КОППЕРФИЛЬД — ЯВЛЕНИЕ ТЕЛЕВИЗИОННОЕ? 8 страница

Но у Вадима Алексеевича много учеников и приличных людей, не забывших его уроков, благодарных за них.

Кинопродюсер Марк Рудинштейн работал, оказывается, у Мильруда завпостом (кстати, и директор «Группы Мост» Игорь Литвак тоже один из бывших сотрудников Вадима Алексеевича). И вот ученик решил сделать учителю праздник и оплатил этот «Президент-отель». Надо ли говорить, что все артисты работали на празднике бесплатно?

Банкет проходил в зале, где обычно даются приемы в честь приезжающих глав государств (или когда-то руководителей коммунистических партий). На нем присутствовали все крупные администраторы Москвы, директора театров, цирков, филармонии, многие известные артисты. Конечно, пришли в «Президент-отель» и любимые Мильрудом динамовцы во главе с Михаилом Иосифовичем Якушиным и Константином Ивановичем Бесковым. Я был горд, что мне поручили вести этот праздничный вечер.

Мильруд и в советское время ухитрялся платить артистам больше денег, чем они получали в своих концертных организациях. И его без всяких натяжек и скидок на модную терминологию можно смело назвать настоящим продюсером. Когда во мне окончательно созрело желание уйти из монопольной системы Союзгосцирка, всем чиновникам было наплевать, никто не возражал, прежде всего потому, что моя судьба артиста их вовсе не занимала, я это знал, но просил их только об одном: «Дайте мне уйти под крыло Мильруда. Отдайте меня в распоряжение Вадима Алексеевича, то есть в распоряжение Союзциркконцерта». С такими людьми, как Мильруд, и в разведку идти не страшно, и работать радостно. Мильруд — администратор-художник. Один из немногих, кто пытался воплотить в жизнь лозунг Колеватова: «Мы, чиновники, для того и существуем, чтобы артисты больше зарабатывали и хорошо жили». Жизнь, однако, с большинством советских начальников от цирка была принудительной и невыносимо скучной — если сам себя не развлечешь с печальными для здоровья последствиями.

В содружестве с Мильрудом и под флагом Союзциркконцерта я два сезона подряд работал в Измайловском Дворце спорта, рассчитанном на четыре тысячи мест, — дал четыреста аншлаговых представлений…

Отдел формирования — важнейший участок в системе Росгосцирка. Мы называем его «конвейер», что точнее передает ужасную суть этого чисто отечественного явления.

Отдел занят организацией того, чтобы артисты мотались по разным городам по десять месяцев в году — без малейшего продыха. Хорошие артисты должны работать беспрерывно. Мне, например, чтобы выхлопотать два дня отдыха при переезде аттракциона из Перми в Челябинск, нужно было провести серию переговоров с отделом формирования или директором Челябинского цирка — давать ему обещания, что отработаю два лишних представления. Отдел формирования отвечает за государственный план. Представляю, как это звучит для подавляющего большинства читателей, воображающих себе цирк самым веселым на свете заведением, где наверняка весело живется всем — и клоунам, и фокусникам…

В отделе формирования, естественно, не могли работать дилетанты. Сотрудники отдела должны четко разбираться, что за программа, кого куда посылать, кто за кем следует (конвейер). И во главе отделов формирования всегда стояли крепкие профессионалы, из которых мне особенно запомнились Владимир Семенович Старухин, Николай Павлович Барзилович и Виктор Павлович Щетинин.

Щетинин, как беспартийный, выше заместителя и не мог подняться. Наиболее распространенная картина: партийный, ничего не смыслящий в цирковом деле официальный командир и зам, который и тянет лямку (это не относится, правда, к Старухину и Барзиловичу). Отдел формирования — организм, обеспечивающий функционирование всех семидесяти пяти цирков.

В распоряжении Щетинина, Барзиловича, Старухина и его помощника Наума Могилевского было несколько тысяч артистов. Но спроси про любого из них — и молниеносно получишь ответ: этот во Владивостоке, этот в Москве, этот здесь, этот там… Более того, их можно было даже спросить: а как семейные дела такого-то? И услышать: он разведен, этот ухаживает за такой-то, тот живет с…, артистка Н. беременна от В. Их владение информацией всех потрясало. Но механизм «конвейера» как раз и зависел от массы интимных подробностей.

