Утра Второй сигнал, подъем всего Корпуса.

В течение сорока минут кадет должен был умыться, почистить зубы, одеться и аккуратно застелить кровать таким образом, чтобы три четверти нижней простыни оставались открыты для проветривания. Верхняя простыня и одеяло складывались в ногах так же аккуратно и должны были быть натянуты так, как и нижняя простыня. Казалось бы, что сорок минут - довольно большой срок для всего этого, но следует принять во внимание, что в роте была только одна умывалка, а кадет более ста. Нужно было уметь "вскочить" в очередь, не теряя времени для исполнения прочих обязанностей.

Построение на гимнастику по классам

Десять минут вольных движений. Перед построением на гимнастику дядьки обходили спальни и проверяли насколько аккуратно постелены кровати. Если им вид кровати не нравился, они умели одной рукой превратить кровать в берлогу, схватив нижнюю простыню и двумя-тремя движениями руки свернуть все кадетские старания в кучу. "Постели как следует!" или "Постели, завтра встань по первому!" А провинившемуся казалось, что "только одна маленькая складочка оставалась на простыне..."

Утренняя молитва и чай

Утренние занятия 45 минут.

Последние приготовления к предстоящим урокам.

Первые четыре урока, по 40 мин. каждый.

Три переменки по 10 минут между уроками. Кадеты всегда оставались в своих классах, менялись преподаватели.

Подготовка к обеду.

Застилка кроватей, мытье рук перед обедом и осмотр отделенными офицерами-воспитателями.

11:50 Обед. Строем по-ротно в столовые и обратно.

Пятый и шестой уроки.

Свободное от уроков время.

При хорошей погоде малышей чаще всего водили на прогулку строем, с песнями, по прилегающему к Корпусу огромному полю, и вели "на холмы. Тут же дядьками производились и строевые занятия. Чем старательнее ребята превращали себя в "строевиков", тем скорее раздавалась команда "разойтись!", предоставляя свободное время. Когда старшие классы второй роты ходили на прогулку, младшие классы выводили в корпусной двор, прилегающий к двору артиллерийского полка, где кадеты разгуливали на ходулях, играли в "чижа", "яйца", "слона", чехарду и т.д. Тут же находилась и волейбольная площадка. В очень плохую погоду открывались классы а кадеты оставались в ротном помещении. Играли в пинг-понг, настольный крокет и т.д.

Кадеты роты Его Высочества круглый год были вольны в этот период выходить на плац перед зданием Корпуса и заниматься своим делом: играть в волейбол, читать или зубрить уроки в классах, пользоваться читальней ("читалкой") и пр. Но до этих привилегий надо было прожить несколько лет в Корпусе.

Часа дня. Послеобеденный чай

Подавался дневной чай с куском белого хлеба, после которого до вечерних занятий у большинства кадет действительно было свободное время. Исключение представляли певчие, ходившие на спевку, музыканты, которым следовало идти на сыгровку оркестра, гимнасты, состоявшие в гимнастическом кружке, участники драматического кружка и т.д. и т.п. В коридорах старшие играли в пинг-понг, на настоящих игорных столах, а младшие зачастую ставили продол­говатый обыкновенный стол, в половину ширины игорного. Вместо сетки укладывали "домиками" три учебника по середине стола, вместо ракеток пользовались атласами Тарнау (тонкие учебники) и играли по собственным правилам.

Вечерние занятия в классах.

Два урока для приготовления заданного к завтрашнему дню. На вечерних занятиях почти всегда присутствовал отделённый офицер-воспитатель.

Вечера Ужин

Вечера Сигнал

Построение в каждой роте на перекличку. Чтение приказов по корпусу или по роте, если таковые были в этот день, и общая молитва. После молитвы возвращение в классы, а для малышей-первоклассников начало укладки на ночь. В виду того, что во второй и третье ротах имелось только по одной умывалке, укладка происходила по классам, начиная с младшего класса, начиная с 8.30 вечера.

Рота Его Высочества ложилась спать между 9:30 и 10:00 часами вечера. До укладки, свободным временем в роте Его Высочества кадеты пользовались по своему усмотрению. Приготовляли уроки, читали или писали письма.

Такое расписание оставалось в силе круглый год в будние дни. По воскресеньям и праздникам разница состояла в том, что вставали на час позже, в 7 час. утра. После утренних занятий, в 10 час. утра шли в церковь на Литургию, а после обеда кадет отпускали в отпуск до послеобеденного чая. Уроков не бывало. Накануне, в субботу, как и в предпраздничные дни, в 6 час. вечера ходили в церковь на всенощную.

Сигналы

Всё расписание дня в Корпусе производилось по сигналам. Сигналы подавались главным образом трубой "сигналкой", или звонками. Из музыкантов корпусного духового оркестра выбиралось несколько горнистов. Обычно это бывали кадеты роты Его Высочества. Они и несли наряд дежурного горниста.

Ежедневно исполнялись пехотные сигналы Императорской армии. В день корпусного праздника Донского Императора Александра III кадетского корпуса, в честь этого корпуса сигналы исполнялись кавалерийские. Этот день совпадал с праздником роты Его Высочества нашего корпуса.

Подъем, сборы, повестки и отбой давали горнисты. Начало и конец классных занятий и уроков объявлялись дежурным по корпусу кадетом 8-го класса ударом в колокол, и электрическими звонками. Производилось это на площадке между вторым и третьим этажами, где и горнист давал свои сигналы.

Среди кадетских проделок и шуток над горнистом была и такая: шутники-"смельчаки" доставали лимон, подкрадывались по лестнице к площадке так, чтобы горнист стоящий за углом их не заметил, и когда тот начинал трубить сигнал, то после первых звуков они вытягивали из-за угла руку с лимоном и выжимали сок так, чтобы горнист это увидел.

Существует какое-то непроизвольное свойство человеческого организма, по которому при виде выжимаемого лимона губы изменяют свое положение. Таким образом у горниста, контролирующего тональность губами, вместо желаемой ноты получался "петух". Достигнув цели, понимая, что горнист не сможет побежать за ними не окончив сигнала, ребята старались сбежать пока он их не заметил и не узнал. Если же "герои" все же бывали опознанными, то следовало "горе побежденным".

