Кляузов Кондрат, протоиерей РПСЦ.

Поговори со мною, папа…

Долго обдумывал я эту тему. Годы уходят. Уже пошел 73-й. Не хочу умалять роль мамы в своей жизни. Она для меня и моих братьев и сестер также на первом месте. Но, читая прессу, больше всего встречаешь теплые слова в адрес матерей. Это и правильно. Матери дали нам жизнь, на их, в основном, руках мы вырастали. Но все же мне хочется рассказать об отце.

Родом мы со Смоленщины. В шесть лет отец остался сиротой. Воспитывался сестрой, Ксенией Петровной. Отец моего отца был священником. Мать его занималась воспитанием детей, а их было в роду восемь. Как я уже отмечал, он остался сиротой в шесть лет. В восемь лет уже ходил за плугом, в 12 лет валял валенки и одновременно прислуживал у местного священника, познавая азы церковного служения. В 18 лет встретил Антонину, нашу маменьку. Ей было 16.

Дед Фока (по матери) построил им избушку. Так было заведено в тех краях. Родители были обязаны обеспечить своих детей жильем. Жили по хуторам. Представьте избушку. Одна комната с русской печью. Небольшая веранда. К избушке примыкал сарайчик для скотины.

Так и начали жить мои родители в 1930-м году. С этого времени и мы стали появляться, как грибы, с интервалом в два года. 1931 год - Рипсимия, 1933 год - автор этих строк - Кондратий и так далее. К 1940 году нас уже было пятеро.

Сразу отмечу, мои родные не были зарегистрированы гражданским браком, а венчались в Церкви. За это время прошла коллективизация. Хутора ликвидировали, образовали деревеньки. Помню, как это делалось. Подгоняли трактор. Избушку поднимали на сделанные сани и так, не разбирая, доставляли к месту дислокации. Мы даже сидели в избушке, можно сказать, могли пить чай.

Нельзя не отметить и те годы, которые мне запомнились, жизнь в избушке. 1935 год. Нас двое. Мама рожает третьего - Евгения. Роды принимает в этой же избушке бабушка-повитуха. Мы с сестрой на печке, за ширмой. Роды очень тяжелые. Зима. В это время в избушке теленок и свинья опоросилась. И чтобы как-то облегчить роды мамы, папа подерживает ее словами: "Вот и теленочек, и поросята". Слава Богу, все обошлось хорошо.

Несколько слов о тех местах, где мы появились на свет. Кругом лес. И в лесу все, что душа желает. Грибы - косой коси. Ягод в летнее время целое разнообразие. Малина лесная, смородина черная. Орехи (фундук), правда, к началу войны много погибло от мороза. Клюква, брусника, черника и морошка.

До войны папа работал в поселке Днепрово. Это в 3-4 километрах от нашей деревни. А деревню назвали Клин. В Днепрово работал завод по переработке льна. В наших местах хорошо родили лен и рожь. Больница, школа. Отец работал в больнице хозяйственником. "Много лет над страной тишина. Много лет мир не слышит орудий, но жестокое слово - ВОЙНА, наше сердце вовек не забудет"...

1939-1940 год. Война с финнами. Забрали на эту войну и нашего папочку. Нас на руках у матери уже было четверо. А с пятым мама была в положении. Что такое война, мы понятия не имели. Проводили отца, как и все. Правда, он вскоре и вернулся. Мы даже не успели оценить, что же это такое. Конечно, мамочке было несладко с нами. Но жизнь есть жизнь. Только сейчас мы начинаем ее осмысливать. За это время наша семья увеличилась еще на одного, родилась до войны моя сестра - Агафия.

1940 год. Для меня начало обучения в школе. Сначала мы обучались в старой школе, а к 1941 году уже была построена новая двухэтажная школа в том же центре - Днепрово.

Беззаботное детство. Никакой роскоши. Белый хлеб, как его у нас звали - ситный, попробовали только в 1937 году. Отец привез нам как гостинец из районного центра - Сычевки. Из одежды до самых "белых мух" бегали в трусах, босиком. Зимы суровые. Снегом заносило по самую трубу нашей маленькой избушки. Игры летом - лапта, жмурки-прятки. О футболе не знали тогда в наших краях.

1941 год. Июнь. Война. Отца забирают с первых дней. Нас у матери пятеро. Провожали мы папочку, можно сказать, хладнокровно, думая, что он тоже вернется быстро, как с финской. Но события, и о них можно написать целую книгу, развивались по другому сценарию, не в нашу пользу.

