолина не ожидала такой встречи. Оскорби­тельное высокомерие кавалера заставляет ее снова на­сторожиться. Проще всего повернуться и с достоинством уйти. Но при этом пришлось бы отказаться от своего плана мести. Нет, любыми средствами надо задержать­ся в комнате кавалера и заставить его сменить гнев на милость. Поэтому после секундного колебания она от­страняет слугу:

— Простите, мне хочется иметь честь поставитьеена стол собственными руками.

— Чтобы смягчить кавалера, она готова на лесть, по­добострастие, что угодно, лишь бы не отступиться от задуманного плана. На последних словах она делает движение к столу, но кавалер останавливает ее, несколь­ко смягчая тон:

— Но ведь это не ваше дело.

Хозяйка почтительно задерживается на полпути,но,уловив перемену в интонации партнера, мягко возража­ет ему:

— Ах, синьор! А кто я такая? Знатная дама, что ли? Не больше, чем служанка тех, кто живет у меня в гос­тинице.

— Какая скромность! — замечает про себя кавалер, все еще сопротивляясь, но, по существу, уже уступая.

Это дает право Мирандолине поставить блюдо на стол (хотя по ремарке автора она делает это несколько раньше). Чтобы до конца оправдать свое поведение, она, пододвигая блюдо, вилку, хлеб, говорит ему:

— По правде говоря, я охотно бы подавала сама всем. Но...— тут возникает иронический жест по пово­ду тех других постояльцев, которые не умеют себя дер­жать в надлежащих рамках,— не знаю, понимаете ли вы меня? А к вам я прихожу без колебания, свободно, смело.

Хозяйка снова пытается наладить непринужденную атмосферу. Она тонко льстит кавалеру и в то же время задевает его самолюбие, намекая, что он как мужчина ей не опасен.

— Благодарю вас,— отвечает он и, не желая поощ­рять ее на дальнейшую фамильярность, переводит вни­мание на принесенное кушанье.

Здесь можно остановиться, так как первый этап борьбы партнеров пришел к относительному заверше­нию. Кавалер пытался отделаться от присутствия Мирандолины, но та сумела преодолеть сопротивление.

Нетрудно рассудочным путем определить в этом эпизоде действия каждого из исполнителей: оградить се­бя от влияния Мирандолины (для него) и добиться рас­положения кавалера (для нее). Но чтобы не только по­нять, но и ощутить логику физического действия всем своим существом, целесообразнее после предваритель­ного разбора сцены проверить ее на практике, в живом взаимодействии партнеров. Исполнительница Мирандо­лины должна испытать на себе, что значит преодолеть пространство от двери до стола, перебарывая сопротив­ление кавалера. Для этого важно, не раздражая парт­нера, убедить его, что у нее нет других намерений, как только услужить ему. Исполнитель же роли кавалера должен почувствовать, что значит не подпускать к себе партнершу и в прямом и в переносном смысле слова, ничем, впрочем, не выдавая своего беспокойства по этому поводу и внимательно следя за ее поведением.

Преодоление сценического пространства при сопро­тивлении партнера и раскрывает смысл происходящего. Это та логика физических действий, которая фиксирует и раскрывает психологию действующих лиц. Осущест­вляется она не только телодвижениями, но и словами, и слухом, и зрением.

Теперь посмотрим, что же произошло в этом эпизо­де с точки зрения развития сквозного действия? Упот­ребляя военную терминологию, можно сказать, что, пре­одолевая оборону. Мирандолина завоевала плац­дарм для дальнейшего наступления. Важно только добиться от исполнителей, чтобы их борьба была не за­ученной, не показной, а внутренне оправданной, хотя ее ступени и должны быть заранее точно определены. Для этого нужны многочисленные пробы, искания, совершен­ствование органического процесса.

