Фотография конца 20-х — нач. 30-х гг. -Из фондов Нарвского музея.

И у церковных властей Общество пользуется неизменным вниманием. На­пример, во время визита на Парусинку епископа гдовского Вениамина, послед­ний был принят в Обществе о. Констан­тином Колчиным и почётным попечите­лем Общества Р.Р. Пельтцером. В этот день рабочие — члены Общества были освобождены от работ и приняли участие вместе с владыкой в молебне, сопровожда­емом пением хора рабочих. Затем влады­ка сказал слово о трезвости и вписал своё имя в список трезвенников ²⁰.

Заметим, что фабричное руководство занималось просвещением рабочих отнюдь не формально. Главной целью своей деятельности в этой области руководство мануфактур считало их духовно-нрав­ственное развитие.

Показателен один из более ранних до­кументов — прошение Эдуарда Наполеоновича Пельтцера (1875) об открытии на­родной читальни на Суконной фабрике.

Обращаясь с ходатайством к ямбургскому уездному исправнику он пишет: «Вследствие предложения господина инспектора народных училищ первого района Санкт-Петербургской губернии <...> имею честь просить Ваше Высо­коблагородие исходатайствовать у г-на Санкт-Петербургского губернатора раз­решение на открытие в вверенной мне фабрике постоянной читальни, в ко­торой по вечерам в будни, воскресные и праздничные дни избранным лицом благонадёжной нравственности читались бы статьи духовно-нравственного и учительного содержания; и испросить указания, касающиеся до выбора книг и журналов, предназначенных исключительно для народной читальни. При сём долгом считаю присовокупить, что я убедился путём долговременного опыта в том, что подобные чтения могут служить одной из духовно-нравственных побудительных мер к предотвращению безнравственных развлечений рабочих в свободное от занятий время».

К прошению прилагается и список из 215 книг и журналов, содержавших исто­рические и духовные произведения, а так­же жития святых и Евангелия²¹. Дело, видимо, где-то в верхах застопорилось, и в 1879 г. Э.Н. Пельтцер с аналогичным про­шением обращается к губернатору Санкт-Петербурга, который инициативу фабрич­ного начальства поддерживает²². Архив­ные документы, к сожалению, молчат об успехе мероприятия; но как бы то ни было, показательна сама заинтересованность руководства в вопросе, далёком, казалось бы, от капиталистического прагматизма и не обещающем никаких прямых выгод.

В описываемое нами время Ивангород и Нарва были единым административным образованием, одним городом, и ивангородские прихожане принимали участие во всех общегородских церковных торжествах²³.

Воскресные и праздничные богослуже­ния в храме прервались в 1918 г.: идёт наступление на Нарву Красной армии и по отношению к церкви и духовенству начи­нается большевистский террор. С ноября 1918 г. по январь 1919 г. - Нарва находится под управлением Эстляндской Трудовой Коммуны; все храмы в городе закрыты, церковные ценности экспроприированы ²⁴; 8 января 1919 г. в Ивангороде расстреляны протоиерей Знаменской церкви Дмитрий Чистосердов и настоятель крепостной Успенской церкви священник Александр Волков ²⁵.

10 декабря 1918 г. Совет Эстляндской Трудовой Коммуны издаёт декрет о выселении из страны всего духовенства: «Попы всех вероисповеданий, как распространители ложного учения, объявляются контрреволюционерами и, тем самым, врагами трудового народа, и им запрещено пребывать в пределах Эстонии». Спустя два дня выходит постановление о запрете всех богослужений ²⁶: отныне любой свя­щенник рассматривается как заложник и подлежит аресту ²⁷. Духовенству предписывается в течение 24 часов покинуть страну. Священник кренгольмской Воскресенской церкви о. Владимир Бежаницкий упросил оставить его в Нарве, приняв во внимание его преклонный возраст и болезненное состояние. Большевики «снизошли» к просьбе («классового врага») по-своему: его, с правом проживания в Нарве, освобождают, но с обязательством рыть ямы для расстреливаемых. Пастырь, не выдержав такого испытания, впоследствии лишился рассудка ²⁸.

Необходимость, однако, вынуждает нас сказать, что началось революционное брожение в гимназических, да и в прочих умах значительно раньше, чем была провозглашена Эстляндская Трудовая Комму­на. Именно оно, это брожение, привело к исключению (l января 1918 г.) из учебной программы Закона Божиего и упразднению должности законоучителя; отмене молебнов перед началом занятий и обязательного посещения учащимися храмов; сама графа о вероисповедании была упразднена. Возобновлено это было лишь после занятия 4 марта 1918 г. Нарвы германскими войсками, а постепенное восстановление полноценного курса — лишь в результате Освободительной войны: 19 января 1919 г. в Нарву вступают эстонские войска²⁹, после чего была произведена реорганизация учебных заведений и учебная программа вернулась к дореволюционному объёму и содержанию.