Буквально в первый месяц войны бомбили нашу новую школу, завод. Правда, ни одна из бомб не взорвалась, видимо в тылу врага уже работали наши.

Вскоре и фашисты были в нашем селе. Пытались мы отступать с нашими войсками, но не прошли и трех километров, как фашисты нас настигли. За это короткое время, в 1941 году, умирает наша довоенная сестренка - Агафия, рожденная перед уходом отца на войну.

После отступления мы вернулись в родную деревню. Как таковой ее уже не было. По стечению обстоятельств, или как было угодно Богу, уцелел только наш тлевший домик, который взрослые успели потушить. Это было где-то в конце августа 1941-го. Жили в нашем домике все, кому не было где временно перебывать, хотя и осталось-то всего несколько семей. Большинство не вернулось, а кто вернулся - вскоре умерли от тифа и голода.

Мы же стали готовиться встречать зиму. Надергали овса, оставшегося неубранным на поле. Рядом лес: ягоды, грибы. Грибов заготовили и сухих, и соленых в бочках. Собрали картофель, свеклу, морковь, редьку. Так и жили. Были заготовлены дрова.

Наша деревня Клин была расположена вдоль Днепра, трудно назвать ее рекой в наших местах. Буквально в нескольких километрах она брала свое начало. Но папа в свое время даже умудрялся ловить в ней щук.

Война тогда уже была далеко от нас. Не слышно было разрывов. Но нам жилось неспокойно. За нами лес, там партизаны или подобие партизан. За рекой, напротив, деревня Безыменка. В ней немцы. Не могу назвать сколько, но были. Моментами через наши головы пролетали снаряды, мины. Со стороны леса и в обратом направлении. Даже помнится такой момент, когда что-то огненное пролетало над нашими головами. Как мы потом уже поняли, это были первые залпы "Катюш" со стороны пгт Дугино. Это было что-то страшное. Все горело в районе Безыменки.

На носу зима 1941-1942 года. Ночами к нам стали приходить "гости" из леса. Говорили. что они партизаны. Забирали все, что попадало им под руки и что мама не успела припрятать.

В одну из ночей партизаны напали на гарнизон фашистов в поселке Днепрово и хорошо потрепали их. Это или что-то другое, но наш домик привлек внимание фашистов. А в один из дней, когда уже выпал снег, мы увидели цепочку вооруженных людей на лыжах, двигавшихся со стороны Безыменки к нашему домику.

По стечению обстоятельств, в это время с нами не было мамочки. Она ушла добывать соль. С солью были проблемы. Мы были под присмотром Ксении Петровны. Она для нас всех была крестной. Так мы ее все звали. Это папина сестра, которая его воспитывала после смерти родителей. Выяснилось, что к нам пожаловали фашисты, которые выгнали нас из домика, в чем были одеты, кое-что разрешили взять с собой. Облили на наших глазах хатынку керосином и подожгли, а нас этапом погнали в Безыменку.

Как я уже раньше писал, в домике было несколько семей. И были такие, что не хотели расставаться со своими вещами, и взяли ноши, непосильные к такому переходу. Наша же Ксения Петровна была более мудрой и рассудительной. Думала о нас четверых. Трое могли идти самостоятельно, четвертого - Анатолия усадила на саночки. И что она еще взяла – икону - благословение родителей, Псалтырь и Часовник (церковные книги). И, вспоминая то время, мы только благодаря этому остались живыми. Кто не мог расстаться со своими вещами, фашисты расстреливали на наших глазах, без суда и следствия.

Сколько времени мы добирались до деревни Безыменка, уже не вспомнишь, но пригнали нас как раз к обеду. И даже нас, детей, угостили гороховым супом с консервами, тушенкой. Запах и вкус его до сего времени не забыт. Такого в детстве мы не ели. Оказывается, мир не без добрых людей и среди немцев были такие, кто помнил своих детей.

Слава Богу, мы здесь встретили свою мамочку. И жить нам стало веселей. Пока мы немного отдыхали, в это время со всей округи еще подогнали таких, как мы. Фашисты собрали колонну и погнали этапом в сторону районного центра пгт Сычевка (откуда в свое время наш папочка привозил нам ситный хлеб и тульские пряники до войны). Железнодорожная станция. Это где-то в 30 км. от нашей бывшей деревни. Сколько мы были в пути, один только Бог знает. Вроде была попытка нас освободить партизанами, но в итоге мы оказались в Сычевке. Помню ночь, как раз перед Новым 1942 годом. Фашисты встречают Новый год. Пьют. Хотя и обстановка вокруг была не новогодняя. Слышна была канонада. Прожекторы. Где-то что-то горело. Даже видели ночной воздушный бой, масса самолетов с одной и другой сторон, рев, скрежет металла. Смерть. Не помню поэта, но эти стихи касаются нас, познавших ужасы войны:

Где-то на кордоне,

Где-то на границе,

Садик в огороде,

Во дворе криница.

