Казино, гнесинка и тому подобные радости 1 страница

ПРОЛОГ

На этой закрытой вечеринке не было и сотни человек. Был май седьмого года; Азиму, сыну султана Брунея, исполнялось двадцать пять. В старинный замок в Англии меня пригласил сам виновник торжества – в этот день ему хотелось услышать мой голос.

В качестве почетного гостя вечеринку посетил Майкл Джексон. Я не решался знакомиться с ним до выступления – его поведение мало к этому располагало. Майкл держался в сторонке, как ребенок, который в присутствии увлеченных беседой взрослых играет в свои игры и занят куда более важными делами, чем их пустая болтовня. Все, что вырывало его из этой отстраненности, подвергалось его доброжелательному и не лишенному искреннего любопытства осмотру…

Я поднялся на сцену и поздравил Азима. Краем глаза я видел Джексона, а он, в свою очередь, наблюдал за происходящим с прежним выражением лица. Но когда появилась музыка, и я запел «Number One Fan», Майкл сел на корточки и стал слушать с заметно возросшим вниманием. Он был совсем близко и неотрывно смотрел на сцену, пока я не закончил песню – так мне потом сказали. Сам я не мог постоянно следить за реакцией этого невероятного зрителя – следовало сосредоточиться на исполнении. Но я чувствовал его взгляд.

Нас познакомили, когда я спустился со сцены. Джексон подошел ко мне вплотную и провел ладонью по моей щеке.

- So nice[1], - сказал он.

Знаю, что этот его жест впоследствии был объявлен чем угодно – только не тем, чем он был на самом деле. От Майкла исходило дружелюбное любопытство некоего нечеловеческого порядка. И он просто выразил свое отношение к происходящему в целом. Ко мне, к тому, как я пел, к сложившейся ситуации – его нисколько не раздражало новое знакомство, и он вполне мог перекинуться со мной парой слов, чтобы разбавить свое вселенское одиночество. Он даже согласился сфотографироваться с новым человеком. До его одобрительного жеста я бы вряд ли решился об этом попросить…

Так я познакомился с человеком, который одновременно жил на земле – и в истории цивилизации…

Почему я начинаю свою книгу именно этим эпизодом? В память о нем. Вряд ли это требует дополнительных объяснений. Но когда вы перевернете последнюю страницу, перечитайте эту небольшую историю. Она здесь неспроста.

ПРИВЕТ, МИР!

Рождение и «подмена» младенцев. – Мое первое слово шокирует родителей. – Бунтарство и артистизм в детском саду. – Самовыражение. – Музыка, мясо, Майкл Джексон. – Наш ночной побег

Взрослые часто не помнят начало своей жизни, но я – исключение. Отчетливо вижу перед собой момент, когда я прибыл в этот мир и издал свой первый звук – торжественный и опасливый одновременно.

…Глаза больно резанул яркий свет – это было непонятно и пугающе. Громкие звуки, резкие запахи, грубые предметы… Я оказался один снаружи, мне было неудобно, мокро и холодно. Я враз оробел и заплакал. Громко и от души – как плачут все нормальные новорожденные.

Врач положил меня на подоконник, долго ощупывал и обмеривал. А потом я почувствовал, что мама рядом. Размытые контуры еще не складывались в человеческую фигуру, и главным в маме было ее нежное тепло. Оно успокаивало и защищало. Мир был огромным и ужасным, но, лежа на мамином животе, я не боялся.

…Первое связанное со мной необычное обстоятельство было в том, каким я появился на свет. Мои родители – русские, а вот их новорожденный сын выглядел как чистокровный кавказец. Я был забавным черненьким карапузом со сросшимися бровями и темным курчавым пухом на голове. А мамина соседка по палате в тот же день родила светловолосого мальчишку. Вместе с ним мы лежали в комнате для новорожденных. Я взрёвывал, демонстрируя природные достоинства своих голосовых связок. Мой терпеливый белокурый товарищ напоминал о себе гораздо реже и тише. Во время очередного кормления наши мамы сравнили своих младенцев и усомнились в том, что они наши мамы. Вернее, каждая усомнилась по отдельности, а вместе они впали в панику. Вы поняли, да? В тот день единственной русской роженицей в роддоме Усть-Джегуды была моя мать, а единственным русским (на вид) ребенком был этот белобрысый молчун. Утомленные родами женщины решили, что персонал перепутал младенцев. Мамина соседка по палате причитала и пыталась совершить «обратный» обмен: она была уверена, что ее сын – чернявый горлопан, а не этот светлый тихоня. Мол, заберите своего мальчика, а моего, темноглазенького, отдайте.

