Александр григорьевич баздырёв 10 страница

И наконец наступил долгожданный день.

Непривычно было сидеть за пустыми партами. Ни чернильницы перед тобой, ни даже какой-нибудь грязной промокашки. Казалось, не в школу пришел, а в гости.

Варвара Сергеевна закончила читать оценки и задорно улыбнулась:

— Ну вот, с этой минуты вы у меня шестиклассники!

Она еще хотела что-то сказать, но в коридоре с грохотом распахнулись двери и пол загудел от топота десятков ног. Какой-то класс, должно быть, бывший шестой, уже отпустили.

А Варвара Сергеевна чего-то медлила. Переводила добрый ласковый взгляд с одного ученика на другого, точно прощалась. Ребята нетерпеливо поглядывали в окна, ерзали за партами. В окно видно было, как Фаина Николаевна и Кузьма Кузьмич навешивают на тесемочку, протянутую между двумя колышками, конфеты, карандаши, зубные щетки. Каждому ясно, для чего это делается. Будет игра. Завяжут глаза платком, дадут в руки ножницы и ступай к веревочке, срезай что удастся.

Около старых осыпавшихся траншей, выкопанных под учебную мастерскую, ходил директор школы, а за ним следовали Константин Иванович и дядя Алеша. Александр Васильевич что-то объяснял им и, видимо, горячился: то протягивал руки к председателю, то к дяде Алеше, то указывал на открытые окна школы. Константин Иванович слушал директора набычившись и время от времени надувал щеки. Дядя Алеша, должно быть, только что приехал. На одной руке у него висел плащ, под мышкой белел какой-то сверток.

Варвара Сергеевна тоже посмотрела в окно и сразу заторопилась:

— Ну что ж, ребята, я вижу, вам не терпится поиграть. Стройтесь в колонну по два и организованно выходите в ограду. Теперь вы уже не маленькие — шестиклассники!

В играх время пролетело незаметно. Когда Ильке в первый раз Фаина Николаевна завязывала платком глаза, солнце стояло высоко и сильно пекло стриженую макушку. А когда проходили последние соревнования—кто быстрее очистит три картофелины, оно по-вечернему рябило из-за тополей.

С пустыми руками не возвращался из школы почти никто. Одних премировали за хорошую учебу, другие завоевали подарки ловкостью. Нюрка Казарлыга, точно хрустальную вазу, несла кулек с конфетами — первый приз за быструю чистку картошки; Димка уже успел измять и захватать потными руками альбом для рисования; у Ильки побрякивали в кармане перочинный- ножичек и футляр для зубной щетки.

Только отошли от школьной калитки, как навстречу по дороге, таща за собой черный хвост пыли, вылетел грузовик. Остановился он у конторы. Из кузова начали вылезать незнакомые мужчины. Они подавали друг другу сундуки, завернутые в тряпки пилы, топоры.

- Кажись, опять дикие пожаловали, — мельком взглянув на приехавших, обронила Нюрка.

Илька недоуменно поглядел на нее. Чего это она? Около машины суетятся самые обыкновенные люди, в пиджаках, в брюках, обутые, у большинства на головах соломенные шляпы.

- Почему ты говоришь — дикие? — спросил он

Нюрка повела бровью и снисходительно хмыкнула:

-Потому что дикие! В прошлом году они у нас тут были, свинарник строили. Из-за них еще Константин Иванович чуть с места не слетел.

Из Нюркиного объяснения понять что-либо было трудно. Илька решил сам проверить, что за люди приехали в село и действительно ли они дикие.

Грузовик, развернувшись, запылил по улице в обратную сторону. Мужчины, рассевшись на крыльце конторы, курили и переговаривались с конторской рассыльной Феней.

- Почему ж, ето самое, барышня, вы не радуетесь?—скаля желтые зубы в плутоватой улыбке, обращался к Фене немолодой мужчина с большим рыжим чубом, нависающим на глаза. - Женихи к вам приехали, а вы, ето самое, личико свое от нас в сторону.