Далее с переменным успехом происходит “дуэль” партнеров, в которой можно обнаружить моменты от­ступлений и наступлений, нанесения ударов и отраже­ния их. Как и во всякой дуэли, партнеры должны преж­де всего внимательно следить друг за другом, учитывая малейшие изменения в поведении противника.

— Что это за кушанье?— спрашивает кавалер, под­нимая крышку судка и передавая ее слуге.

Слуга, стоящий наготове и ожидающий окончания обеда, после чего его накормят самого, сочувствует хо­зяйке и осуждает хозяина за слишком суровое с ней обращение. Время от времени он переглядывается с Мирандолиной, подбадривая ее. Хозяйка на ходу успе­вает пококетничать и со слугой (лишний поклонник ей не в тягость).

— Рагу, которое я сама приготовила,— отвечает хо­зяйка, найдя себе наподобие метрдотеля место у стола, с которого можно наблюдать за клиентом, не раздражая его своим присутствием.

Аппетитный запах делает кавалера добрее, и, что­бы поощрить хозяйку, он снисходит даже до компли­мента:

— Раз приготовили вы сами, наверно, будет хорошо. Ага, кавалер делает ей новую уступку,— сообража­ет Мирандолина и тотчас переходит в наступление, по­сылая ему ответный комплимент.

— Вы слишком добры, синьор. Я не умею толком приготовить ничего. А очень хотелось бы угодить тако­му кавалеру, как вы.

Чтобы усилить наступление, она на этих словах по­вязывает кавалеру белоснежную салфетку, касаясь его шеи и ушей. Кавалер слегка ежится от ее “случайного” прикосновения. Нет, он, кажется, слишком далеко за­шел, когда начал расточать трактирщице любезности. Надо положить этому конец. И кавалер снова решает про себя:

— Завтра же еду в Ливорно.

Хозяйка же как ни в чем не бывало опять заняла свой пост за стулом кавалера.

Итак, он на одно лишь мгновение заколебался в своем намерении не переступать границы официальных отношений, но, почувствовав грозящую опасность, опять вернулся к прежнему решению — не задерживатьсяи,пока не поздно, спасаться бегством.

Следующий эпизод начинается с новой попытки ка­валера отделаться от присутствия Мирандолины.

— Если у вас есть дела,— говорит он,— не теряйте времени со мною. (Иными словами— я вас не задержи­ваю больше, можете идти.)

Мирандолина осторожно, чтобы не выдать себя, па­рирует его контрнаступление.

— Ничего, синьор. В доме достаточно поварови слуг

При этом она словно благодарит его за заботу о се­бе. Но как оправдать свое дальнейшее пребывание здесь? Ага, выход найден: — Мне было бы приятно слы­шать, что блюдо пришлось вам по вкусу.

И это очень правдоподобное оправдание, потому что Мирандолина действительно отличная хозяйка и пова­риха и вправе отстаивать честь фирмы. Ну что ж, про­тив этого кавалеру трудно возразить.

— Охотно скажу вам сейчас же. (Чтобы; дольше вас не задерживать.)

И кавалер, знающий толк в еде, начинает пробовать изумительное кушанье, приготовленное специально для него. Он осторожно вынимает из миски и обгладыва­ет косточки рагу, после чего обсасывает пальцы, и все это со вкусом, оценив качество необыкновенного блю­да. Актеру здесь нельзя торопиться, чтобы подготовить себя к совершенно непосредственному восклицанию:

— Прекрасно! Замечательно! Язык можно прогло­тить. Из чего это приготовлено?

Это оценка и вопрос гурмана-знатока. Выходит, что Мирандолина и в самом деле необыкновенная искусни­ца. Подогретая похвалой, Мирандолина начинает кокет­ливо хвастаться и говорить совершенно противополож­ное тому, что она только что говорила:

— У меня есть свои маленькие секреты... Эти руки умеют делать много хороших вещей.

