Воля как сущностная сила человека

Понятие «сущностные силы человека» было введено в научный оборот представителями немецкой классической философии - И. Кант (1724-1804) полагал, что это разум, воля и чувства. Л.А. Фейербах (1804-1872), критически усвоивший эту идею, уточнил: разум, воля и любовь (собственно, одно из высших чувств). Его русский современник К.Д. Ушинский (1824-1871), великий педагог, подошел к проблеме сущности человека со своей профессиональной позиции.

Поняв необходимость всестороннего знания человека для его успешного развития:

«если педагогика хочет воспитывать человека во всех отношениях, то она должна прежде узнать его тоже во всех отношениях» [2, c. 15] – педагог-новатор отстаивал принципиально новый, целостный подход к человеческой личности в диалектике целого и части, их взаимопроникновении и противоречиях, составляющих структуру системы, каковой является личность.

В полном соответствии с принятой им методологией К.Д. Ушинский обобщил достижения всех современных ему наук о человеке для выяснения его природы и именно воле посвятил половину 2-го тома «Педагогической антропологии» (1868-69) как главного труда своей научной деятельности. Большую часть 3-го тома он также предполагал посвятить ей, поскольку одну из главных целей воспитания видел в том, «чтобы подчинить силы и способности … ясному осознанию и свободной воле человека» [1, c. 389].

Принципиально отказавшись от попытки дефиниции понятия «воля», поскольку толкования его ни одной из современных ему наук Ушинского не устраивали, он предпочел «изучать ее проявления» [1, c. 216]. Ученым руководила не только неоднократно провозглашавшаяся им и последовательно реализуемая научная четность, но и глубокая научная прозорливость – основываясь на диалектическом принципе историзма, он отчетливо понимал, что современный ему уровень развития науки о человеке далек от совершенства, и не желал сковывать реальную практику голой и догматичной схемой. Именно благодаря этому его исследования феномена воли могут быть использованы и интерпретированы заново на каждом следующем витке развития науки.

Ушинский рассматривал волю не только как элемент психики человека или черту характера, но именно как сущностную силу. В совокупности сущностных сил (высокоразвитое мышление, язык, высокоразвитые чувства, одаренность, воля) воля занимает особое место, являясь своеобразным двигателем реализации всех (каждой) сущностных сил, давая человеку «жизнь действия, или жизнь практическую» [1, с. 213]. Так, «быстрота и совершенство процесса обдумывания зависят», в том числе, «от силы воли, распоряжающейся этим процессом для данной цели» [1, с. 286]; язык есть средство выражения человеческой психологии; развитость чувств и реализация одаренности зависят от воли – «человек владеет далеко не всеми силами и способностями», которые имеет, ему «принадлежит только то, и именно то, что он покорил своему сознанию и своей воле и чем, сле-довательно, может распорядиться по своему желанию» [1, с. 388-389].

Выясняя природу воли, Ушинский определил ее значение не только в развитии сущностных сил человека, но и в становлении личности, а следовательно, в складывании судьбы: «сколько детей, - восклицает он, - прослывших в детстве маленькими гениями и подававших действительно самые блестящие надежды, оказываются потом людьми ни к.чему не способными!» [1, с. 389]. Именно воля выступает как руководитель становления человека во всей полноте его сущности - по мнению Ушинского, самые блестящие задатки и одаренность «ни к чему дельному не приведет, если .... нет того ясного сознания и

©Суслова Г.П.

Воля…

той самообладающей воли, которые одни только и мыслям, и делам нашим дают характер дельности и действительности» [1, с. 389].

Указав на теснейшую связь воли как явления психического с сознанием, Ушинский признает только субъективную волю, рассматривая ее как автономную и самополагающую силу, однако общественно-исторически обусловленную, что и позволяет сделать ее предметом воспитания. Это «стремление души к сознательной деятельности, или жизни», относимое им к «особым, человеку только свойственным ... стремлениям духовным» [1, с. 266-267]. Фактически Ушинский понимает волю как способность к выбору цели деятельности и внутренним усилиям, необходимым для ее осуществления. Вместе с тем он указывает на несводимость воли к сознанию и деятельности как таковым, полагая, что воля - специфический акт. Поскольку по своей структуре волевое действие состоит из принятия решения и его реализации, Ушинский уделяет особое внимание правильной подготовке к принятию верного решения, предлагая своеобразный алгоритм, весьма актуальный сегодня, когда переходная эпоха ежедневно ставит человека в ситуацию нелегкого выбора.

Волевому действию, по мнению Ушинского, должен предшествовать «чрезвычайно сложный процесс обдумывания, из которого в теоретическом мире мысли выходит убеждение, а в практическом мире деятельности – решение» [1, с. 285-286]. «Формировка же убеждения предотвращает возвращение назад и раскаяние» [1, с. 285].