- Нужны-то вы были, женихи такие! — бойко плевалась подсолнечной шелухой Феня. - Вы сами-то места не обогреваете. Как катун в поле: куда ветер подует, туда и вас несет.

- Зато у нас все парни богатые, — вмешался еще один из диких, чернявый, похожий на цыгана. — У Ефима, — он показал на чубатого, — даже яблоки моченые есть.

К конторе на велосипеде бесшумно подкатил Павел Кошкаров. Поздоровался, подергал укороченным носом, как кролик, точно принюхивался к приезжим, затем нагнулся к стоявшему на земле ящику и потрогал острие высунувшегося из старой тряпки топора.

- Поздно нынче пожаловали что-то, — проговорил он. — Издалека, наверное?

- А ты что? Нанимать собираешься? — настороженно ощупывая глазами Кошкарова, одними зубами улыбнулся цыгановатый. — Если нанимать, то опоздал. Старшой уже с председателем договаривается.

— Кто знает, может, опоздал, а может, и не опоздал,— многозначительно промолвил Кошкаров.—У меня тоже наготове топор, да поострее, чем у вас. И по столярной части могу: оконные переплеты связать, фигурные наличники, комнатную дверь — всему этому сызмала обучен.

Дикие неприязненно поглядывали на него, точь-в-точь как Спутник во время еды на кур. Но если у Спутника были основания не доверять курам, потому что они всегда норовили украсть у него самый сладкий кусочек, то поведение приезжих Ильке было непонятно. С чего они, впервые увидев человека, косятся на него?

Кошкаров, должно быть, чувствовал, что дикие не радуются встрече с ним, однако держался самонадеянно и гордо. Начал расписывать, сколь много в этом году в колхозе строительной работы и какой именно. При этом ловко клонил к тому, что диким без него не обойтись.

— Инструментишко, я вижу, у вас только плотницкий. А у нас нынче больше на кирпич надеются. Каменщики потребуются, столярной работы будет невпроворот...

Дикие, слушая его, переглядывались и помалкивали. Кошкарова это, видимо, начало выводить из себя. Он то пытался примоститься на раму велосипеда, то ставил ногу на педаль, Наконец торопливо и уже без гордости проговорил:

— Спароваться нам, как я думаю, полный резон. И о квартире вам заботиться не придется. У меня дом большой, как родню приму.

— Зря вы мылитесь, все равно бриться не придется, — не бросая семечек, заметила Феня. — Нынче, я слышала, не будут шабашников нанимать. Константин Иванович так сказывал: «Нечего дармоедов плодить».

Второй раз с дикими Илька повстречался в тот же день на заходе солнца. Он как раз вместе с Ванькой и Димкой дразнил в переулке ягненка, того самого, которого привез в кабине Федя Воронцов. Благодаря Нюркиным заботам баранчик хорошо подрос и почти уже не хромал, а благодаря Ванькиным тренировкам ловко научился бодаться. Стоило рассердить его, как он начинал как собачонка гоняться и норовил стукнуть лбом. Удары у баранчика были пока слабые, поэтому мальчишки с охотой подставляли ему свои спины.

Дикие тянулись около плетней вдоль улицы, таща на себе сундучки, и громко переругивались. Немного приотстав от них, шел, согнувшись под тяжелой ношей, чубатый. Рядом с ним вел в руках велосипед Павел Кошкаров.

Чубатый, увидев ребят, сбросил с плеча мешок:

- Хлопчики! А ну сбегайте до своих мам, опросите, не надо ли моченых яблочков.

- Да выбрось ты свои червивые! — остановился цыгановагый. — Неужели не понимаешь, что нам засветло на тракт надо выбраться? И так целую неделю из деревни в деревню Зазря шатаемся.

- Но куда спешить на ночь глядя? Вот у товарища переночуем...

Чубатый хотел указать на Павла Кошкарова, но тот уже paзвернул велосипед и, встав на педаль, запрыгал на одной ноге.

- Эй, знаемый! Товарищ... — протянул вслед ему руки чубатый.

- Нет, паря, гусь свинье, видно, не товарищ! — обернувшись, крикнул Кошкаров и нажал на педали.

