Звездные войны на уроке химии

Должен заметить – все эти мои примеры из худшей школы. Давайте посмотрим, как обстоят дела в образцовом учебном заведении.

В школе, кроме меня, еще пять учителей химии, преподающих (вернее, преподававших до моего прихода) все возможные уровни этого предмета. По идее мы должны регулярно контактировать – обсуждать текущий материал и планы уроков на ближайшую перспективу. Директор школы требует, чтобы все учителя, ведущие один предмет, шли примерно в ногу. Поэтому в самом начале работы в этой школе я бегал за своими новыми коллегами, пытаясь призвать к обсуждению материала. Но мне никак не удавалось это сделать. Дальше общих слов дело не шло. Они упорно не хотели обсуждать это не только со мной, но и друг с другом. Где‑то через месяц я наконец, понял, что каждый из них просто преподает то что хочет. Так им гораздо легче.

Я не очень переживал по поводу своих обычных классов. На них всем по большому счету наплевать. Но IВ‑классы не давали мне покоя. Это визитная карточка школы, и поэтому они находятся под постоянным контролем администрации. Поэтому я беспокоился, что моя программа будет отличаться от той, что дает в своих классах мисс Гримм, ведущая тот же курс. Мисс Гримм – белая американка предпенсионного возраста. Имея огромный педагогический стаж, она слывет опытным педагогом. Будучи руководителем кафедры естественных дисциплин, держится она очень уверенно и разговаривает с коллегами достаточно надменно. Я сделал несколько попыток обсудить с ней учебную программу, но они не увенчались успехом по причине ее большой занятости. Единственное, что она сделала, – это взяла посмотреть одну из моих контрольных работ на рецензию. Свое заключение мисс Гримм сделала надменным и полным достоинства тоном, заявив, что мои задания слишком простые для IВ‑класса. Я это проглотил и попросил ее контрольную посмотреть, каков же должен быть уровень требований. Свою контрольную она мне не показала. "Я очень сомневаюсь, – гордо заявила она мне, – что ваши студенты справятся с моей контрольной".

Я ходил за ней еще около месяца, пока наконец, не стал понимать, что коллега просто избегает разговора со мной на эту тему. Она категорически не хотела говорить мне, что конкретно преподает, какие дает задания и каковы критерии оценки знаний учеников. Потом я заметил, что она здорово отстает от утвержденной общешкольной программы. Так, например, она более двух месяцев сидела на вводной теме, которой по программе уделено менее двух недель. А чуть позже мне случайно попали в руки ее прошлогодние экзаменационные билеты. То, что я увидел, просто потрясло меня. В этих билетах не было никакой химии вообще. Там были какие‑то околохимические вопросы, но только не сама химия как таковая. Человек, мало‑мальски знакомый с предметом, никогда бы не составил таких вопросов.

Я заволновался. С одной стороны, я должен преподавать то же, что и она. С другой – преподавать эту ересь просто невозможно. Тогда я пошел к координатору IB‑программы мистеру Мейллому и заявил, что объективно не могу преподавать то же, что и мисс Гримм. А потом добавил: "Мне кажется, она не до конца понимает тот предмет, что преподает". Он рассмеялся и ответил, что я не первый, от кого он это слышит, и разрешил мне преподавать по своему усмотрению без оглядки на других учителей. А очень скоро от кого‑то из американских коллег я узнал, что мисс Гримм вообще не имеет химического образования. У нее всего лишь степень бакалавра то ли по географии, то ли еще по чему‑то, столь же далекому от химии. И тут все стало на свои места.

Стараясь делать свою работу грамотно и честно, постепенно среди студентов я снискал авторитет как знающий свое дело учитель химии. Те из них, кто был заинтересован в предмете, старались попасть в мой класс. Остальных мисс Гримм вполне устраивала, так как, по их словам, в классе они ничего не делали, приятно проводя время. Я уже привык к такому положению вещей, как вдруг в этом году произошло интереснейшее событие, из чего стало ясно, что доля учеников, понимающих, что происходит на уроках химии, не так уж мала.