Вот рассказ очевидца об ощущениях, испытанных им в первые минуты избавления города от большевистского ига.

Первая литургия в освобождённом городе

Морозно. Дует слабый норд. Пустынно в центральных улицах только что освобождённого города Нарвы. На ратуше реет сине-бело-чёрный флаг. Ново и неожиданно! Кой-откуда выглянет фигура прохожего, закутанная в ворот­ник до ушей или повязанная шарфом; боязливо озираясь, пробежит и скро­ется к себе домой.

В город вступает первый разведочный отряд с белой повязкой на левой руке, с ног до головы вооружённый, но одетый в сером. Это — эсты-осво­бодители и партизаны.

На городской площади у больших часов, перед самым зданием ратуши стоит оставленная двуколка военного образца, нагруженная ружейными пат­ронами и вынутыми пачками патронов, на ней — оставленная винтовка без замка и полуоборванная упряжь; на земле валяются пустые коробки. Перед самым зданием, как и в коридоре и на лестнице, набросаны бумаги всех цветов — следы расхищения и грабежа!

Мосты взорваны: у деревянного моста средний пролёт, а железнодорожный всей своей фермой лежит на боку в реке Нарове.

Поднимаюсь на гору и на углу Вышгородской улицы у магазина Григорьевых встречаю высокого человека, закутанного в воротник, в полушубке, в больших рыбацких сапогах, военной папахе; подхожу ближе и узнаю знако­мое лицо протоиерея N.N., первого вернувшегося из бегства. [Он] наклоняется ко мне и говорит полушёпотом: «Здравствуй, N.! Пойдём, откроем двери храма и начнем служить, благословясь!». «Да,— отвечаю,— нужно и необходимо. Сейчас дела не оберёшься: тут некрещёные, там неотпетые...»

Вошли в оставленный алтарь Нарвского Преображенского собора, придел св. Николая, общими усилиями начали службу. После продолжительного перерыва в сводах собора снова пронеслось: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа!..»

Радовалась душа. Было невыразимо радостно, легко и приятно! Чувствовалась та связь духовного союза человека с Богом, что даруется нам Св[ятою] Церковью.

Пришли на память слова ап. Павла: «Духа не угашайте, но разумевайте, что есть воля Божия».

На душе такая несказанная радость, хочется плакать. Так тепло, тепло... Нет слов, объяснить ту полноту чувств, что овладела сердцами! Казалось, сердца всех присутствующих горели и молились вместе с пастырем. От избытка сердца уста шептали несчётное: «Подай, прости, помилуй, о Великий и Сильный Боже, в Троице славимый!» Этого чувства никогда, никогда не забыть!

После литургии обозревали город; по пути попадались военные, что мелкими группами разгуливали туда и сюда, довольные своим успехом. Свидетельством вчерашнего боя была потрясающая картина на углу Германской улицы, у самой часовни. Здесь то и дело проходящие вздыхали и в себе говорили: «Страшно!». Внезапно застигнутое отступающее трехдюймовое орудие с несколькими жертвами из прислуги стояло повёрнутое дулом на восток, сломанный передок стоял тут лее со сломанной осью; у лафета лежал номерной с размозжённой головой, а у передка — лошадь подохшая, и тут же ездовой в запёкшейся луже крови. На Ревельском шоссе стоял испорченный пулемет «Максим», около него — с зияющей раной в животе пулеметчик.

Всё виденное рождало гнетущее чувство отвращения, ибо говорило о злобе, и ненависти, и мести, очень далёких от истинного понимания жизни христианскими народами. Как будто Христос и не приходил в мир!

Но воспоминание о только что отслуженной литургии наполняло душу твёрдой верой в то, что сила зла кратковременна, что окончательная победа принадлежит Христу, ибо Ему, а не злу «дана всякая власть на небеси и на земли», а Христос с нами «во все дни до конца веков»³⁰.

Однако до стабильности и окончательного мира было ещё далеко: Северо-Западная армия генерала Н.Н. Юденича наступала на Петроград, и в 1919-1920 гг. - Ивангород и Нарва находились фактически в прифронтовой полосе; во второй половине ноября 1919г. - большевики штурмуют Нарву, и линия фронта проходит непосредственно у Ивангорода. Во время борьбы за Петроград в храме служат попеременно военные священники Северо-Западной армии, а ивангородская Знаменская церковь становится кафедральным собором войска ³¹.