В общем, не представляю в системе Главка (как мы называем Союзгосцирк) работы сложнее.

Щетинин всегда говорил: «Моя работа заключается в том, чтобы в первую очередь обеспечить успех всего дела, потом сделать что-то для своих, потом что-то для себя». По-моему, нынешние продюсеры и менеджеры все совершают в обратном порядке. Для себя — безусловно, для своих — в какой-то степени, а для дела — постольку поскольку…

* * *

С моей гастролерской колокольни можно было посчитать директоров всех многочисленных цирков, где я за свою жизнь работал, непрерывно разъезжая по стране, комендантами здания — хотя, конечно, на местах они представляли наше «министерство» — Союзгосцирк — и могли, при большом воображении, видеть во мне своего подчиненного. Но гастролер в гораздо большей мере нужен им, чем они ему…

Рядовой же артист зависит от директора полностью. Тот может и поселить его плохо, и в деньгах ущемить, и разрешить всего десять представлений… Поэтому артисту важно иметь в Союзгосцирке «своего» человека, который бы мог предварительно позвонить директору того цирка, в котором предстоит ему работать.

Я считаю, что лучшие из директоров цирков влияли на развитие нашего искусства в целом, что, однако, не для всех, особенно для непосвященных, очевидно. Ведь кажется, что директор имеет дело с уже готовой программой…

Сейчас, когда все стремятся получить зарубежные контракты, приходится объяснять, каким престижным было выступление в Москве, в Цирке на Цветном бульваре.

Попасть в программу Московского цирка реально было лишь при одном условии — создать выдающийся номер. Кстати, многие известные, хорошие артисты так никогда в жизни и не работали на Цветном бульваре. Их потолком оказывался Ленинград — тоже, между прочим, весьма престижный цирковой город, который для стольких, в свою очередь, оставался несбыточной мечтой.

Николай Павлович Байкалов долгое время возглавлял Московский цирк, из которого сделал подлинную академию (не побоюсь такого обязывающего определения). То, что каждый из работающих на манеже Цветного находился под пристальнейшим наблюдением директора, само собой разумелось — и об этом можно больше уже и не говорить. Но возьмем униформу. Я на секундочку представил, что при Байкалове униформист появился бы, как допустимо сегодня, в кроссовках и в костюме, далеко не безупречно отутюженном, — и мысленно ужаснулся. Не реакции директора — этого я не в силах вообразить, а пропасти непрофессионализма, в которую цирк скатывается. Как театр с вешалки, так цирк начинается с униформы. Если люди из униформы не ощущают себя подлинными людьми цирка, то пиши, без колебаний, пропало.

А во времена Байкалова праздник цирка начинался с появления униформистов. За порядком их работы следил сам знаменитейший инспектор манежа Александр Борисович Буше — фигура историческая или, как теперь сказали бы, знаковая. Буше был такой же живой эмблемой нашего цирка, как Карандаш и все великие, о которых рассказываю я в своей книге.

Преемники Буше — шпрехшталмейстеры последующих времен — зарекомендовали себя соответственно. И цирк без этих артистов — выпускника театральной школы Ю. Егоренко, Э. Рушата и Р. Болоновского в Ленгосцирке, М. Москвина, работавшего и в моей программе, и, конечно, 3.Мартиросяна, в общем-то не уступающего в популярности Александру Борисовичу, — трудно вообразить.

При Байкалове и Буше униформисты не могли повернуться боком, встречая артиста или когда, закончив номер, он покидал арену.

Строгость Байкалова иногда доходила до самодурства. Но перебор в придирках, как я теперь понимаю, способствовал серьезности в постановке дела. В цирке, очевидно, по-другому нельзя. Послаблений и расхлябанности в любом аспекте цирк не прощает.

Заместителем Байкалова работала Галина Алексеевна Шевелева. Она оставалась и при Асанове, Костюке и некоторое время при Никулине. Я бы сказал, что у Байкалова Галина Алексеевна была заместителем, а при других директорах — хозяйкой.