Бывшая выпускница нашей школы Alexandra Weise на страницах региональной газеты Houston Chronicle поделилась впечатлениями от уроков мисс Гримм. Автор не называет имени своего учителя, но из текста сразу становится ясно, про какого именно учителя химии данная статья. Статья называется А breakdown of teacher' s worth. Просто процитирую отдельные моменты.

"… Мы надолго запомним наши уроки химии в М.В. Lаmаr HS. Мы обсуждали политические вопросы, оттачивали свое мастерство в пародировании завучей школы, играли в игры и, наконец, мирно засыпали, когда действие дневной нормы антидепрессантов заканчивалось. Невероятно, как много химии мы могли бы выучить в течение нашего 90 минутного урока, если бы учитель действительно присутствовал в классе.

Не поймите меня неверно, учитель значился в наших расписаниях, но мы очень быстро поняли, сколь неоднозначно может быть это понятие. Профессионал, получающий зарплату за преподавание химии, занималась реальным обучением не более 13 минут в течение каждого урока. Если, конечно, чтение вслух ответов на вопросы домашнего задания может быть рассмотрено как учебный процесс…

… Каждый свой день она начинала с того, что исчезала сразу после отмечания посещаемости и возвращалась в класс через полчаса с пакетиком чипсов, кока‑колой и конфетами из ближайшего магазина. Вернувшись, она погружалась в свою электронную почту (и иногда даже одаривала нас последними циркулирующими в Сети шутками). После этого перемещалась в коридор пообщаться с коллегой. Несомненно, они обсуждали, как внедрить последние революционные теории образования в свое преподавание. Возвращалась учительница в класс за 15 минут до завершения урока, так как это было время для ежедневного обсуждения избранных моментов кинофильма "Звездные войн".

Я должна признать, что мои уроки химии не были сплошным разочарованием. Я была очень заинтересована тем, почему Qui‑Gon Jinn должен быть быть кремирован, вместо того чтобы раствориться в сиянии подобно Yoda.

Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, почему за столько лет руководство дистрикта не осознало, что происходило и до сих пор происходит на уроках этой учительницы".

По идее после этой статьи директор школы или руководство дистрикта должны были начать служебное расследование. Дело даже не в рассказе о «Звездных войнах» и безделье на уроке – это в порядке вещей. А вот оставление класса является грубейшим нарушением трудовой дисциплины. Мы не имеем права отлучиться из класса во время урока даже в туалет, не найдя для себя на это время какую‑либо замену. Студентов нельзя оставлять без присмотра.

Что же вы думаете? Администрация школы отреагировала на эту статью номинированием нашей уважаемой мисс Гримм на звание учителя года… Почему? Да потому, что она всех устраивает. Как я уже упоминал ранее, многим студентам и их родителям глубоко наплевать на знания по химии. На ее уроках за приятное времяпровождение они получают хорошие отметки. Что еще нужно? Вот эта категория и заявила, что вполне довольна уроками своего учителя.

Самое печальное то, что мисс Гримм не исключение… Складывается впечатление, что многие американские учителя не только не могут, но и просто не хотят что‑либо делать в классе. И действительно, для этого нет никакой мотивации. Зарплата учителя никак не связана с результатами его труда. Ты можешь быть прекрасным учителем или же с чего не делать, деньги одни и те же.

Время от времени я устраиваю среди своих студентов анкетирование. Среди прочих – вопрос о том, что им нравится и что не нравится в моем классе. Это помогает мне лучше понять их потребности, проблемы и ожидания. Американские студенты очень открыты к такому диалогу и пишут прямо все что думают. Не нравятся им совершенно разные вещи – начиная от температуры в классе и заканчивая тем, что я задаю мало домашней работы. А вот в том, что нравится, они все поразительно сходятся. Даже студентам обычных классов нравится то, что я действительно учу их своему предмету. Некоторые пишут, что я единственный учитель, который точно знает предмет, может его объяснить, и что в моем классе они чему‑то научились. Признаться, я был очень удивлен, когда в первый раз обнаружил такие признания. Это говорит о том, что большинство студентов учиться все‑таки хотят и с удовольствием бы учились, если бы их чему‑либо учили.

