Традиционная модель текста и языковая личность XVII века (на материале сочинения Г.К. Котошихина

«О России в царствование Алексея Михайловича», изданного в 1884 г.)

Создание текста в условиях неоднозначной языковой ситуации (В.А. Чернов, 1984; Б.А. Успенский, 1994; В.В. Колесов, 2004; Е.Г. Ковалевская, 2012 и др.) заставляет языковую личность ориентироваться на устоявшиеся модели, привнося в них индивидуальную составляющую. Это интенции пишущего, переживание и моделирование предметности, выстроенное по устоявшемуся образцу. Анализ результата; выявление индивидуальности автора, его субъективизма, его стиля письма – всё это бесценный материал не только для лингвоперсонологии, но и для истории языка в целом.

В структуре первой главы памятника выявляется последовательность традиционных обрядовых событий в царской жизни: Коронация – Бракосочетание – Рождение – Похороны. Данная цепь является логичной с позиции внешнего наблюдателя за сменой поколений в правящей династии. Следует подчеркнуть, что описание обряда коронации связано с восшествием на престол Алексея Михайловича. Начиная своё сочинение с Ивана Грозного, который (Орфография источника сохранена) «съ того времяни учинился (Здесь и далее выделено нами – З.А.)» [2] и который правил «государство свое въ ярости и во злобѣ силнѣ, тиранскимъ обычаемъ», Г.К. Котошихин завершает повествование о нём после ряда жестоких подробностей, следующим образом: «Царствова же той царь, преставися» [2]. Далее автор переходит к следующему правителю, его сыну, который «По смерти же того царя, на Московскомъ царств учинился» [2] и, «Царствова <…>, по смерти брата своего въ печали немнога лѣта, преставися» [2]. Аналогичная модель описания при восшествии на престол Бориса Годунова («По смерти же того царя, на Московскомъ царствѣ учинился царемъ той бояринъ Борисъ Годуновъ, и царства его было немнога лѣта» [2]). Образуется циклическая система, и отражение её в памятнике представляет собой устойчивую архаическую модель: «Восприятие народом своего бытия в мире как систематически воспроизводимого цикла однотипных явлений могло способствовать становлению традиции представлять событийно-фактуальную область фольклорной картины мира в форме следующих друг за другом повторяющихся типизированных циклов стабильных действий и состояний персонажей и фиксировать «циклическое» видение художественного мира в соответствующих моделях» [1]. С другой стороны, использование подобной формы изложения позволило Г.К. Котошихину как языковой личности перевести внимание читателя именно на фигуру Алексея Михайловича Романова, создав ему фон из деяний Ивана Грозного [2].

Социальная иерархия в тексте памятника представляет собой пример «типизации» действующих лиц. Статус группы замещает конкретные лица, к ней относящиеся. Благодаря «левому» контексту (до описываемого события коронации) мы можем говорить о том, чьё восшествие на престол занимает внимание автора, т.к. теряется конкретное, растворяясь в общем: «И мало время минувше, патріархъ, и митрополиты и архіепископы и епископы, и архимариты и игумены, и весь духовный чинъ, соборовали, и бояре и околничіе и думные люди, и дворяне и дѣти боярскіе, и гости и торговые и всякихъ чиновъ люди, и чернь, послѣ смерти прежнего царя на царство обрали сына его, нынѣшняго царя, и учинили коронованіе въ соборной болшой первой церквѣ и молили Бога» [2]. Перед нами памятник как синкретичное образование: синтез традиции, веками выработанного механизма династического наследования и частично принципов построения текста: «…древнерусская литература во многом имеет фольклорные истоки <…> в отношении к человеку, обществу, истории. В фольклоре же отражено архаическое мировидение, безразличное к человеческой личности. Носитель фольклорной традиции, а нередко и летописец сводили свой рассказ к системе штампов, моделей поведения и набору социальных ролей…» [4]. Ориентация на «монументальный историзм» (Д.С. Лихачёв), свойственная древнерусским летописцам, могла послужить образцом для Г.К. Котошихина. Само сочинение, как мы писали выше, начинается с лиц и событий, происходивших задолго до царствования Алексея Михайловича. Автор повторяет или вводит в структуру текста элементы летописания, хотя в строгом смысле они таковыми не являются. Интересующий нас вопрос «Чем это мотивировано?», соотносимый со «вторым уровнем» функциональной модели языковой личности в концепции Ю.Н. Караулова, заставляет выдвинуть ряд предположений, гипотез, способных дать объяснение:

1. Введение в структуру сочинения «О России…» летописных элементов связано с авторским «переживанием» и ощущением значительности своей эпохи, своего времени. При таком подходе языковая личность рассматривает свой текст как продолжение определённой традиции. В контексте данной версии «определённой» следует понимать как «известной» языковой личности, той, что могла послужить образцом. При этом информация об этом источнике может быть неизвестна или утрачена на современном этапе.

2. Языковая личность диссидента, стремящаяся укрепить свои позиции во враждебном России государстве, использует элементы летописания для обоснования своего выбора (уход из привычного окружения), продиктованного историческим развитием государства и царской власти в частности. При таком подходе весь текст рассматривается как средство для достижения цели (или конкретных целей).