Замечаю, что, говоря о старых работниках, злоупотребляю эпитетом «удивительный». Но не назвать Шевелеву удивительной женщиной мне просто не позволяет совесть.

Она была мудрым дипломатом, умела улаживать любые конфликты. Прекрасно разбиралась в финансах и билетном хозяйстве. Располагала обширнейшими связями. Не выходя из своего служебного кабинета, могла одними телефонными звонками добиться большего эффекта, чем иной администратор, неделями метавшийся по всей Москве.

Галина Алексеевна была когда-то женой главного режиссера Цирка на Цветном Бориса Александровича Шахета. После смерти Шахета она так и не вышла больше замуж, жила вдвоем с дочерью Юлей. Мой отец, который очень дружил с ней и высоко ее ценил, называл Шевелеву иконой. Может быть, и за то, что, оставшись вдовой в молодые годы, она не ввела в свою жизнь ни одного мужчину. Я тоже очень хорошо к ней относился и, бывало, часами просиживал у Галины Алексеевны в кабинете. Разговаривал, советовался. Она разбиралась в цирке как никто. Мы вместе ездили в Данию — она руководила нашими гастролями, — и я заметил, что в тех ситуациях, где мужчина-начальник обязательно уперся бы в какое-нибудь препятствие, она легко выходила из положения благодаря своей мягкой женственности и обаянию.

Галина Алексеевна — живая, как принято говорить о таких людях, история Цирка на Цветном бульваре. Сейчас ей уже много-много лет. После закрытия старого цирка она больше не работает. Я считаю, что Юра Никулин очень несправедливо обошелся с ней. На последнем представлении, перечисляя самых заслуженных ветеранов: билетеров, кассиров, гардеробщиков и других технических работников, — он назвал Галину Алексеевну примерно двадцать восьмой. Как можно было не выделить особо женщину-руководителя, всегда умевшую не поддаваться в деловых отношениях эмоциям — симпатиям или антипатиям?

Директор Ленинградского цирка Владимир Андреевич Цветков никогда не скрывал своей склонности, или слабости, к выпивке. Более того, он кричал во всеуслышание: «У нас в цирке никто не пьет под подушкой!» Если директор выпивает, то дверь в кабинет должна быть распахнутой. Охотно признаю, что бражничал Владимир Андреевич весело и, как я уже сказал, шумно, заразительно… Но своеобразной личностью он, конечно, проявлял себя и во многих других смыслах.

В Ленинградский цирк случайно не попадали — Союзгосцирк не мог прислать туда артиста по разнарядке, не согласовав кандидатуру с директором. Я назвал Московский цирк времен Байкалова академией. То же самое, с не меньшими основаниями, могу сказать и про Ленинградский времен Цветкова. И Владимира Андреевича, и главного режиссера Георгия Венецианова, и главного администратора Дмитрия Золотаревского отличали также от многих других прекрасных профессионалов и высокая культура, широта интересов (помимо сугубо цирковых). Достаточно сказать, что единственный в мире Музей циркового искусства — сейчас, конечно, уже сильно запущенный — существует именно в Санкт-Петербурге. Заведующий этим уникальным учреждением Александр Левин собрал различные реликвии, старые, например, афиши, которые читаешь как исторические романы.

Вот, кстати, эпизод для будущего историка цирка.

Цветков был руководителем гастролей советского цирка в Испании. По возвращении всех участников поездки собрали у Бардиана. И управляющий напрямую спросил: «А как было с пьянством?» Владимир Андреевич ответил с той же большевистской прямотой: «Клянусь вам, Феодосий Георгиевич, если кто злоупотреблял, то один только я…»

Отец большого современного артиста Сергея Юрского Юрий Сергеевич, возглавлявший в свое время Ленинградский цирк как художественный руководитель, по-настоящему знал наше дело, проникал в его суть и более всех других содействовал тому, чтобы цирк города, претерпевшего столько грустных изменений, все-таки выделялся петербургской интеллигентностью.