Как же я был потрясен, когда выяснил, что и другой учитель, которому доверено вести углубленный, по сути дела университетский уровень химии, также имеет степень бакалавра по математике, а не по химии. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Вот тебе и хваленая IВ‑программа.

Кто же допускает непрофессиональных работников к преподаванию? Как читатель уже понял, в Америке для преподавания какого‑либо предмета не обязательно иметь специализацию именно по этому предмету. Все что нужно – это сдать квалификационный экзамен по предмету. Мне пришлось сдать такой экзамен по химии в связи с необходимостью получения сертификата. Вкратце поясню, что он из себя представляет. Прежде всего, 25 процентов вопросов предлагается не по химии, а по педагогике. Оставшиеся 75 представляют собой такой примитив, что на них легко ответят большинство моих американских учеников. Таким образом, чтобы преподавать предмет, знать его совсем не обязательно.

Впрочем, совсем не обязательно даже уметь писать и читать. Когда эта книга уже готовилась к печати, мне на глаза попалась статья, опубликованная в San Diego News, об учителе Джоне Коркоран, который 17 лет проработал в школе, будучи абсолютно безграмотным!

Оказывается, в начальной школе маленький Коркоран так и не сумел освоить чтение и письмо, однако учителя обращали на это мало внимания, списав его в разряд «дурачков». В старших классах Коркоран уже сам принялся изощряться, врать, пропускать уроки, чтобы скрыть от окружающих свою безграмотность. Он крал тесты, просил друзей выполнять за него задания, подделывал документы и в 1956 году получил‑таки свой аттестат.

Показательна в этой истории позиция родителей, которые, когда их вызывали в школу, говорили, что у их ребенка нет никаких сложностей при чтении и письме, просто он эмоционально неуравновешен и испытывает некие психологические затруднения.

Безграмотность не помешала Коркорану продолжить свое «обучение» в Texas Western College, который он благополучно закончил в 1961 году со степенью бакалавра в области образования. Сразу после этого он устроился преподавателем в среднюю школу Oceanside School District в Калифорнии, где отработал 17 лет!

Поражающая воображение история свидетельствует об уровне требований и контроле за деятельностью учителя в Штатах. Показателен и сделанный Коркораном выбор профессии. Он справедливо рассудил, что на этой работе умение читать ему не понадобится.

Глава 10. Взрослые игры

Чтобы избежать упреков в субъективности, дополню картину обзором совершенно объективного документа.

Вообще‑то я погрешил против истины, заявив, что работа учителя никак не контролируется. Контролируется, но весьма своеобразно. Внутри дистрикта есть целый департамент, который отвечает за систему профессиональной подготовки и оценки работы учителей. Называется эта структура Professional development and appraisal system, сокращенно PDAS. Задача этой системы – способствовать профессиональному росту учителей, а также оценивать их работу с выставлением отметки по итогам учебного года.

Каждый учебный год работающий учитель независимо от его стажа, опыта и заслуг обязан повысить свой уровень посредством посещения минимум сорока часов семинарских занятий. На этих занятиях лекторы‑методисты энергично пытаются убедить учителей со стажем в том, что их методы и приемы безнадежно устарели. Оказывается, последние достижения науки доказали, что учить нужно по‑другому, и вот сейчас методисты покажут – как именно.

Сегодняшняя американская школа наводнена огромным количеством таких «новых» педагогических методик – так называемых learning strategies.

Меня больше всего поражаёт в поведении методистов тот факт, что эти деятели ловко и без тени смущения выдают старые как мир мысли за свои собственные разработки. Они ведут себя так как будто открывают совершенно новый неизвестный миру велосипед. В итоге предлагают полностью отказаться от того, что учитель традиционно делает в классе, и начать преподавать исключительно по их методике.

