Работа над пьесами шекспира «ромео и джульетта» и «гамлет» по методу физических действий

Мне хотелось бы подробнее рассказать о своей работе над пьесой «Ромео и Джульетта» и о работе В. А. Вяхиревой над пьесой «Гамлет», которые мы вели с учениками, под руководством Константина Сергеевича, в тесном контакте с ним.

Попытаюсь это сделать.

Начальный период работы над пьесами Шекспира

Началась эта работа так. Однажды (это было в 1937 году) Константин Сергеевич вызвал меня и В. А. Вяхиреву в Барвиху — в санаторий, где он лечился. Расспросив, как всегда, о делах в студии, Константин Сергеевич перешел к разговору, для которого нас пригласил. Он объяснил нам, что в последнее время в процессе работы над методом физических действий накопилось много мыслей, выявился целый ряд положений, которые необходимо проверить на практике. Предстоит выяснить, каких звеньев в методе не хватает, нет ли лишних, необязательных, моментов. В связи с этим он предлагает нам провести в студии работу над спектаклями по новому методу, разумеется, под его руководством.

Наша нерешительность, боязнь не справиться со столь ответственной задачей, не остановила Константина Сергеевича. Он сказал, что мы всегда можем рассчитывать на его помощь и поддержку.

— Над каким же материалом нам работать? — спросили мы.

— Над классикой, — ответил Станиславский. — Только над классикой.

Признавая известную трудность для начинающего актера работы над классикой, Константин Сергеевич все же всегда настаивал на том, чтобы для учебной работы брались именно» классические произведения.

— В каждом гениальном произведении, — говорил он, — идеальная логика, а именно она должна войти в плоть и кровь артиста, представляющего реалистическое искусство. Возьмем, во-первых, «Гамлета» Шекспира. Если актеры скажут мне, что хотят играть Гамлета, то я им этого не дам, а работать эти роли по физической линии дам. Студийцы вырастут и как артисты, и как психологи, если поймут Гамлета и разберутся в нем.

Если мы решили взять «Гамлета», это не значит, что мы возьмем всю пьесу, нет, но лишь главные этапы, по которым проходит сквозное действие роли Гамлета. Встреча с Горацио, с Тенью, с Офелией, с Розенкранцем, с Полонием, мнимое убийство короля (представление актеров). Я очень хочу, — закончил он, — чтобы вы взяли «Гамлета». Мне интересно сделать его по-новому. Я многое осознал и передумал с тех пор, как Крэг у нас в театре ставил «Гамлета». Как много мы тогда мудрили и как в сущности это просто.

Возьмем также «Ромео»; не бойтесь того, что эту пьесу много играют. Ромео надо играть или зрелым мастером или в двадцать лет, когда все свежо по эмоциональным воспоминаниям. Займите в этих работах людей, которые хотят стать мастерами и не остановятся перед трудностями процесса работы.

Вяхиревой был предложен «Гамлет», а мне — «Ромео и Джульетта».

Эта встреча с Константином Сергеевичем нам запомнилась еще и тем, что у нас с ним состоялся долгий разговор об основах работы над спектаклем по новому методу. Начался он с наших, может быть, не очень уместных вопросов: с чего начать, чего добиваться от актеров. Но Константин Сергеевич понял наше состояние, наше стремление, приступая к самостоятельной работе, уточнить все ранее изученное, усвоить то новое, что появилось в методе в самое последнее время.

Он сумел направить беседу так, что на вопросы, которые были нам под силу, мы отвечали сами.

— А как вы сами считаете? — в свою очередь, спросил Станиславский.— Вот вы режиссер,— обратился он ко мне,— Вы получили пьесу. Что нужно сделать в первую очередь?

— Я разделила бы ее на куски.

— На какие — большие или маленькие?

— Сначала на большие, потом на мелкие.

— Так, хорошо. А зачем мы разбиваем пьесу на большие куски?

— Чтобы наметилось сквозное действие.

— Правильно, — сказал Константин Сергеевич.— Но прежде всего необходимо найти сверхзадачу пьесы, хотя бы приблизительную. Когда вы определите сверхзадачу, разделите всю пьесу на эпизоды, факты. Начальный этап режиссерской работы с актерами заключается в том, чтобы дать ряд этюдов, которые -соответствовали бы эпизодам пьесы, и проработать их по линии физических действий. А теперь объясните мне, — обратился Станиславский к нам, — зачем артисту проходить роль по физическим действиям.

— Физическое действие, — начали отвечать мы наперебой,— доступнее, чем неуловимое внутреннее ощущение, оно удобнее для фиксирования, оно материально, видимо. Физическое действие имеет тесную связь со всеми другими элементами: ведь физического действия не может быть без хотений и задач, без

внутреннего оправдания их чувством. Физическое действие при своем реальном воплощении на сцене заставляет артиста создавать по его собственным побуждениям всевозможные вымыслы воображения, предлагаемые обстоятельства, «если бы». Чувство правды, веры, логика и последовательность развиваются на физических действиях.

— Совершенно верно, — подтвердил Станиславский и продолжал, — новое свойство моего приема заключается в том, что он помогает добывать из души творящего человека-артиста, из его эмоциональных воспоминаний, из его хотений и других внутренних элементов его собственный, живой, внутренний материал, аналогичный с ролью.