А Георгий Семенович Венецианов, которого я упоминал в главе, посвященной в основном Арнольду, облагораживал цирк своим присутствием. Он был в молодости офицером флота. Человеком иного воспитания, иного восприятия жизни. Как-то мы с отцом приехали к нему на дачу и отправились вместе с ним на прогулку в лес. Заядлый курильщик Георгий Семенович держал в левой руке пепельницу и стряхивал в нее пепел, не считая возможным засорять даже таким образом лес…

После смерти Венецианова вот уже долгие годы главным режиссером работает петербургский интеллигент и талантливый человек Алексей Андреевич Сонин.

Усилиями Бориса Кабищера был построен один из лучших цирков — в Минске. С этим директором почти сорок лет проработал главным администратором Виктор Григорьевич Майзельс, известный всему городу под прозвищем Виктор Мировой. Его узнавали на улице, как сегодня узнают Филиппа Киркорова. Он мог остановить рейсовый автобус — и тот разворачивался и вез Виктора Григорьевича в нужном ему направлении.

Когда в цирк приходил первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Мазуров, он немедленно вызывал к себе в ложу Мирового, который развлекал его, комментируя программу и рассказывая в деталях об интимной стороне жизни артистов.

Виктор Григорьевич не мог говорить без мата. Стоит, допустим, перед началом представления, и подходит к нему зритель, не доставший билета. Спрашивает Майзельса: «Простите, вы — главный администратор?» Майзельс «любезно» отвечает: «Ну я — какого… тебе надо?» — «Билет. Я здесь в командировке». — «Нет билетов». — «Я очень вас прошу». — «Пошел ты…» Тут уже проситель возмущается: «Безобразие, хулиган, милиция!» Тогда Виктор Григорьевич быстро садится куда-нибудь в шестой ряд и начинает изображать увлеченного представлением зрителя. Кроме активного хамства, Майзельс замечателен был административным всемогуществом: для него в Минске невозможного не существовало.

Бывший заместитель директора Московского театра сатиры Михаил Михайлович Марусалов стал директором Минского цирка (еще в шестидесятые годы). Он, однако, оставался театральным человеком: при нем в цирке установилась непривычная атмосфера чистоты, порядка и культуры: Театральная культура сказывалась и на постановке программ в Минске, и на рекламе. Очень сильный директор и очень приятный в общении человек пал, тем не менее, жертвой каких-то партийных интриг — его выжили. Он вынужден был покинуть Белоруссию. И уже больным человеком принял едва ли не самый отстающий цирк в России — рязанский, куда публика вообще не ходила. Большей грязи и запущенности невозможно себе представить. У нас с Марусаловым всегда оставались добрые отношения, и он мне сказал при встрече: «В Рязань тебя не приглашаю — стыдно. Но через годик я очень прошу тебя приехать ко мне на гастроли». Через год Михаил Михайлович прислал мне телеграмму с приглашением. Я приехал в Рязань — и не узнал цирка. Он превратился в один из лучших в стране по всем показателям. Чистота и порядок. Аншлаги. Марусалов построил рядом с цирком гостиницу для артистов: номера со всеми удобствами. Он укомплектовал штаты, разыскав и выдвинув хороших работников. Но главное, Михаил Михайлович доказал, что образцовый цирк там, где директором Марусалов.

Бывший заместитель директора Концертного зала имени Чайковского Семен Александрович Пищик работал заместителем управляющего Союзгосцирком. С этого поста он ушел — и его отправили в Сочи.

Сочинский цирк представлял тогда собой старенькое шапито. Но город Сочи всегда был на особом положении. Главные «командиры», члены Политбюро, как правило, отдыхали в Сочи — по вечерам им становилось скучно, и каждый вечер кто-нибудь из них приходил в цирк. И вот так получилось, что не Бардиан в Москве, а Пищик в своем скромненьком кабинете убедил начальников, что в Сочи пора построить настоящий цирк. Семен Александрович выбил из членов Политбюро деньги — и в Сочи теперь лучший, на мой взгляд, цирк страны. Он отлично вписался в экзотическую атмосферу города на берегу моря. И порядок, близкий к идеальному, долго сохранялся в нем и после правления Пищика.

Пищик проработал директором пятнадцать лет. Фанатик циркового дела, холостяк, он жил все эти годы в цирковой гостинице. И хотя никто не поверит, но утверждаю, что Семен Александрович ни разу не искупался в море.