В общем, интрига, достойная мыльной оперы. Только без зловещих близнецов и наследственных родинок в форме сомбреро. И тайна моего рождения никогда не даст мне покоя… Стоп, это я шучу, не надо рвать на себе волосы. Акушеры развеяли сомнения обеих мам в тот же день, клятвенно уверив их, что никакой ошибки нет, никто ничего не перепутал, и это совершенно точно.

Потом со мной случилась настоящая беда: я заболел. Простуду принес один из морозных зимних сквозняков. Когда тебе всего несколько дней от роду, это очень серьезно. Мама пережила несколько жутких недель – она просиживала ночи напролет над моей кроваткой, баюкая и нянча. И она меня выходила. Увы, после этого случая я рос довольно болезненным.

Молодые родители страшно переживают за своих детей. Со стороны они даже могут показаться смешными, но ничего смешного в этом нет. Мои не были исключением. Они нарекли меня Виктором – от латинского «победитель». Такое защитное имя; дома меня и сейчас называют Витей. Выходит, свой первый победный посыл я получил от мамы и папы. Как и должно быть.

Намного позже я выбрал себе псевдоним – в честь любимого дедушки. Дед Дима был кумиром моего детства, Героем с большой буквы – фронтовиком, учителем и просто честным, добрым и мужественным человеком. Правительственные награды, райком Партии… В день его смерти бушевал ураган – будто сама природа оплакивала его вместе с нами.

* * *

Детство – яркие картинки в моей памяти. Некоторые из них я вижу изнутри, глазами маленького мальчика. Другие – взглядом со стороны.

…Ледяная горка; я лежу внизу с расквашенным носом, ничего не понимаю. Как реагировать, еще не решил. Ко мне бегут охающие взрослые. А, понятно, надо плакать…

…Я и сестра Лена. Мне около года, сестра в два раза старше. Она запихивает мне в рот мясистую вишню. Удивленно жую, сглатываю сок. В комнату заходит мама и бросается наперехват. Успевает, я не подавился и до сих пор жив…

Мне исполнился год; вся семья переехала в Набережные Челны. Причина? Папа получил престижную должность инженера-конструктора на заводе КАМАЗ.

Лет до двух я не разговаривал. Вообще. Плакать – пожалуйста, но лопотать абракадабру, как мои сверстники – нет, и не просите. Зато потом у меня был стильный дебют: я выругался. Родители обалдели, если этим словом можно выразить всю гамму охвативших их чувств. Мама первой отошла от шока и строго спросила:

- Мама разве говорит такое? А папа разве говорит? И ты не говори.

Вскоре меня отправили в детский сад, и я его возненавидел. Как и многие, наверное. Правда, я часто болел, потому посещал детсад от случая к случаю. Это не спасало. Причина ненависти была в самом принципе работы заведения. Моя вольнолюбивая натура протестовала против детсадовского распорядка, как декабристы против царизма. Я отстаивал личную свободу: долой расписание игр, обед и сон по часам! Свободу узникам режима!.. И так – каждый раз, когда меня приводили в эту обитель ужаса. Я вел себя вызывающе, бросался котлетами в обидчиков, а на прогулках носился по двору с хулиганским уханьем и падал со всего, на что можно залезть – с качелей, горок, турников…

Несмотря на мои «милые шалости» (а может и благодаря им), я был детсадовским любимцем. Без ложной скромности скажу, что некоторые сценические таланты у меня проявились уже тогда. К тому времени я стал говорливым и открытым. Я придумывал стишки, в лицах изображал выдуманные сценки, танцевал… Главное, у меня всегда было, чем развлечь публику.

То, что моя жизнь будет связана с музыкой, родители поняли после одного курьезного случая. Я дожидался маму у дверей супермаркета в центре города. Мимо проходили люди, проходили и проходили, а мамы все не было. Мне стало скучно, и все произошло само собой.