— Константин Сергеевич, — решилась обратиться к нему я. — Не могли бы вы на конкретном примере, на каком-нибудь эпизоде рассказать, как нужно его проходить по линии физических действий?

— Ну, что ж, давайте попробуем. Возьмем для примера знакомую вам пьесу «Вишневый сад». Вы считаете, допустим, что первый эпизод «встреча». Кто-то приезжает, кто-то встречает. Всякое творчество, как вы уже знаете, начинается с «если бы». В данном случае — что если бы эта комната была бы не комнатой, а, например, перроном вокзала. Где портреты — это рельсовый путь; мебель, расставленная по стенам, — это киоски. Словом, идите по творчеству детей: «как будто есть, как будто бы нет». То, что мешает, — «как будто бы нет», а то, что помогает, — «как будто бы есть».

— Если бы я, имярек, сегодня, здесь, при таких-то предлагаемых обстоятельствах должен был бы встретить людей, что бы я сегодня, здесь, сейчас сделал бы? Вот что бы я сделал: я пришел бы на вокзал, узнал бы, на каком перроне встречать... Записываю, какой перрон; потом вызываю носильщика и с ним договариваюсь. Оказывается, поезд опаздывает — значит, нужно как-то скоротать время. Что придумать? Вместе со мной приезжающих встречает очень капризный человек. Решаю купить для него юмористический журнал, а для себя газету. Оба углубляемся в чтение. Но вот вдали показался дым — приближается поезд. Однако через минуту оказывается, что волнение было напрасным: поезд дачный, а не дальнего следования... Опять «коротание». Потом приходит начальник станции и с ним целая свита людей... И вот, наконец, едут!.. Встреча, поцелуи, объятия... Тут обнаруживается, что куда-то пропал носильщик. Бросаемся в вагон за вещами — оказывается, носильщик все уже унес, а две вещи остались... И так далее можно фантазировать без конца.

— Разложив этюд-эпизод, — продолжал Константин Сергеевич, — по самым первым эмоциональным и зрительным воспоминаниям на физические действия, нужно записать их, а потом выполнить их на сцене. Первое наше действие — «узнать, на каком перроне». Что это значит? Очевидно, надо пойти в

кабинет начальника станции или подойти к кому-то другому и спросить... Итак, крупное основное действие распадается на ряд мелких действий, которые надо все проделать, — ив результате получится эпизод «встреча». Потом вы можете дать актерам этюд-эпизод «встреча дома», и так пройдите по всей пьесе до конца. Выполнив все это, актеры сыграют фабулу по ее эпизодам и физическим действиям.

Если каждый из них проработает всю роль, то получится представление о жизни роли не формальное, рассудочное, а реальное, как физическое, так и психологическое. Но такая работа должна проделываться не одним рассудком, а всеми творческими силами актерской природы одновременно: и умственны ми, и эмоциональными, и душевными, и физическими с присоединением к ним реального ощущения актером жизни пьесы. Это путь, который не позволяет актеру уйти в сторону от жизни — он его неуклонно, последовательно поведет туда, куда нужно.

Станиславский всегда утверждал, что актер должен относиться к своей роли не абстрактно, как к третьему лицу, а конкретно, как к себе самому, к своей собственной жизни. Он говорил, что от своего лица переживаешь роль, а от чужого — подделываешься под нее, от своего лица познаешь роль умом, чувством, хотением, всеми элементами души, а от чужого лица — одним умом. В последнем случае будет только рассудочный анализ, а в искусстве нужен не он. В искусстве необходим одновременно внутренний и внешний анализ себя самого в условиях жизни роли, а для этого актер должен охватить изображаемое лицо всем своим существом, как духовным, так и физическим. Константин Сергеевич не раз подчеркивал, что поиски решения сценического образа должны быть не теоретическими, а практическими, и осуществляется этот процесс через физическое действие. Занятые физическими действиями актеры не осознают того сложного внутреннего движения, которое естественно и незаметно происходит в них. Новый метод работы над ролью гарантирует артиста от всякого насилия и от всякого нарушения законов органического творчества нашей природы.

Коснулся он этого вопроса и в описываемой беседе.

— Непрерывную линию физических действий, — продолжал Константин Сергеевич, — мы называем на нашем языке «линией жизни человеческого тела». Это половина жизни на сцене в роли. Когда «жизнь человеческого тела» создана, надо думать о «жизни человеческого духа» роли. Но если до этого момента все делалось правильно, то на поверку оказывается, что вторая линия уже создалась внутри нас, сама собой, помимо нашей воли и сознания. Ведь в тот момент, когда мы начинаем действовать, нам непременно захочется оправдать действия, а раз мы логически действуем, можем ли мы нелогически чувствовать? В каждом физическом действии, если оно не просто механично, а оживлено изнутри, скрыто внутреннее дейст-

вие, переживание. Значит, рядом с логикой и последовательностью линии действий рождается логическая последовательность линии оправдывающих их чувств... Шутка сказать, логика и последовательность чувств! Станиславский задумался.

— Я все перевожу в плоскость собственного жизненного опыта, — снова заговорил он через минуту. — Здесь, как и в любой человеческой жизни, материал неисчерпаемый. Сравните его с материалом сценического опыта. Я пересчитал штампы, которыми пользовался в своей актерской жизни. Насчитал сто. Вдумайтесь: с одной стороны, сто актерских штампов, накопленных за всю жизнь, с другой — беспредельный материал собственных жизненных ощущений. Разве можно спорить о том, что ценнее и что дороже на сцене.