Чубатый нехотя, как хомут, набросил на себя ношу и тяжело поплелся вслед за своими дружками. Сбоку за ним, перебросившись через всю улицу, шагала горбатая черная тень.

Около Заковряшиных на траве играла малышня. Увидев тянущихся по обочине дороги незнакомых мужчин, они вскочили. И вдруг кто-то из них заголосил на всю улицу:

- Эй, глядите, дикие уходят! Дикие уходят!..

Из переулка с бугра видна была поблескивающая дорожка Кулунды. Река извивалась среди желтых, прошлогодних зарослей камыша. Местами в эти заросли теперь были вкраплены зеленые пятна. Это выбивались хвостики молодого чакана. Па реке, в камышах, и на берегу звенела своя жизнь: где-то квыкала гагара-лысуха, горласто кричали коростели. Притихший бор, выстроив дремучие сосны вдоль реки, вслушивался в эти звуки.

С бугра виден был островок молоденьких сосенок по эту сторону реки на холме, где совсем недавно лохматилась старая сосна. Наверное, и она когда-то была такой же маленькой и пушистой и тоже слушала разноречивый птичий гомон. И вот теперь ее нет, а птицы поют.

— Пойдемте туда, — кивнул Илька в сторону реки.

Димка взглянул на Ваньку, словно хотел спросить его согласия. Тот неопределенно пожал плечами: «Делать все равно нечего, пойдемте».

Сосны почти вплотную приступали к реке. Берег здесь был крутой. Высокая, перепутавшаяся под снегом старая трава цеплялась за ноги, кожаные подошвы ботинок скользили. Илька с опаской поглядывал вниз, на воду. Темные кроны сосен отражались в реке, как в зеркале. В просветах между ними виднелись кусочки синего неба, и поэтому река казалась такой же бездонной, как небо.

Ванька на ходу пасся. Ему попадал на глаза то польской лук, то щавель, а Илька, хоть и смотрел все время под ноги, видел одну несъеденную траву.

— Пойдемте домой, — грустно сказал он.

— Куда торопиться? — возразил Ванька. — Давайте до мелкого берега дойдем. Я там вчера зайчонка видел. Ехал на велике, а он как выпрыгнет из-за куста...

Солнце только одним краешком выглядывало из-за сосен. Вечерний бор притих, подернулся туманной дымкой. Река тоже потемнела.

Тишину бора и реки нарушали только звуки, долетавшие из деревни. Там жизнь текла своим чередом. Кто-то пытался завести мотоцикл, и он трещал у него; у кого-то визжал поросенок; какая-то женщина нараспев звала корову: «Манька, Манька, у-у, холера лохматая!»

И вдруг совсем рядом неожиданно раздался звонкий и очень-очень знакомый голос:

— Ты сегодня, как ежик, колючий!

Илька, Ванька и Димка, не сговаривась, припали к земле.

— Варвара Сергеевна! — прошептал Димка, указывая округлившимися глазами в ту сторону, откуда послышались слова.

Димкино разъяснение было излишним. По тропинке из бора вышли дядя Алеша и Варвара Сергеевна. Они держались за руки, как детсадовские ребятишки на прогулке. Варвара Сергеевна на ходу то упиралась дяде Алеше в грудь плечом, то отбегала и тянула его за руку. Ей, наверное, хотелось стащить его с дорожки, но не хватало силенок. Вдруг она увидела пенек. Вскочила на него и позвала:

— Иди сюда, Алеша, померимся, кто теперь из нас выше!

Он подошел, взял ее за локти, словно боялся, что она упадет.

— Ну так как, Варенька? — посмотрел он на нее снизу вверх.

— Ой, Алешка, мне так сейчас хорошо, что думать ни о чем не хочется. Приезжай чаще. Каждый день!

— Нет, лучше ты переезжай ко мне, насовсем.

— А ребятишки? — Варвара Сергеевна положила ему обе руки на плечи и взглянула в лицо. — Как я оставлю своих учеников?

— Ребятишек и в Заборье хватит...