Когда мама вышла, то поначалу не смогла меня найти. Недалеко от магазина собралась шумная толпа. Там играла музыка, люди хлопали, притопывали и возгласами подбадривали кого-то на свободном пятачке в центре сборища. Мама подошла поближе и… Вы-то поняли, кого она увидела, но представьте себя на месте молодой матери! Маленький сын танцует в кольце незнакомых людей, и им это нравится!..

В детском саду я закономерно стал ведущим всех утренников и праздников. Услышав от воспитательницы, что со мной нужно разучить очередной номер, мама восклицала:

- Ну почему всегда он?!

На что получала неизменный ответ:

- Нам так понравилось, как он выступал в прошлый раз…

А уж как мне нравилось! Да, любое выступление было неописуемым удовольствием.

Еще одно отрывочное воспоминание: иду по нарисованной на полу линии и распеваю:

По ни-то-чке, по ниточке

ходить я не жела-аю!

От-ныне я, отныне я…

Самовыражение – великая вещь. За мои смелые проделки со сценическим уклоном меня чаще хвалили, чем ругали. А вот выходки в области сурового быта не поощрялись. Тем не менее, если воспитатели что-то мне втолковывали, я старался сделать наоборот. Однако взрослые время от времени бывают правы. И поскольку я не верил им на слово, приходилось убеждаться в этом, скажем так, на собственной шкуре.

Например, однажды зимой, перед очередной прогулкой, воспитательница предупредила детей, чтобы они не лизали ничего железного. И вообще ничего не лизали – стоял трескучий мороз, и даже пар от дыхания инеем оседал на пушистом воротнике шубейки.

Ей богу, лучше бы она молчала. Потому что я задумался. И когда мама забрала меня из садика, и мы подошли к дому, настало время действовать. Я выбрал момент, вырвался и побежал. Моей целью был железный столб, на который летом накидывали бельевые веревки. Я обхватил его руками и с удовольствием лизнул заиндевевшую поверхность. На этом удовольствие закончилось. Язык прилип. После пары рывков стало ясно, что дергаться бесполезно. Ох я и заорал!.. Мама уже была рядом – она вскрикнула и побежала домой. Вернулась с чайником и стала поливать столб (а заодно и ревущего сына) теплой водой. Язык отклеился – он до сих пор служит мне верой и правдой. А если бы не мамина сообразительность и ее мгновенно принятое решение оставить причитания на потом, быть бы мне печальным бессловесным мимом…

Каждый год папа возводил во дворе высокую снежную горку для детворы. Он заливал снег водой, и мы катались с ледяного склона. Я нередко возвращался с улицы в синяках, а то и с разбитым носом…

Приезд маминой мамы, папиной тещи и нашей бабушки (в одном лице) всегда был праздником. По крайней мере, для нас. Бабушка жила под Казанью, до Набережных Челнов ей было пять-шесть часов на поезде. Подвижная и веселая, со звонким голосом – лет тридцать она работала в хоре – ну не женщина, а песня! Мы с сестрой катали её на санках, как олени Снежную королеву. Сани обязательно переворачивались вместе с королевой, и мы все трое хохотали до слёз. Потом забег повторялся. Иногда мы с бабушкой отправлялись на огромный каток рядом с ДК КАМАЗ – и часами рассекали лёд, визжа и падая.

Для ребенка зима в Набережных Челнах была красивой сказкой. А как ее провожали! Фирменным праздником города была масленица – с раздольными гуляниями, с сотней видов блинов и финальным сжиганием чучела. Не знаю, как сейчас, а тогда всё самое живописное происходило на трех центральных площадках – Азатлык, парк аттракционов на ГЭСе и Новый город. Детвора с восторгом каталась на каруселях и американских горках, и визг стоял на всю округу. Мы никогда не пропускали масленицу. Так и шли всем семейством: родители, Лена и я.

* * *

О, Лена, этот взрывной коктейль из любви и ненависти! Моя сестренка терпеть не могла своего братца-погодка. И одновременно она меня обожала – так умеют только дети. Лена была намного выше и крупнее меня, да к тому же оттачивала свои бойцовские качества на дворовых мальчишках. А уж мне доставалось от нее несравненно чаще. Зато она была незаменимым союзником в серьезных делах, которые взрослые почему-то называли шалостями.