На горе церквушка,

Где свята водица,

Прямо через душу,

Там прошла граница.

Далеко ли, близко

Хата, что с ней сталось,

Не моя ль колыска,

В хате той качалась?

Украино-ненько,

Матушка Россия,

Защемило серденько,

У родного сына.

Соловей затенькав,

Сердце онемело,

Украино-ненько,

Матушка Россия.

С Сычевки начались наши мытарства, как я уже писал. Домик в районе станции. Фашисты встречают Новый 1942 год. Мы, забравшись подальше от них, ждем своей участи. И опять же нельзя не отметить один момент, что среди немцев были такие, кто оставил своих детей по месту жительства и помнил о них, как и наш папочка, в чем я нисколько не сомневаюсь. Так один из немцев, приняв дозу шнапса, подошел к нам, достал фотографию и показал своих детей, заплакав. Принес тюбик, подобие современной зубной пасты, предложил нам его, а там оказывается сырковая масса, причем по вкусу незабываемая до сего времени, мы в селе такого не пробовали. Были и среди немецких солдат лица, имеющие чувство отцовства такое, как и наш папочка.

Мы же ждем своей участи. Одни говорят, нас применят, как щит впереди наступающих, другие говорят, что разместят в вагонах товарняка и пустят где-то под откос. Разместили в вагонах - получился целый состав. Немцы с собаками - овчарками везут нас в неизвестном направлении. Старики, матери, дети.

В итоге нас привозят в город Слуцк, что в Белоруссии. Выгоняют из вагонов. Построение на разгрузочной платформе. Зима. Холод. Сортируют. От 12 и старше - отделяют от близких и родных. Их судьба - прямо в Германию. Ничто не помогает, никакие доводы. Плач детей, близких.

Нас же, маленьких, матерей и стариков этапом гонят, мне сейчас кажется, в правую сторону платформы, на окраину города, где были подготовлены места для нашего дальнейшего пребывания. Размышляя о прошлом, это были хранилища и коровники какого-то хозяйства довоенного, огражденные колючей проволокой в три ряда, со сторожевыми будками. Внутри этих помещений оборудованы нары.

Прежде чем туда попасть, нас остановили около двухэтажного здания. Говорили, что это была школа. Подходя к этому зданию, мы услышали истерические крики. Оказалось, в этом здании были собраны евреи, и фашисты нам приготовили сюрприз. Они остановили нас около этого здания и на наших глазах его подожгли. Тем самым показали, что и нас подобное может ожидать. Для чего я это пишу? Быть может кто-то не знает о судьбе своих близких, проживавших в то время в Слуцке, а там тоже были дети и старики, заживо сожженные и ни в чем невинные.

Мы в концлагере. Зима, морозы (в этих местах в то время зима была суровая). Казармы забиты, только этим мы и спаслись от холодов. Кормили какой-то баландой. Хлеба - крохи, да такого, что трудно было его назвать хлебом. Начался повальный мор. В центре лагеря был выкопан ров, куда и бросали замороженные трупы. Может быть меньших масштабов, но все это напоминало про Бабий Яр в Киеве, но было меньше зверства и, в основном, все умирали своей смертью. Правда, были и растрелянные, кто не подчинялся их режиму и кто пытался совершить побег.

Надо было как-то выживать. Зная молитвы, мне, как старшему, не считая сестры, которая болела водянкой, пришла идея пойти на проходную прочитать "Отче наш..." и попросить, чтобы полицай выпустил меня за пределы лагеря, чем я и воспользовался не один раз. Когда вернулся с подаяниями (брюквой, свеклой, капустой кислой, зерном и кое-чем другим, т.е. что мне подавали), полицаи поверили мне и стали пропускать.