Такие проделки случались редко, но всё же бывали.

Спальни

Кадеты спали по классам, каждый класс в своей спальне. Поскольку корпус располагался в бывшей казарме, спальни наши были большими и вмещали до сорока кроватей. Кровати располагались рядами. В первом ряду, головой в стенке стояла пара кроватей сдвинутых вместе, с проходом между каждой парой. В середине спальни два ряда кроватей в таком же порядке, головой к голове; таким образом четыре кровати касались одна другой и представляли отдельный прямоугольник.

Кадетская кровать состояла из железной рамы в которую по длине вставлялись три деревянных доски, а на досках покоился туго набитый соломой матрац. Две простыни, подушка с наволочкой и серое солдатское одеяло завершали постельный инвентарь. В зимние месяцы выдавали по второму одеялу. Посреди железного изголовья приделывался цигель,* - деревянная четырехугольная палочка толщиной в три сантиметра и длиной в один метр, с приделанной к верхнему концу табличкой , на которой красовалась фамилия кадета. Под табличкой был приделан крюк, на который вешалась фуражка. На этом же крючке разрешалось повесить привезенную из дому иконку. В ногах каждой кровати стояла табуретка, на которой лежал собственный чемодан кадета.

Матрацы кадеты набивали сами во дворе корпуса. В виду того, что солома в матрацах скоро слеживалась, каждый старался набить свой матрац как можно туже. Поэтому матрацы принимали форму колбасы, но приходили в нормальный вид недели через три-четыре. С таких полукруглых матрацев новички зачастую скатывались на пол в первые ночи в корпусе.

Укладываясь спать, кадет должен был аккуратно сложить квадратиком свою одежду и белье, в точно установленном порядке в ногах постели на своем чемодане.

В углу спальни висела икона с лампадкой. К оконной стене кроватей не ставили, а в простенках между окнами висели шинели в определенном порядке, повернутые в одном направлении так что левые погон и рукав каждой были видны целиком.

Вдоль одной из двух более коротких стен спальни были прибиты длинные полки на которых находились умывальные принадлежности, состоявшие из железной кружечки, овальной металлической коробочки с зубным порошком, зубной щетки и мыла. Каждому было отведено отдельное место на полке, а под ним висело его полотенце для рук, сложенное определенным способом.

После того как выключали свет, зажигался свисавший с потолка по середине спальни ночничок - слабая электрическая лампочка синего цвета.

Спальни отапливались на время укладки чугунными печками-колонками. Ночью огонь не поддерживался. В виду того, что зимой приходилось ложиться в холодную кровать, иные кадеты, главным образом малыши в младших классах, перед тем как прыгнуть в кровать согревали свои подушки, прикладывая их на мгновение к колонке. Это было небезопасной затеей, так как случалось, что подушка воспламенялась.

В младших классах за укладкой следил дядька. Предупредив о том, что пришла пора тушить свет, он выключал его на пару секунд, затем снова включал, после чего обходил все кровати и проверял, все ли кадеты на местах и правильно ли сложены личные вещи. Тут же он раздавал провинившимся наряды вне очереди.

Засыпать полагалось на правом боку. Правая рука под щекой, левая сверху одеяла. Во сне, конечно, эта поза изменялась.

*) В русской армии было принято множество названий, заимствованных из германской армии, среди них и "цигель", по-немецки Ziegel- кирпич. Действительно, прямоугольная табличка с фамилией имела форму кирпича. Прим. Ред.

Классы

Классы для занятий были обставлены очень просто. Несколько рядов парт, каждая на двоих, расположенных в затылок одна к другой, преподавательский столик, примыкающий к передней парте среднего ряда, подставка для карт или других экспонатов и деревянный мусорный ящик представляли всю обстановку класса.

Каждая парта имела одну общую чернильницу на двоих. Число парт зависело от числа кадет в отделении. Лишние парты выносились.

В углу, лицом к классу, икона. На стене висели две или три черных грифельных доски, по бедности сделанных из дерева и покрашенных черной краской. Вместо грифеля пользовались мелом. Никаких картин по стенам не развешивали, чтобы не отвлекать кадет от занятий.

С разрешения офицера-воспитателя можно было украсить лишь заднюю стену класса, к которой кадеты сидели спиной. Чаще всего, от центральной точки верхней части стены, под углом и затем вертикально вниз опускались ленты гофрированной бумаги малинового цвета, составляя контур верхней части погона, по углам которого располагались розетки. В верхнюю помещали изображение жетона корпуса, а в середине римскими цифрами вырезанный из цветного картона номер выпуска данного класса. Тут же развешивали портреты и погоны других корпусов. Количество и качество украшений зависели от вкуса и искусства кадет данного выпуска.

В редких случаях в некоторых классах бывали и добавочные украшения. Так например в XXIV выпуске в нише классной стены был устроен маленький "музей". Украшения делались самими кадетами из собранных между собой средств.

Парта, за которой сидел кадет представляла собой как бы ящик, чья верхняя крышка открывалась в сторону сидящего. Нередко поначалу новички, открывая крышку ударялись подбородком или другим местом головы. Это обс­тоятельство в будущем стало служить стандартной отговоркой. Воспитатель, заметив в строю или в столовой кадета с подбитым глазом или синяком на лице, на вопрос "Что случилось?", получал стандартный ответ: "Открывал парту". Никто не признавался в истинной причине, например в драке, возне, игре в футбол и прочих действиях, полностью запрещенных правилами. Привыкшие к таким ответам воспитатели иной раз сами задавали вопрос с заготовленным ответом: "Что, партой стукнулся?", на что следовало: "Так точно, господин полковник".* Это до такой степени вошло в жизнь, что воспитатели уже перестали верить ответам, и бывали случаи, когда кадет действительно набивал себе синяк открывая парту, но его правдивый ответ вызывал сомнение.

Парта кадета являлась как бы его личной собственностью, и за исключением офицера-воспитателя, без разрешения хозяина в нее никто не смел "лазить". В младших классах воспитатели часто проверяли порядок в парте, а в редких случаях искали "улики". Чаще всего подобные операции производились во время часа, выделенного "в распоряжение воспитателя".

Делалось это не столько для того, чтобы обнаружить незаконное содержимое, сколько для проверки аккуратности хозяина и с целью приучения кадет к порядку.