По сути дела это не педагоги, а простые маркетологи, которые рекламируют свой товар так, как если бы это была зубная паста. И это вполне понятно – прибыль от разработки и продажи этих новых методик не меньше, а много больше, нежели от продажи зубной пасты. За всем этим стоят огромные деньги. Львиная доля бюджетных денег, отпущенных правительством на образование, идет в карман компаниям, разрабатывающим и продвигающим в государственные школы «новые» образовательные методики. Не вызывает никакого сомнения, что внедрение этих методик было предварительно пролоббировано в соответствующих структурах.

Поскольку деньги уже заплачены, учителям ничего не остается делать, как сидеть и слушать лекторов‑методистов. Все учителя прекрасно понимают, что им впаривают фуфло, но никто из них не пытается возразить. То ли это бесполезно, то ли правила игры такие.

Ниже я еще остановлюсь на этих семинарах, призванных «повысить» квалификацию учителей, а сейчас перейду ко второй функции департамента – оценке учителей.

Передо мной лежит официальный документ Houston ISD Appraisal Record, отражающий результат оценки моей работы учителем за год, подготовленный завучем этой школы. Это стандартный документ, совершенно одинаковый для всех учителей независимо от стажа и предмета, будь то математика, физкультура, английский или музыка. Оценка делается в основном по факту посещения урока проверяющим плюс общие впечатления от учителя, сложившиеся за год работы.

Качество работы учителя оценивается по восьми показателям, каждый из которых в свою очередь является суммой от пяти до девяти независимых критериев. Большинство из них просто невозможно адекватно перевести на русский, так как в нашем языке напрочь отсутствуют соответствующие эквиваленты. Для российского ума это просто ничего не значащий набор слов. Поэтому там, где сложно перевести, я сохранил название на английском.

Первый показатель Students Participation оценивает работу учителя по степени вовлеченности ученика в учебный процесс. Он состоит из пяти пунктов: непосредственно вовлеченность в обучение, успешность обучения, успешность в критическом мышлении и решении задач. Самый интересный пункт здесь "успешность обучения". Как вы думаете, на основании чего может проверяющий за тридцать‑сорок минут присутствия в классе сделать вывод по этому пункту? Может ли он оценить реальные знания учеников? Конечно нет! Таким образом, оценивается лишь степень понимания учениками непосредственно объясняемого материала. И делается это очень просто – чем больше учеников откликается на вопрос учителя, или, говоря по‑русски, чем больше рук, тем выше успех в обучении. Какой вопрос был задан классу – абсолютно никого не волнует. Может быть и такой: сколько будет дважды два?

В российской школе на открытые уроки ходят коллеги, ведущие тот же предмет, которые оценивают в первую очередь правильность подачи материала. Здесь же, как правило, проверяющий совершенно ничего не понимает в предмете.

Следующий показатель Learner‑Centered Instruction оценивает то, ставит ли учитель в центр учебного процесса ученика. Всего девять пунктов!

Третий показатель Evaluation and Feedback оп Student Progress характеризует эффективность мониторинга учителем успеваемости учеников в ходе урока. Целых шесть пунктов. Чисто педагогические штучки, не лишенные, впрочем, здравого смысла.

Четвертый показатель характеризует эффективность мониторинга учителем поведения ученика в классе. Целых восемь пунктов. Скажу честно, что в конце своего второго года работы в американской школе я не вполне понимал значения некоторых из этих многочисленных пунктов. И до сих пор не понимаю, как проверяющий может оценить за 30 – 40 минут эффективность учителя по всем восьми пунктам плюс шесть пунктов показателя три.

Пятый показатель Professional Communications призван отразить, насколько эффективно и грамотно учитель общается с учениками и коллегами. Надо признать, что в Америке этот показатель действительно актуален. Во‑первых, в школах достаточно много учителей‑иностранцев, владеющих английским на моем уровне. Во‑вторых, многие учителя‑американцы, особенно чернокожие, говорят безграмотно.

Шестой показатель Professional development призван отразить работу учителя над повышением своей квалификации. Этот показатель тем лучше, чем больше вышеописанных семинаров ты посетил в течение года.