Так я спас своих и других от голодной смерти. Кто же пытался это сделать нелегальным способом - расстреливали или травили собаками. В лагере мы пробыли до начала весны. Кто выжил - опять построение и этап на станцию, откуда нас пригнали зимой. Отбирали только тех, кто мог трудиться. У нас же была проблема с Рипсимией (мы звали ее Риммой, это имя собрано из трех мужских: Римма, Пина, Инна), по крещению - Рипсимия. Болезнь ее не оставляла - водянка (ходила, как "колода"). Но с Божией помощью мы не оставили ее и выбрались из этого пекла в полном составе. Здесь же отмечу о судьбе этого лагеря. Где-то в 60-х годах я писал в Слуцк об этом. Мне ответили, что когда начали наши войска наступать, фашисты, чтобы замести следы своих злодеяний, сравняли те места с землей. Поэтому, когда начал искать правду об этом лагере в конце 90-х годов, из Слуцка ничего положительного не ответили, а там, как мне сообщили комсомольские работники, осталось лежать в земле до 30 тысяч стариков, больных и детей, закопанных во рвах.

Везли в сторону Германии, но не довезли. Остановка на станции Юрятишки. Это недалеко от города Лиды. На платформе нас ожидали люди, которые оказались жителями окрестных хуторов и станций. Они и разобрали нас, как рабочую силу. Мы их звали панами. Так мы и жили. Ксения Петровна с Евгением, братом моим. Мама, я и Анатолий – на другом хуторе. Рипсимию забрали на третий хутор смотреть за престарелой бабушкой-калекой. Мы, дети, пасли коров, овец. Старшие работали на разных работах.

Что можно сказать? Мы были рабы, но все же нам было лучше, чем в том лагере смерти. Кормили, в основном, картошкой с кислым молоком. Иногда готовили затирку, клецки на муке, сваренные в молоке. Иногда и этого не давали, особенно когда волк загрызет овцу или ягненка, но это было редко. Веры они нашей не признавали, но все же отношение их к нам, как верующим, было неплохое.

Пора написать пару слов и об отце. Встретившись после войны, мы узнали следующее! В 1942 году, в июне месяце, он был тяжело ранен под Льговом Воронежской области. Лечился в Томске. Хотели отнять ногу, но не согласился и правильно сделал, остался с ногами. По окончании лечения его отпустили на несколько дней повидать нас. К этому времени наша местность уже была освобождена от фашистов. Что же он увидел на руинах нашего села? В землянках жили пару семей, от которых он узнал о нашей судьбе. Одни говорили, что нас нет никого в живых (да это без сомнения и могло случиться). Другие говорили, что мы угнаны, а куда? Только Бог знает. Вот за эту соломинку он и ухватился. Стал искать наши следы. Поехав в Москву (там у него был брат Кир и тетка Мария Никифоровна), рассказал о нашей судьбе. Кир после этого разговора, имея бронь, пошел на фронт, а папочка в свою часть – добивать фашистов. Кир попал в конную армию и вскоре погиб в бою. Где? Никто не знает.

1943 год. Уже знали о победах на фронтах. Мамочка собрала нас всех и с Ксенией Петровной тайком "покинула" своих панов и начался пеший поход в сторону наступающей Красной Армии, в сторону Смоленска. Ближе к родным местам. Идем днем. Мамочка, как утка, впереди, а мы - "утята" сзади. Доходим до какой нибудь уцелевшей деревни, где есть Церковь, останавливаемся, нас как верующих принимают. Понравилось - остаемся на несколько дней при Церкви. Помолились, подкрепились и дальше в путь.

Так продолжалось до тех пор, пока те места не освободила Красная Армия. По разговорам об отце мы узнали, что и он шел со своими солдатами и к этому времени уже был в звании майора, буквально в нескольких километрах от нас. Если бы он знал, что и мы рядом! А быть может еще не настало время для нашей встречи? И как бы повернулась судьба наша? Но что делать, на все воля Божия!

По освобождении мама и Ксения Петровна вербуются на работу и их, вместе с нами, направляют в Кемеровскую область на шахту "Красный углекоп". Это было где-то в 30-40 км. от Кемерово.

Опять товарняк, правда с теплушкой и нарами. Очень долго нас везли. Зеленый свет был только для эшелонов, обеспечивающих войну, а нас иногда загоняли в тупик и держали 2-3 и более дней. Хорошо, что у нас было пуда два пшеницы, что в основном и спасло нас.

Правда, на длительных остановках мы, дети, кое-что добывали милостыней. Так и выжили.

Прибыв к месту назначения наша мамочка опускается в забой, работает откатчицей вагонеток. Я уже взрослым начал осознавать, как она маленькая, родившая нас пятерых, могла трудиться там, под землей. И кто-то оценил все это? Ксения Петровна устроилась уборщицей при общежитии. Она была искренне верующей и, по преданию предков, не могла носить мужскую одежду, только юбку с низким подолом.