Как-то раз наш воспитатель в первом классе, будучи дежурным офицером по роте, в присутствии старшего в классе проверил парты во время укладки. Явившись в класс на следующий день на утренние занятия, многие из нас обнаружили на своих партах мелом написанные цифры "2" и "1". И только несколько парт оставались совершенно чистыми. На одной виднелась цифра "4". Вошедший в класс воспитатель объяснил нам то, что мы уже успели узнать от старшего: цифры обозначали количество нарядов вне очереди за беспорядок в парте. У получившего четверку была обнаружена в парте портянка!

В виду того, что у каждого кадета были свои характер и привычки, порядок, в каком складывалось содержимое парты очень часто отражал и особенности натуры кадета.

В старших классах воспитатели избегали заглядывать в кадетские парты, а если и делали это, то лишь после предупреждения о предстоящем осмотре. Исключением из правила оказывались из ряда вон выходящие обстоятельства, случавшиеся чрезвычайно редко.

Открыть чужую парту кадет мог лишь получив на то разрешение хозяина. Целый ряд учебников был у нас один на двоих. Даже если кадету нужен был учебник, хранящийся в парте соседа, он не смел открывать парты без его разрешения. Уважение к чужой собственности подчеркивалось с момента поступления в корпус.

Чемодан на табуретке в спальне и парта в классе были единственными "собственными" местами, где кадету позволялось держать личные вещи.

Столовые

Столовая второй, а впоследствии и третьей роты, находилась во Владикавказском коридоре, что из швейцарской направо. Длина коридора-столовой - почти половина длины всего здания корпуса.

В глубине коридора на возвышении икона Святителя Николая. Столы размещались по левую сторону коридора под углом в 90 градусов, вплотную к левой стене. За каждым столом помещалось девять кадет: четыре с каждой стороны - по два на двух скамейках, и старший во главе стола на табуретке, спиной к проходу.

Дежурный офицер-воспитатель сидел за одним из столов и табуретка у него заменялась стулом. Обыкновенно он сидел за первым столом, но в третьей роте это менялось. Нижняя часть правой стены столовой была увешана фотографиями разных театральных постановок в корпусе. Под каждой надписи с указанием названия постановки и года.

По левую сторону находились окна во внутренний двор, а в простенках висели картины русских художников. В правой стене было три двери. Первая, почти у входа, вела в корпусной зал, служивший также и храмом. Вторая дверь - вход в зал перед самым алтарем. Третья дверь вела в канцелярию корпуса. В конце столовой находилась перегородка от пола до потолка, с дверью. За перегородкой шла винтовая лестница на верхние этажи, тут же размещались корпусная пекарня и баня.

Строились кадеты перед едой у себя в роте в две шеренги и после команды "По четыре рассчитайсь! и "Четвертые номера руку вперед!", фельдфебель роты проходил вдоль строя с правого фланга и своей рукой, после каждого четвертого, как бы определял столы, назначая номер: "Второй стол", "Третий стол" и т.д. Таким образом первые номера знали за какой стол заходить правым плечом, войдя в столовую. Старшие за столами строились на правом фланге и первыми занимали свои места.

Когда кадеты приходили в столовую и становились за столами, каждый у своего места, все поворачивались лицом к иконе и по команде "На молитву!" хором пели молитву перед едой:"0чи всех на Тя, Господи, уповают". Садились по команде "Сесть!". Обычно кадеты, сидящие рядом со старшим посылались на кухню за едой, если бачки с супом или борщом не были уже принесены. За едой разносчики ходили цепочкой по одному в порядке столов. Так же приносили еду на столы. Старший раздавал еду так, чтобы всем доставалось поровну. Добавок как таковых не бывало, но если что-то оставалось в бачке после раздачи, то остаток так же делился поровну на всех и такое дополнение считалось добавкой.

Если о кадетских аппетитах и ходили легенды еще в старое время в России, то в наше время в Югославии эти легенды были фактом жизни. Борщ, суп или щи на первое и одна котлета с фасолью, макаронами или бурачками на второе представляли полную порцию обеда. Больше не получишь. К обеду и ужину подавался один кусок черного хлеба. За завтраком и дневным чаем подавался сравнительно большой кусок вкусного белого.

Корпус был материально бедным и прокормить нас на те скудные средства, которыми он обладал было нелегкой задачей, о которой мы не думали, и между собой легкомысленно приходили к заключению, что наш эконом "жмот" и поэтому прозвали его "жила".

Несправедливо мы обвиняли нашего эконома полковника Герцога **; не знали мы всех обстоятельств и по молодости и незрелости легко осудили этого человека. Став взрослыми, вряд ли бы кто из нас хотел оказаться на его месте. Тем не менее, какими бы мы голодными ни ходили, мало кто из нас приезжал "исхудавшим" из корпуса домой. Корпусные котлеты вскоре оказались для нас непревзойденным достижением кулинарии на всю жизнь. Никто в мире не сумел заменить их своим мастерством.

Директору корпуса всегда относили "пробу" из кадетского бачка, чтобы он точно знал что кадеты едят. И директор и офицеры-воспитатели и кадеты питались из общего котла. Только много лет спустя стало нам известно сколько внимания для составления этого, может быть однообразного меню, уделялось экономом, корпусным врачом и администрацией. Еда была хотя и скромной, но полезной и питательной. Лучшее, что могли себе позволить.

Каждая еда заканчивалась пением молитвы "Благодарим, Тя, Христе Боже наш".

Ужин бывал немного проще обеда и состоял из одного блюда. На завтрак подавали хороший кусок белого вкусного хлеба и чай. То же предлагалось и в четыре часа после обеда к дневному чаю. Зимой три раза в неделю к утреннему чаю добавляли по куску сала, колбасы или масла. Во время сбора винограда, пару раз в неделю к послеобеденному чаю получали мы вкусный виноград. Сладкое получали только на Корпусной и Ротный праздники. В день Причастия, вместо утреннего чая, после Причастия бывало кофе с молоком, четырьмя или пятью небольшими "галетами" (сладкое незамысловатое печенье). Так питались мы все и завидовать было некому.

Одинаково постриженные, одинаково одетые и одинаково накормленные, стали мы быстро "друзьями по несчастью", впоследствии вспоминая эти годы как самые счастливые в жизни.