Собственно алгоритм принятия жизненно важных решений извлекается им из письма великого американского мыслителя Б. Франклина (1706-1790) английскому ученому Дж. Пристли (1733-1804):

• выделить как можно более длительный срок на обдумывание, т.е. готовить решение заранее;

• разделить лист бумаги на две половины по вертикали;

• заполнять в дни, «вперед назначенные для рассуждения» (т.е. не на бегу, второпях, среди других, отвлекающих забот и занятий);

• записывать все доводы «за» на одну сторону;

• записывать все доводы «против» на другую сторону;

• записывать доводы до заполнения листа или их исчерпанности;

• в конце каждого дня пересматривать записи, т.к. «в некоторые дни на нас более действуют одни доводы, чем другие, чем и уменьшим вероятность такого поступка, в котором могли бы потом раскаяться»;

• вычеркнуть попарно взаимоуничтожающие (противоположные и равносильные) друг друга доводы в обеих половинах листа;

• проанализировать оставшиеся и, обнаружив перевес в доводах, принять на этой основе решение [1, с. 287].

Но не всякое сознательное действие, даже связанное с преодолением препятствий на пути к цели, является волевым: главное в волевом акте заключается в осознании ценностной характеристики цели действия. Таким образом, Ушинский утверждает неразрывность связи воли и нравственности как двух основных регуляторов человеческой жизнедеятельности, указывая на соответствие волевого действия принципам и нормам личности (способ принятия важных решений Б.Франклин назвал «моральной алгеброй», что, вероятно, и сделало его особенно привлекательным для Ушинского). Указывая на первостепенное значение жизненного опыта для формирования правильных убеждений, «которые мало было передумать, но которые надобно было пережить» [1, с. 289], с одной стороны, он подчеркивал роль общечеловеческих основополагающих ценностей («генеральные понятия»), с другой стороны.

Для Ушинского важна не только сила воли, но и ее направленность - их недостаточность он именовал «уклонениями воли», различая «слабости воли», проистекающие из

©Суслова Г.П.

Воля…

ее неразвитости, и «заблуждения воли», происходящие из «ложного выбора цели, которая

тем не менее может быть преследуема иногда с поразительной силою воли» [1, с. 360]. Эти «уклонения воли» во многом зависят от воспитания, по мнению Ушинского. В ходе развития ребенка первоначально непроизвольные психические процессы приобретают произвольный характер, становятся саморегулируемыми. Параллельно развивается и способность к удержанию цели действия. Осуществляя волевое действие, человек противостоит власти актуальных потребностей, импульсивных действий: для субъекта воли характерно не переживание «я хочу», а переживание «я должен» («надо»). Признавая личность субъектом нравственной и творческой деятельности, ответственным за свои поступки, Ушинский убежден, что «воля всегда свободна, иначе она не будет волею» [1, с. 325], однако требует различать волю и своеволие и предлагает воспитателю, всячески развивая первую, всемерно ограничивать второе.

Особенно важным это кажется Ушинскому в свете выявленных им особенностей русского менталитета и их влияния на русское воспитание. И, к сожалению, ничуть не утратило актуальности его с болью сердца выведенное заключение: «Школа наша дает ... только знания, знания и еще знания, переходя поскорее от одного к другому. Развитие головы и совершенное бессилие характеров, способность все понимать и обо всем мечтать (я не могу даже сказать - думать): и неспособность что-нибудь делать - вот плоды такого воспитания» [1, с. 391-392]. Ни в коей мере не отрицая необходимость знаний как таковых, Ушинский настаивает на примате деятельности, основанной на знаниях (знания для, а не вместо деятельности), ибо «не упражняя своих сил и своей воли ни в какой самостоятельной деятельности»дети становятся «пассивными существами, все собирающимися жить и никогда не живущими» [1, с. 391].

Однако, будучи педагогом-гуманистом, Ушинский предупреждает об опасности авторитарного воспитания: «Если человека с детства принуждать к выполнению чужой воли ... то в нем не разовьется ... стремление к самостоятельной деятельности» [1, с. 329]. «Самостоятельная деятельность не проявляется потом, с возрастом, но зерно ее коренится в свободной воле человека, рождающейся вместе с душою, и этому зерну должно дать и время, и сферу для развития. Вот почему воспитатель по временам должен отступать от ребенка и совершенно предоставлять его самому себе. Зерно самостоятельности скрывается глубже в душе дитяти, чем может проникнуть туда воспитание, и самые попытки туда проникнуть могут только помешать развитию зерна. Воспитание может много, но не все» [1, с. 368]. Ушинский вплотную подходит к мысли, что личность нельзя сфор-мировать, она может только сформироваться; цель же воспитания - создать для этого наиболее благоприятные (стимулирующие) условия и вооружить ребенка инструментарием строения личности.

Таким образом, «Педагогическая антропология» К.Д. Ушинского – это не только психолого-педагогический, но прежде всего философско-педагогический труд, основные положения которого не только не устарели, но могут при современном прочтении составить опору новой педагогики. Антропологизм Ушинского, отражающий стремление поставить образование и воспитание на научную основу, остроактуален сегодня как предтеча личностно ориентированного подхода в педагогике: «основной целью воспитания человека может быть только сам человек» [1, c. 498].

1. Ушинский К.Д. Человек как предмет воспитания: Опыт педагогической антропологии. Т.2 // Педагогические сочинения: В 6 т. Т.6. М., 1990,

2. То же. Т.1 // Там же. Т.5. М., 1990.