Дали нам домик рядом с шахтой. На дворе уже была зима 1944 года. Угля хватало, так что мы не замерзали, зато с питанием было не лучше, чем в фашистском лагере. Приходилось жить милостыней. Собирали мерзлую карошку и все съестное. О школе и мысли не было. Ждали ПОБЕДЫ.

Наступило время, начали давать американскую помощь, но только тем семьям, у кого были сведения о родителях. А так как мы ничего не знали о судьбе своего отца, то, видимо, считались детьми врагов страны. И это после всего пережитого? Но так надо, видимо, Богу, за наши грехи.

Кто знал, сколько будет продолжаться эта проклятая война? Но мы чувствовали, что ее конец приближается. Сводки с фронтов говорили об этом.

А отец нас продолжал искать. Казалось бы, зачем? Сам убедился, что нас нет, побывав на пепелище. Сколько вокруг вдов, успокойся, живи своей жизнью. Но не таким был наш папочка. Не так воспитан. Боялся Бога, с именем Которого он прошел всю войну. И чувствовал ответственность перед Ним.

И надо же так случиться, что в конце 1945 года он получает на свой запрос из Москвы ответ, что мы живы и находимся в Кемеровской области. Получаем от него весточку. Нашему счастью не было предела. Сразу же нам дают помощь: порошок яичный, сахарин, кое-какие вещи. Здесь, на шахте, вернее в шахтерском поселке, к нам пришла еще одна беда – братик Анатолий заболел туберкулезом позвоночника. Начал расти горб. Пришлось везти его в областной центр, Кемерово, где положили в больницу, в которой он пролежал, не вставая, положенное время на спине. После больницы учился заново ходить. Горбик перестал расти. Но Анатолий остался маленьким и до сего времени мучается со своей болячкой, живя в Волгограде.

Рипсимию мы оставили у той старушки. И она уже приехала к нам вместе с папочкой, который забрал ее после Победы и, забирая ее, чудом остался жив, когда возвращался с ней на открытой машине, в офицерской форме. И остатки "вояков", скрывавшихся от правосудия в лесах, обстреляли их машину. Если это были поляки или сыны панов, то они не признавали ни фашистов, ни воинов Красной Армии. Их лозунг был: "Польша для поляков!". Все обошлось по-Божески. Они прибыли к нам во здравии. Нас сразу одели, выделили временное настоящее жилье. Мы ожили. С нами были папочка и маменька и, конечно, наш ангел-хранитель, Ксения Петровна.

В тех местах наши родители оставаться не захотели, и все мы поехали на Урал, к маминой сестре - в город Касли Челябинской обл. Успели к началу нового 1945-1946 учебного года. Я, спустя четыре года, пошел опять во второй класс. Папа работает на чугунно-литейном заводе, знаменитом Каслинском: во время войны выпускавшем танки, в мирное время - чугунное, неописуемое литье. Во главе парторганизации был М.Соломенцев, папа отвечал за снабжение. Родители получали итеэровские карточки, так что голод 1947 года мы не так ощущали, как в других местах, особенно на Украине, в том числе и Бессарабии, куда на старости лет меня забросила судьба.

Недолго нам пришлось жить в г.Касли, хотя и условия для жизни нашей большой семьи были, можно сказать, идеальные. Особняк на пять комнат, телефон. Вокруг - озера, рыба. Не ленись - лови. Была коровка, которую мамочка, подоив, выпускала и она самостоятельно уходила в лес и возвращалась вечером. И после такой войны, такой суровой жизни ее никто не трогал, да и не только нашу буренушку.

По состоянию здоровья, после перенесенных ран отец не мог проживать в той местности. К тому же в тех местах находились испытательные полигоны под землей, о чем стали говорить в середине 50-х годов, после нашумевших событий.

Как бы то ни было, но в 1947 году отца направляют работать в Ростовскую область, город Каменск-Шахтинский. У нас уже в 1946 году появилась послевоенная сестренка - и опять Агафия. Назвали также, как звали и довоенную девочку, умершую от голода в начале войны.