Мы спросили Константина Сергеевича, долго ли нам разбирать пьесу по физическим действиям, когда переходить к слову и дальнейшим этапам?

На это он отвечал:

— Как только вы правильно сыграете роль по физическим действиям — она почти готова. Если пьеса ставится год, то шесть месяцев ее надо работать по физическим действиям.

Константин Сергеевич обратил, наконец, внимание на медицинскую сестру, которая уже несколько раз заглядывала в дверь, желая этим дать понять, что пора кончать затянувшееся свидание.

Станиславский, извиняясь, развел руками. Мы поспешили проститься. Провожая нас, Константин Сергеевич обещал тотчас же по возвращении в Москву вызвать нас к себе.

Вскоре после возвращения из санатория Станиславский пригласил нас вместе с учениками, отобранными для работы, к себе домой, в Леонтьевский переулок (ныне улица Станиславского)[55].

Надо сказать, что каждая встреча с Константином Сергеевичем вызывала у нас, его учеников, волнение и даже, если хотите, трепет. Несмотря на всю его простоту и скромность, мы отдавали себе отчет в значительности его личности.

Волновались мы и на этот раз, подходя к уже знакомому кабинету. При его появлении все встали. Каждому хотелось пожать руку Константину Сергеевичу, но нас было около двадцати человек. Константин Сергеевич выходит из положения:

— Ну, — говорит он радушно, — одну благородную женскую и одну благородную мужскую руку.

Как всегда беседа началась с того, что Константин Сергеевич поинтересовался работой студии. Он спросил о занятиях по речи и тренировке с мнимыми предметами.

— Помните, работа с мнимыми предметами нужна нам для уменья установить логику и последовательность действия. Это развивает внимание, необходимое актеру, и приучает вас к анализу, который вам понадобится при разложении более сложных действий, фактов, состояний на их составные части, но это при условии, если каждое действие доводить до правды.

После этих обычных разговоров о наших учебных делах Станиславский обратился к студийцам со следующими словами:

— Наступил долгожданный момент: вы, наконец, получили роль. Поздравляю вас. Однако должен предупредить, что это не только радостное, но и чреватое опасностью событие. Для тех, кто рассуждает так: «Я получил роль и, следовательно, я актер», — это начало гибели. Ответьте мне честно — хотите ли вы быть мастерами, а не актерами с маленькой буквы? Хотите ли вы работать по новому методу, даже без надежды видеть свою работу на сцене? Хотите ли вы для себя проделать сложную кропотливую работу, чтобы на ней стать мастером физических действий? — Получив восторженно-утвердительный ответ, Константин Сергеевич продолжал: — Тогда вам нужно рассуждать так: «Я получил роль для того, чтобы попробовать на ней и применить все, чему я научился в студии».

— С чего же начинается работа над ролью, из каких элементов она состоит? Этому и будет посвящена наша сегодняшняя беседа. Открывая новую роль, вы прежде всего должны наметить, что вам делать. Если вы будете правильно выполнять физические действия, у вас появится верная логика и правильные чувства. Но если я вам скажу: «Повторите то чувство, которое у вас было вчера», — то вы это сделать не сможете, потому что чувства не фиксируются. Поэтому нужно найти обходный, косвенный путы воздействия на чувство. Путь этот — физическое действие. Но физические действия воздействуют на чувство только в том случае, если эти действия логичны и последовательны. От правильной логики действия идет правильная логика чувств. Все дело не в самих физических действиях, а в том, чтобы путем нахождения логических и последовательных физических действий (а логику и последовательность в них создать легко) найти логику и последовательность чувств. Логичным и последовательным физическим действиям мы верим, вера рождает правду, через веру и правду приходим к «яесмь». Здесь уже зарождаются действия подсознательные и начинается творчество нашей органической природы. Это всем ясно, или у кого-нибудь есть вопросы?

Один из студийцев поднимается с места.

— А не может быть так, — спрашивает он, — что чувство пришло сразу, само собой, без соответствующих физических действий?

— Может быть, — отвечает Константин Сергеевич. — Но тогда вслед за чувством придут и правильные действия. Но как

зафиксировать это найденное чувство? Для этого надо найти манок, который это чувство вызвал. Но, чтобы найти манок, надо детально вспомнить все, что произошло в этот день. Причем надо начинать от данного момента и пятиться назад. Так у меня произошло с ролью Сатина в пьесе «На дне» Горького. Мне не удавался монолог — что такое человек. Мне было заранее сказано, что монолог этот важный и что я должен преподнести его публике значительно. Я чувствовал себя, как лошадь, которая не может двинуть с места тяжелый воз. И вот однажды на спектакле я нашел то, что нужно в этом монологе; надо было зафиксировать найденное чувство. Я стал перебирать все происшествия и действия данного дня. Я вспомнил, что в этот день я потерял ключ, получил неприятный счет, прочел неприятную рецензию (где хвалили плохие места пьесы, а ругали хорошие). Все это привело меня в очень плохое настроение. Идя в театр, я перебирал всю пьесу по логическим действиям, и это привело меня к настоящему чувству, а чувство—к настоящим правильным действиям, которые я зафиксировал, а они в дальнейшем снова приводили меня к настоящему чувству. Не надо уподобляться детям, которые, посадив семечко цветка, через каждые полчаса выкапывают его и смотрят, не растет ли? Такой цветок не вырастет. Нужно посадить его и поливать, чтобы укрепить его корни, а не пытаться сделать его сразу готовым. Так и наши чувства! Сегодня я сыграл, и у меня получилось замечательно, а завтра вдруг не выходит. В чем же моя ошибка? Ошибка в том, что на следующий день я стараюсь, чтобы у меня вышло так же в точности, как в прошлый раз, и начинаю насиловать свое чувство. Но из этого ничего не получается — чувство насилию не поддается. Я скажу, например, почувствуйте любовь.