Помнится, мы с Леной обожали ломать стулья, разрисовывать и срывать обои. Как-то раз я изобразил на стене нашей комнаты огромное пахнущее гуашью солнце – оно прекрасно гармонировало с голубым фоном. Родители не восхищались, но терпели. Когда мы окончательно дорвали обои в детской, эти куски плотной бумаги с виниловым покрытием пошли на игрушечные столы и стулья. Кроме самодельной мебели, у стен комнаты стояли две раздвижные софы на вырост. Мы засыпали на них, рассказывая друг другу разные истории…

Малышами мы частенько бывали в гостях у наших родственников по фамилии Суховы. Там я постигал азы музыкальной культуры. У Суховых была громадная фонотека – бобины и пластинки Высоцкого, «Битлз», Фредди Меркьюри, Уитни Хьюстон и многих других. Коллекция по большей части состояла из записей «массовых» групп и артистов. Такая музыка нравилась всем – и это делало ее еще более притягательной лично для меня. Я надевал наушники, усаживался на ковер и забывал обо всем на свете. Начиналось волшебство.

Чуть не забыл: сперва требовалось как следует заправиться – иначе не тот эффект. Едва переступив порог, я бежал на кухню с криком: «Кушать, кушать! Мяц, мяц!». Еда и мясо были синонимами. Маме становилось неловко.

– Витя, ты только что поел! – говорила она мне так, чтобы все слышали. – Что ж ты меня перед тётей позоришь, будто тебя дома голодом морили!

И действительно, не морили. Просто… Признаюсь: я страшно жаден до еды. Иногда это граничит с наглостью. К тому же, пища была частью музыкального ритуала. Какое волшебство без мяса?! Дайте хоть кусочек! Жареного, пареного – все равно... Тётя наливала мне супа или отваривала пельменей, а я выедал мясную начинку, искренне полагая, что остальное там для красоты.

А потом… В проигрывателе Суховых жил такой человек – Майкл Джексон. Мне безумно нравился его голос, этот шикарный фальцет. Я подпевал, я копировал, я балдел от того, как это стильно. Прошли годы, и я встретился с обладателем шикарного фальцета вживую. Теперь я, наверное, должен написать что-то вроде: «но в детстве я и не подозревал, что такое возможно». Или: «но тогда нас еще разделяла пропасть»… Нет, ребята, обойдемся без «но». Любой ребенок со своими кумирами на короткой ноге. Подумайте. Вы наверняка помните, каково это.

Однажды вечером, когда дома стало скучно, мне пришло в голову, что неплохо бы теперь послушать музыку у Суховых. Я подошел к отцу и попросил отпустить нас с Леной в гости. Папа пробурчал что-то утвердительное, не отрываясь от газеты. Он и не думал, что пятилетний мальчишка и шестилетняя девчонка в самом деле куда-то пойдут. В общем, родитель не учел характер своих чад. Или просто потерял бдительность.

А мы пошли. Где живут Суховы, я представлял себе довольно приблизительно. Нужно было пройти квартала два, потом еще три остановки проехать на трамвае… Мы с Леной шагали по аллеям, держались за руки и всё время оглядывались. Гулять по вечерним Набережным Челнам тогда было опасно даже взрослым. Бандитские разборки, драки «район на район»… да мало ли что.

Пешком, в полном мандраже, мы почти добрались до тетиного дома. В очередной раз обернувшись, я заметил несущегося за нами отца. Видок у родителя был – будто он уже полчаса догоняет набирающий скорость поезд. Впечатляющий, точно.

- Побежали!!! – заорал я.

Мы тикáли с визгом и хохотом, перегоняя друг друга. Так выходило наружу напряжение нашего с сестрой ночного путешествия. Мы свернули в какой-то подъезд и ввалились в лифт. Я успел ударить по кнопке, двери начали съезжаться. Но появился папа и остановил их…

Словом, вечер удался. Правда, потом была совсем другая музыка…

Вспоминаю эти бытовые сценки и чувствую нежность к родным и близким людям. Ни меня, ни Лену не баловали – скорее напротив, держали в строгости. Но нас любили – и это главное.