Из Каменска папочку направляют в высшую торговую школу в Москву, которую он успешно заканчивает. Привозит диплом и мы любуемся его отметками, и стараемся сами учиться не хуже его, хотя годы, потерянные во время войны, дают о себе знать. Надо было учиться, много читать, а мы вместо школьного ранца носили котомки за плечами, внизу перевязанные двумя луковицами или картошками веревкой и ходили не в школу, а по округам просить милостыню. Конечно, это все отразилось на наших знаниях, но, имея таких родителей, мы все смогли получить и техническое и высшее образование. Так получилось, что сначала кончали техникум, как я - Ростовский на Дону - авиационный, Рипсимия и Евгений - речное училище там же. Анатолий - агрошколу, а потом все закончили высшие учебные заведения: я - Винницкий педагогический, Рипсимия и Евгений - Горьковский университет по специальности речников, Анатолий учился в педагогическом, затем закончил Волгоградский технический вуз по автомобилям. И только послевоенная Агафия сразу закончила Волгоградский пединститут, причем с высокими знаниями. Работала в одной из школ Волгограда. Давала показательные уроки по телевидению. Депутат Волгоградского областного совета, получала вознаграждения от

Сороса. Дочь пошла по стопам матери. Сын закончил с отличием Московский университет, имеет ученые степени, работает и живет в США.

Был у нас еще один братик - Ванюшка, послевоенный. Но родился он недоношенный, в семь месяцев. Дожил только до годика - видимо на его рождении сказались дни военного лихолетия для нашей мамочки.

Все, что я пишу, - одни мгновения жизни. А если все описать, что пережито, просто нельзя поверить, как мы еще живем на этом грешном свете. А живем мы, дети, наши внуки и правнуки только потому, что у нас были такие родители. Для нашего времени таких - единицы.

Гражданский брак наших родителей был оформлен спустя 40 лет совместной жизни. В остальном, вера в Бога и венец. Как бы тяжело ни было, рожали сколько могли, и старались рожденное воспитать и духовно, и морально, и все на своем примере.

Так получилось, что из своей сознательной жизни, я пожил под родительской крышей семь лет до войны и шесть - после войны, а там техникум, служба в Советской Армии, институт и самостоятельная жизнь. Бывая на побывке у своих родных - папочки и мамочки, наблюдал, что оставшись одни, они жили не для себя, а для нас. Не буду останавливаться на моментах, что и как они сделали для меня и моих братьев и сестер, внуков и правнуков, скажу только одно: как-то я попробовал сказать им, чтобы уже на старости они пожили для себя, в свое удовольствие. Отец поднял правую руку и сказал: "Вот у меня пять пальцев (а нас в то время было пятеро в живых), и все вы мне дороги". Я заплакал и больше не напоминал им об этом. Это была правда. Они, наши родители, никого не обидели.

Даже и по смерти у папочки было все расписано, поэтому я и хочу поговорить с тобой на 73-м году жизни, прожив без тебя уже 34 года. Ты рано ушел о нас. И до 60-ти не дожил. Умер от ран, полученных на войне. Но вы с мамочкой жили, все эти годы короткие, для нас и наших детей, внуков и правнуков. Нельзя забыть те мгновения в жизни, когда ты оставался в кругу семьи с нами, детьми. Придумывал какие-то развлечения, игры, приглашал нас, чтобы мы тебя побороли, и всегда после зарплаты приносил что-то вкусненькое, даже на Урале, после такой войны, ты умудрился принести в дом арбуз, который мы впервые увидели и вкусили его аромат.

Я даже не представляю, что было бы с нами, если бы остались в Кемеровской области, там бы мы и пропали среди тех людей, которые окружали нас. Были бы не детьми войны, а детьми врага народа.

Ты был сыном священника, у тебя троих братьев – священников расстреляли в 1937 году и тебе не дано было расти по служебной лестнице. Но ты умер священником, отслужив последние 16 лет своей корткой жизни Богу, людям. И в этом, только в этом я вижу твое отношение к нам и не только к нам. Ты был уважаемым, тебя и сейчас помнит Калач на Дону, Ростов на Дону, Винница и особенно город-герой Сталинград, где покоятся ваши с мамочкой и Ксении Петровны косточки. Пусть земля ВАМ будет пухом.

Ксения Петровна прожила 92 года. Из них 17 лет была слепой. Знала Псалтырь и Часовник наизусть. Соблюдала все заповеди Господни. Мы даже не знаем, познала ли она брачную жизнь. Выдали ее замуж за человека старше на 20 лет и сразу после венца ее мужа забрали на Соловки, так и осталась она вдовой на всю оставшуюся жизнь.