Конечно, без Пищика ничего бы не построили. Он нашел талантливого архитектора Юлиана Шварцбрейма и занимался делами строительства с утра до вечера. В Сочи постоянно не хватало рабочей силы. Работы по возведению нового здания нередко приостанавливались, и его фрагменты дико смотрелись рядом с обжитым шапито, куда по-прежнему регулярно приходили члены Политбюро, которых Пищик не оставлял в покое, уговаривая каждого по отдельности. И Косыгин лично дал необходимую команду. Новый цирк был построен по высшим образцам — и для артистов удобный, и произведение архитектуры…

Но за три дня до торжественного открытия цирка-дворца Семена Александровича разбил инсульт. На открытии он не присутствовал. И все оставшиеся ему годы был парализован. К чести наших руководителей, они не бросили сочинского директора в несчастье. Когда заместитель Пищика Алексей Беляевский доложил пришедшему на представление Демичеву, что Семен Александрович в местной больнице, тот дал распоряжение, и за больным прибыл специальный санитарный самолет. И Пищика отправили в Москву — в Кремлевку.

При Пищике в Сочи режиссером был Борис Заец. Сейчас он директор Киевского цирка. Унаследовавший лучшие черты Семена Александровича, он — по сегодняшним меркам — уникум: и в творческой работе лидер, и крепкий хозяйственник. Даже в кризисные времена, когда народ поостыл к платным зрелищам, в Киеве всегда аншлаги.

А в бытность прежних директоров всем в Киевском цирке заправлял их заместитель (между прочим, зять казненного Косиора) Степан Степанович Яловой, и заправлял целых тридцать лет — такого тоже не забудешь…

Директором Харьковского цирка более сорока лет работал Фред Дмитриевич Яшинов. Очень яркий человек. Всезнающий, хитрый, умный, по-своему мудрый. Его цирк не знал пустующих мест. При Харьковском цирке он открыл студию, где преподавал главный режиссер Евгений Зискинд, который всегда изобретал что-то новое.

Владимир Кавсадзе, директор Тбилисского цирка, запомнился как друг артистов (его называли папа Ладо), преданный цирку человек. Позднее пришел бывший актер, очень красивый внешне, Иван Сергеевич Гвинчидзе. Мы с ним вместе ездили на гастроли в Турцию, где он старался уделить всем нам максимум внимания. Традиции грузинского гостеприимства всегда распространялись на тех, кто работал у Гвинчидзе. Во всех смыслах истинный грузин, которым его прекрасная страна может гордиться.

Иван Сергеевич пользовался немыслимым успехом у женщин. Про него в Тбилиси шла молва, что каждый третий встреченный вами на проспекте Руставели прохожий — ребенок Гвинчидзе.

Юрий Борисович Александровский работал в глубокой провинции — в Перми. Тем не менее в своем цирке он всегда создавал собственные спектакли и программы, и всегда с ним работали способные режиссеры. При цирке Александровский организовал и студию. Хорошие артисты ездили в Пермь с удовольствием.

Однако человеком Юрий Борисович был неожиданным — и к чудачествам его приходилось привыкать. Спросишь его: «Вы не возражаете, если мы завтра в буфете накроем стол — у нашего артиста день рождения?» — «Пишите заявление». И на заявлении накладывал резолюцию: «Разрешаю».

В цирке Александровский проводил время с девяти утра и до конца вечернего представления. Но неизменно уходил домой с несколькими огромными папками, набитыми бумагами: «Это мне еще надо поработать дома». Вид у Юрия Борисовича был такой, будто он — председатель Совмина или директор крупнейшего завода.

Пермь — главный город в жизни Александровского. И Пермь заслуженно гордилась своим хореографическим училищем, Театром оперы и балета и, безусловно, цирком.

Среди работавших у Александровского режиссеров выделялся Игорь Нессонович Тернавский. Когда директор уже совсем тяжело болел, он завещал Тернавскому цирк. Но после смерти Александровского Игоря Нессоновича очень скоро выжили.

Мы с Юрием Никулиным отправили телеграмму первому секретарю обкома партии с просьбой выполнить волю покойного и дать Тернавскому спокойно работать. Но секретарь обкома надулся: «Вот еще — будут мне каждый клоун и каждый фокусник советы давать».