Например, папа. Что бы вы ни подумали о нем после истории с «побегом», он всегда был нашим заступником и покровителем. Показательный случай: однажды во дворе меня ударили в живот. Ударили сильно – это сделал мальчишка лет на пять старше. Я вернулся домой в слезах, а папа выскочил во двор и накрутил обидчику уши. Это было лучшее, что мог сделать отец – я до сих пор помню испытанное тогда чувство законной гордости за своего покровителя. Как сказали бы сегодня, у меня была очень хорошая «крыша».

МАЙСКИЙ

Наш дом в цветах. – Я пробиваюсь в школу на год раньше. – Первое прослушивание: «Во поле береза…». – Черный ужас математики. – Овация в столовой. – Учительница вокала отбивает меня у родителей. – Ученик по классу аккордеона. – Матерый конкурсант-одиночка. – Мода, кроссовки и хип-хоп в актовом зале. – Двухсерийные драки. – Я учу цыган брейк-дансу

Когда мне исполнилось шесть, наша семья переехала в город Майский, что в Кабардино-Балкарии. Там жила бабушка со стороны отца. Городок небольшой – особенно, по сравнению с Набережными Челнами, – но и не деревня. Кстати, традиционных деревень с избами и огородами в Кабардино-Балкарии нет вовсе. Там дома либо из камня, либо из кирпича, ровно оштукатуренные, окруженные цветущими садами.

Мы же очутились в тихом промышленном поселении, почти круглый год заполненном зеленью. Вокруг были удивительно радушные люди, ведущие размеренную жизнь в лучших кавказских традициях.

Папа наконец осуществил свою мечту стать «ближе к земле». Семь соток, огород… Главное, он собственноручно построил на нашем участке большой пятикомнатный дом. Я гордо таскал кирпичи и даже возвел несколько метров кирпичной кладки. Мама разбила перед домом изумительный палисадник. Там был куст роз, ветвистый и колючий, пионы и прочие лютики. Этот цветущий садик можно было описать только словами «ни хрена себе!» - в смысле очень красиво.

…В настоящий момент наш дом в Майском давно продан. Конечно, мне не хотелось отдавать участок, на котором я вырос. Но я это сделал, как же иначе? Родители перебрались в Москву, а дом пустовал и разрушался.

Однажды я приехал в Майский и зашел проведать родные пенаты. В двух шагах от нашего старого жилища неизвестный мне мальчишка закатывал слезную истерику своей матери.

– Я тоже хочу! – кричал он.

Ничего особенного, просто этот случай живо напомнил мне о моей первой взрослой победе над миром. А дело было так.

Сестре Лене исполнилось семь, и ее все лето собирали в школу. Пахнущие свежей бумагой тетрадки, новенькие ручки, карандаши, линейки… Ей досталась вся положенная первокласснику экипировка. А я выпадал из гущи событий на долгое-долгое время – на год. Я собрался с духом и устроил родителям локальный апокалипсис.

- Я ТОЖЕ ПОЙДУ В ШКОЛУ!!!

- Сынок, ты еще…

- Я ТОЖЕ ХОЧУ!!!

- Витя!..

- АААААААА!!!!!

Лену, значит, в первый класс, а меня в сад… Ну уж нет, я не собираюсь там состариться!.. Обычный детский каприз? Кто сказал «обычный»?! Попробуйте объяснить шестилетнему ребенку, что он получит желаемое всего через год, и вы поймете моих родителей. Они сдались.

Меня отвели записывать в школу вместе с Леной. И я был принят по результатам собеседования! И попал в гуманитарный 1-й «А», а сестренка – в математический 1-й «Г».

Вот так я осознал: чтобы добиться успеха, нужно, во-первых, сильно захотеть, во-вторых – так же сильно напрячься. Приложить максимальные усилия.

…1 сентября я вспоминаю как череду ярких впечатлений. Запахи и звуки праздника; вокруг – обалдевшие от происходящего мальчишки и девчонки. Я – нарядный и, как положено, с цветами. Первая линейка. До этого папа долго вез меня на раме велосипеда, а я то и дело зарывался лицом в пахучий букет…

Потом оказалось, что я попал в класс к прекраснейшей из муз – к двадцатидвухлетней Елене Николаевне Сорокиной, которая только что закончила институт. Удивительно! Лениным 1-м «Г» руководила строгая дама, а нами – трогательное и милое создание из другого мира. Я ее восторженно любил – как любят нечто недостижимое. Однажды я ей так и сказал. И мир не рухнул. Что ж, Елена Николаевна вызывала похожие чувства у многих…

* * *

Есть музыка внутри нас и музыка снаружи. Они стремятся друг к другу, а когда сливаются – происходит чудо. Ради этого чуда большая музыка иногда делает шаги навстречу маленькой, которая внутри. Это – Шанс, от него нельзя отворачиваться.

