А. Миллер

ВНАЧАЛЕ БЫЛО ВОСПИТАНИЕ (1994 г.)[85]

Несколько лет назад окончательно стало ясно, что страшные последствия детских душевных травм неизбежно отражается на общественном сознании. Однако общественность не хочет принять столь глобальный вывод. Знание об этом, однако, касается каждого индивидуума и – в случае достаточно широко распространения этого знания – повлечет коренные перемены в нашем обществе, которые выразятся, прежде всего, в трезвом взгляде на истинные причины насилия. Для лучшего понимания моей точки зрения, я излагаю ее по пунктам.

1. Каждый ребенок рождается, чтобы развиваться, жить, пытаться реализовать себя, чтобы любить и выражать свои чувства и потребности, стремясь защитить себя и свой внутренний мир.

2. Взрослые обязаны относиться к ребенку с уважением, воспринимать его всерьез, оберегать его внутренний мир и, отбросив любые лицемерные отговорки, помогать ему ориентироваться в этой жизни. Иначе он не сможет развиваться.

3. Подавление жизненно важных потребностей ребенка в интересах взрослых, манипулирование или откровенное пренебрежение ими вкупе с побоями, наказаниями приводят к серьезным повреждениям душевной сферы ребенка. Иногда, правда, положение исправляет своевременное вмешательство посторонних лиц.

4. Гнев и боль – нормальная реакция на душевную травму. Но поскольку причинившие эту травму наложили запрет на любое открытое выражение недовольства, а переносить душевную боль в одиночестве просто невыносимо, ребенок вынужден подавлять эти чувства, вытеснять их в подсознании и идеализировать своих мучителей. Со временем он забывает о происшедшем.

5. Гнев, тоска, ощущение, отчаяние, страх и боль, причины которых человеком не поняты, находят выражение в разрушительных действиях по отношению к другим людям (преступность, геноцид) или самому себе (потребление наркотиков, алкоголизм, проституция, различные проявления психических заболеваний, суицид).

6. Жертвами очень часто становятся собственные дети, которым отводится роль козлов отпущения. Совершать над ними насилие в скрытой форме в нашем обществе пока еще можно на вполне законных основаниях. Особенно, когда его высокопарно именуют воспитательным процессом. Еще раз повторяю: нынешних родителей побуждает бить детей подспудное нежелание дать волю чувствам и открыто излить гнев на собственных родителей, которые когда-то так же измывались над ними. В этом и заключается трагедия.

7. Чтобы подвергшийся психическому насилию ребенок не стал преступником или душевнобольным, нужно, чтобы ему хоть раз в жизни встретился человек, твердо знающий: безумен не избиваемый ребенок, безумны его близкие родственники. Общество, в котором отсутствует понимание этого, вольно или невольно способствует медленной гибели многих своих членов. Наоборот, публично сказанная горькая правда может спасти им жизнь. И здесь очень многое зависит от родственников, адвокатов, врачей и тех, кто в силу своего профессионального долга должен заботиться о ребенке. От них требуется открыто встать на сторону детей и поверить им.

8. До сих пор общество защищает взрослых и обвиняет их жертвы. Оно как бы поражено слепотой. Одна из причин этой слепоты – теории, согласно которым в полном соответствии с архаичными педагогическими принципами и методами воспитания наших предков, ребенок рассматривается как лукавое, одержимое злом существо, склонное ко лжи, агрессивное по отношению к ни в чем не повинным родителям или даже испытывающее по отношению к ним сексуальные чувства. В действительности дети склонны винить во всем себя, снимая с родителей ответственность за жесткое обращение с ними.

9. Лишь несколько лет тому назад, благодаря применению новейших методов психотерапии, удалось доказать, что перемещенные в подсознание воспоминания о полученных в детстве душевных травм накапливается и негативно влияет на дальнейшую жизнь человека. С помощью специальных приборов было установлено, что младенец уже в утробе матери реагирует и на ласку, и на жестокость. Взрослые, в большинстве своем, пока еще не знают об этом неоспоримом факте.