Армия Юденича терпит поражение, и бойцы, солдаты и офицеры — измученные, изголодавшиеся, больные (всех подряд косит тиф, занесённый, по слухам, красноармейцами, пленными или добровольно примкнувшими к Белому движению),— прибывают в Ивангород,— эшелонами, а то и просто пешком. С ними и те, кто решил эмигрировать из Советской России.

Нарвитянин С.В. Рацевич вспоминает:

«Станция Нарва-2, ныне не существующая, находилась на развилке желез­нодорожных путей Нарва-Петроград и Нарва-Гдов, у начала шоссе Нарва-Гдов. Небольшие станционные помещения размещались в конце Новой линии, почти у железнодорожного переезда. Здесь составы останавливали пограничники. Не помогали никакие уговоры пропустить теплушки с солдатами через желез­нодорожный мост на станцию Нарва. Эстонские власти, серьёзно обеспокоен­ные состоянием здоровья голодных, завшивевших солдат <...> предлагали их раз­местить в покинутых домах на Ивангородском форштадте и в пустующих корпусах Суконной и Льнопрядильной фабрик, не пуская за реку в город.

Переговоры по размещению и обустройству несчастных людей, оставшихся в холодных товарных вагонах, без горячей пищи, в ужасных санитарных условиях, без права покидать вагоны, продолжалось несколько дней. За это вре­мя нескольким десяткам солдат удалось покинуть вагоны и проникнуть в город. Среди них, как потом выяснилось, были больные сыпным, возвратным и брюшным тифом. В конце концов больных и немощных разместили по боль­ницам, остальных в опломбированных вагонах повезли в сторону Йыхви: батрачить на хуторах в Иллукаскую, Куртнаскую, Пагарскую, Изакскую волости. Судьба их всех была одинакова» ³².

В это время Парусинка, где разместился госпиталь на тысячу коек, представляла собой ужасное зрелище.

Воспоминания очевидца:

«Этот «госпиталь» только по недоразумению можно было назвать госпита­лем, так как помещался он во втором этаже казармы для рабочих. <...> помещение было густо набито ранеными и больными. Эпидемия начала быстро распространяться, а в начале декабря обнаружены первые случаи сыпняка, который стал уже молниеносно распространяться; тогда-то и начался насто­ящий ад в нарвском мешке (выд. нами. — А.И.). <...> А между тем в Нарву больные прибывали на подводах, пешком, а то и ползком. Больных начали класть, не записывая и не считая, на холодные каменные полы Парусиновой и Суконной фабрик. Когда все полы были покрыты больными, их клали в вестибюль, на площадках лестниц, под лестницы. А больные, как саранча, все прибывали и прибывали. Начавшись в районе Прядильной и Суконной фаб­рик, эпидемия стала повальной и, быстро охватив весь правый берег Наровы, перешла на левый, в эстонские части, так что к 20 декабря все госпитали в Нарве были переполнены и больные оставались там, где их застигла ужас­ная болезнь. <...> Помню, в Петрограде на Литейном проспекте был «Театр Ужасов», куда ходили любители сильных ощущений. Пьеса «Мороз по коже», однако, совершенно бледнела перед тем ужасом, который я испытывал в Нарве при посещении в начале февраля «госпиталя»,— Парусиновой фабрики, которая, в полном смысле этого слова, была гробом живых и мёртвых людей.

Представьте себе невысокое здание в 180 арш. длины, 18 арш. ширины, 5 арш. высоты. Вонь и смрад ужасные. Вентиляции нет. Врача также, а бывшие в дивизии врачи все свалились в общую вшивую кучу. В этом бараке-гробе шевелилось 1016 больных. На всех была лишь одна полуживая сиделка, сама с температурой не ниже 37,9° и 16 санитаров. Эти полуживые люди едва успевали подать несчастным кипяток, о чае нечего было и думать.