И кавалер впервые замечает, что у нее красивые ру­ки, а Мирандолина, заметив, куда обращено внимание кавалера, не торопится их прятать, а, наоборот, дает возможность рассмотреть. Вот-вот он схватит эти про­тянутые к нему руки и привлечет ее к себе. И он слегка взволнован этой возможностью, но... кажется, она опять заходит слишком далеко. Глаза ее улыбаются и как будто смеются над ним.

Чтобы слегка охладить свое волнение, кавалер при­казывает слуге:

— Подай вина!

Когда приказание отдается повелительным тоном, его надо тотчас же выполнять. Слуга хватает стоящую на буфете бутылку и направляется к столу. Но Миран­долина перехватывает его движение.

— Это блюдо, синьор, требует хорошего вина. Опять она мною командует, соображает кавалер,— ну да ладно, пусть не думает, что я пью всякую дрянь, есть у меня и заграничные вина.

— Подай бургундского!

— Вот это так!— Она сама берет с полки замечен­ную ранее бутылку и уже без церемоний подходит к кавалеру.

— Бургундское — отличное вино. По-моему, из сто­ловых вин оно лучше всякого другого.

Итак, кавалер хотел снова прогнать от себя опас­ную обольстительницу, отделаться от нее, но ему это не только не удалось, а, наоборот, с помощью своего кулинарного искусства, тонкого знания вин и непринуж­денного кокетства Мирандолина полностью перехвати­ла инициативу разговора и стала хозяйничать за столом. Уж не собирается ли она командовать им так же, как другими своими поклонниками? Пора, пока не поздно, поставить ее на место, дать ей понять, что он видит ее насквозь. И вот кавалер решается ее проучить.

Казалось бы, первая его реплика похожа на комп­лимент, но это всего лишь маскировка, уже со второй реплики начнется беспощадное разоблачение.

— У вас отличный вкус во всем,— замечает кава­лер.

— Да, правда. Я ошибаюсь не часто,— отвечает она, не замечая иронии и намекая на то, что кавалер тоже пришелся ей по вкусу, в чем она готова признать­ся. Но тут следует решительный контрудар:

— Однако на этот раз вы ошиблись.

— В чем, синьор?— Мирандолина застигнута врас­плох и еще не очень понимает ход мыслей и намерений кавалера.

— Считая меня особенно достойным вашего распо­ложения. (Иными словами: напрасно стараетесь, ничего у вас со мной не получится.)

Чем больше теряется Мирандолина, не зная, как себя вести, тем больше уверенности у кавалера. Неуже­ли у него хватило ума,— соображает Мирандолина,— чтобы разгадать ее тайный замысел? Вот-вот все ее уси­лия пропадут даром и сорвется план ее мести. Надо выиграть время. И она глубоко вздыхает, изображая крайнее огорчение и досаду:

— Ах, синьор кавалер!

Кавалер чувствует, что озадачил ее и задел за жи­вое. Ободренный успехом, он еще активнее продолжает наступление:

— Что это значит? Что за вздохи такие? (Коли уж вы просчитались, то нечего разыгрывать обиду, как бы говорит он.)

— Я скажу вам,— отвечает Мирандолина так, точно ее глубоко задело замечание кавалера.— Я вниматель­на ко всем, и меня огорчает, когда подумаю, что все сплошь неблагодарные люди.

Мирандолина пытается отвести удар, но он не жела­ет уступать, делая вид, что не понимает ее. Чтобы за­деть Мирандолину больнее, он звенит своим кошельком и говорит:

— Я не буду неблагодарен. (Иными словами — я щедро с вами расплачусь за хорошее обслуживание,нобольшего от меня не ждите.)

— Вы ничем особенным мне и не обязаны,— врет Мирандолина, стараясь задобрить кавалера.— По отно­шению к вам я делаю то, что должна.

— Вовсе нет. Я отлично знаю...— возражает кава­лер.— Не такой уж я неотесанный, как вы думаете.— И, бросая кошелек на стол, добавляет: — На меня вам жаловаться не придется.