10. Данный вывод позволяет обнаружить скрытую логику в, казалось бы, совершенно абсурдном поведении многих людей.

11. Осознание таких ранее скрываемых ощущений как гнев и боль, порожденных жестоким обращением в детстве, естественным путем положит конец насилию, от которого страдают все новые поколения.

12. Люди с ненарушенной в детстве целостностью душевной сферы, которые в детстве чувствовали, что родители относятся к ним с уважением, не лицемерят и готовы защитить их, в юности и в последующие годы становятся эмоционально восприимчивыми и способными к состраданию. Они будут радоваться жизни и не будут испытывать потребность калечить, а уж тем более убивать себя и других людей. Сила понадобится им для самообороны, а не для агрессии. Они с уважением станут относиться к слабым, а значит, и к своим детям. Они просто не смогут по-другому, ибо в их душах не останется места жестокости. Они никогда не поймут своих предков, создавших мощную военную промышленность исключительно для того, чтобы уверенно чувствовать себя в этом мире. Отсутствие необходимости подсознательно отгородить себя от знакомой с детства опасности позволит им гораздо более рационально и творчески воспринимать реальность <…>.

Людям, воспитанным в системе ценностей "черной педагогики" <…>, моя откровенно антипедагогическая позиция, вероятно, внушит страх, причем это чувство будет вполне осознанным. Умом же они ее точно не примут. Они обвинят меня в индифферентном отношении к священным ценностям или, по меньшей мере, в граничащей с наивностью идеализации детей. Дескать, я смотрю на них сквозь розовые очки, не понимая, какими они могут быть несносными. Подобные обвинения меня нисколько не удивят, так как я слишком хорошо знаю их подоплеку. Тем не менее, я хотела бы высказаться по поводу моего "индифферентного" педагог, безусловно, считает, что лгать – это плохо, что нельзя причинять другому человеку боль и незаслуженно обижать его, что нельзя на жестокость родителей отвечать жестокостью. С другой стороны, ребенок, готовый всегда говорить правду, благодарный родителям за их добрые намерения даже в случае самого жестокого с ним обращения, безоговорочно принимающий их представления об окружающем мире, критически относящийся к своим представлениям, и главное, беспрекословно выполняющий все требования взрослых, считается чуть ли не эталоном поведения. Но для того, чтобы привить ребенку эти коренящиеся как в иудаистско–христианской, так и в других традициях ценности, взрослые иногда вынуждены лгать, искажать факты, прибегать к насилию, унижать ребенка. Однако они не видят в этом ничего плохого, поскольку сами были воспитаны в соответствующем духе и теперь понимают, что для достижения священной цели, то есть для внушения ребенку отвращения ко лжи, жестокости, злобе и эгоизму такие средства вполне подходят.

Из всего вышесказанного следует, что в системе воспитания изначально традиционные моральные ценности всегда трактовались как нечто относительное. Определяющими факторами здесь являются субординация и властные полномочия. По ним судили о поступках человека, о том, что хорошо, а что плохо. Этим же принципом руководствуются в жизни: сильный всегда может навязать свое мнение окружающим, а победителю в войне рано или поздно прощают самые тяжкие преступления.

Но и анализ психической реальности приводит нас к выводу об относительности моральных принципов. Начнем с того, что человек, не требующий от ребенка соблюдения "абсолютных" норм морали, не может не понимать, что если всегда говорить правду, то при этом обязательно кого-нибудь обидишь, совершенно не ощущая ее, а значит – лгать, делать вид, будто не замечаешь, как жестоко обращаются с родителями, и одновременно уважать себя как автономную личность. Стоит только оставить в стороне абстрактную систему ценностей религиозной или философской этики и обратиться к психической реальности, как неизбежно возникают сомнения в абсолютном характере моральных ценностей. Людям, сохранившим в подсознании негативные воспоминания о своем детстве, подобное конкретное мышление совершенно чуждо. У них мое сомнение в абсолютном характере ценностей, на которых зиждется педагогика, из которого легко вывести сомнение в ценности воспитания вообще, почти наверняка вызовет шок или, по крайней мере, неприятие. В свое оправдание могу лишь сказать, что для меня также существуют вечные ценности, среди которых на первом месте – уважение к слабому, а значит, и к ребенку, и просто уважение к жизни и к ее законам. Без этого уважения было бы невозможно никакое творчество. Добавлю, что, по моему мнению, человечество сможет выжить лишь в том случае, если будет руководствоваться именно этими ценностями. Для фашизма во всех его вариантах характерно, наоборот, пренебрежение жизненными законами, эта идеология убивает или калечит душу. Изучая биографии руководителей "Третьего рейха", я убедилась, что среди них нет не одного, не прошедшего в детстве суровую школу воспитания. Разве уже одно это обстоятельство не должно заставить нас задуматься?