Без Александровского и Тернавского Пермский цирк пришел в упадок. А Игорь Нессонович без дела не остался. Он теперь директор и художественный руководитель кукольного театра, где при нем неизменные аншлаги.

До того как стать директором Саратовского цирка, Иосиф Вениаминович Дубинский был крупным руководителем. У него оставались прекрасные связи с заводами, изготовлявшими для цирка аппаратуру. При Дубинском Саратовский цирк в системе Союзгосцирка вообще стоял особняком: его директор умел создать условия для артиста. Артисты, проработавшие у Иосифа Вениаминовича, потом говорили коллегам: «Надо ехать только к Дубинскому, у него не так, как у других…»

Гавриил Александрович Алиев директорствовал в Ростовском цирке три десятилетия, и каждый работавший в Ростове артист знал, что после премьеры (а программы у Алиева менялись едва ли не каждый месяц) будет объявлен день рождения директора. Накроют хороший стол, но и подарки надо принести хорошие.

Замечательный директор — Дмитрий Иосифович Калмыков — был в Тульском цирке. Мы с ним вместе гастролировали в Японии, где чуть не убили японку. В Японии и мужчины очень мало пьют (по нашим меркам, то есть вовсе непьющие), а уж женщины тем более. Но, оказывается, бывают исключения.

Как-то в выходной день мы с Дмитрием Иосифовичем выпивали. Зашла в номер японка-горничная. Калмыков в шутку предложил ей к нам присоединиться. А она — возьми и согласись. И повторить согласилась. И еще раз выпили.

В японских гостиничных номерах обычно сидят на циновках. Но мы пили на кухне и сидели на стульях. И вдруг наша собутыльница завалилась — и, ударившись об пол головой, отключилась.

Мы с Калмыковым мгновенно протрезвели. Теперь, когда все обошлось, хорошо шутить. А тогда мы сильно перепугались…

Дмитрий Иосифович воспитал прекрасного сына, который в достаточно молодые годы (ему тогда и тридцати не исполнилось) проявил себя незаурядным режиссером и организатором. Александр Дмитриевич сменил отца на посту директора. А позднее работал и директором Всесоюзной дирекции по подготовке цирковых программ, аттракционов и номеров, и вице-президентом Росгосцирка.

Анатолий Марчевский — клоун, если очень кратко и, вместе с тем, ответственно определить, енгибаровской школы. С весьма редкой в этом жанре и отчетливой лирической нотой. И клоун признанный. Достаточно, по-моему, сказать, что он — единственный, кроме Олега Попова, клоун, удостоенный Оскара, присуждаемого Королевским цирком в Брюсселе.

И вдруг узнаю несколько лет назад, что Марчевский — директор цирка в бывшем Свердловске. И хороший, все говорят, директор.

Приезжаю в девяносто восьмом году в Екатеринбург и… чуть не выразил своего изумления неприличным глаголом. Вспомнил сразу когдатошние разговоры о возможности построения коммунизма в отдельно взятой стране…

Мы уже привыкли к постоянству жалоб: денег нет, зарплату не выдают. А тут вижу цирк после евроремонта и цирковую гостиницу, переоборудованную просто в «Хилтон», — все приезжающие в Екатеринбург артисты (и вовсе не из цирка) мечтают в ней остановиться.

Марчевского неприятности нашего времени как бы и не касаются, у него отличные связи со всем городом. Особенно дружит он с директором местного метростроя господином Суриным, который, как мне показалось, проводит все свободное от строительства метро время в цирке. Владимир Михайлович Сурин, при содействии губернатора Эдуарда Эдгартовича Росселя, и мне бесценную помощь оказал — помог с изготовлением оборудования.