Мирандолина старается показать, как она глубоко обижена:

— Да нет же, синьор... Я и не думала...

Кавалер уверен, что ему удалось проучить ее, заста­вить раскаиваться в своем кокетстве, взять над ней верх.

Момент яростной контратаки кавалера и его торже­ство над Мирандолиной можно выделить в самостоя­тельный эпизод. При разборе сцены такое дробление пьесы на мелкие составные части помогает более де­тальному ее изучению.

Впрочем, установить точную грань между двумя смежными эпизодами бывает трудно. Так и в данном случае — последняя реплика Мирандолины не только за­вершает собой предыдущую сцену, но и начинает новую. Ее мнимая беспомощность смягчает кавалера. В конце концов, можно ли осуждать женщину за то, что она обратила на тебя особое внимание? И чтобы избежать дальнейших тягостных объяснений и разрядить обста­новку, кавалер предлагает тост.

— За ваше здоровье!— восклицает он, поднимая бокал и отпивая глоток вина.

Мирандолина мгновенно пользуется наступившим перемирием. Она слишком “глубоко оскорблена”, что­бы сразу принять его примирительный тост. Отвернувшись от кавалера, она из вежливости слегка приседает и подчеркнуто любезно говорит ему:

— Покорнейше вас благодарю. Вы делаете мне слишком много чести.

— Превосходное вино,— замечает кавалер,стараясьеще более разрядить обстановку.

— Бургундское — моя страсть,— отвечает Мирандолина, вызывая кавалера на новые уступки.

Несколько последующих реплик кавалера направле­ны на то, чтобы окончательно рассеять тучи, перебороть упрямство хозяйки и заставить ее выпить вместе с ним рюмочку вина. По существу, он задабривает ее, просит прощенья и наконец снисходит до согласия. По ходу последующего диалога кавалер приближается к ней с бутылкой в руках, старается привлечь ее внимание.

— Не угодно ли?— спрашивает он, указывая на бу­тылку.

— Ах, нет, благодарю вас.

— Вы уже обедали?

— Обедала.

— Выпейте стаканчик.

— Я не заслуживаю такой любезности.

— Я предлагаю от всего сердца.

— Не знаю, что сказать...— произносит она после некоторого колебания, проверяя искренность его слов, и наконец идет на примирение: — Ну хорошо, я выпью. Вы очень любезны.

В этом маленьком диалоге,так же как и во всех предыдущих и последующих, важно, чтобы актеры уме­ли перевести авторский текст на логику своего физи­ческого поведения на сцене; ведь слова возникают из потребности воздействовать на партнера. Поэтому, разо­брав текст, полезно временно оторваться от него и пере­нести все внимание на физические действия. Этот при­ем заставит партнеров более пристально следить друг за другом и находить новые тонкости поведения. В данном случае как заставить обиженную хозяйку быть снова любезной, принудить ее взглянуть на себя, чем вызвать ее улыбку, как приманить ее к себе поближе и т. п. Ког­да все физические приспособления будут исчерпаны, можно добавить к ним одну лишь интонацию. Ведь мож­но одними только междометиями привлечь к себе вни­мание, приласкать партнера, постараться смягчить его, Предложить ему что-либо и т. п. Точно так же можно одной лишь интонацией выразить обиду, протест, отклонить просьбу о примирении и наконец дать согласие на то, что предлагает партнер. И лишь после того как тече­ние действия станет физически ощутимым, перейти к сло­весному действию, о чем будет рассказано в следующей главе.

В разбираемом нами эпизоде на первый взгляд про­исходит примирение кавалера с обиженной им Мирандолиной. Но так может думать кавалер. По существу же, Мирандолина, овладевшая собой после минутной расте­рянности, разыгрывая обиду, заставляет кавалера ухаживать за собой, подчиняет его своей воле и с этого момента уже не упускает более инициативу из рук. Она идет на примирение, чтобы восстановить пошатнувшую­ся власть над ним и подготовиться к новому наступле­нию. Под видом шаловливой, дружеской шутки она де­лает новый смелый шаг к сближению с ним.