— Это невозможно, — ответило ему сразу несколько голосов. — Да,— подтвердил Константин Сергеевич. — А вот некоторые думают, что это возможно. Выйдут на сцену и начинаются штампы: руки к сердцу, глаза к небу, вздохи. Если вы в жизни вздумаете так объясниться девушке в любви, она вас прогонит. А на сцене почему-то считают это возможным. А из чего складывается любовь? Вам хочется встретиться с предметом вашей любви, но вы делаете вид, что не замечаете его. Вам хочется дотронуться до нее, но вы делаете независимый вид... Каждое чувство можно разбить на ряд логических последовательных действий. Если вы будете проводить роль по физическим действиям, то у вас образуется линия жизни человеческого тела, а одновременно с этим будет создаваться жизнь человеческого духа. Когда вы мысленно выполните действия роли и оправдаете их, тогда у вас внутри сплетется нить сквозного действия роли. Если вы это действие укрепите, садитесь в него, как в лодочку, и приплывете неизбежно к сверхзадаче. Это нормальный ход. Конечно, уйдя отсюда, вы сразу не сделаете роли: у

вас не получится ни Ромео, ни Джульетта; но вы начнете мечтать, думать об этом, искать, — этим вы будите эмоциональные воспоминания, которые укрепятся и вырастут.

Во всякой роли прежде всего находите самого себя. Какую бы роль ни играл артист, он всегда должен действовать от себя самого. В тот момент, как вы уйдете от себя, — вы убьете роль, убьете изображаемое лицо, которое лишится живого чувства. Это чувство может дать создаваемому лицу только сам артист, только он один. Поэтому всякую роль играйте от своего имени в предлагаемых обстоятельствах, данных автором, в результате вы начнете чувствовать себя в роли; когда это сделано, то уже нетрудно вырастить всю роль в себе. Не нужно играть ни страсти, ни образа, вообще ничего не нужно представлять. Когда вы действуете на сцене, то меня, зрителя, тянет к вам. Поэтому давайте условимся, что нет никакого «образа» — это слово изгоняется из нашего лексикона. Есть только «я» в аналогичных с ролью предлагаемых обстоятельствах. Точный учет мельчайших предлагаемых обстоятельств — этой есть создание образа.

— Я понимаю, что должен действовать от себя, — сказал студиец, исполняющий роль Ромео, — но я нахожусь в рамках пьесы: Ромео встречает Джульетту на балу и только смотрит, но ничего не делает.

— А разве внутренне вы не действуете? — спросил Константин Сергеевич. — Могу рассказать случай из жизни. Когда-то я должен был сообщить одной женщине о том, что мужа ее застрелили. После того как я ей это сказал, мы оба стояли неподвижно минут двадцать. Я не шевелился, боясь, что она упадет, и действительно, когда я двинулся, она упала. Разве не было действия в течение двадцати минут? Здесь было огромное физическое действие. Она за эти двадцать минут пересмотрела всю свою жизнь. А актер обыкновенно в таких случаях не действует, а «рвет страсть в клочки», по выражению Гамлета, то есть наигрывает чувство. (Обращаясь к студийцу, работающему над Ромео). Ведь для нас самое важное — это те внутренние действия, которые дают позывы к внешнему действию. Выжимать чувства нельзя. Найдите действия, которые приведут вас к большому чувству и выполняйте их. А для этого у нас есть магическое слово «если бы»: «если бы влюбился, что бы я сделал?». Вы увидели на балу прекрасную молодую девушку, и что-то будто ударило - в сердце, вы почувствовали, что случилось что-то необычное. Вы захотите познать, что с вами. Вы, может быть, будете искать ответ вокруг себя, захотите узнать, к кому, в какую сторону стремятся ваши флюиды и т. д. Если человек ищет ответ на возникшие чувства, он не оставит необысканным ни одного закоулка своей души, а тем более он будет искать и ловить внешние проявления, которые можно увидать. Есть ли у вас еще вопросы ко мне?

— Константин Сергеевич, — обратился к нему еще один студиец, — раньше мы пьесу разбивали на задачи. Что же теперь, в связи с тем, что будем искать нужные нам физические действия, задача больше не нужна?

— Вы затронули важный вопрос,— отвечал Константин Сергеевич, — и мне очень нужно, чтобы это было понятно и не возбуждало споров. Роль делится, как я уже вам говорил, на эпизоды, каждый эпизод имеет свою основную задачу. Физическое и словесное действие есть реализация вашей задачи. Только посредством рук, ног, языка, мозга и т. д. — словом, вашего физического аппарата вы можете выявить ваше хотение — реализовать вашу задачу. Как эта задача реализуется физическим действием, давайте разберем на примере.