Люди, которым разрешалось с самого раннего детства адекватно, то есть вспышками гнева реагировать на сознательно или неосознанно нанесенные им оскорбления, на отказы или обиды, точно также будут вести себя и в зрелом возрасте. Почувствовав гнев, они смогут выразить его в вербальной форме. Вряд ли у них возникнет потребность немедленно схватить обидчика за горло. Такую потребность испытывают только те люди, которые постоянно вынуждены сдерживать себя, боясь "психануть", "сорваться". Но как только они "срываются", их уже ничто не остановит. Большинство из тех, кто боится не совладать с собой, по вполне непонятной причине опасается любых естественных реакций, а меньшинство срывает свой гнев на посторонних людях или совершает бессмысленные акты насилия и террора. Человек, воспринимающий гнев как частицу себя самого, никогда не будет применять в отношении других грубую силу. Но, если ему в детстве было запрещено выражать свой гнев, то это чувство вообще ему не знакомо, и со временем у него появится потребность в насилии, ибо не в состоянии объяснить себе причину возникновения гнева.

Понимая эту зависимость, уже не удивляешься статистическим данным, свидетельствующим, что 60% лиц, совершивших в последние годы в Германии акты террора, выросли в семьях священников. Трагизм данной ситуации заключается в том, что родители, несомненно, желали детям только добра. Они с самого начала хотели, чтобы их дети были добрыми, участливыми, непритязательными, послушными, любезными, благодарными, умели ставить чужие интересы выше собственных, чтобы они были начисто лишены упрямства, своенравия, эгоизма, а главное, отличались благочестием. Они стремились привить им эти свойства любыми средствами, включая применение силы, вымещая таким образом на детях свою неосознанную обиду не своих воспитателей. И если дети этих семей, став подростками, сами позволяли себе применять грубую силу, то причину этого следует искать в вытесненных в бессознательное переживаниях боли и унижения.

Разве террористы, захватывая в заложники ни в чем не повинных детей ради достижения некоей великой цели, не делают то, что когда-то проделывали с ними? Ради воспитания ребенка в духе возвышенных религиозных идеалов взрослые приносили в жертву его душу и убивали в нем живое начало, полагая, что совершают доброе дело. Молодые люди, привыкшие в детстве подавлять свои чувства, не испытывают внутреннего протеста, когда им навязываются некие новые идеалы, к слову сказать, часто прямо противоположные тем "высшим" ценностям, которые им прививали раньше. Так, зачастую весьма неглупые и разные по характеру люди без всякого внутреннего протеста становятся рабами тоталитарной идеологии. А почему нет? Ведь когда-то взрослые уже навязывали им свою мораль…

Такова жестокая, трагическая закономерность, нашедшая выражение в пресловутом синдроме навязчивого повторения. Но не следует забывать и о его позитивной функции. Было бы гораздо хуже, если бы воспитательный процесс успешно завершился, окончательно убив душу ребенка, а общественность так ничего об этом и не знала. Когда террорист во имя своих идеалов убивает беззащитных людей, то мы имеем дело как раз с синдромом навязчивого повторения, навязчивого возвращения в детство. Совершая свои преступления, он, сам того не осознавая, рассказывает обществу – и руководителю своей подпольной организации, и полиции, которая стремиться поймать его – о том, как в детстве его сознанием манипулировали взрослые во имя " святых ценностей воспитания". Рассказанная таким образом история – это сигнал бедствия, который может быть правильно воспринят обществом, а может остаться совершенно незамеченным. Но, как любой сигнал бедствия, он – признак жизни, которую еще можно спасти. <…>