- Нет, нет, — не дала ему договорить Варвара Сергеевна. - У нас ребятишки не такие. Наши, крутоярские, красивенькие, умненькие.

Илька покосился на Димкино конопатое лицо, взглянул на свои заветренные руки и насмешливо подумал: «Красивенькие!»

- Слушай, Варя, я же серьезно, — недовольно забубнил дядя Алеша. — Надо же...

Но Варвара Сергеевна не дала дяде Алеше договорить. Обвила ему шею руками, пригнулась и поцеловала.

Илька поспешно зажмурился и уткнулся лицом в траву. Что она делает? Что она делает? А еще учительница!

Когда он открыл глаза, дядя Алеша и Варвара Сергеевна, держась за руки, удалялись по тропинке в глубину бора. Димка уже сидел и задумчиво щипал старую траву. У Ваньки по лицу плавала какая-то непонятная усмешка. А у Ильки было такое ощущение, точно его обокрали.

15. САМИ ХОЗЯЕВА

С юго-зaпaда, со стороны Прижимной дубравы, наползала туча. Солнце, завидев темные, дождевые клубы облаков, примолодилось и припекло еще сильнее. Легкий ветерок, который хоть изредка, но налетал и приносил прохладу, спрятался куда-то. Стало душно. Трава и та клонилась к горячей земле, словно и она хотела прилечь отдохнуть.

Лагерь спал. Только под навесом слышался негромкий перезвон. Это дежурные по кухне мыли посуду.

А завтра вот так же придется брякать ложками да тарелками Ильке, Димке, Генке Воронцову, Женьке и Борьке Чиндяскину. С утра наступает очередь их палатке дежурить по кухне.

Когда неделю назад Женька Карасев сообщил, что его отец договорился с правлением и нынче колхоз откроет летний пионерский лагерь, Илька в уме представил огороженный голубой оградой детский поселок в бору, светлые двухэтажные корпуса, клумбы под окнами, спортивную площадку. Таким был заводской пионерский лагерь, в котором два лета подряд отдыхал Илька.

«Что ж, — подумал он тогда, — лагерь это хорошо. Только скучновато в нем».

Потом припомнил кое-что и решил, что ему-то скучать не придется.

Все дело в опыте. Новичок, если он еще трусоватый, конечно, будет в лагере зевать. Там есть сотни глаз, зорко стерегущих каждый шаг ребят: начальник, воспитатели, вожатые, библиотекарь, врач, повара, баянист, культмассовик, конюх. И все распоряжаются: «Нельзя!», «Вернись!», «Делай что велят!» Те, кто побывал в лагере не раз и не два, сами находили себе занятие: устраивали бои на самодельных деревянных шпагах, качались верхом на согнутых березках...

Колхозный лагерь вначале обескуражил Ильку. Поставили у околка за озером Елагином два тракторных вагончика, разбили несколько палаток, укрепили высокий шест для флага— и все. Ни поваров, ни воспитателей, ни баянистов, ни прачек. Из взрослых приехали только Варвара Сергеевна да учительница младших классов Лидия Дмитриевна.

Сами себе хозяева! За продуктами надо ехать—дежурный фуражир запрягает лошадь и катит в село; чья очередь подходит — тот и повар. Ну и, конечно, игры, всякие развлечения за ребят никто не придумывает.

Утром, по холодку, все, кто не занят на дежурствах, отправляются на поле прорывать сахарную свеклу. Каждое звено получает свой участок, а посредине поля укрепляется красный вымпел. Его унесет и поставит у своей палатки то звено, которое больше всех сделает и не допустит брака. После работы купание, обед, затем мертвый час.

В заводском лагере этот час был настоящим наказанием для ребят и для всех работников. Кому хотелось подремать, тот мог это сделать в перерыв между завтраком и обедом. Обязанностей-то никаких не было. Здесь же никто никого не укладывал в постель. Всякий, наползавшись на прополке по горячей земле, накупавшись досыта в озере и потом плотно поев, бывал рад передохнуть.

Вот и сейчас Илька с Димкой с удовольствием залезли бы под прохладные простыни, если бы не дела.