Когда я учился во втором классе, к директору школы пришла Зоя Николаевна Кантор, известный в городе педагог по вокалу. Хрупкая женщина с пушистой прической и большими очками на переносице – за обманчивой внешностью крылся железный характер. Зоя Николаевна устроила среди учеников прослушивание для отбора в музыкальную школу. И я там был. Дождавшись очереди, я исполнил «Во поле береза стояла».

Педагог по вокалу сверкнула глазами из-под очков и сказала со странной интонацией:

– Спой еще разок.

Я повторил куплет. Дослушав, Зоя Николаевна воскликнула:

– Тебе срочно, слышишь, срочно нужно идти к нам! В музыкальную школу!

В моей детской душе случился взрыв счастья. Я был польщен, хотя до этого даже не задумывался, что есть такая профессия, как певец. Родители моего восторга не разделили. Папа и вовсе был категорически против. Он хотел, чтобы сын выбрал в жизни что-нибудь более основательное. Желательно с техническим уклоном.

Но мне отчаянно не давались точные науки. Бесконечными вечерами мы с сестрой сидели на кухне, и папа пытался донести до меня премудрости алгебры и геометрии. Многочисленные иксы и игреки в моем восприятии ничем не отличались от китайской грамоты. Скорость велосипедиста, движущегося из точки «А» навстречу поезду, отправившемуся из точки «В», казалась совершенно бесполезной информацией. В начертательной геометрии было что-то от творчества душевнобольных. И все ближе подступала черная безнадега. Формулы были моим проклятьем, от них не было спасения… Я прекращал барахтаться и тонул в безысходности. Обрыдав тетрадь, я уступал место Лене – в ее отношениях с математикой не было такого трагизма.

Но хватит о грустном, вернемся к музыке и второму классу. Однажды на уроке я что-то увлеченно писал – и сам не заметил, как начал напевать. Вокруг воцарилась непривычная тишина. Я очнулся, умолк и огляделся. Затаивший дыхание класс прорвало гомерическим хохотом! Оказывается, я пел громко, а притихшие было одноклассники только и ждали, когда я это замечу.

Еще одна поворотная точка в моих отношениях с музыкой – импровизированный концерт в школьной столовой. Во время обеда я влез на стул и запел «Прекрасное далёко». Ученики разом перестали греметь ложками и разговаривать. В порыве вдохновения я перебрался на стол, встал в патетическую позу и завершил исполнение, сорвав бурю искренних аплодисментов.

С тех пор я пел везде – дома, на вечеринках, на утренниках… Музыка стала моей жизнью – окончательно и бесповоротно. Я подбирал себе музу среди известных певиц. Одно время грезил Натальей Ветлицкой, потом «увлекся» Юлией Началовой. В эту компанию попала и Наташа Гусева, она же Алиса Селезнева в фильме «Гостья из будущего»…

Черт возьми, я должен был учиться в музыкальной школе! Это было о-че-вид-но!.. Однако время шло, и, если бы не усилия Зои Николаевны Кантор, я мог бы никогда там не оказаться.

Настойчивая педагог по вокалу не раз приезжала к нам на улицу Толстого. Добрая фея в облаке кудряшек проходила во двор через железные ворота, проплывала сквозь цветущий палисадник и поставленным голосом мягко выворачивала моих родителей наизнанку. Те смущались перед лицом представителя большой музыки, но гнули свое: музшкола далеко, возить меня некому, а приобрести фортепиано для занятий им так же просто, как заиметь собственный дирижабль. То есть невозможно.

Папа у меня из Кабардино-Балкарии, мама татарка, ну, в общем, я русский!

Зоя Николаевна кивала, входила в положение и предлагала варианты. Нельзя фортепиано, тогда пусть будет хоть аккордеон. Он дешевле. У него есть и другие достоинства… Раз уж вы такие упорные, купите ему аккордеон на двоих с сестрой! Каждому вашему ребенку по полаккордеона!..