Столовая роты Его Высочества располагалась в Полтавском коридоре, налево, если выйти из швейцарской. В глубине столовой на возвышении тоже стояла икона. В отличие от столовой третьей и второй рот, в Полтавском коридоре столы были расставлены по длине коридора и за столами сидело по шесть кадет с каждой стороны.

По стенам так же были развешены картины русских художников, доски с памятными изречениями, фотографии из жизни корпуса в городе Сараево и т.д. По левой стене столовой пять дверей. Первая вела в Музей корпуса, вторая в гимнастический зал, третья в переплетную мастерскую, четвертая в фотографический кабинет и пятая в комнату, где жил эконом корпуса. По правой стене находились большие окна во двор. В конце коридора перегородка с дверью, за которой шла винтовая лестница в верхние этажи и тут же располагался корпус­ной лазарет.

В отличие от младших рот, кадетам роты Его Высочества разрешалось негромко разговаривать во время еды.

*) В зарубежных корпусах, особенно в более поздний период их существования, воспитательские должности занимали преимущественно пожилые офицеры, за редким исключением в чине подполковника или полковника. Прим. Ред.

**) Настоящая фамилия эконома была Герцег, а не Герцог. Видимо, уловив ее на слух, люди поддавались естественному заключению и произносили и писали неправильно. Так в кадетских памятках не раз упоминается эта фамилия, каждый раз неправильно. За точность данных Редакция ручается. Прим. Ред.

Корпусной зал

Из столовой второй роты, во Владикавказском коридоре, первая дверь направо вела в корпусной зал, служивший также и церковью.

Справа от входа находилась небольшая постоянная сцена. Вся окружающая сцену стена была очень красиво расписана кадетом Крымского корпуса иллюстрациями из русских сказок в стиле художника Билибина. В противоположном конце зала стояла досчатая перегородка-стена от пола до потолка. На этой перегородке кадетом Крымского корпуса Евгением Прудковым был прекрасно изображен московский Кремль.

По длине зала от Кремля до сцены находилось несколько арок, носивших на себе красиво расписанные кадетами-художниками девизы, и каждый раз когда кадеты входили в помещение, эти девизы бросались им в глаза и таким образом запоминались на всю жизнь: "Рассеяны, но не расторгнуты"; "Храбрым - бессмертие"; "Один в поле и тот воин"; "Жизнь Родине, честь никому"; "Только та страна и сильна, которая свято чтит заветы родной старины"; "Не в силе Бог, а в правде". Надпись на арке над алтарем гласила: "Так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною". Значение надписей и девизов объяснялось кадетам в начале обучения в первом классе.

Если стать лицом к Кремлю, на правой стене находились окна, выходившие на аллею перед зданием корпуса. Левая стена отделяла зал от Владикавказского коридора, в котором размещалась столовая второй и третьей рот. Повсюду на стенах и простенках зала были портреты Государей, портрет короля Югославии Александра I, шефа корпуса Великого князя Константина Константиновича, генерала Врангеля и других высокопоставленных персон. Особое впечатление производили портреты императора Петра Великого, размером превышавший человеческий рост, и такой же портрет Вел. князя Николая Николаевича.

На левой стене, под портретом Государя Николая II помещался как бы выбитый на камне Его последний приказ войскам. На стенах также висели мраморные доски с именами кадет, окончивших корпус с отличием, и доски с именами всех умерших кадет.

Попадая впервые в такую обстановку, юноша, начинающий кадетскую жизнь чувствовал, что он поступил в семью, где думают о живых и помнят о мертвых, как о своих братьях. Вид девизов и портретов помогал подготовке к служению Родине. Молодое сердце чувствовало, а ум понимал, что это - воинская семья, и невольное чувство гордости принадлежать к ней охватывало молодого кадета. Впоследствии это чувство становилось сознательным и понятным, радостно и охотно воспринимаемым.

Перед началом церковной службы, кадеты-"церковники" разбирали доски Кремля, начиная с середины. На солею выносили перегородки двух клиросов и аналои. К клиросам приставляли хоругви, расстилали красную ковровую дорожку по середине церкви, а к среднему аналою приставляли подсвечник с зажженной лампадой. Зал приобретал вид церкви за десять минут. На левом клиросе размещался кадетский церковный хор.

Кадет вводили в церковь строем поротно, причем располагались так, что маленькие оказывались впереди. Младшие роты занимали левую сторону, а старшая рота Его Высочества стояла по правой стороне.

Позади становились господа офицеры-воспитатели, преподаватели, персонал и гости.

Когда все кадеты бывали выстроены, в церковь входил директор корпуса в сопровождении дежурного по корпусу кадета и занимал свое место между передней шеренгой маленьких кадет и левым клиросом. За ним в двух шагах останавливался дежурный по корпусу и служба начиналась.

Кадеты должны были стоять в положении смирно, разрешалось лишь подогнуть колено. Церковные службы велись по военному образцу: обедня - час двадцать минут, всенощная - час, за исключением больших праздников и Великого поста, когда службы бывали длиннее. Чтецами и прислужниками назначались кадеты, выказавшие склонность к такому роду занятий, имевшие общее название "церковников". Во время всех служб они носили белые рубахи.

По окончании службы и прикладывания ко кресту кадет выводили строем поротно в том же порядке, в каком приводили. Церковники убирали все вынесенные ими предметы, составляли разобранный Кремль и церковь снова превращалась в зал.

В этом зале происходили все торжества: балы, спектакли, доклады, лекции, выступления приезжающих артистов, Рождественская "ёлка" и пр. Тут же давались уроки гимнастики кадетам младших классов. Много воспоминаний в кадетском сердце связано с этим залом. В зале малыш, поступивший в корпус, впервые стоял в общем строю всего Корпуса, присутствовал при производстве в вице-унтер-офицеры кадет, а исполнявшего должность фельдфебеля роты Его Высочества, в фельдфебели. Тут он услышал и сам участвовал впервые в громогласном, непрерывном русском "ура", здесь в первый раз прикладывался к нашей святыне - знамени Полоцкого кадетского корпуса. В этом зале состоялось его первое знакомство с институтками и первые танцы с ними. В старших классах здесь происходил и "тайный" традиционный парад при передачи традиций. Всего не перечислишь.