Так случилось, что в первый день пребывания в лагере дежурить по кухне пришлось Ильке и его друзьям по палатке.

Само по себе дежурство выпало выгодное: завтрак готовить не нужно, потому что время его прошло. Оставались обед, полдник и ужин. Но недаром говорят: если уж кому не повезет, то его и на коне собака укусит.

Когда обсуждали меню, Илька предложил в обед на первое сварить суп с клецками. Лидия Дмитриевна, руководившая всеми делами на кухне, сказала, что она никогда такого блюда не готовила. Варвара Сергеевна тоже смущенно призналась: «Есть такой суп приходилось, а как его варят — не видела». Ильке бы смолчать — и все бы обошлось, но его словно за язык кто дернул:

- Я видел, как мама делает. Намесит теста и кусочками бросает в кастрюлю.

Лидия Дмитриевна помогла замесить тесто. Бросали его в котел в шесть рук: Илька, Димка и Женька. Все, казалось, шло как нельзя лучше. Из котла поднимался сладковатый душок. Илька нюхал и глотал слюнки. Но когда подоспела пора разливать суп по тарелкам, оказалось, что многие клецки почему-то слиплись в одну и получился большущий, как футбольный мяч, комок из теста. Борька Чиндяскин выловил его черпаком, положил в противень и, приподняв, чтоб все видели, крикнул:

— Э-э, гляньте, какую Лагутенков себе галушку сварил!

Мальчишкам и девчонкам, конечно, подай только над чем посмеяться. Тотчас отовсюду посыпалось:

- Илька, прими меня в компанию, я тоже галушки хочу! Лагутенков, неужели ты такой жадный, что один съешь?

И уж совсем позорный случай произошел перед ужином.

По приказанию Константина Ивановича к вечеру в лагерь из колхозного стада привели четырех коров. Председатель рассудил правильно: выпаса находились далеко, на кулундинских плесах, и пока бы оттуда по жаре везли молоко на маслозавод да с маслозавода в лагерь, то оно стало бы простоквашей. А тут, когда коровы рядом, ученики всегда будут пить свежее парное молоко.

Умеющих доить коров среди обитателей лагеря набралось немало. Но Варвара Сергеевна предложила, чтобы этим занимались дежурные по кухне.

- А если дежурные одни мальчики? — спросила сестренка Генки Воронцова, Сонька.

— Ну и что ж? — ответила ей Варвара Сергеевна. — В колхозах теперь доярами работают большей частью мужчины. Пусть и наши мальчики учатся.

Возражать никто не стал. Перед ужином Димка и Генка взяли ведра и отправились на дойку. Ильку и Женьку Карасева они прихватили на тот случай, если много будет молока. Вдвоем ведро нести удобнее.

Коровы бродили по кромке колка, пощипывали траву. Димка прикинул что-то в уме и выбежал вперед:

— Чур, мои вот эти две — бурая и со сломанным рогом!

— Пожалуйста! — великодушно согласился Генка.

Ему достались длинноногая лысая корова и комолая.

Устраиваясь около низенькой вислобрюхой буренки, Димка пояснил, почему он выбрал именно ее: она по виду смирная. И та, что со сломанным рогом, тоже, видать, спокойная.

— А ты когда-нибудь доил? — спросил Илька.

— Когда мама болела, приходилось. Только наша Красуля меня знает, а чужая может лягнуть или рогом... Ты на всякий случай подержи ее.

На ферме, должно быть, продумали, каких коров давать в лагерь. Вислобрюхая, когда Димка начал тянуть ее за соски, перестала щипать траву, терпеливо стояла и только помахивала хвостом, отгоняя комаров.

«Цыр-р, цыр-р, цыр-р, цыр-р». По струйке, по капельке, а пена в подойнике поднималась все выше и выше. Димка время от времени отпускал соски и перебирал в воздухе пальцами. Тогда корова оглядывалась на него и вздыхала, точно сочувствовала: дескать, ничего, дружок, я понимаю, что у тебя руки немеют. Но что делать? Крепись!И Димка опять принимался: «Цыр-р, цыр-р...»