Предположим, нам предстоит решить задачу: «что-либо кому-то доказать». Я бы предложил следующие физические действия для ее реализации: заполучаю полное внимание, закрепляю это внимание, возбуждаю интерес, располагаю к себе, мягко отстраняю явившееся препятствие и т. д. (для выявления всего этого надо искать различные приспособления). Целый ряд выполненных задач создает линию физических действий. Если актер почувствовал, что внешняя физическая линия у него верна, появится и внутренняя правда.

Теперь поговорим о том, кто кого хочет играть. Вот вы кого хотите играть? — обратился Константин Сергеевич к студийке Р.

Слегка побледнев от волнения, она решительно ответила: Гамлета.

— Офелию, — совершенно чистосердечно поправил ее Константин Сергеевич.

— Нет, Гамлета, а что, нельзя?—уже робко закончила она.

Мы все ждали отрицательного ответа Константина Сергеевича, но, к нашему удивлению, он отнесся к этому вполне спокойно.

— Нет отчего же, можно. Ведь мы с вами должны создать линию физического действия и чувства человека, попавшего в аналогичные с Гамлетом предлагаемые обстоятельства. Отчего же вы не можете ее создать? Я в это верю. Раз вы этого хотите — работайте над Гамлетом.

После этого ученики уже бесстрашно стали называть желаемые роли. Ответ ученика Г. насторожил Константина Сергеевича:

— Вы сказали, что Валентина Александровна (Вяхирева) хочет, чтобы вы играли короля, но ведь самое главное, чтобы вы этого хотели, а в вашем высказывании есть затаенное «но»... В чем дело?

— Я боюсь не справиться с этой ролью, — ответил студиец — ведь он жестокий, волевой, железный человек.

— Видите ли, — ответил Константин Сергеевич, — есть две трактовки короля: одни его играют Бурбоном, другие — Маки-

авелли — мне не нужно ни то, ни другое, потому что это все не ваше, а чужое. Прежде всего во всякой роли находите самого себя. Но в тот момент, как вы ушли от себя, — вы убили роль. Вскоре Константин Сергеевич попрощался со студийцами. Мы, ассистенты, остались, чтобы показать ему намеченные нами планы работы над пьесами.

— Я в своей режиссерской разработке определила сверхзадачу пьесы «Ромео и Джульетта» так: «Любовь побеждает ненависть». Всю пьесу я рассматриваю как конфликт любви и вражды; но поначалу выделяю в своем плане только линию любви Ромео и Джульетты.

— Правильно, — сказал Константин Сергеевич. — А какие именно эпизоды вы выделяете по своей пьесе?

Я перечислила — и у меня получилось четырнадцать эпизодов.

Константин Сергеевич предложил эти эпизоды «укрупнить».

— В конце концов, — сказал он, — здесь только два эпизода: первый — Ромео добивается любви и второй — борьба с препятствиями за эту любовь. Попробуйте первый эпизод раз бить на части. Из каких более мелких фактов он состоит?

Я ответила, что разбила бы этот эпизод на две части: встреча на балу и свидание в саду. Кроме того, есть еще отдельный, предшествующий этому факт — Ромео любит Розалину.

— Это очень важный момент, — соглашается Константин Сергеевич. — Ромео любит Розалину, но к Джульетте у него совсем иное чувство: ведь он и Джульетта — рожденные друг для друга люди... На какие факты может быть разбит второй большой эпизод?

— Надо ли гибель Ромео и отравление Джульетты выделять в отдельные факты? — спросила я.

— Да, это отдельные факты, но мы сливаем их сейчас в один эпизод. Скажем так: в результате борьбы с препятствиями Ромео и Джульетта гибнут. Давайте сейчас идти по крупным эпизодам.

— Я предлагаю такое деление: договор с монахом о венчании, в результате убийства Тибальда высылка Ромео; Джульетту выдают замуж и ее отравление; приход Ромео в склеп.

— Вот теперь у нас пьеса как на ладони, — говорит Константин Сергеевич. — Но не берите всю ее сразу — начните с наиболее простых эпизодов. С чего начинается факт: Ромео любит Розалину?

— Бенволио выпытывает тайну у Ромео.

— Вот с этого и начинайте.

— Но там заняты только два человека, — заметила я. — А работать хочется всем. Может быть, начать сразу несколько эпизодов?

— Что ж, начните, — поддержал меня Константин Сергеевич. — С чего у вас начинается бал?

— С того, что Кормилица ищет Джульетту.

— Хорошо. Возьмите еще и эту сцену. Только помните, что работать с каждым составом надо отдельно. Нам важно, как поступил выданный актер в данных предлагаемых обстоятельствах. Если исполнители будут работать на глазах друг у друга, неизбежно удачно найденное приспособление одного может быть заимствовано другим исполнителем. Пусть у двух исполнителей приспособления окажутся одинаковыми — важно, чтобы каждый его нашел сам, а не взял с чужого плеча

(Обращаясь к Вяхиревой). А какие ваши планы работы?

— Я хочу взять линию Гамлета с отцом. Первый эпизод будет до встречи с Призраком, второй — Гамлет хочет получить подтверждение тому, что он узнал от отца, и третий — Гамлет хочет поведать миру правду. Начать я хочу со встречи Гамлета с Горацио, но чтобы больше втянуть людей в работу, возьму еще и коронацию.