— Подай еще стакан,— приказывает кавалер слуге.

— Нет-нет,— возражает Мирандолина,— если позво­лите, я выпью из этого (берет стакан кавалера).

— Что вы! Я же пил из него! — протестует, удер­живая стакан, кавалер. А Мирандолина со смехом (по авторской ремарке) вырывает стакан из его рук.

— Ничего, ничего, выпью ваши остаточки

— Ах, негодница!— шутливо возмущается кавалер, подливая вино в стакан, и снова уступает ей, сдавая позиции.

После этого Мирандолине остается преодолеть еще одно препятствие — заставить кавалера почувствовать, что перед ним не простая служанка, которую можно сделать предметом развлечения и угощать остатками с барского стола, а женщина, требующая к себе внима­ния и уважения. В следующем эпизоде она вынуждает кавалера посадить ее за стол, как равную себе. Как же она этого добивается? После смелого демарша, который она только что провела, завладев стаканом кавалера, Мирандолина вдруг становится церемонной.

— Уже давно, как я поела. Боюсь, не стало бы мне худо от вина.

— Пустяки,— успокаиваетее кавалер, не подозре­вая, к чему клонится дело.

— Вы не будете добры дать мне маленький кусочек хлеба? (Иными словами: если уж хочешь меня угощать, то угощай как следует.)

— С удовольствием. Пожалуйста.— И кавалер дает ей хлеб.

Мирандолина делает вид, что ей очень неудобно сто­ять со стаканом в одной руке и хлебом в другой. Вот-вот вино прольется на ее белоснежный передник! Все это делается для того, чтобы вынудить кавалера на еще большее внимание к себе.

— Вам неудобно? Не хотите ли присесть?

— Ах, что вы! Я не достойна такой чести. (То есть сознаю свое неравенство с вами и не хочу вас ставить в затруднительное положение. Могут подумать, что вы за мной ухаживаете, а ведь это вовсе не так!)

— Глупости!— протестует кавалер,— Ведь мы од­ни.— И бросает слуге: — Подай кресло.

Слуга, который то появляется, то исчезает из ком­наты, с большим интересом следит, как развиваются отношения его хозяина с трактирщицей. Но такого успеха Мирандолины у своего хозяина он никак не ожидал.

— Должно быть, это перед смертью,— соображает он, перетаскивая стул.— Никогда не было с ним ничего подобного.

Чтобы набить себе цену и поощрить кавалера на дальнейшие ухаживания, Мирандолина вскользь заме­чает:

— Не дай бог, узнают синьор граф или синьор мар­киз... Беда мне тогда.

— Почему это?— недоумевает кавалер.

— Сколько раз они предлагали выпить что-нибудь или съесть, и я ни разу не согласилась.

— Ну, это понятно,— соображает кавалер, — они пытались ухаживать за вами, а я нет.

— Садитесь, пожалуйста.— Он подставляет ей стул.

— Очень благодарна.— Она садится на краешек стула и начинает макать хлеб в вино.

Кавалер хотел утвердить свое господство над Мирандолиной, отделаться от ее опасного влияния, а в результате сам же посадил ее за свой холостяцкий стол. Но это действительно может испортить его репутацию непримиримого женоненавистника. Поэтому незаметно для Мирандолины он задерживает слугу, принесшего стул, и внушает ему:

— Послушай-ка! Не сметь говорить никому, что хо­зяйка сидела у меня за столом!

— Не извольте беспокоиться,— успокаивает его слу­га. (Разве он дурак!) И, отходя от кавалера, про себя добавляет: — Вот так новости! Поразительно!