Генка первым управился со своей лысухой. Немного погодя, сел под вторую корову и Димка. Эта тоже была смирная, но, в отличие от буренки, слишком уж отчаянно махала хвостом. Заведет им влево — хлестнет себя по боку, заведет вправо — и грязными кистями прямо Димку по лицу.

— Стой, дура хвостатая! — строжился на нее Димка. — Чего размахалась?

Но однорогая, как заведенный автомат, размеренно водила своим хвостищем: налево — себя по боку, направо — Димку по щеке.

— Не могу я так! — вышел из терпения Димка. — Хлещет, как бичом. Держи ее, что ли!

— Ну, а я что с ней сделаю? — тоже начал сердиться Илька.

— «Что-что»! — передразнил Димка. — Подержи ее за хвост.

Илька послушался. Но комары по-прежнему одолевали корову, и она начала отпугивать их головой. То ударит ею по одному боку, то по другому. Тогда Илька придумал рационализацию. Привязал коровий хвост к небольшому березовому пеньку, выломал веточку и стал помахивать ею, отгоняя комаров. Однорогая по привычке дергала хвостом, пошатывала гнилой пенек, но вырвать его не могла.

- Ну как, теперь не мешает? — довольный своей выдумкой, опросил Илька.

- Теперь хорошо! — отозвался Димка. — Вот еще бы руки...

В этот миг что-то глухо стукнуло, раздался короткий болезненный вскрик и загремела дужка подойника. Илька присел и увидел своего друга лежащим в луже молока. Одной рукой он держался за висок, другой шарил по траве, хотел нащупать подойник.

- Ты че... — начал было Илька, но не договорил. Сам все понял.

Однорогая не оценила того, что от нее отпугивали комаров веточкой, непременно хотела отмахиваться своим хвостом. Дергала им, дергала, вырвала пенек и, словно кистенем, огрела Димку по голове.

Так что ужин, как и обед, был веселый. Варвара Сергеевна прикладывала Димке ко лбу пятак, но это не помогло. Шишка вздулась порядочная. Димка на потеху всему лагерю залепил ее березовым листочком. Девчонки, попивая молоко, хихикали:

— Однорогая корова вкусное молоко дает!..

Шишка на лбу у Димки дня через два исчезла, об Илькиной галушке постепенно перестали вспоминать. Но оценка за дежурство в лагерном журнале осталась — тройка.

Если так подумать, ну что такое тройка? На шее она не висит, больно не делает. Да и, как говорится, не первая волку зима. Редко кто за пять лет учебы не водил знакомства с тройкой. И тем не менее для всех пятерых эта оценка была точно соринка на реснице. Нет-нет и кто-нибудь затевал разговор: «Скоро наша очередь дежурить по кухне. Что, если опять осрамимся?» А сегодня, накануне дежурства, об этом заговорили все и всерьез.

— Что бы нам такое придумать? — задумчиво проговорил Генка Воронцов. — Ты, Илька, жил в лагере, лучше должен знать, что готовят...

— Суп с клецками! — съехидничал Борька.

— Помолчи, рыжий, про клецки! — напустился на него Димка. — Если бы не ты, никто бы и не знал, что они в комок скатались.

— Хватит вам, — нахмурился Генка. — Надо насчет завтрашнего решить. Что, если попробовать рыбы наловить на уху? Ты, Илька, слышал, что сегодня Варвара Сергеевна говорила?

Варвара Сергеевна говорила это не Ильке и не Генке. После обеда они прибегали на кухню попить квасу, а обе учительницы как раз сидели за столом. Варвара Сергеевна покопалась немного ложкой в пшенной каше и отодвинула от себя тарелку:

— Как она мне надоела! От одного запаха изжога начинается.

— Так вы пошлите денег с фуражиром, он вам что-нибудь привезет из сельпо, — посоветовала Лидия Дмитриевна.

— Чего он привезет? — грустно улыбнулась Варвара Сергеевна. — Консервированного компоту или треску в масле. Я бы знаете чего сейчас с удовольствием поела? Свежей рыбы.