Перед выступлениями, в зале расставлялись обращенные к сцене стулья, первые ряды которых предназначались для гостей и начальства, а за ними рядами скамейки из столовых для кадет. Если на торжествах присутствовали институтки, то гостьи занимали левую сторону зала, а кадеты правую. В проходе по середине, между институтками и кадетами, на стульях сидели классные дамы

ЛАЗАРЕТ

Корпусной лазарет находился за перегородкой в глубине столовой роты Его Высочества, под квартирой и кабинетом директора корпуса.

Перед приемным кабинетом была небольшая комната, называемая кадетами "ожидалка", вдоль стен которой стояли скамейки для записавшихся на прием. Приемный кабинет был обставлен скромно, но в нем имелось всё необходимое для осмотров и оказания первой помощи.

Корпусной лазарет не обладал каким-либо специализированным медицинским оборудованием; если требовалось сделать рентгеновский снимок, кадет для этой цели отправляли в городскую больницу. Для кадет, оставленных в лазарете имелось три палаты. Была и своя библиотека. Лазарет обслуживался врачом, в помощь которому находились постоянная сестра милосердия и санитар. По прибытии в корпус все кадеты проходили медицинский осмотр и на каждого существовала папка, в которой врач делал записи, связанные с состоянием здоровья кадета. В очень серьезных случаях кадета отвозили в городскую больницу.

Дважды в день производился прием больных, после утреннего чая, и послеобеденного. Для того, чтобы пойти на прием надо было записаться у дежурного офицера. Старший среди записавшихся вел строем на прием всю группу. Попасть в лазарет не будучи больным было трудно, так как доктор хорошо знал все приемы "ловчил".

Когда производились прививки, доктор с сестрой приходили в классы, где присутствовал и отделенный воспитатель. Время от времени в корпусе возникали эпидемии кори или свинки. В таких случаях заболевших кадет изолировали, отправляя их в городскую больницу, а в корпусе объявлялся карантин.

В виду того, что часть преподавателей работала и в корпусе и в институте, заразные заболевания, естественно, распространялись на оба учебных заведения. В конце 30-х и начале 40-х годов зубного врача в корпусе уже не было и в случае необходимости кадет отправляли к городскому врачу. От родителей воспитанников требовалось привести в порядок зубы своих детей перед отправкой в корпус.

Корпусной врач занимался также и преподаванием гигиены.

Строй

С первого дня поступления в корпус, кадетам внушалось, и очень быстро прививалось уважение ко всякому строю, без различия количества кадет в нем, и какого они возраста. Одинаковое уважение отдавалось строю всей роты кадет Его Высочества, и строю из пяти первоклассников. При прохождении любого строя, кадеты становились в положение смирно, лицом к строю, отдавая ему честь. Ведущий строя отдавал честь приветствовавшим.

После построения, опоздавший уже не мог включиться и стать в строй, не получив на это разрешения от командующего строем офицера-воспитателя или даже кадета. Для этого нужно было подойти к начальству по всем правилам и спросить разрешения: "Господин (чин) или "Господин

старший" (если кадет), - разрешите стать в строй". Так же нельзя было вый­ти из строя без разрешения: "Разрешите выйти из строя!"

Дисциплина в строю оставалась строжайшей, никаких разговоров не допускалось без команды: "Вольно!" Подобное разрешение давалось довольно редко, главным образом во время прогулок. Строй являлся учителем порядка и дисциплины, связующим звеном с "великой воинской семьей", то есть с Армией. Подавляющее большинство офицеров-воспитателей смотрело на кадет, как на будущих офицеров Русской Армии, и прилагало все силы к тому, чтобы подготовить нас к этой благородной, столь необходимой службе Отечеству.

Хотя мы и находились в изгнании и были беженцами, корпус оставался кусочком России, каким-то чудом отрезанным от Нее, и вера в Её спасение и возрождение никогда не покидала кадет, которые росли в стенах корпуса.

Всевозможные передвижения кадет из одного помещения в другое происходили строем. С раннего утра и вплоть до вечерней укладки маршировали мы строем: на завтрак, на обед, на прогулку, в лазарет, в баню, в церковь, на уроки гимнастики, на ужин и т.д. По лестницам также маршировали в ногу. Так же и возвращались. И строй стал для нас родным, близким и понятным, необходимым военному человеку.

В младших классах занимались строевым обучением ежедневно, чтобы в кратчайший срок могли принимать участие в ротных строевых занятиях и военных прогулках целой ротой, построенной по общему ранжиру. Построение роты "по общему ранжиру" отличалось от обычного построения по классам тем, что рота строилась по росту кадет независимо от принадлежности к классам. Таким образом, высокий первоклассник мог оказаться рядом с невысоким кадетом третьего или даже четвертого класса, и наоборот. По большей части, соединялись кадеты двух ближайших по возрасту классов: первый со вторым, второй с третьим и т.д.

Полюбить строй и понять правильное отношение к нему не занимало у малышей много времени. Первоклассников приучало к этому не только начальство, но и свои же кадеты, второклассники и старше, ставшие главными учителями. Бывало, зазевается малыш глядя в окно и не заметит проходящего небольшого строя. Второклассник, ведущий строй, тотчас его окликнет: "Эй, малец, не видишь, строй идет! Явись старшему кадету". Это означало явиться своему "дядьке" и доложить о происшедшем. В первые дни в жизни малыша в корпусе дядька объяснит ему, в чем его вина, может, даже не накажет для первого раза, или даст ему один наряд вне очереди дежурить по классу или дневалить по спальне, но уже к концу первой недели за большой проступок одним нарядом не отделаться. Не отдать честь строю - проступок серьезный "для тех, кто смолоду и всей душой в строю". ("Наш полк").

Не много времени требовалось малышам чтобы почувствовать красоту военного строя и мечтать о военной прогулке, да еще и под оркестр. Но для этого приходилось заниматься, заниматься и заниматься.: перестроения на месте, на ходу, в две шеренги, вздвоенными рядами и т.д. ; повороты на месте, на ходу, в полоборота, повзводно, поротно и вообще как только вздумается командующему строем. Вспоминая, трудно поверить, что в большинстве своем, десяти или одиннадцатилетние мальчики, еще недавно бывшие "маменькими сынками", так быстро превращались в хороших "строевиков" - кадет нашего корпуса. А это было именно так.