Мое глубокое убеждение в том, что любое воспитание приносит вред, основывается на следующем опыте: все педагогические рекомендации более или менее отчетливо свидетельствуют, что за ними скрываются многочисленные, по-разному выраженные потребности воспитателей, удовлетворение которых лишь препятствуют свободному развитию детей, это происходит даже в тех случаях, когда взрослые искренне убеждены в том, что действуют исключительно в интересах детей.

Вот перечень этих неосознанных потребностей.

1. Заставить других страдать за собственные унижения.

2. Получить возможность на кого-то излить отрицательные эмоции, вытесненные в детстве в подсознание.

3. Иметь под рукой живое существо – объект для манипулирования.

4. Не допустить прорыва вытесненного в подсознание в сознание, то есть не позволять лишить себя иллюзии относительно собственного, якобы счастливого детства (это выражается опять-таки в неосознанном желании подтвердить правильность родительских принципов воспитания путем их применения на собственных детях).

5. Уйти от страха неизвестности, которую несет с собой свобода.

6. Убить живое начало в душе ребенка (в своей душе они уже вытравлены).

7. Отомстить за перенесенную душевную боль.

Поскольку в любой системе воспитания реализуется хотя бы одна из перечисленных систем как нельзя лучше подходит для того, чтобы сделать из воспитанника хорошего воспитателя. Но никогда ни одна из них не будет способствовать формированию по-настоящему свободного человека. Ведь если ребенку проповедовать мораль, он приучается проповедовать мораль, если предостерегать его от чего-либо, он тоже будет со временем предостерегать людей от чего-либо, если с ним ругаться, он тоже будет ругаться со всеми, если его высмеивать, он тоже будет высмеивать других, если его унижать, он будет делать тоже самое с другими, если убить его душу, он научится убивать душу. Свою, чужую или обе вместе – это зависит только от него.

Все это отнюдь не означает, что ребенок непременно должен быть полностью предоставлен сам себе. Нужно только с уважением относиться к его личности, проявлять терпимость к его чувствам и воспринимать его потребности и обиды как свои собственные. Искренность родителей, ощущение себя свободными людьми – вот что естественным образом заставляет ребенка сдерживать себя и соблюдать правила приличия. С помощью педагогических догм такого эффекта не добиться.

Как родителям, так и педагогам наиболее трудно быть искренними и ощутить себя свободными. Это объясняется следующими причинами.

1. Если родители с ранних лет приучали не прислушиваться к голосу собственных чувств, не принимать их всерьез и даже презирать их, издеваться над ними, то для общения с детьми им будет крайне не хватать этого умения. Заменить они его попробуют педагогическими принципами. Например, они откажутся похвалить или приласкать ребенка, боясь тем самым испортить или избаловать его, и никогда не признаются, что их родители причиняли им боль, поскольку такое признание противоречило бы заповеди "Почитай отца твоего и матерь твою".

2. Родители, которых в детстве лишили права в полной мере ощущать свои потребности или отстаивать свои интересы, утратили жизненные ориентиры и потому полностью зависят от "незыблемых" педагогических принципов. Тем не менее они, как правило, не уверены в себе, и ребенок не может не чувствовать эту неуверенность. Ситуация усугубляется тем, что родители могут бросаться из одной крайности в другую, ведя себя то как садисты, то как мазохисты. Вот один пример. Человек, которому с малых лет жестокими мерами привили послушание, в определенных условиях будет таким же и теми же методами воспитывать своего ребенка, чтобы впервые в жизни удовлетворить потребность в уважительном к себе отношении. Но одновременно в промежутках между садистскими действиями он вполне может вести себя как мазохист, то есть позволять делать с собой практически все, что угодно, молча сносить насмешки, оскорбления и т.д., так как он привык терпеть. После несправедливого и жестокого наказания собственного ребенка у него может внезапно возникнуть чувство вины, сопровождающееся любвеобильностью, и ребенок, почувствовавший перемену в поведении отца и не знающий, каково же его подлинное лицо, в свою очередь начинает вести себя агрессивно, провоцируя отца. Отец, как правило, не противится этому, ибо подсознательно помнит, что именно так обращались с ним его собственные родители. Ситуации, в которых "детям позволяют заходить слишком далеко", используются педагогами как доказательство необходимости применения суровых наказаний.