Поэтому ничего удивительного, что около барака шныряли спекулянты-мальчишки, которые продавали несчастным снег по 7-10 марок за котелок. Питались обречённые на смерть лишь хлебом. 90% больных даже не имели возможности вымыть руки и лицо. Баня была недостижимой мечтой. Между живыми на полу лежали застывшие трупы. Больные сами выносили трупы из барака на двор или улицу, где складывали их в кучи, откуда их забирал автомобиль-грузовик и свозил на кладбище в поле. Среди солдат можно было видеть бродящих как тень офицеров, решивших умирать с теми, с кем они несли радости и невзгоды войны. Они сначала самоотверженно ухаживали за больными товарищами, на свои средства покупали им лекарства, клюкву, но скоро сами сваливались в общую кучу. Удел один — смерть. Выздоравливающих, как оказалось, был весьма незначительный процент. Накрытые шинелями, а то и тужурками, на холодном каменном полу лежали несчастные, громко бредя в жару» ³³

Большинство умерших здесь были похоронены в братских могилах на ивангородском городском кладбище и нарвском кладбище в Сийверсти. Некоторым удавалось пробраться дальше, на Запад, кто-то находил пристанище в эстонских городах, в том числе и в Нарве. Среди них находилось армейское духовенство, тем или иным образом связавшее свою жизнь с печальной судьбой Белой армии. Так, в Нарве оказался первый настоятель Свято-Троицкой церкви о. Николай Алексеевич Ратьковский, которому выпала тяжкая доля окормлять умирающих соотечественников.

Н.А. Ратьковский родился в семье священника 12 декабря 1879 г. В 1900 г. окончил Псковскую духовную семинарию, в 1900-1909 гг. учительствовал в церковно-приходских школах Опочецкого и Островского уездов Псковской губернии. Высокопреосвященным Арсением (Брянцевым), архиепископом Рижским и Митавским, рукоположен в сан иерея 7 октября 1909 г. С 1909 г. о. Николай состоит членом уездного отделения училищного Совета и членом Опочецкого благотворительного общества (с 1910 г.), а также исполняет должность уездного следователя. А с 1918 г. начинается его боевой путь. С конца декабря 1918 по апрель 1919гг. он - священник при Ревельском рус­ском добровольческом отряде самозащиты. За сооружение домовой церкви при отряде получает письменную благодар­ность от начальника отряда генерала Геннигса. С апреля по 30 июня 1919 г. — штатный священник при штабе Отдельного корпуса Северной армии (впоследствии — Северо-Западной армии). С 31 июня по ноябрь 1919 г. — священник церкви при штабе 2-го корпуса Северной армии. С 9 декабря 1919 г. - по 1 марта 1920 г. мы видим его штатным священником в поле­вом подвижном госпитале №1 в Нарве, а с 1 марта по 15 мая 1920 г.— штатным свя­щенником при 4-м русском госпитале Нарвской Льнопрядильной мануфактуры, где и разворачивалась страшная эпидемия тифа, о которой говорилось выше. В Советской России остались его жена и четверо детей ³⁴.

С Северо-Западной армией связана и судьба первого дьякона Свято-Троицкой церкви — Николая Васильевича Задвинского. Он родился 2 мая 1890 г. В 1905 г. окончил Псковское духовное училище, вслед за тем — Псковскую школу псаломщиков (1908). В 1908-1911 гг.— псаломщик в селе Гнилки, Островского уезда, Псковской губернии. В июле 1911 г. рукоположен в сан дьякона и переведён на должность дьякона в церковь погоста Дворец Новгородской губернии. В 1917 г. - законоучительствует в Горской земской школе Новоржевского уезда, Псковской губернии, а с 1 августа 1917 г. - по 1 марта 1918 г. служит во Всероссий­ском земском союзе. С 1918 по 1920 гг. служит в качестве псаломщика 2-го Остров­ского полка в составе Северо-Западной армии. За усердную службу в Островском полку удостоен архипастырского благо­словения архиепископа Псковского и Порховского Евсевия, а приказом по ар­мии награжден медалью «За усердие». После ликвидации армии ему не остается ничего иного, как устроиться псаломщи­ком в церковь небольшого принаровского села Криуши, а в 1922 г. он становится дьяконом Свято-Троицкой церкви, где служит до 1944 г.³⁵