Мамочка прожила без тебя 24 года. Сначла проживала с сестрой, после смерти сестры - сама. При твоей жизни вам выделили однокомнатную квартиру в Бекетовском районе Волгограда. Там же и Церквушка, в которой ты служил и мама при Церкви, в основном, доживала свои годы. Навещала дочь Агафию, сына Анатолия, живущих в другом конце Волгограда - Тракторном районе. Иногда приезжала и к нам в Винницу. Приедет, переночует, сходит помолиться в Церковь и на другой день сообщает: "Ну что, детки, слава Богу у вас все хорошо, а я поехала. Там у меня козочка, куры". И папа, и мама, и Ксения Петровна умерли тихо, спокойно, в основном, никому не принесли обузы. Легли и не проснулись.

Прискорбно, но сообщаю я тебе, дорогой папочка. Прости и еще раз прости! Не смог я в 1994 году попасть на похороны мамочки. Раньше мы могли бывать у вас всей семьей по два раза на год. Два рейса самолета, цена билета 35 рублей, полтора часа лета - и мы были у вас. Был и прямой поезд Киев - Волгоград. Когда же мы получили весточку о смерти мамочки, я все хотел сделать, чтобы побывать последние часы с ней. В державе ходили купоны. Добрался до Бориспольского аэропорта. Был четверг. Как раз в этот день и был рейс на Волгоград. Самолет улетел, следующий через неделю. Бросился на ж/д вокзал. Прямого поезда нет, с пересадкой через Харьков. Понял, что никак не успеваю. Поплакал и вернулся в Винницу. Отслужили погребение в Виннице. Но за год-два до смерти я все же с ней повидался.

А я продолжаю свой разговор с тобой, вами, моими родителями. Мы живем по вашим заветам. Церковь не забываем. Детей и внуков приводим к Богу, к заветам наших предков. Внуки и правнуки все крещены. Кто создал семьи - повенчаны. Ну а я пошел по твоим стопам, как ты и мечтал. Больших чинов в своей жизни не добился. Не было возможности, ведь я сын священника. Проработал в учебных заведениях Винницы 30 лет. По работе мои колективы завоевывали переходящие знамена, награждались кубками и грамотами. Думаю, о моей работе никто плохого не скажет.

Спутницу жизни ты прекрасно знаешь, так как сам ее крестил и при твоем присутствии нас венчали в Волгограде. Внуков, наших детей успел сам покрестить. На похороны к тебе мы все собрались, ты любил не только нас, но и наших избранниц и избранников. И твой завет, а ты просил, чтобы мы тебя отнесли к месту вечного покоя на своих руках, мы выполнили, несмотря на разговоры окружающих.

Не могу промолчать о таком факте. Моей жены не было на похоронах. На руках у нее было трое детей, и все мы не могли в то время проводить тебя в последний путь. Так вот, на сороковый день приехала и моя Агния. Она у меня затаенная. Побывали на твоей могилке, вспомнили тебя, совершили все положенное по обряду, пошли, а она осталась одна у оградки твоей. Там висел веночек с металлическими лепестками, и один из лепестков она оторвала. По приезду в Винницу показала мне этот лепесток. В ее памяти, думаю, ты тоже навечно.

Так и живем. Только жизнь становится непредсказуемой. Более 60-ти лет нет войны, а сирот становится все больше и больше. Статистика говорит, что на Украине более 100 тысяч детей-сирот. 160 тысяч пар молодоженов каждый год расходятся. Мать с отцом, посчитав, что 4-й ребенок лишний, могут закопать его в своем же огороде живьем (газета "Факты"), или выбросить в мусорный ящик, или оставить в подъезде...

Вроде и время не военное, и урожай приличный собираем. Я помню, да и наши экспрезиденты должны помнить, что после такой страшной войны, в 1951-1952 годах, в столовой хлеб был бесплатный и никто не вспоминал о голодоморах, и дети рождались, и города поднимались из руин, и доллар был 68 копеек, никому не нужен, ходил червонец, и хлеб был 14-16копеек. Бензин дешевле воды. Был у меня по работе мотоцикл К-750. Бывало, подъеду к заправке, дам рубль, нальют 20 литров и еще сдачу дадут. А в колхоз приедешь по командировке, заходишь к председателю насчет заправки - никаких проблем, хоть залейся и всем хватало.

Я своим глазами видел в развалинах Минск, Смоленск, не говоря уже о селах. 80% и более, где прошла война,- все было уничтожено и за короткий срок почти все восстановлено. С каждым праздником мы ждали снижения цен. А что сейчас? Неужели наша власть не бывает в селах? Где те передовые хозяйственники, маяки? Где тот сахар? Последние 38 лет я прожил в Виннице. Насколько я помню, в Винницкой области где-то 39 сахарных заводов работало до перестройки. Все работали. Всем хватало сырья. Сахар - по 78 коп. А сейчас?