3. Поскольку ребенок зачастую символизирует для отца и матери их собственных родителей, к нему предъявляется множество самых противоречивых требований, которые просто физически невозможно выполнить. И тогда у доведенного до крайности ребенка развивается психоз, либо единственным выходом для него оказываются наркотики или самоубийство. Очень часто ощущение бессилия вызывает повышенную агрессивность, которая опять служит для педагогов доказательством необходимости самых суровых мер.

4. Такие же проблемы возникают и при так называемом антиавторитарном воспитании, которым ознаменовалась педагогика 60-х годов. Это воспитание предполагает, что детей мягко приучают к той манере поведения, которая в детстве оказалась недоступной их родителям и которая, по их мнению, соответствует современным общественным представлениям. При этом часто опять-таки совершенно не учитываются истинные потребности детей. Мне известен случай, когда ребенка, по натуре своей отнюдь не склонного веселиться, радостно призывали разбить стакан именно в тот момент, когда он предпочел бы забраться к матери на колени. В данном случае следует вести речь о непонимании ребенка, переходящем в манипулирование им. Если вести себя с ребенком таким образом на протяжении достаточно длительного времени, он оказывается по-настоящему беспомощным и по вполне понятным причинам начинает проявлять агрессивность.

Вопреки широко распространенному мнению и к ужасу всех педагогов я не могу придать самому термину "воспитание" какой-либо позитивный смысл. Для меня он обозначает "вынужденную самооборону взрослых" и их подсознательное стремление манипулировать чужими душами, порожденное отсутствием подлинной свободы и неуверенностью в себе. Я понимаю, что преступников нужно сажать за решетку, но вовсе не считаю, что строго регламентированная тюремная жизнь, основанная на подчинении и приспособленчестве, способствует исправлению заключенных, то есть развитию в них жизненного начала и творческого духа. В само слово воспитание уже заложено представление о вполне определенных целях, а это уже значительно снижает возможности его развития. Но отказ от манипулирования ребенком и разработки для него жизненных ориентиров вовсе не равнозначен предоставлению его самому себе. Ведь каждый ребенок остро нуждается в присутствии взрослых рядом с собой. Иначе даже не может быть и речи о каком-либо полноценном физическом и духовном развитии. Но здесь необходимо наличие следующих фактов.

1. Уважение к ребенку.

2. Соблюдение его прав.

3. Понимание его чувств и потребностей.

4. Готовность наблюдать за поведением ребенка с целью:

а) проникнуть в его сущность;

б) увидеть собственное детство в истинном свете, чтобы, оплакивая его, обрести тем самым способность искренне скорбеть и печалиться;

в) понять присущие внутреннему миру ребенка закономерности, которые проявляются у него гораздо более отчетливо, чем у взрослых, ибо он испытывает гораздо более сильные и, если не создавать препятствий, гораздо более искреннее ощущения.

Опыт нового поколения свидетельствует, что такая готовность часто есть даже у того, кто сам стал жертвой воспитания.