Седьмой показатель отражает эффективность работы учителя уже в рамках всей школы. Это следование правилам и требованиям школы. Оцениваются участие во всех мероприятиях и производственная дисциплина.

Восьмой показатель – эффективность мониторинга и менеджмента дисциплины учеников в масштабе всей школы. Всего 9 пунктов.

Все грамотно и красиво, полностью соответствует основным идеям американской педагогики. Труд не одного десятка диссертаций положен в основу этого документа. Но сейчас не об этом. Обратил ли внимание уважаемый читатель на содержание показателей? Заметил ли он хоть ОДИН пунктик, отражающий реальные знания предмета учеником? Нет! Как насчет реального знания предмета самим учителем? Тоже нет! Нет ничего, даже близко напоминающего это. Зато есть восемь других показателей, которые по сути отражают, насколько точно учитель следует инструкциям администрации школы, то есть насколько учитель послушен. Это и есть часть государственной политики в области образования, часть государственной идеологии.

Глава 11. Ой, мамочки!

Родители играют в американской школе очень большую роль – гораздо большую, чем в школе российской. Это субъект неограниченных возможностей. При грамотной жалобе родителей не то, что учитель, даже директор не усидит в своем кресле. Конечно, встречаются совершенно адекватные родители, которым от педагога нужна лишь информация об их детях. Однако, мне кажется, основная часть американских родителей видят свою миссию в школе в том, чтобы защитить свое чадо от посягательств учителя.

Претензии могут быть самые разные: от жалобы на слишком большие домашние задания до прямого давления на учителя.

Например, частенько мне по электронной почте приходят следующие сообщения: "Мой сын такой умница, у него по всем предметам пятерки и только по вашему тройка. Я не понимаю почему". Начинаешь смотреть оценки – оказывается, что далеко не все так блестяще и тройка у него не только по моему предмету. А пятерки только три – по танцам, физкультуре и рисованию. Но это уже не важно. Главное, что «наезд» на учителя уже осуществлен, и теперь ты – хочешь не хочешь – будешь держать этого студента под контролем и по возможности делать так, чтобы этот родитель был доволен success‑oм своего чада в твоем классе. Просто ради того, чтобы избежать дальнейших контактов с этим родителем.

Моему бывшему коллеге Славе Надворецкому как‑то пришло следующее сообщение: "Мистер Надворецкий, такого‑то числа вы отметили в журнале посещаемости, что мой сын отсутствовал на вашем уроке. Между тем в этот день он был в классе. Прошу вас исправить эту отметку". Вопрос – а на основании чего родитель так уверен, что его сын в этот день был в классе? Скорее всего, со слов самого же сына. А что, если сын врет? Этот вариант даже теоретически не допускается. Априори виноват учитель.

Показательный пример из моего опыта общения с родителями. Как‑то в нашей школе ввели униформу для учеников. Поскольку Хьюстон – это тропики, то униформа включает только легкую одежду. В зимний же период в холодные дни студенты вынуждены надевать куртки. Гардероб в хьюстонских школах отсутствует, и потому студенты заваливаются в куртках прямо в класс. По идее они должны оставлять верхнюю одежду в своем locker – ящике для хранения учебников и других принадлежностей. Но, во‑первых, в классе тоже частенько холодно, а во‑вторых, они просто ленятся раздеваться. И вот наша администрация решила такую практику прекратить. Крайними, конечно же, сделали учителей. Нам сообщили, что мы будем наказаны, если кто‑либо из администрации увидит у нас в классе студента в куртке.

В этот день в одном из моих классов одетыми не по форме оказались шестеро. Я взял и накатал на каждого из них дисциплинарную телегу, как и полагается по правилам. Видимо, эти мои бумажки пролежали без движения две недели, так как только по прошествии этого срока я почувствовал резонанс. Ко мне подошел завуч, наложивший на студентов взыскание, и спросил, не помню ли я каких‑либо деталей куртки, в которую был одет один из наказанных ребят. Я ответил, что нет, и поинтересовался – в чем, собственно, дело? А дело, оказывается, было в следующем. Студент (кстати, неплохой такой черный мальчик) заявил дома, что он не был в куртке и я незаслуженно его оклеветал.