У нас в корпусе использовался старый русский свободный дореволюционный шаг. Кадеты должны были идти в ногу, подымая ее при шаге чуть выше обычного. Руки поочередно доносились до пояса, и отмахивались назад до отказа, но не так сильно утрированно, как это делается сейчас на Родине. При парадном марше или при прохождении мимо начальства, отдавая честь, после команды "Смирно, равнение на..." (указанную сторону), кадеты ставили ногу тверже, всей подошвой, "печатая" шаг; руки вытягивались по швам и голова поворачивалась в указанную командой сторону. Это относилось ко всему строю, без различия от места кадета в строю. Единственным исключением, как тогда, так и теперь, оставался правофланговый каждой шеренги, державший голову прямо перед собой.

Старый русский шаг ближе подходит к нормальной походке человека, и идущий в ногу такой походкой строй оставляет очень красивое впечатление на наблюдающего со стороны. В таком строе чувствуется отсутствие принуждения, искусственности, но ощущается сила, красота и мощь строя.

Когда мы маршировали по улицам Белой Церкви, обыватели высыпали наружу, любуясь красотой кадетского строя.

Строевой экзамен

Для того, чтобы получить право на отпуск, первокласснику надлежало сдать строевой экзамен. К этому экзамену нас готовили чуть ли не с первого дня. "Помните, чье имя носите" было объяснено в первый же день, когда мы получили форму с малиновыми погонами, на которых желтыми буквами был наложен трафарет: две переплетенные буквы "К" под короной.

Мы носили имя Великого князя Константина Константиновича - "Отца всех кадет", Генерал-инспектора военно-учебных заведений в дореволюционной России. Нам объяснили, что не каждому дано счастье носить такие погоны. "Носить их может только тот, кто их будет носить с честью". Это в свою очередь накладывало на нас известные обязательства. По погонам определяли, какого корпуса кадет. Поэтому, надев свои погоны, кадет яв­лялся представителем своего корпуса, где бы он ни был. На его совести оставалась обязанность сохранять честь корпуса своим поведением и ви­дом при всех обстоятельствах, а это требовало тщательной подготовки.

Получивший разрешение идти в отпуск кадет должен был знать всё необходимое, что требовалось от него, начиная с правильного ответа на вопрос: "Кто ты?" Следовало отвечать: "Я кадет Первого Русского Великого князя Константина Константиновича кадетского корпуса такой-то". Он должен был знать чин, имя, отчество и фамилию Директора корпуса, инспектора классов, ротного командира и своего офицера-воспитателя.

Но и знать всё это было мало. Надо еще уметь ответить четко, бойко, громко, отчетливо, а для этого нужно постичь внутренний дух Княжеконстантиновца, а именно: не быть "разиней", не мямлить, смотреть приветливо, "весело, но без улыбок". Кадет должен был держать свое достоинство, не хвастая им

При всем этом, особое внимание отдавалось внешнему виду. Кадет, одетый строго по форме, обязан был соблюдать опрятность и подтянутость, с начищенными до блеска медными пуговицами на рубахе и шинели, бляхе на поясе и ботинками. Рубаха застегнута на все пуговицы, туго затянут пояс, ни одной складки спереди под поясом, все складки - сзади на спине, притом не одна или две, а несколько мелких.

Если кадет выходил в шинели, то две складки, идущие от верхней части спины под пояс так и должны были продолжаться. У кадет старшей роты на черных шинелях пошив имел четыре складки. Обыкновенно, кадеты помогали друг другу заправлять их.

Держать руки в карманах не разрешалось. Форменная фуражка имела металлическое кольцо, каркас в тулье, на который был натянут мягкий верх, придававший тулье вид круга. Наглядевшись по фотографиям на наших "предков" - крымцев и донцов, носивших фуражки с "мягким" верхом, у многих кадет появились поползновения придавать своим фуражкам "лихой" вид. С этой целью металлический каркас старались изогнуть, а иногда даже сломать, чтобы изменить "казенный" вид своего головного убора. В младших классах такая самодеятельность строго каралась. Кроме всего, фуражка должны была сидеть на голове ровно, околыш на одинаковом расстоянии до ушей, никак не набекрень.

Адъютант нашего знамени полковник Барышев, он же и преподаватель гимнастики, в мою бытность в корпусе очень строго следил за правильным ношением фуражки. Встречая в городе отпускного кадета в фуражке, надетой хотя бы немного набекрень, он останавливал "модника", подходил к нему вплотную, двумя руками снимал фуражку и затем надевал на голову попавшегося, трижды: набекрень на одну сторону, затем на другую и, наконец, так, как следует носить по Уставу. При этом он приговаривал: "Ни Тане, ни Мане, а директору корпуса". Таня и Маня фигурировали при надевании фуражки набекрень, а надетая по форме сопровождалась словами "а директору корпуса".

Посрамленный таким поучением кадет зорко смотрел, находясь в отпуску, чтобы не наткнуться на этого офицера, особенно если чувствовал, что фуражка у него сидит "не по форме".

Всю эту науку малышам следовало изучить в кратчайший срок, если мечты об отпуске оставались вожделенными. А что могло быть привлекательнее для первоклассника, утерявшего лишь недавно свободу домашней жизни в родительском доме и попавшего в суровые шоры воинской дисциплины, как не отпуск?

В подготовке к строевому экзамену принимали участие и офицер-воспитатель и дядьки. В мое время у нас было их два. Помогали и дружественно настроенные второклассники. Обыкновенно, из их наставлений малышам становилось вскоре известно всё, что следовало знать "строевому , но упор производился на отчетливость, лихость, одним словом, на кадетском жаргоне на то, чтобы делать всё "зверски". Вдобавок ко всему сказанному, надо было знать искусство отдания чести на месте, на ходу, по вызову офицера или старшего кадета, при подходе с рапортом, при необходимости "стать во фронт" (ныне полностью забытый красивейший прием), и прочее и так далее

Очень ярко помню мой строевой экзамен. Через несколько недель муштровки, в начале ноября, после очередных строевых занятий воспитатель выделил 12 кадет из строя, в том числе и меня. Мы стали первыми посланцами от выпуска на сдачу строевого экзамена. Проведя с нами экзамен отдельно, пока дядьки занимались с остальными, и вернув двоих в общий строй, посчитав их не готовыми к экзамену, подполковник Левитский объявил, что пошлет нас на "строевой", который будет проводить командир роты полковник Ивановский через пару дней. Радость была великая, пока мы не узнали, что ни нашего воспитателя, ни наших дядек, к характерам и требованиям которых мы уже приноровились, с нами не будет. Некоторые первоклассники запугивали нас до смерти, описывая строгость и требовательность ротного, и у нас сложилось впечатление, что дело наше "гроб".