Однако жизни одного поколения вряд ли хватит для освобождения от насаждаемых веками комплексов. Одна только мысль о том, что наши новорожденные дети могут сообщить нам о законах жизни гораздо больше, чем наши родители, представляется многим смешной и нелепой. К этой идее с недоверием относятся не только представители старшего поколения, но и молодые люди, которые под воздействием определенного рода книг по психологии и слишком хорошо усвоенных принципов " черной педагогики" потеряли уверенность в себе. Так, например, один отец, будучи неглупым и очень отзывчивым человеком, спросил меня, не приведет ли желание научится чему-либо у ребенка к скрытому манипулированию им. Поскольку вопрос был задан человеком 1942 года рождения, сумевшим преодолеть табу, присущие жизни целого поколения, я поняла, что в своих публикациях нам – психологам и психотерапевтам – надлежит быть крайне осторожными, чтобы не спровоцировать у наших читателей неуверенность.

Может искреннее желание научиться чему-либо у своего ребенка обернуться насилием над его психикой? Без готовности воспринимать эмоциональные импульсы человека невозможно установить с ним настоящий контакт. Эмоциональные переживания ребенка необходимы нам для создания атмосферы взаимопонимания и любви. С другой стороны, ребенку нужен своеобразный "оперативный простор" для адекватного эмоционального реагирования на происходящее с ним. Таким образом, отношения между ребенком и взрослым развиваются в форме диалога и по законам диалектики. Способность извлекать для себя уроки во время общения с собственным ребенком формируется лишь в том случае, если взрослый готов сочувственно воспринимать его эмоции и с пониманием отнестись к ним. В итоге он становится еще более способным к вчувствованию. И здесь нет никакого несоответствия между целью и средствами. Итак, нам необходима эмпатия, чтобы научиться чему-то от ребенка, но при этом уроки опять же развивают нашу способность к эмпатии. Педагоги же, напротив, стремятся овладеть душой ребенка, изменить ее и вообще превратить ребенка в свое "второе Я" ради достижения каких-то мифических "священных" целей. Тем самым они не позволяют ему свободно выражать свои чувства и одновременно упускают свой собственный шанс чему-то научиться. Поэтому применительно к такому подходу мы, конечно, вправе говорить о (часто бессознательном) манипулировании. Впрочем, оно присуще не только воспитательному процессу, оно вообще свойственно отношениям между людьми, с детства воспринимающим многие установки педагогов и теперь расплачивающимися за это. <…>

Для "черной педагогики" характерно следующее.

1. Взрослые выступают по отношению к детям не в роли слуг, а в роли господ.

2. Взрослые, подобно богам, судят, что справедливо, а что нет.

3. Взрослые часто гневаются (хотя их гнев порожден их же собственными внутренними проблемами, о чем они не знают).

4. Вину за свои проблемы взрослые возлагают на ребенка.

5. Взрослые полагают, что родителей всегда следуют защищать.

6. Взрослые думают, что живая душу ребенка представляет для них опасность.

7. Взрослые стремятся как можно скорее "обезволить" ребенка.

8. Вообще, воспитатель полагает, что нужно как можно раньше начать "воспитывать" ребенка, чтобы он ничего не заметил и не разгадал намерения взрослого.

Для подавления живого начала применяются следующие средства: заманивание в западню, ложь, хитрость, искажение истинного состояния дел, запугивание, выражение недоверия, лишение родительской любви, изоляция, унижение, презрение, издевательство, упреки и открытое насилие, вплоть до применения пыток.

Неотъемлемой чертой "черной педагогики" является стремление создать у ребенка неверные представления. Эти представления передаются из поколения в поколение, хотя с научной точки зрения они не выдерживают никакой критики. Вот некоторые установки, которые воспитатели пытаются создать у ребенка.

1. Неукоснительное исполнение обязанностей способно породить любовь.

2. Запретами можно убить ненависть.

3. Родители априори заслуживают уважения только потому, что они родители.

4. Дети же, в свою очередь, априори не заслуживают ни малейшего уважения.

5. Послушание делает сильным.

6. Чрезмерное самоуважение вредно.

7. Заниженная самооценка, напротив, способствует хорошим отношениям с людьми.

8. Ласковое обращение с ребенком ("слепая любовь") оказывает на него пагубное воздействие.

9. Удовлетворение потребностей ребенка также плохо влияет на него.

10. Суровое обращение – наилучший способ сделать ребенка жизнестойким.

11. Неискренняя благодарность лучше искренней неблагодарности.