Мамаша решила разобраться в ситуации. Позвонила завучу, заверив последнего, что у него и куртки‑то никакой нет и потому он быть в куртке никак не мог. Видимо, завуч ей не поверил и дисциплинарного наказания не снял, так как она захотела встретиться лично со мной. Ну что же, клиент всегда прав. Если родитель желает встретиться, мы не можем ему в этом отказать.

И вот она входит в мой класс. Полноватая черная дама лет 35. Движения медлительны и полны достоинства. Это общая черта многих черных женщин. Английская королева не смогла бы пройти более величественно. На лице темные очки, глаз не видно, хотя яркого солнца в помещении, конечно же, нет. Я, соблюдая все правила ритуала, предлагаю ей сесть и спрашиваю, чем могу быть ей полезен. Здесь она снимает с себя очки и таким менторским тоном, как будто моя судьба в ее руках и она еще не решила, что со мной делать, говорит: "Что вы можете мне сказать про моего сына?"

Уважаемый читатель, это очень сильный ход. Это вместо того, чтобы спросить меня о куртке! Ей явно нужно всего лишь одно мое неверное движение, чтобы попытаться меня растоптать. Я осторожно интересуюсь: «Вы пришли сюда, чтобы спросить у меня, что я думаю о вашем сыне?»

Она отвечает утвердительно. Ну что же, думаю я, если ты хочешь со мной поиграть, то давай поиграем, и отвечаю: Your sun is а vегу good studеnt. I am glad to hаvе him in my class ("Ваш сын очень хороший ученик. Я рад возможности учить его в своем классе).

Она никак не ожидала от меня такого хода и несколько раз, собираясь с мыслями, повторяет: "Интересно… интересно… И это все, что вы можете мне о нем сказать?" Я кратко отвечаю: «Все». "3а десять лет обучения вы первый учитель, который ничего не может мне сказать о моем сыне", – продолжает она свой наезд. "Извините, что не оправдал ваших надежд", – отвечаю я и продолжаю молчать, глядя ей прямо в глаза. Ей нужно либо уходить, либо что‑то еще спрашивать. Она встает, идет к выходу и уже перед самой дверью поворачивается ко мне и уже более человеческим тоном заявляет: "3а десять лет ни один учитель ни разу не назвал моего сына лгуном!" Она ждет от меня ответа, чтобы продолжить дискуссию, но я молчу, и ей не остается ничего другого, как уйти окончательно.

Какой учитель считается хорошим в России? В первую очередь тот, который может дать прочные знания по своему предмету. О таких ходит добрая слава: "О, это сильный математик!" Хорошо, если учитель строгий – значит, в классе будет порядок. Как правило, родители стараются всеми правдами и неправдами определить своих детей к таким учителям.

У американских родителей диаметрально противоположная оценка учителя. В первую очередь учитель должен быть nice. Во вторую очередь он должен быть nice. В третью очередь опять‑таки nice. Есть ли к нему еще какие‑либо требования? – спросите вы. Ответ – нет! Большинство родителей абсолютно не волнует уровень знаний, который получает их чадо. Причем это касается не только низших слоев общества. Большинство американцев среднего класса думают абсолютно так же.

Очень важно, чтобы учитель не перегружал ребенка. Если ребенок часто и долго сидит над домашним заданием, это нехорошо. На такого учителя начинают поступать жалобы. Сначала директору школы, а потом и в дистрикт. Жалобы от родителей будут также поступать, если ученик получает недостаточно высокие, на их взгляд, оценки.

Еще один пример. В одном из моих продвинутых классов училась белая студентка с интересным именем Норе. «Норе» в переводе с английского означает «Надежда». В Америке это довольно редкое имя, по всей видимости, действительно символизирующее надежду. Сказать прямо, никакой надеждой там и не пахло, во всяком случае в моем классе. Девочка по своим знаниям и способностям довольно слабенькая, одна из худших в классе. Ее мама, обеспокоенная плохими оценками дочери, вполне логично решила вмешаться в учебный процесс, пока еще не совсем поздно, и записалась на встречу со мной.