3. Языковая личность в процессе создания текста отказалась или изменила первоначальные задачи и установки описания чего-либо. Другими словами замысел не совпадает с конечным результатом. Есть вероятность, что это может быть подтверждено анализом всего текста.

Мы можем только утверждать, что в равной степени на существование имеют право все три предположения. В любом случае происходит «проявление» языковой личности через её текст, но нужно отличать желаемое от действительного.

Следует также отметить, что отсутствие конкретных фамилий в описании подтверждает тезис Ю.М. Лотмана о «синтаксическом типе» культуры в XVI – XVII вв., в которой «значение того или иного человека или явления определялось не соотнесённостью с сущностями другого ряда, а включением в определённый ряд (ср.: патріархъ, и митрополиты и архіепископы и епископы, и архимариты и игумены, и весь духовный чинъ – З.А.). Признаком культурной значительности становится принадлежность к какому-либо целому: существовать – это значит быть частью. Целое ценно не тем, что символизирует нечто более глубинное, а само собой, – тем, что оно церковь, государство, отечество, сословие. <…> При этом понятие «часть» получает иной <…> смысл: часть не равнозначна целому – она с радостью признаёт свою незначительность перед его лицом» [3]. В ситуации избрания правителя ориентированность на единое и целое – государство – ставится выше значения и лица, и сословия: «И послѣ того (после коронации – З.А.) власти, и бояре и ближніе и всякихъ чиновъ люди, на государствѣ его поздравляли» [2]. В данном примере единство государства зависит от единства в момент избирания царя как ключевой для этноса и культуры.

В цитируемом примере, где речь идёт об избрании Алексея Михайловича («послѣ смерти прежнего царя на царство обрали сына его»), отчётливо прослеживается часть из цепи событий: {похороны – коронование царя} – в тексте «здесь и сейчас», в настоящем, а {бракосочетание – рождение наследника – похороны – новая коронация} – в будущем, в правом контексте, совпадающем с движением времени.

Следует отметить, что выявленная нами циклическая модель существует и имплицитно, и эксплицитно:

1. В потоке нарратива (имплицитно): «И послѣ того времяни (после коронации. Мы видим подтверждение мысли соотнесения контекста с движением во времени – З.А) царь съ патріархомъ совѣтовалъ, и со властми и зъ бояры и зъ думными людми говорилъ, чтобъ ему сочетатися законнымъ бракомъ; и патріархъ и власти на такое доброе дѣло къ сочетанію законныя любви благословили, а бояре и думные люди приговорили» [2].

2. В структуре нарратива (эксплицитно): название 11-ой статьи в сочинении «О России…» («О чину, какъ устраиваютъ свадебной чинъ» [2]); 26-ой («О рожденіи царскихъ дѣтей» [2]); 31-ой («О царевичахъ, какъ будетъ два или три» [2]); 32-ой («О преставленіи царей и царицъ и царевичей и царевенъ, и о погребеніи ихъ» [2], при этом данная статья является последней в первой главе памятника).

3. В метадескриптивном тексте (эксплицитно, за пределами нарратива): в части, под названием «Роспись главам и статьямъ книги сея», где каждая статья представлена в концептуальном изложении (ср.: «6. О нынѣшнемъ царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ, и о обираніи и о поставленіи его на царство, и о невѣстахъ его» [2], или «21. Какъ царь съ царицею, послѣ свадбы, ходитъ по монастыремъ молебствовать, и въ богадѣлни для милостини») [2].

Раскрытие цикла по ступеням (имплицированное в нарративе → эксплицированное в нарративе → эксплицированное за пределами нарратива) позволяет автору как языковой личности осуществить глубинное погружение в факты, знаки и коды культуры.

Царь, в этническом сознании фигура сакральная, представляется посредником между Богом и людьми, что находит своё выражение в обряде коронации: «А когда царя коронуютъ, и въ то время бываетъ ему помазаніе елеомъ, и потому именуется Помазанникъ» [2]. В Ветхом Завете помазания елеем удостаивается Аарон – первосвященник израильского народа при возведении его в этот сан. Этих людей, отдалённых и этнически, и хронологически, и территориально, всё-таки объединяет архаическое представление о даре власти как даре свыше достойному этого дара. И Смутное время, во многом – это поиск альтернативы в условиях пресечения длительное время правящей династии.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Артеменко Е.Б. Фольклорная формула и устнопоэтическая традиция // Проблемы изучения живого русского слова на рубеже тысячелетий. Материалы III Всеросс. науч.-практ. конф. Ч.П. Воронеж: ВГПУ, 2005. С. 99–108.

2. Котошихин Г.К. О Россiи въ царствованiе Алексiя Михайловича. Изданiе третье. – С.-Петербургъ: Изданiе археографической коммиссiи, 1884. – 253 с.

3. Лотман Ю.М. Семиосфера – С.-Петербург: «Искусство – СПБ», 2010. – 704 с.

4. Люсиченко И.В. Верховная власть у восточных славян в VI – X вв. Автореф. диссер… докт. истор. наук – Ростов-на-Дону, 2013 – 36 с.

С.У. Ибрагимова