После этого Мирандолина приступает к непосредст­венному осуществлению плана своей мести, и отсюда начинается уже новый этап в развитии действия. Все, что ему предшествует, только прелюдия перед нанесе­нием решающего удара. Кавалер уже готов воспользо­ваться благосклонностью привлекательной хозяйки, что­бы поразвлечься с нею. Мирандолина же, продолжая тонко кокетничать с ним, вызывает кавалера на призна­ние в любви, становясь полной хозяйкой положения.

Нетрудно убедиться, что довольно сложный психоло­гический процесс борьбы Мирандолины с кавалером может быть сведен к ряду простейших физических дей­ствий: завладеть его стаканом, заставить подлить в него вина и предложить закуску, принудить кавалера подать ей стул, пригласить к столу и т. п.

А по линии кавалера: после некоторого сопротивле­ния и колебания уступить ей свой стакан и подставить стул, задержать слугу и пригрозить ему, приготовить­ся к активному наступлению на Мирандолину и т. п. Такая цепочка простых физических линий постепенно сольется в одну непрерывную линию, и актеры будут все больше укрепляться в реальном ощущении происхо­дящего.

Логика физических действий, выполняемых актера­ми, будет естественно тянуть за собой и внутренний, эмоциональный смысл происходящей борьбы. Ведь каж­дое из действий возникло от живых помыслов и стрем­лений исполнителей, оно было найдено в процессе их живого взаимодействия, порождено не только автор­скими ремарками, но и эмоциональной памятью самих актеров. И если однажды найденные таким путем фи­зические действия будут всякий раз выполняться не механически, а по существу, с внутренним оправданием и точным учетом поведения партнера, то они рефлекторно вызовут к жизни и весь породивший их психический комплекс, то есть соответствующие мысли, чувства и волевые позывы.

Повторные переживания актера в роли могут быть и слабее и сильнее первоначальных — это, как говорил Щепкин, зависит от его внутреннего расположения и не поддается никакой точной регламентации. Но прочно зафиксированная, накатанная логика физических дей­ствий гарантирует, что во всех случаях актер будет иг­рать верно. Если при этом не всегда явится истина страстей, то будет создано по крайней мере правдоподобие чувствований (по пушкинской тер­минологии).

К этому подводят актера техника и метод органиче­ского творчества.

[1] Т опорков В. О технике актера. М., “Искусство”. 1954, с. 28—31.33.

[2] Горчаков Н. Режиссерские уроки К. С. Станиславского. М., “Искусство”. 1950, с. 201—202.

Работа над словом

Наступает момент, когда все внимание следует перенести на словесное взаимодействие. Оттолкнувшись от авторского текста и пройдя через ряд этапов работы над ролью, актер снова возвращается к слову, которое становится ему все более необходимым.

Процесс постепенного освоения текста роли, превращения авторских слов в свои собственные происходит на всем протяжении работы. Ведь с самого начала мы извлекаем из пьесы факты, события, обстоятельства, действия и, стало быть, отрабатывая логику поведения актера в роли, мы тем самым подготавливаем и почву для произнесения заданных слов.

В какой же момент актер должен перейти от импровизированного к фиксированному тексту? Станиславский отвечал так: когда слова автора станут ему необходимы для действия и когда он сможет произносить их, не кривя душой, от первого лица, а не от лица воображаемой роли. На этот счет нельзя выработать точного графика; одно дело, когда это стихотворный текст классической пьесы, другое — если это хорошо знакомые, близкие слова в современной пьесе. Лишь бы чувство правды не позволяло актеру болтать слова роли механически, пока они еще не стали своими.

Как на пример такого развитого чувства правды в актере Немирович-Данченко ссылался на опыт работы М. П. Лилиной. На репетиции инсценировки “Дядюшкин сон” Достоевского она, произнеся с блеском монолог Карпухиной, повернулась и ушла со сцены, не сказав заключительной реплики: “Прощайте, Мария Александровна...” На вопрос, почему она это сделала, Лилина ответила, что еще не овладела этой репликой, а лгать не хочет.