И вот передо мной белая американка лет сорока. Стройная, симпатичная, хорошо одетая. Американская улыбка, характерная мимика и манера говорить с артикуляцией однозначно свидетельствуют о принадлежности дамы к небедной и образованной части американского общества. А умение держаться говорит не только о деньгах, но и о довольно серьезной должности.

Обычно родители начинают беседу с учителем словами о том, что они обеспокоены плохими отметками ребенка, хотят понять, в чем причина низкой успеваемости и как можно помочь делу. Как правило, учителя отвечают на это так: "Ваш сыночек (доченька) очень способный ученик. У него столько всяческих достоинств… Но хотелось бы обратить внимание на… " и называют какую‑либо причину из стандартного набора.

В данном случае, поскольку девочка очень слабенькая, я говорю о недостаточной подготовке. Дама очень эмоционально восклицает: "Как это может быть – два года назад по химии она была лучшей ученицей в классе, а теперь худшая?" Тон совершенно безапелляционный. Проверить, действительно ли она была лучшей и какая у нее была оценка, я никак не могу. Мне предлагается принять это на веру. По сути это форма манипуляции учителем. А вдруг он дрогнет и начнет оправдываться? Я же к данной встрече подготовился и знаю, что у моей подопечной дела не такие уж и блестящие.

Обычно у таких студентов бывают хорошие оценки по английскому, истории, географии, танцам и физкультуре, но вот не было еще ни одного случая, когда по химии двойка, а по математике – пять. Смотрю ее текущие оценки: так и есть – по алгебре троечка. Поэтому я совершенно спокойно отвечаю, что не могу знать того, что было два года назад в другом классе, с другим учителем, но в моем классе ее дела совсем не блестящие, и в подтверждение своих слов показываю оценки.

Оценки, по правде сказать, просто отвратительные. Родительница устремляет свой взор на отметки и спрашивает: «A этот ноль за контрольную – она что, не сдала свою работу?» Я отвечаю, что работу сдала, попробовала порешать все задачи, но, к великому моему сожалению, они все решены неправильно. При этих словах выражение лица родительницы начинает меняться. Ситуация нестандартная. По всему видно, она никогда не слышала от учителей ничего подобного. "И вы за это не поставили даже 70 баллов?" – спрашивает она наконец. «Нет», – отвечаю со спокойствием удава, и родительница понимает, что формально я абсолютно прав, и начинает искать со мной компромисс.

Нужно сказать, что большинство американских учителей действительно выставляют в этом случае 50 или даже 70 и лишь немногие, как и я, ставят заслуженный ноль. Делается это для того, чтобы среднее арифметическое за семестр не было очень уж низким. Причем я никогда не ставлю за задание ноль, если в нем есть хоть какая‑то доля здравого смысла, и если уж поставил ноль, то это действительно ноль. И даже поставив ноль, частенько в конце семестра я меняю его на 50, чтобы поднять итоговую оценку. Данная же мамочка про 50 даже не заикается, она уверена, что низшая возможная оценка – это 70.

Я привел два типичных примера из своего личного опыта общения с родителями. Можно было бы привести больше. Справедливости ради нужно отметить, что не все родители так себя ведут. Многие действительно хотят помочь своему чаду и приходят к учителю за советом. А совет‑то ведь один – нужно больше трудиться. А вот это не в их традиции. Это мы внушаем своим детям, что школа – тяжелый труд. Мы говорим: "Папа с мамой ходят на работу, потому и вы должны трудиться". Представление большинства американских родителей о школе одно – это «фан», легкое и интересное времяпровождение. Кстати, проведенный весной 2006 года опрос (его организовали агентство АР и интернет‑портал AOL) показал, что восемь из десяти родителей уверены, что абсолютно все дети, которые учатся в школах по соседству, способны на должном уровне сдать экзамены по математике и английскому языку. Аналогичный ответ дали менее половины опрошенных учителей…

Глава 12. Апофеоз