12. Главное – благопристойное поведение, а не подлинные ощущения.

13. Родители не перенесут причиненной им обиды, и Бог жестоко покарает их за это.

14. Тело есть нечто грязное и омерзительное.

15. Бурное проявление чувств вредно.

16. Родители – совершенно невинные создания, напрочь лишенные каких-либо неконтролируемых инстинктов.

17. Родители всегда правы.

Вопросы и задания

1. Какие объективные причины порождают необходимость педагогического руководства детьми со стороны взрослых?

2. В чем корни распространения насилия в образовании? Существуют ли пути и способы преодоления насилия в образовании? Насколько они реалистичны и действенны?

3. С какими проявлениями "черной педагогики" вы сталкивались в своей жизни?

Литература

Каган В. Где начинается "золотая клетка" // Знание – сила. 1995. № 10, 11.

Козлова А.Г. За педагогикой ненасилия – будущее. СПб., 1996.

Орлов Ю.М. Проблема ненасилия в педагогике // Педагогика. 1993. № 4.

Ситаров В.А., Маралов В.Г. Педагогика и психология ненасилия в образовательном процессе. М., 2000.

Фрумин И.Д. Вызов критической педагогики // Вопросы философии. 1998. № 12.

Занятие 12

Семинар "ДЕФОРМАЦИЯ ЧЕЛОВЕКА В ОБРАЗОВАНИИ"

Цель семинара.Способствовать формированию у студентов понимания причин и характера возможных деструктивных последствий образования, имеющих своим следствием деформацию личности ребенка.

Вопросы к семинару

1. Какие возможные деструктивные последствия для человека несет в себе образование? Чем они обусловливаются?

2. Как вы понимаете проблему деформации личности человека в образовании?

3. Какие объективные и субъективные факторы эту проблему порождают?

4. Возможно ли их устранить или нейтрализовать? Если да, то каким образом?

5. Имело ли для вас семейное воспитание и школьное образование какие-либо деструктивные последствия? Если да, то в чем эти последствия выражаются и каковы их причины?

6. Какие наиболее опасные деструктивные последствия для ребенка потенциально несет в себе семейное воспитание? Каким образом их можно попытаться избежать?

7. Какие наиболее опасные деструктивные последствия несет в себе школьное образование? Каким образом их можно попытаться избежать?

8. Какие деструктивные последствия может иметь для вас обучение в вузе?

Материалы к семинару. Образование, рассматриваемое как необходимый механизм осуществления человека, может обеспечивать не только позитивные результаты для становящейся личности, но и деструктивные, а иногда и просто катастрофические последствия. Ж.-Ж. Руссо, идеализировавший природу ребенка, обращая внимание именно на этот аспект педагогической деятельности, писал: "Все выходит хорошим из рук творца, все вырождается в руках человека. Он принуждает одну почву питать растения, взращенные на другой, одно дерево приносить плоды, свойственные другому. Он перемешивает и путает климаты, стихии, времена года. Он уродует свою лошадь, своего раба. Он все перевертывает, все искажает, любит безобразие, чудовищное. Он ничего не хочет видеть таким, как создала природа, – не исключая и человека: и человека ему нужно выдрессировать, как лошадь для манежа, нужно переделать на свой лад, как окорнал дерево в своем саду… Растениям дают определенный вид посредством обработки, а людям – посредством воспитания… Вся наша мудрость состоит в рабских предрассудках; все наши обычаи – не что иное, как подчинение, стеснение, принуждение. Человек-гражданин родится, живет и умирает в рабстве: при рождении его затягивают в свивальник, по смерти заколачивают в гроб; а пока он сохраняет человеческий образ, он скован нашими учреждениями"[86].