Всё свободное время уходило на повторение познаний и экзаменования друг друга. Но вот судный день наступил. После обеда, на первом уроке, выделявшемся в распоряжение воспитателя, класс построили для строевых занятий в Одесском коридоре. Нас же, десять "избранников" поставили отдельно от общего строя и воспитатель объяснил, что отправляет нас на строевой экзамен в Киевский коридор. Среди десяти кадет находился и старший нашего класса, получивший распоряжение нас отвести, после чего воспитатель в присутствии всего класса пожелал нам успеха, выразив надежду, что мы не посрамим свой выпуск. Еще одно бремя свалилось на наши головы.

Приведя строй в Киевский коридор, старший постучал в дежурную комнату и доложил ротному, бывшим в тот день и дежурным офицером, о нашем прибытии. Минуты через две ротный вышел. "Смирно, равнение на­право!" скомандовал старший и строй как один повернул головы к командиру 2-й роты. "Здравствуйте, орлы!" обратился к нам с улыбкой ротный. "Здравия желаем господин полковник!", дружно, выговаривая каждое слово, как обучал воспитатель, ответили мы, стараясь понизить свои дискантовые голоса. "Хорошо отвечаете!", последовала похвала ротного. "Рады стараться, господин полковник!", снова выговаривая каждую букву ответил строй. - Еще "строевой" не начался, а уже похвалил", мелькнуло в наших головах. - Не подвох ли?"

Отдав приказание старшему стать в общий строй, ротный затем пе­рестроил нас в одну шеренгу на два шага дистанции друг от друга, доба­вив: "Считайте, что вы больше не стоите в строю, а каждый сам по себе". Сказав это, он удалился на середину коридора. Затем повернулся и звеня шпорами направился в нашу сторону. Стоявший слева одноклассник догадался, какой подвох готовит ротный, и как только тот подошел на расстояние четырех шагов, поднес руку к козырьку, помня его слова "считайте, что вы не в строю". Находясь в строю, руки к козырьку для отдания чести не поднимают.

По мере того, как ротный проходил вдоль шеренги, отчетливо поднимались руки к козырьку и опускались в зависимости от расстояния между кадетом и офицером. "Молодцы, догадались!" заметил ротный.

Подойдя затем к правофланговому, он спросил: "Кто ты?" Послышался робкий ответ насмерть перепуганного малыша. "Скажи рапорт дневального по спальне". Последовал чуть более смелый ответ. "Кто директор корпуса?" Еще смелее ответ. "Ступай в конец коридора". Порасспросив таким образом всех нас по очереди и отослав в конец коридора, ротный приказал снять фуражки и положить на скамейку. Затем стал подзывать по очереди каждого из нас, двигаясь в то же время нам навстречу. Иногда он останавливал нас, снова задавал вопросы: кто инспектор классов, кто шеф корпуса, сколько рот в корпусе, кто командир роты Его Высочества, рапорт по возвращении из отпуска... сделай два шага вперед с поворотом налево", и так далее. Затем мы надели фуражки и экзамен продолжался.

В конце, ротный приказал старшему построить нас. В общих чертах он объяснил нам значение строевого экзамена и для чего он производился. Успокоив нас тем, что все мы выдержали экзамен, он подтвердил уже известный нам факт, что с этого момента каждый из нас будет нести ответственность представителя не только своего выпуска и всей роты, но и всего корпуса, ибо по нашему виду, по поступкам и поведению будут судить о корпусе в целом. И поскольку мы носим на своих погонах имя Великого князя, то и Его доброе имя - наша ответственность. Кроме того, добавил ротный, имея счастье носить русскую форму, мы являемся и представителями Русской Армии за границей. Мы уже и сами догадались об очередной ответственности. "Не посрамите корпуса, и всегда помните, чье имя носите!", закончил ротный.

Радость от выдержанного испытания сменилась в моей одиннадцатилетней голове чувством колоссальной ответственности, возложенной на мои плечи. Это чувство быстро сменилось ощущением гордости: "Вот, насколько мне доверяют!"

И так думал не один я.

У всех нас, хоть и усталых, гордость была выражена на лицах. Первое страшное испытание выдержали. Мы - полноправные кадеты!

Старший вернул нас в Одесский коридор и передал записку от ротного нашему воспитателю. Прочитав ее, полковник Левитский поздравил нас с хорошо выдержанным строевым экзаменом. Как один приложили мы руки к козырьку и громко ответили: "Рады стараться, господин полковник!"

Раздельно, но убийственно четко воспитатель произнес: "В строю руки к козырьку не поднимают". Измученные переживаниями и бесконечными командами ротного командира полковника Ивановского то в строю, то вне строя, с отпустившими нервными тормозами после благополучного приговора, обуянные чувством гордости, спохватились мы слишком поздно. И хотя мгновенно опустили руки после первых слов воспитателя "в строю...", все же поняли, что оскандалились в присутствии хохотавших одноклассников, которые впоследствии издевались над нами до тех пор, пока все не сдали строевого экзамена. Короче говоря, до корпусного праздника.

С тех пор уже прошло более шести десятилетий, но до сегодняшнего дня не могу простить себе этой ошибки. Ведь знал же! Ведь я только что выдержал "строевой"!...

Баллы по поведению

В корпусе существовала пятибальная система по всем предметам, и по поведению. Все кадеты второго класса, как и оставшиеся на второй год первоклассники сохраняли свои баллы по поведению с предыдущего года. Что касается новичков-первоклассников, то всем им приказом по корпусу через некоторый срок пребывания в стенах корпуса выставляли первые баллы по поведению, служившие как бы исходной точкой. Дальнейшее поведение кадета отражалось на его последующих баллах в этой категории.