— Ну что ж, я согласен, — сказал Константин Сергеевич,— приступайте.

Назавтра должна была начаться наша самостоятельная репетиционная работа. Естественно, обе мы — Вяхирева и я — пребывали в состоянии некоторого беспокойства. Мы решили еще раз проверить себя, уточнить собственные задачи.

— Константин Сергеевич, — обратилась я к Станиславскому. —"Правильно ли я себе все представляю? Завтра, когда мы соберемся, я прежде всего расскажу ученикам линию событий пьесы. Затем спрошу каждого из них — что бы они делали здесь, сейчас, при данных обстоятельствах? Так?

— Конечно, — ответил Станиславский. — И они должны вам рассказать линию физических действий. Подчеркиваю: только рассказать, ни в коем случае пока не проигрывать! Следите за тем, чтобы исполнители ничего не делали ногами и руками — пусть «сидят на руках»[56]. И только по эмоциональным воспоминаниям своей собственной жизни четко намечают, что бы они сделали в данных предлагаемых обстоятельствах. Рассказывать линию физических действий придется не один, не два, не три раза — логику действий приходится уточнять долго. Все найденные действия нужно записывать. В результате у каждого исполнителя образуется целая сцена—целый список физических действий, и не чужих, а лично его, взятых из его собственной жизни. Придет момент, когда, уточнив и действительно рассказав несколько раз, «сидя на руках», этот «список», ваши подопечные почувствуют себя созревшими цыплятами в скорлупе, им будет тесно в ней, у них явится необходимость получить сво-

боду действий. Тогда берите список составленных физических действий и выполняйте все на сцене.

Вяхирева. Имею ли я право отвергать предложенные ими действия, если они окажутся вне линии логики?

К. С. Да, надо проверять действия и все их направлять в сторону сверхзадачи, получится одно сквозное действие. Каждому физическому действию нужно подкладывать внутреннюю сущность; сейчас же у вас вырастет значение этого действия. Рассказывать линию физических действий «сидя на руках»— это большая работа, это протаптывание своей собственной тропинки. Очень легко сбиться на проезжую дорогу штампов, но нам нужно, чтобы они действовали на свой страх и риск, и совесть. Каждое действие должно быть не театральным, а подлинным, продуктивным и целесообразным. Зорко следите за этим.

Итак, ваша задача как режиссеров, — продолжал Константин Сергеевич, — следить, чтобы в каждом действии были логика и последовательность, чтобы не было пропущено ни одной ступеньки и чтобы ни о каких состояниях, чувствах и образах в рассказе не упоминалось. Прежде всего пусть исполнители ищут себя в роли; пусть будут живыми людьми, а потом уж можно будет придать любую характерность. Самое важное — это линия органического действия, и, прежде чем переходить к дальнейшему, вы должны приобрести основу. Кроме того, режиссер должен не упускать из внимания сверхзадачи. Его обязанность, как я уже и говорил, — направлять все действия в сторону сверхзадачи, чтобы получилось одно сквозное действие. Все побуждения к физическим действиям должны совпадать со сквозным действием и исходить из него. Если что-нибудь идет вразрез со сквозным действием, то это уже не годится. В пьесе берется экстракт жизни, и сквозное действие идет в нем как бы фарватером. Все, что идет по фарватеру, все важно.

Начинайте работу, а я, как только вернусь, сейчас же встречусь с вами и студийцами. Если я вам понадоблюсь раньше, пожалуйста, приезжайте ко мне.

На этом наше свидание с Константином Сергеевичем закончилось. Мы поблагодарили Константина Сергеевича и ушли.

Основы работы по новому методу

Со следующего дня началась наша самостоятельная работа со студийцами. В. А. Вяхирева начала работу со второй сцены первого акта («Торжественный зал в замке»).

Мною были взяты, как и было решено, две сцены: «Бенво-лио выпытывает тайну у Ромео» и «Сборы Джульетты на бал». Я предложила студийцам разобрать эти эпизоды по физическим действиям — создать линию физических действий. Они это делали, ставя себя в данные автором предлагаемые обстоятельства и намечая действия, исходя из своих эмоциональных

воспоминаний. Все найденные действия записывали. Далее, создав линию физических действий, рассказывали ее, «сидя на руках».

По ходу работы уже довольно в скором времени у нас возникло немало вопросов. Мы, ассистенты, работающие над спектаклями У. Шекспира, попросили Константина Сергеевича о свидании, с тем чтобы рассказать ему о трудностях и проверить правильность наших ответов на вопросы студийцев. Станиславский удовлетворил нашу просьбу тотчас же. Перед поездкой в санаторий мы собрались и суммировали все наши неясности. Оказалось, что у нас обеих возникают приблизительно одни и те же трудности: на всех занятиях студийцы путают действие и приспособление и в связи с этим не могут разобраться, что записывать; всех исполнителей смущает, что им не разрешают двигаться. Кроме того, нам не было ясно, какое место отводить тексту пьесы, когда начинать его говорить. _t Константин Сергеевич прежде всего поинтересовался отношением студийцев к работе — горят ли они ею, понимают ли» что метод физических действий — это ключ к творчеству.

Мы заверили его, что работой по новому методу все увлечены беспредельно.