Фея уходила, а я превращал жизнь родителей в сплошное промывание мозгов с редкими перерывами на беспокойный сон. И мы их, наконец, дожали.

Поиски музыкального инструмента в Майском – нудная история. Важен только финал: мы его нашли. Он ждал нас в промторге, этот имевшийся в продаже аккордеон – единственный на весь город. Блестящий и звонкий «Аккорд». Дома, все еще не веря своему счастью, я впервые извлек из него несколько звуков…

Вот так случилось, что в пятом классе средней школы я был зачислен в первый класс музыкалки.

Я занимался с упоением. Да, приходилось ездить за несколько километров, но я просто садился на велосипед и ехал. Правда, не всегда удавалось получать хорошие оценки – все-таки меня связывала с музыкой неистовая любовь к пению, а не к игре на аккордеоне. Но когда в музыкальной школе открыли вокальное отделение, меня перевели туда немедля, и отметки резко улучшились.

И вскоре весь Майский знал меня как солиста детского хора. Я впервые принял участие в конкурсе «Молодые голоса Кавказа» и сразу оправдал надежды учителей – привез в город убедительную победу. Первое место!.. Еще не раз я ездил на конкурсы, снова и снова становился лауреатом — «Молодых голосов Кавказа», «Утренней звезды» в Ставрополье…

Родители наблюдали за моим творчеством со стороны, в вокальную жизнь они не лезли. Я всюду ездил один – причём именно я на этом настаивал, поскольку рано посчитал себя взрослым. И я никогда не любил жалости и сочувствия к себе – это недостойно мужчины и личности. Поэтому в ход шла партизанская тактика: я упорно молчал как о своих проблемах, так и об успехах.

Представьте: конкурс, нервы на пределе, и держать себя руках стоит серьезных усилий. А если к этому подключаются близкие со своей тревогой почти такого же накала… можно не выдержать, ты и без них перегружен. В подобных случаях легче быть одиночкой. Помогало то, что мне передались многие склонности отца – человека молчаливого и вдумчивого. Сегодня я понимаю его гораздо лучше. А в те времена он казался таким далеким…

* * *

Из увлечений той поры стоит упомянуть о шахматах. Папа играл в них виртуозно – и меня научил. Я даже покорил один из турниров…

Однако моя симпатия к шахматам не шла ни в какое сравнение с затмившей все модой танцевать хип-хоп!..

Стоп, раз уж мелькнуло слово «мода», сперва поясню, какая это жуть – мода в школе.

Мы ведь стремились быть современными, поспевать за эпохой. И состязались в этом стремлении, не жалея друг друга.

- Мои предки купили мне двухкассетный магнитофон!

- А мне – видик! Утрись!

- Вы оба кретины! Шнурки достали мне такую вещь – закачаетесь!..

И так до бесконечности. А мне в основном приходилось помалкивать. Зато летом, когда мама отправляла меня на каникулы в Казань, ей удавалось найти там редкие по тем временам вещи. Фирменные и при этом недорогие. Так у меня появлялся то японский спортивный костюм, то высокие кроссовки – их я вспоминаю до сих пор. Потому что шлёпать белыми кроссовками по темному асфальту было настоящим кайфом. Идешь и думаешь: «Йо, вокруг меня земля вертится!»

Своими обновками я красиво вписывался в школьный тренд. Не отставал! И в них мне особенно ловко удавались фигуры хип-хопа. Который для меня начался уже в пятом классе – в школе открылась танцевальная секция, одновременно потребовалось срочно научиться двигаться.

…Актовый зал, пустые по большей части кресла, пацаны толпятся на сцене. Человек сорок. И я – в широких рэперских штанах (мама купила). Из колонок несется Эм-Си Хаммер – задает ритм. Ведущий Василий – крупный парень, влюбленный в хип-хоп, – показывает класс на дощатом полу. Затем объясняет, что и как нужно делать, чтоб получилось похоже. И кто-то из учеников выходит в круг и пытается щегольнуть домашней заготовкой…

В целом расклад был такой: не знаешь модных движений – дискотеки и тусовки для тебя закрыты. Сиди дома и читай учебники, унылый ты нигер.