Нелегкая судьба эмигранта выпала и на долю регента-псаломщика Свято-Троиц­кой церкви Дмитрия Павловича Тихоми­рова. Он родился в l880 г. в Калужской губернии в семье священника, в 1900 г. окончил Калужскую духовную семина­рию, в 1906 г.— Юрьевский (Тартуский) университет по специальности «славяно­русская филология». В 1906-1916 гг. пре­подавал в реальных училищах в Виндаве и Острове. В сложные 1916-1917 гг. он занимает должность инспектора народных училищ в Гдовском уезде. В 1919г. - директор Гдовского реального училища. В ноябре 1919 г. - эмигрирует в Эстонию, где в 1920-1921 гг. преподаёт русский язык в Везенбергской (ныне Раквере) учитель­ской семинарии. На следующий год его можно было видеть в Нарве, где с 1922 по 1923 гг. он учительствует в средней эмиг­рантской школе-гимназии Нарвы, занимается общественной деятельностью и служит регентом в хоре ивангородской Успенской церкви ³⁶. В ноябре 1927 г. он избран и утверждён регентом-псаломщиком храма на Парусинке ³⁷, правда, не­надолго. 17 февраля 1929 г. приход про­вожает регента в Ригу: ему предложена должность преподавателя Рижской рус­ской гимназии.

«Председатель Приходского совета П.П. Переплётчиков от имени совета выразил Дмитрию Павловичу в прочувствованных словах искреннюю признательность за его труды по управлению хором, за его усердие к делу и за его стремление творить хорошее и доброе на пользу храма и общества. После был отслужен напутственный молебен с провозглашением здравницы. Тепло и искренне простился хор со своим регентом. Несмотря на то, что Дмитрий Павлович пробыл здесь всего полтора года, он и за этот срок успел снискать и любовь и уважение певчих» ³⁸.

Здесь уместно будет сказать, что для тех людей, кто связал свою судьбу с Северо-Западной армией или хотя бы имел скептические взгляды на большевизм, вопрос о возможности возвращения в Советскую Россию равен был решению о самоубийстве. Все попытки наивных людей, поверивших пропаганде «из-за проволоки», оказаться в «советском раю» означали одно — арест и концлагерь.

Итак, обстоятельства, в которых формировался приход храма, были весьма нелегкими. Кроме того, имели место и иного рода проблемы: канонической юрисдикции ивангородских и нарвских приходов. Часть нарвских и ивангородских приходов до 1917 г. входила в состав Санкт-Петербургской, а какие-то — в состав Рижской епархии. 31 декабря 1917 г. в Ревельском соборе св. бл. кн. Александра Невского состоялась епископская хиротония бывшего благочинного эстонских приходов Санкт-Петербургской епархии прото­иерея Павла Кульбуша (постриженно­го в монашество с именем Платона) во епископа Ревельского, а также учреждён Ревельский викариат Рижской епархии. Таким образом зародилась поместная Эстонская церковь. Епископу Платону по­ручается управление всей Рижской епархией, но епископ Платон, протоиерей Николай Бежаницкий и Михаил Блейве были в ночь с 14-го на 15 января 1919 г. при отступлении из Тарту красных, расстреляны ³⁹. Полтора года новообразованная поместная церковь вдовствовала, вопрос о формальном учреждении прихода при Свято-Троицкой церкви не мог быть ни возбуждён прихожанами, ни решён положительно. В мае 1920 г. Святейший Патриарх Московский Тихон дарует Эстонской церкви автономию, а в октябре того же года утверждает священника Александра Паулуса на кафедру епископа

Эстонии (с разрешением православным приходам, по желанию, праздновать цер­ковные праздники по новому стилю).

Под давлением эстонского правительства, стремившегося оторвать православный эстонский народ от Москвы, архиепископ Александр в 1923 г. обращается к Константинопольскому патриарху Мелетию IV с прошением о принятии Эстонской церкви под своё духовное окормление. Своим томосом от 9 июля 1923 г. - патриарх Константинопольский принимает Эстонскую церковь — отныне «Эстонская православная митрополия» — под свою юрисдикцию, совершая тем самым антиканонический акт, который повлек за собой многочисленные конфликты в дальнейшем ⁴⁰. Этот же документ предписывает образование на территории Эстонии трёх епархий — Таллиннской, Сааремаской и Петсерской. Однако фактически в Эстонской церкви было учреждено лишь две епархии — Таллиннская (её возглавил сам митрополит Александр) и Нарвская (её возглавил архиепископ Евсевий (Гроздов). Обе епархии были сформированы не по территориальному, а по национальному признаку (что тоже можно расценить как отход от христианских канонов): Таллиннская епархия состояла в основном из эстонских и смешанных приходов (туда же входил Пюхтицкий монастырь), а Нарвская — главным образом из русских⁴¹. Нарвская епархия обнимала 31 русский приход⁴², сюда вошёл и приход Свято-Троицкой церкви. Из ивангородских приходских церквей лишь эстонский православный приход Никольской церкви с 1924 по 1944 гг. - входил в Таллиннскую епархию⁴³.

Д.П. Тихомиров, регент хора,