Образование по результатам своего воздействия на человека крайне противоречиво и неоднозначно. С одной стороны, образование обеспечивает само становление человека, вводит его в мир культуры и человеческих отношений, развивает качества, без которых невозможны его творческая деятельность и жизнь в обществе. С другой стороны, образование формирует стереотипы послушания и подчинения, лишает самостоятельности, приучает человека чувствовать себя зависимым и освобожденным от ответственности принимать решения. Критикуя эти деструктивные аспекты образования, К.Н. Вентцель писал в начале прошлого столетия: "Тайна духовного порабощения скрыта в том первоначальном воспитании, которое дается ребенку со дня его рождения"[87].

Воспитатели никак не могут (и не хотят!) признать провозглашенное мудрым Янушем Корчаком "право ребенка быть тем, что он есть", "высказывать свои мысли, активно участвовать в наших рассуждениях о нем и приговорах"[88].

Стремление любой ценой навязать воспитанникам свои педагогические цели мало того, что недемократично по своей сути, но, более того, часто приводит воспитателя к насилию по отношению к детям, насилию, которое обосновывается благом ребенка, а потому оказывающимся особенно пагубным и развращающим его душу, а не только травмирующим его психику. И сегодня так же актуально, как и два с половиной века назад, звучат слова Ж.-Ж. Руссо, обращенные к педагогам: "Стараясь убедить своих воспитанников, что повиновение есть долг, вы присоедините к этому мнимому убеждению насилие и угрозы или, что еще хуже, лесть и обещания. Таким образом, прельщенные выгодой или, что еще хуже, лесть и обещания"[89].

В условиях, когда школьное образование преимущественно сводится к тому, что ученики получают готовые ответы на незаданные вопросы, их главными добродетелями, хотя и неявно (а иногда и вполне открыто), признаются послушание и прилежание. Учителю нужен удобный ребенок. Послушания и прилежания требуют не только учителя от своих учеников, но и директора от учителей, и чиновники от директоров школ и т.д. В начале ХХ столетия С.Н. Дурылин писал в книге с многозначительным названием "В школьной тюрьме": "Не придумывать новые школьные программы, циркуляры, правила, системы, методы и школы нужно, а всеми силами стараться укрепить в людях ту несомненную, очевидную и простую истину, что там, где производится постоянное грубое насилие над личностью ребенка и человека, где с малых лет, во имя политики и науки, ломают его характер, способности, волю и здоровье, где не дают ему спокойно развиваться и жить, – там всегда будет не школа, а тюрьма, то есть место гибели, ужаса и разврата… Освободите сперва детей – и взрослые будут свободны. Разрушьте школьные тюрьмы – и падут все остальные!"[90].

Образование действует в системе факторов, влияющих на развитие и становление человека разнонаправлено, оно далеко не всегда принимается воспитанниками; учителя и воспитатели, осуществляя педагогическую деятельность, реализуют самые различные ценности и идеалы, используя при этом самые различные способы работы со своими питомцами, вплоть до самых жестких.

Современные авторы обращают внимание на двойственную позицию ребенка в отношении к воспитанию и обучению, порождающую фундаментальное противоречие в образовании: "С одной стороны, ребенка тянет к образованию как узнаванию нового и интересного, он скучает по школьным друзьям, если долго их не видит, он любит некоторых учителей (тех, с которыми у него наладилось нормальное, нравственное общение). С другой стороны, он явно тяготится общим обучением, бесконечными заданиями, в которых не видит смысла, стандартными ответами у доски плохими отметками, окриками учителями. Он ненавидит школу (даже заболевает, когда его принуждают ходить в нее регулярно), он ненавидит многих из учителей, вплоть до того, что в мыслях желает им зла. Отсюда – начала асоциального поведения, в котором виноваты не только семья и дурная социальная среда, но и принуждающая школа. И это ни для кого не секрет, хотя все об этом знают"[91].

А любое насилие не проходит для человека бесследно. Особенно пагубно оно отражается на становящейся детской психике, тормозя естественную активность, унифицируя личность, формируя чувство собственной неполноценности, конформизм, подобострастное отношение к более сильному и жестокое к более слабому. Установка на то, что с помощью насилия можно решить любую проблему, которую невольно культивирует авторитарно-директивная педагогика, способствует формированию мировосприятия террориста, для которого насилие – главное средство достижение любых целей.