— Наше дело, — сказал Константин Сергеевич,— «отравить» их этим, чтобы они не могли уже жить, не постигнув, не поняв этого до конца. Надо, чтобы ваши воспитанники иначе уже не могли работать.

Константин Сергеевич предложил нам задавать ему вопросы.

Первый был такой: — Проверяя записи студийцев, мы часто обнаруживаем, что они фиксируют не только физические действия, но также чувства и приспособления. Поправки, касающиеся того, что не следует записывать чувства, они принимают. А вот отличить приспособления от действий умеют далеко не всегда. Вот пример разговора с одним из учеников.

— У меня задача — приласкаться, — говорит ученик. — Чтобы ее осуществить, я сегодня положу партнеру руку на плечо, посмотрю ему в глаза; а завтра, может быть, захочу для этой Же цели сделать что-нибудь совсем другое. Что я должен записать в данном случае?

— Фиксируйте только ваши действия (задачи): задобрить, приласкаться, — отвечаю я (Л.Н.).—Ведь приласкаться можно на тысячу ладов. В конце концов все эти приспособления и помогут вам выполнить свою задачу, осуществить намеченное действие — в данном случае приласкаться.

— Все верно, — одобрил мой ответ Константин Сергеевич.— Записывать надо действия, а приспособления фиксировать не надо. Приласкаться — это одно действие, но приспособлений будет к нему тысяча. Это очень хорошо, если студийцы каждый, раз будут выполнять свои действия по-разному, по-сегодняшне-

му. Никогда не ограничивайте их в выборе приспособлений. Иногда наиболее острым приспособлением будет то, которое рождается по контрасту. Например, на вопрос, как вам понравился сегодняшний спектакль, я могу изобразить восторг и воскликнуть: «Замечательно!» Но можно ответить и по-другому, например, тоном полного изнеможения: «Замечательно!» И от этого мой ответ станет еще выразительнее.

— Но все-таки нередко бывает, — заметила я, — что приспособления повторяются исполнителем. В этом случае может возникнуть штамп. Мы совсем недавно начали работать, но уже успели прочувствовать эту опасность. Как быть тогда?

В ответ на это Константин Сергеевич напомнил нам слова замечательного артиста Леонидова. «Сегодня,— говорил Леонидов, — я сыграл роль, после чего взял губку и все стер. Завтра же я должен найти опять все заново». И продолжал:— Если вы будете каждый раз учитывать предлагаемые обстоятельства и приноравливаться к партнеру, то у вас появятся новые приспособления.

— Но стоит ли поощрять студийцев, если они придумывают себе приспособления только лишь для того, чтобы они были новыми? — спросила я.

— Конечно нет, — ответил Константин Сергеевич. — В конце концов, это далеко не главное — новые или старые приспособления используются. Важно, чтобы они каждый раз были оправданы и логичны. В дальнейшем, во время творчества, приспособления должны возникать подсознательно.

— А стоит ли, — был следующий вопрос, — возражать против действий и приспособлений, придуманных исполнителем, в тех случаях, когда мне, режиссеру, они кажутся неверными?

— Я бы поступил в данных предлагаемых обстоятельствах иначе. Я бы не стал этого делать! — горячо воскликнул Константин Сергевич. — Мне нужно, чтобы исполнители выявились в роли, чтобы они нашли себя в роли и роль в себе. А потом, со временем, я бы поставил такие предлагаемые обстоятельства, которые заставили бы актеров поступать так, как нужно.

Дальше разговор коснулся использования жестов на первом этапе работы над ролью.

Мы спросили, как быть, если у ученика невольно вырываются действия: прикоснется к партнеру, возьмет его за руку...

— Самое главное, — ответил Константин Сергеевич,— это позыв к действию. Прицел. Эти позывы и надо укреплять. Не начинайте с жестов, но если уж исполнителей подпирает и они нечаянно позволят себя какое-то движение, этого не следует запрещать.

В нашей практике иногда бывало, что ученику почему-либо оказывалось трудно представить себя в предлагаемых обстоятельствах роли. Студийцы просили в этих случаях разрешить им сделать этюд на аналогичные предлагаемые обстоятельства из своей жизни. Стоит ли идти им навстречу?

—Я считаю, что этого не стоит делать, — сказал Станиславский. — Так могут возникнуть этюды, которые уведут в сторону от пьесы. В крайнем случае, если какое-то место не идет, пропустите его и вернитесь к нему позже.

— Как лучше строить работу: чтобы каждый рассказывал свою линию физических действий или с партнером совместно? Мы делали и так и этак.

— Правильно, пробуйте по-разному.

Последнее, что нам предстояло выяснить, как быть в этот период с текстом роли.

— Надо, — ответил Константин Сергеевич, — чтобы исполнители пока произносили не текст, а мысли автора. Пусть излагают их своими словами.

Станиславский всегда очень бережно относился к авторскому тексту и призывал к этому актеров. Очень важно, говорил он, чтобы слова не утратили свой активный, действенный смысл. От частого употребления они могут «затереться», и простое механическое болтание убьет все живые творческие побуждения, из которых сплетается подтекст пьесы. Поэтому наиболее надежным он считал такой путь: вначале актер должен укрепиться в линии физических действий роли, затем в линии мыслей. Эта последняя будет состоять из авторских мыслей плюс внутренние монологи актера, плюс кинолента видений. Таким образом, актер утвердится в подтексте роли, и только после этого стоит переходить к словам автора. При таком подходе текст пьесы станет для актера орудием действия, одним из внешних средств воплощения сущности роли.