— Да, неплохо было бы, — согласилась Лидия Дмитриевна. — На мясо в такую жару и смотреть не хочется, а если бы ушицы да рыбку пересыпать зеленым лучком...

— А что? Правильно! — загорелся Димка. — Я сбегаю домой, возьму сети... Знаете, сколько их тятя за весну навязал!

Выбравшись за околок, Илька и Димка направились к дяде Епифану. Он около озера пас лошадей.

Черная гряда тучи все выше .поднималась над Прижимной дубравой. Издали видно было, как длинные космы у нее то завиваются вихрами, то спускаются к земле, как громадные лошадиные хвосты.

Сроду Илька не глядел с таким ожиданием на небо. Дождик! В поле сухая корочка потрескавшейся земли обжигает нежные стебельки пшеницы, на гриве около озера начали желтеть верхушки травы. А огороды? Даже в лагере слышно, как там, в селе, вечерами пищат ведра на коромыслах и звенят ковшики.

Влага нужна не только спрятавшимся в горячую землю корням. Истомленные солнцем лепестки травы тоже хотят смыть с себя седую пыль, подышать свежим грозовым воздухом и поэтому друг перед другом тянутся навстречу надвигающейся прохладе. Лишь ласточки, словно черные молнии, шьют в небе. Им, наверное, не жарко.

- Однако, выполощет нас, — покосился на тучу Димка.— Лучше бы сразу из лагеря пешком в село.

— Скажешь! — не согласился Илька. — Пешком мы сколько протопаем, а верхом в два счета слетаем.

Дядя Епифан, узнав, для чего понадобились кони, без слов подал уздечки. Вскоре в объезд лагеря по дороге запылили два всадника.

Сперва они ехали рядом. Молоденькие кони горячились, пританцовывали, но ребята не давали им воли. Вдруг Димка показал рукой вправо:

— Ты глянь, это ж наши!

По пшеничному полю, точно выводок гусей, пробиралась цепочка девчонок. Они часто оглядывались на околок, над густой зеленью которого покачивался на шесте лагерный флаг. Когда надо было миновать высокое место, припускали бегом.

— Куда это они так лупят? — заинтересованно проговорил Димка. — Ягод в той стороне вроде нету... Слушай, давай догоним их?

И, не дожидаясь Илькиного согласия, отянул свою Белоножку прутом. Илька ослабил повод, подался вперед. Буян всхрапнул и пошел резкими, широкими прыжками.

Димка скакал впереди. Голубая рубашка выбилась у него из-под брюк и вздулась на спине пузырем. Локти он держал в стороны и махал ими в такт прыжкам лошади, как молоденький цыпленок крылышками.

«Вот уж действительно собака на заборе, — подумал Илька. — То ли дело Ванька. На коне сидит как влитой!»

Но Димка, должно быть, в этот миг представлял себя джигитом. Он оборачивался, азартно подмигивал — догоняй!

Девчонки скатились с пригорка в низину и скрылись из виду. У них было то преимущество, что они бежали напрямки, через посевы. Ребята же не решились заезжать в пшеницу, скакали по краю полосы. Когда кони их вынесли на пригорок, беглянки были уже на свекольном поле.

— Ах, язви их, да они работают! — закричал Димка. — Вот хитрая порода!

Девчонки не замечали всадников. Усевшись на корточки, торопливо прорывали свеклу на рядках. Илька издали первой узнал Нюрку Казарлыгу. Она сидела так, что коленки у нее оказались выше головы. Рядом с ней, помахивая задранными вверх косичками, проворно теребила обеими руками зеленый рядок Сонька Воронцова.

— А-а! — подъехав к полосе, закричал Димка. — Попались, голубушки! Теперь понятно, как вы норму перевыполняете.

— А вы что, шпионить нанялись? — вскочила Сонька. — Или завидно, что флажок около вашей палатки ни разу не стоял?

Остальные девчонки хором подхватили:

— Шпионы, шпионы!

Только Нюрка молчала. Поглядывала исподлобья на мальчишек и сердито кусала губу.