Буквально днями я побывал в Виннице спустя 8 лет отсутствия. В свое время в три смены работал Агрегатный завод, 45-й, Инструментальный, Терминал, Химкомбинат и др. Мне стало страшно, что с ними стало! Кто же в ответе за все это? А сельское хозяйство? Неужели все так во всех городах? Мы даже не сохранили то, что осталось от Советского Союза.

Кто же будет за все это отвечать? Ведь это все было сделано нашими отцами, дедами. Не хочу мутить воду. Но ты, папочка, так жить не учил. Ты нас приучал к труду. Обучаясь в техникуме, приезжая на побывку (каникулы), и то мы не могли отдыхать. Надо было заготавливать корм для коровки. Уже работая учителем, я ни одно лето не мог думать об отдыхе. Нужно было обеспечить семью. Построил десятки дач (дачных домиков), а на своем дачном участке до сих пор с 78-го года стоит будка из под продуктов. Ты не учил нас брать чужое, не заработанное своим горбом. Зато мы спим спокойно и никто на нас не тычет пальцами.

Ты, папочка, хотя и мамочка тоже, больше имел подход к нашим женам и мужьям дочерей. Всех понимал и тебя понимали. Особенно ты любил внуков и старался всем помочь. Поэтому и сохранились у нас семьи и мы стараемся жить на примере вашем, не забывая Бога.

Много еще о чем можно поговорить с тобой, папочка, но поможет ли все это, когда тебя, вас с мамочкой нет? Да и мы уже стоим одной ногой в тот, иной мир. Сколько нам даст Господь жизни, одному Ему известно. Но хочется, чтобы и о нас кто-то сказал доброе слово.

"Много лет над страной тишина,

Много лет мир не слышит орудий,

Но жестокое слово - война,

Наше сердце вовек не забудет..."

Все, что было, все делается по Божию велению и об этом нельзя забывать. Я даже не могу представить, как бы сложилась моя судьба, не будь тебя? И другое. Я потерял Родину. У человека одна Родина и она на всю жизнь. Я не видел своего отрочества - когда нужно было учиться, собирал милостыню. Живу на Украине с 1959 года. В Виннице получил высшее образоание, там же создали семью и воспитали с супругой троих детей, считаем достойных. Я - ребенок войны. Как это было - я описал.

Сестра старшая - Рипсимия, живет в Ростове на Дону, получает все льготы, как ребенок войны. Брат Анатолий живет в Волгограде, получает все льготы, такие же, как и сестра. Все документы начинал оформлять и я, прошел целый ряд судов, которые подтвердили, что все законно. Дошло до того, чтобы мне судом нужно было доказывать, что моя мать Антонина - моя мать. И в итоге моя держава отказала в моих исках. Так где же мы живем? И кто правит балом? Если все разворовали, так и дайте ответ, что роздали все тем, кто в годы войны был в Ташкенте!

И знаете, для чего я стал добиваться этих льгот? Чтобы как-то помочь Церкви, потому что куда я ни обращался, никто не хочет слышать и занимается отписками. Мол, все решайте на местах. Пускай помогают старики, пенсионеры, а они и в Церковь стесняются ходить - не за что купить свечку.

Край родной, нашу веру спаси!

Будем жить, только правдой дыши.

С нами "Троица вечной Руси:

Мать и Сын, и святая душа..."

Гнутся деревья, гнутся к земле.

Мы - не согнемся

Истинной верой, даже во мгле

Вместе спасемся,

Самое главное отличить ложь от правды!

P.S. Перенес два инфаркта, сделали операцию на сердце. Живу с пружинками в сердце и славлю Бога. Мне иногда задают вопрос: "А сам-то ты веруешь в Бога?" Пережить все, что я описал и не верить, - кощунство.

Раненое небо к нам пришло с войны

По краюхе хлеба маршируют сны.

Папа, мама - я не плачу, умирает жизнь.

Будет все иначе, мамочка, скажи.

Годы кинолентой в прошлое зовут.

Сорок первый, лето падает в траву.

Лагеря, окопы, подвиги солдат

В черном - пол-Европы, и в крови наряд.

Горе, как молитву, в храме повторяй,

всем сердцам убитым уготови рай.

Города воскресли, расцветает МАЙ!

О войне все песни памяти отдай!