Цивилизация» и «почва»: расколовшееся общество по-разному относится к убогим
Условный рубеж между первым и вторым периодами в отечественной истории приходится на годы правления Петра I и прослеживается весьма отчетливо. Монарх, поставивший своей целью перекроить весь уклад российской общественной жизни на европейский манер, не мог оставить без внимания архаичное отношение подданных к нищим, калекам и убогим. Знакомясь с жизнью северных европейских стран, царь-реформатор осознает необходимость организации государственного призрения инвалидов. По воле государя старая и новая столицы — Москва и Петербург — спешно обзаводятся богадельнями и лечебными заведениями для убогих и калечных, их почин приказано поддержать всем губернским городам. Повинуясь самодержцу, огромная страна с места в карьер вынужденно принимается по протестантским образцам взращивать деятельную благотворительность, но именно из-за стремительности и чужеродности предпринятые преобразования не находят поддержки у подавляющей части общества. Духовными наследниками, продолжателями дела великого реформатора могли стать исключительно приверженцы нового, иноземного, западного, но таковые составляли менее одного процента населения страны.
Петровские реформы раскололи русское общество, до того духовно и культурно однородное. «Петр ограничил свое преобразование дворянством, — убежден Н. М. Карамзин. — Дотоле, от сохи до престола, россияне сходствовали между собою некоторыми признаками наружности и в обыкновениях, — со времен Петровых высшие степени отделились от нижних, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний...» [16, с. 163]. Согласно Н. М. Карамзину, «Петр Великий, могущею рукою своею преобразив отечество, сделал нас подобными другим европейцам. <...> Связь между умами древних и новейших россиян прервалася навеки. <...> С другой стороны, Петр Великий, изменив многое, не изменил всего коренного русского: для того ли, что не хотел, или для того, что не мог...». В бесповоротности разрыва между Русью и Российской империей уверен и А. С. Пушкин: «Связи древнего порядка вещей были прерваны навеки; воспоминания старины мало-помалу исчезали».
«Когда на общество повеяла иноземная культура, богатая опытами и знаниями, она, встретившись с доморощенными порядками, вступила с ними в борьбу, волнуя русских людей, путая их понятия и привычки, осложняя их жизнь, сообщая ей усиленное и неровное движение. <...> До тех пор русское общество отличалось однородностью, цельностью своего нравственно-религиозного состава. При всем различии общественных положений древнерусские люди по своему духовному облику были очень похожи друг на друга, утоляли свои духовные потребности из одних и тех же источников. <...> Они твердили один и тот же катехизис. <...> Такие однообразные изгибы автоматической совести помогали древнерусским людям хорошо понимать друг друга, составлять однородную нравственную массу, устанавливали между ними некоторое духовное согласие вопреки социальной розни и делали сменяющиеся поколения периодическим повторением раз установившегося типа. <...> Западное влияние разрушило эту нравственную цельность древнерусского общества. Оно не проникало в народ глубоко, но в верхних его классах, по самому положению своему наиболее открытых для внешних веяний, оно постепенно приобретало господство. Как трескается стекло, неравномерно нагреваемое в разных своих частях, так и русское общество, неодинаково проникаясь западным влиянием во всех своих слоях, раскололось, разделилось на два лагеря: на почитателей родной старины и приверженцев новизны, т. е. иноземного, западного».
В. О. Ключевский.
Разделение, которое Г. В. Вернадский охарактеризовал как «раскол между верхушкой и низом общества, между «интеллектуалами» и «народом», сыграло важную, если не решающую роль в изменении отношения государства и общества к людям с физическими и умственными недостатками на протяжении XVIII—XIX столетий.
«Цивилизация» и «почва» (в терминологии В. О. Ключевского), «интеллектуалы» и «народ» (по Г. В. Вернадскому), «просвещение» и «рабство» (по Н. Я. Эйдельману) составили две несоизмеримые по масштабам части российских подданных.
Весьма малочисленный лагерь «цивилизации» («интеллектуалов», «просвещения») объединял образованную и социально активную часть населения. «Цивилизация» закладывалась, поощрялась и принудительно насаждалась государством, ее мировоззрение складывалось под влиянием европейских просветительских идей, современных достижений западной науки, философии. (По прошествии времени интерес к обучению детей-инвалидов проявят представители «цивилизации»: монарх и члены его семьи; некоторые высокородные дворяне, получившие европейское образование; иностранцы, состоящие на российской службе; священники действовавших на территории Российской империи протестантских и католических приходов.)
Взгляды «почвы» формировались под влиянием православия, общинных (традиционных) ценностей, отличались антисобственническими настроениями и стремлением к общинной демократии. Благочестивые пастыри Сергий Радонежский, Нил Сорский, Тихон Задонский с их идеалами терпимости, смирения, жертвенности оказывали благотворное влияние на отношение «почвы» к убогим и немощным. Народ («почва», «рабство») сохранял остатки нищелюбия, подавая милостыню немощным и увечным.
До Петровских реформ отношение власти и населения страны к убогим, калекам и немощным совпадало, в годы лихолетья инвалиды претерпевали те же невзгоды, что и все остальные, но почти никогда не подвергались сознательным гонениям. Верхи и низы испытывали равное нищелюбие и сочувствие к убогим, нередко проявляя к ним милосердие. Отличало российские «верхи» от западной правящей элиты многовековое нежелание использовать свои властные полномочия, дабы обеспечить нуждающимся гарантированное призрение. Изменить ситуацию попытался Петр I, однако «цивилизаторские попытки императора прошли мимо русского народа; ни одна из них не прохватила вглубь, потому что ни одна из них не была вызвана живою потребностью самого народа».
Не обладающая властными полномочиями, финансовыми средствами, по преимуществу абсолютно бесправная «почва», чья традиция все более противоречила писаному закону и не поддерживалась официальной церковью, участвовать в организованной общественной благотворительности не стремилась. Народ не понял и не принял правительственные инициативы, предпочитая им нищелюбие и личное подаяние. Выдвигая из своих рядов отдельных подвижников, «почва» тем не менее оказывалась в стороне от создаваемой государством системы призрения западноевропейского типа.
Усилия правительства заменить традицию законом желаемого результата не приносили. Несовершенство отечественной юрисдикции, перманентная ревизия нормативных актов, сугубо формальное исполнение закона, а то и полное его игнорирование чиновниками и начальниками разного ранга, а главное — абсолютное бесправие населения не способствовали улучшению положения калек и убогих. Оно скорее ухудшалось, поскольку, как точно заметил Н. В. Гоголь, «законы вторгнулись в область, состоящую долго под управлением народных обычаев; с другой стороны, они вторгнулись в область, долженствующую оставаться вечно под управлением церкви. <.„> Как сделать, чтобы гражданскому закону отдано было действительно только то, что должно принадлежать гражданскому закону; чтобы обычаям было возвращено то, что должно оставаться во власти обычаев, и чтобы за церковью вновь утверждено было то, что должно вечно принадлежать церкви? Словом, как возвратить все на свое место?».
«Возвратить все на свое место» более не удастся. Впрочем, и принять по царскому указу, тем более создать в одночасье, как мечтал Петр I, те общественные институты призрения, на взращивание которых западный христианский мир затратил несколько столетий первого периода эволюции отношения к людям с физическими и умственными недостатками, окажется невозможным.