Я приехал в Екатеринбург в тот день, когда отмечалось пятидесятилетие директора цирка. Я вообще-то всегда стесняюсь режиссировать собственные праздники, но умей я их так срежиссировать, как Анатолий, — наверное, не стеснялся бы. На его юбилее «официальных» папок с поздравительными адресами не вручали, а было шоу в духе тех, что ставил на телевидении Женя Гинзбург. Я слышал разговоры, что в бывшем Свердловске губернатор и мэр города живут, по нынешнему обыкновению, не очень дружно. Но на юбилее Марчевского веселились оба. Мэр Чернецкий вышел в маске и спел арию мистера Икс. Директор Екатеринбургских авиалиний, в прошлом пилот, летал на трапеции под куполом и тоже пел. Господина Сурина я вынул из своего ящика — якобы он задержался в метро. Командование военным округом выступило с театрализованным приветствием. Элемент театрализованности был и в организации банкета на четыреста персон. И уже вечером, в довершение всего, состоялся салют.

Анатолий Марчевский — фанатик, двадцать два часа в сутки проводящий в цирке. У него ни жены, ни семьи. Правда, есть сын от давнего брака Руслан — клоун, который работал со мной, очень многообещающий парень, хотя пока исполняет отцовский репертуар.

Кандидатура Марчевского очень высоко котировалась на должность президента Росгосцирка. Но многие видят на этой должности Славу Запашного — и он себя чувствует к такой роли готовым. Мне кажется, что если во главе реформированного циркового «министерства» станет большой артист — чему, впрочем, администраторы противятся, — вреда от того не будет.

* * *

Мне всегда приходилось выезжать за рубеж по договоренности с конкретными людьми или с фирмами, где, допустим, во главе стоял не один, а два-три хозяина, которые и приглашали цирк, проводили те или иные гастроли, заключали контракты. И лишь один раз я выехал на гастроли, когда контракт был подписан с общественной организацией — Обществом финляндско-советской дружбы. Контракт коммерческий — какая нам разница, с кем там он подписан? А все удивительное было позже.

Мы приехали в Хельсинки в восемьдесят пятом году. Как и везде, нас встретили, повезли сразу на какой-то прием, угостили вкусным обедом, отвезли на автобусах в город, где начинались наши гастроли. Мы работали там что-то месяца полтора, в семи городах, по-моему. Люди, которые с нами работали, трудились очень добросовестно, а ведь большой цирк, большая программа, двенадцать-пятнадцать лошадей Зариповых, морские львы Сидоркина, животные у меня, собаки… словом, все хозяйство, которое вывозят для гастролей во Дворцах спорта. Сборы были хорошие. И все организовано было замечательно. Но мы обращали внимание на некоторые, так сказать, странности. Командовал вроде всем этим секретарь комитета Общества дружбы. Ему помогала жена… И огромное количество людей: один занимался кормлением животных, другой на конюшне отвечал за чистоту и просто сам вычищал грязь и черт знает что еще, третий занимался отправкой, автобусами, четвертый еще чем-то. Вот эта дружная команда работала с нами все время. И первое недоумение возникло тогда, когда мы увидели, что хозяин гостиницы, в которой мы остановились (прекрасный отель с бассейном), вечером вместе с сыном около Дворца спорта торгует программками и плюс еще какой-то кукурузой. Я спросил секретаря комитета, когда отношения у нас стали попроще: «Почему продает программки хозяин гостиницы? И потом, вообще, мне не совсем понятно, как у вас организовано дело. Вы много платите своим людям?» Он как-то недоуменно на меня посмотрел: «А почему мы им должны платить?» — «Ну а как же? Хозяин гостиницы торгует… Начальник транспортный, у которого все автобусы, — он сам за рулем… Этот чистит конюшню… Должен быть у них какой-то интерес. Зачем тогда они это делают?» Финн пожал плечами и говорит: «Я вас не понимаю. Ведь они же члены Общества финляндско-советской дружбы». — «Ну и что?» — «Как ну и что? Если они члены общества, значит, это их долг. Иначе они бы не были членами этого общества». Я опять: «И что, они не получают никакой зарплаты?» — «Какая зарплата? О чем вы? Конечно, нет. Они все состоятельные люди, они это делают из убеждений, а не из меркантильных соображений». — «Ну и что, вы их никак не премируете?» — «Да нет, почему же, вот вы в Ленинграде начинаете гастроли через три месяца. Мы за счет общества купим билеты — они все с удовольствием съездят в Ленинград, посмотрят ваше представление и пообщаются с вами»…

Глава тринадцатая