— Кричите сколько угодно, — гарцуя у края полосы на своей кобыле, посмеивался Димка. — Мы ведь не сами. Варвара Сергеевна послала. Говорит, садитесь на коней и гоните их хворостинами до самого лагеря.

Нюрка с перепугу не сразу, видимо, разобралась, врет ли Димка или правду говорит. Илька поймал на себе ее взгляд- доверчивый, чуть-чуть просительный — и, не давая себе отчета, верно ли он поступает или нет, одернул товарища:

— Хватит выдумывать, поехали!

Темная гряда тучи, поднявшись выше, раздвоилась. Одна половина ее стала удаляться в сторону, а другая поползла прямо на свекольное поле. У Прижимной дубравы уже поднимались столбы пыли и, погоняя друг друга, понеслись по направлению к селу.

— Вы бы шли в лагерь, — посоветовал Илька. — Смотрите, какая туча накатилась.

— Не сахарные, не размокнем,—бросила через плечо Нюрка и, кивнув подружкам, повела их к незаконченной делянке.

По зеленому полю, точно по озеру, пронеслась мелкая рябь. Солнце нырнуло за тучу, и в ту же минуту по шее и по рукам больно секануло песком. Налетевший ветер рванул у Буяна длинную гриву, забросил ее на сторону. Жеребчик запрял ушами, заплясал на месте. Илька ударил его в бока пятками и направил на дорогу к селу.

Ветер пролетел быстро. Черные столбы пыли теперь колыхались над Крутояром, а от дубравы, догоняя ребят, густой стеной шел дождь. Вдруг сзади ослепительно вспыхнуло голубое пламя, раздался сухой треск и сразу же по спине словно горохом ударило. Дождь! Крупные, тяжелые капли запрыгали по дороге, взбивая фонтанчики пыли. Буян напружинился весь и, прижав уши, припустил что есть духу. Позади снова блеснуло. Загрохотало так, будто с неба вместе с водой на землю обрушилась целая гора камней. В этом грохоте, как комариный писк, прозвенел испуганный Димкин вскрик:

- Сто-о-ой!

Буян с неохотой перешел на шаг, упрямо мотал головой, прося повод. А Димка, казалось, не спешил догонять, шлепал по взмокшей дороге на своей сухопарой кобылке, как сонный.

— Скорей, — поторопил его Илька.

- Ага! — огрызнулся он. — Мне еще жить не надоело.

Димка зябко ежился под дождем, втягивал голову в плечи и больше обычного сутулился. Капли воды катились у него по лицу, попадали на губы и в рот. Илька тоже чувствовал себя не особенно уютно. На спине у коня — это не в бричке. Там можно менять положение, можно накрыться чем-нибудь. А тут торчи, как гвоздь, и терпи.

Молнии, точно бичами, подстегивали дождь. С каждой вспышкой он усиливался. Сперва Илька различал отдельные струйки. Но вскоре, после одной самой яркой молнии, с неба полились не струйки, не капельки, а целый поток. Казалось, не туча, а большое озеро наползло сверху и опрокинулось. По дороге побежали мутные ручьи, в выбоинах заблестели корявые лужи.

— Вот влипли! — отплевываясь, пробормотал Димка.

Илька мокрым рукавом смахнул с лица холодные капли. Он согласен был с товарищем: конечно, влипли. И Нюрка с девчонками тоже, наверное, сидит сейчас на полосе мокрая. А если бы не ушли из лагеря, спали бы сейчас под дождичек в свое удовольствие.

Он сердито оглянулся назад, на тучу: скоро ли она пройдет?

Зеленый гребень Прижимной дубравы, видневшийся вдали, уже сверкал в солнечных лучах. Светлая золотистая полоса скользила по земле, заставляла улыбаться омытые свежей водой поля, колки. Как истомленный зноем человек, умывшись и утолив жажду, становится бодрым, так и степь ожила вдруг, посвежела. А туча, как могучий корабль, распустив синие паруса, неслась по небу куда-то своей дорогой.

— Не горюй, Димка, высохнем! -— улыбнулся Илька товарищу. — Ты погляди, как пшеница ушки навострила. Понимает!

В Крутояре дождя почти не было.