Баллы разделялись по следующей шкале: 5 баллов - отлично, 4 -очень хорошо, 3 - хорошо, 2 - неудовлетворительно и единица - "кол" по-кадетски - очень плохо. По поведению двойка не выставлялась, а по предметам она постоянно фигурировала и означала "плохо", или "неудовлетворительно". А имеющим кол по поведению грозили только два возможных наказания: "Укор педагогического комитета" и "снятие погон". Исчерпавшему обе возможности кадету оставалось лишь исключение из корпуса.

Поскольку кадеты оставались "запертыми" от остального мира двадцать четыре часа в сутки, как и во всяком закрытом учебном заведении, хождение в отпуск считалась огромной приманкой чтобы "заработать" высший балл по поведению. Отпуск всегда предоставлялся пятерочникам, часто четверочникам, редко троечникам, а остальным только по большим праздникам, таким, как Корпусной, Ротный и день Причастия.

Получивших неудовлетворительный балл на неделе по предметам, в отпуск не пускали, независимо от балла по поведению. Таким образом, чтобы получить заветное разрешение на отпуск, требовалось не только отличное поведение, но и хорошее учение. Бывали случаи, что прекрасные ученики и безупречного поведения кадеты в отпуск не ходили. Первые из-за поведения, вторые из-за учения.

Потерять балл по поведению было очень легко, заслужить повышение гораздо труднее. Исключение составляли лишь первые выставленные баллы первоклассникам, так как они ставились скорее по первым впечат­лениями воспитателей, а не по оценке более продолжительного периода времени. Поэтому к корпусному празднику целому ряду кадет-первоклассников прибавляли сразу по два балла за поведение, с трех на пять.

За очень серьезные проступки можно было потерять и целый ряд баллов по поведению, можно было и "слететь" с пяти на единицу. Отметки выставлялись начальством и рассматривались с различных точек зрения кадетами и воспитателями. Поэтому кадеты между собой никакого внимания не обращали и даже не интересовались, какой у кого балл по поведению. Важным было поведение с кадетской точки зрения.

Самым страшным наказанием для кадета было снятие погон. Обыкновенно, приказ с этим приговором читался в присутствии директора корпуса, после чего названного кадета вызывали на середину перед строем и в виду всей роты директор срезал погоны провинившегося. С этого момента кадет, подвергшийся такой каре, не имел права стоять в общем строю, а пристраивался к левому флангу в двух шагах дистанции, какого бы он ни был класса. До тех пор, пока кадет не заслуживал себе права ношения погон, он считался как бы неполноправным и нередко подвергался бойкоту всей роты, в зависимости от тяжести проступка, приведшего к столь суровому наказанию. За все мое пребывание в корпусе, таких случаев было четыре.

"Бойкот" заключался в том, что никто с кадетом, потерявшим погоны не разговаривал, ни в каких играх он не участвовал и бывал игнорирован всеми во всем. Однако не все, потерпевшие такую кару подвергались бойкоту. Бывали случаи, когда кадет очень плохого поведения с точки зрения начальства, имея уже кол по поведению, спасая товарища принимал на себя чужую вину и таким образом, не выдавая однокашника, нес очередное наказание. В таких случаях кадетская семья не только не подвергала его бойкоту, но всеми способами старалась помочь ему заслужить прощение.

Если же поступок кадета, приведший к снятию погон, осуждался и остальными кадетами, то бойкот соблюдался полностью. Следует подчеркнуть, что "приговор", вынесенный кадетами был всегда более справедливым, чем приговор начальства. Это вовсе не означает, что кадетский суд оказывался мягче, нет, очень часто случалось и наоборот. Кадетам всегда были известны все факты происшедшего, начальству же - только часть. В корпусе были воспитатели, которые "прислушивались", точнее, присматривались к отношению кадет с наказанным, и строили на этом свои заключе­ния.

Любопытно отметить, что даже первоклассники очень скоро начинали разбираться в кадетской жизни и выносили справедливые приговоры. А кадетские традиции и правила общежития были более требовательны и сложны во многих отношениях. Иные распоряжения начальства не совпадали с требованиями кадетского товарищества. Разобраться в них поначалу было нелегко, но поступивший в корпус новичок очень скоро начинал понимать, как правильнее поступить, и обыкновенно, имея перед собой выбор, предпочитал придерживаться кадетских взглядов, бывших строже и требовательнее.

Наряд

Группа военнослужащих в воинской части, определяемая для несения внутренней службы или для выполнения хозяйственных работ, называется нарядом. Наряд назначается на сутки.

С первых часов по поступлении в корпус юный Княжеконстантиновец понимал, что попал в воинскую часть. Весь регламент жизни говорил ему об этом. Поэтому и несение наряда, т.е. дежурства, во время которого следовало выполнять некоторые хозяйственные работы и нести определенную ответственность, вскоре становилось вполне понятным. Несение нарядов отнимало часть свободного времени кадета, но зато приучало его к ответственности, к уважению чужого труда, давая ему права и обязанности. Состоя в наряде, он требовал и от остальных кадет уважения к своему труду.

В первом классе кадеты в основном несли только два наряда: их назначали "дежурным по классу" или "дневальным по спальне". В многолюдных классах в эти наряды назначалось по два кадета. Поначалу очередь несения нарядов велась дядьками, а позже передавалась старшему в классе. В виду того, что наряды вне очереди давались как наказание кадетам за всевозможные проступки, то целому ряду кадет доставалось нести их не так часто в младших классах, так как получившие наряды должны были отбыть свое наказание в первую очередь. И если в классе оказывалось несколько таких "счастливчиков", накопивших каждый кучу нарядов, то бывало, что неделями одни и те же кадеты дневалили и дежурили!

Между дежурствами (дневальствами) по уставу требовались сутки отдыха. Нередко получалось так, что проштрафившиеся кадеты дежурили через день. Во время несения наряда, было также легко "заработать" еще несколько нарядов, если не всё выполнялось исправно.

Будучи в стеснительном материальном положении, корпус не имел возможности нанимать на все необходимые уборки рабочих со стороны, поэтому более легкие задания в помещениях производились самими кадетами.