Больше вопросов у нас пока не было. В заключение этой встречи Константин Сергеевич выразил удовлетворение тем, как мы в целом ведем занятия.

— Я рад, — сказал он, — что у нас в общем нет разногласий, что главное мы с вами понимаем одинаково.

Все это нам очень помогло — мы почувствовали себя намного тверже, чем прежде. Константин Сергеевич всегда удивительно умел поддержать тех, кто нуждался в этом, вселить уверенность в своих силах. И на этот раз мы ушли от него окрыленные, полные желания продолжать работу.

Последнее, о чем мы попросили Станиславского, — по приезде в Москву встретиться с нашими учениками и побеседовать с ними на темы, затронутые сегодня.

— Не помешает ли это вам? — выразил опасение он. — Вы же знаете, я не умею держаться в рамках, — увлекусь и могу заговорить о чем-нибудь новом, до чего вы еще в своих занятиях не дошли.

Мы подтвердили свою просьбу.

Спустя месяц эта встреча состоялась снова дома у Константина Сергеевича. Правда, на этот раз, поскольку были приглашены все желающие и явилась вся студия, занятия были перенесены из кабинета в большой зал с колоннами.

Прежде всего Станиславский постарался выяснить, все ли ученики верно понимают физическую линию действий, помогает ли она в работе.

Как всегда, поначалу произошла заминка и никто не решался ответить первым. Однако вскоре поднялась одна из учениц— исполнительница роли Кормилицы из «Ромео и Джульетты».

— Мне физические действия помогают быть естественной,— сказала она. — У нас много штампов не только сценических, но и жизненных. Эти штампы мешают нам и в репетициях, и в этюдах. Я очень билась с выходом кухарки в «Плодах просвещения». После нашего очередного урока я села и просто подумала: что бы я стала делать, если бы была этой кухаркой? И у меня как-то сразу все прояснилось.

— А мне то, что мы сейчас делаем, мешает, — решился высказаться другой студиец. — Зачем мне думать и говорить, какие физические действия я бы совершил, если из-за двери выглянула хорошенькая девушка? Лучше сразу пойти к ней. А чем больше я говорю, тем меньше мне хочется к ней идти.

— Что же вы называете физическим действием? — обратился Константин Сергеевич к этому студийцу. — Когда вы действуете руками и ногами? А разве слово не есть физическое действие? Вы говорите языком, значит, это тоже физическое действие. Вслух проговаривать все, что надлежит проделать, необходимо для того, чтобы научиться следовать законам природы, ничего не пропуская. Потом, когда вы натренируетесь, когда это войдет в вашу постоянную привычку, мы бросим это.

Для наглядности Константин Сергеевич привел такую параллель:

— Я жил в одной местности и протоптал себе тропинку до станции, по которой каждое утро ходил (линия наших действий). Через несколько лет я приехал в ту же местность и убедился, что тропинка моя заросла (выходя на сцену, мы забываем наши действия), и я попал на проселочную дорогу с рыт винами (дорога штампов). Нужно было опять протаптывать тропинку. Поначалу я это делал медленно, шаг за шагом, по том было уже легче, и, наконец, опять протоптал. В жизни вы все знаете, а на сцене приходится заново все познавать. Вам нужно действовать не по-театральному, а так, как вы обычно действуете в жизни. Но помните, вся линия физических действий нужна вам при условии, если у вас верно направлено внимание, если вы общаетесь не с публикой по ту сторону рампы, а по эту — с партнером, если вы играете не для зрителя и не для себя, а только для партнера!

Далее Станиславский напомнил нам, что потребность ориентироваться в новой обстановке, в партнере свойственна вообще любому живому существу.

— Обратите внимание, например, — сказал он,— войдет в комнату собака, — что прежде всего она сделает? Обнюхает, по-

том выберет объект, подойдет к нему и постарается обратить на себя его внимание: подтолкнет, потрется, лизнет, посмотрит в глаза. А что делает человек? То же самое, только один актер обходится без всего этого потому, что текст уже положен на мускул языка, а физические действия положены на мускулы рук и ног. Слова уже сказаны, а за ними где-то в хвосте плетутся видения и мысли. Физические действия уже заштампованы, а за ними плетется в хвосте их побудивший мотив. А часть действия иногда остается и совсем без всякого мотива.

Продолжая свою мысль о необходимости для актера прежде всего освоиться с обстановкой, в которую он попадает, Станиславский обращает внимание студийцев на то, как важно учитывать каждый раз состояние партнера. Ведь если партнер бросает свою реплику со злобой, то и отвечать ему нужно иначе, чем отвечают на реплики, произнесенные мягко или сдержанно. В этой связи Константин Сергеевич сравнил действия партнеров на сцене с шахматной игрой: один идет так, другой отвечает ему, в зависимости от этого, этак.

— Актер же, — продолжает он, — очень любит общаться с мнимым, им самим нафантазированным объектом, даже в тех случаях, когда рядом с ним на сцене есть живой объект; за нафантазированным объектом он не видит ничего кругом и ставит таким образом стену между собой и партнером.

— Но как же тогда работать над ролью дома? — был задан вопрос с места. — Ведь там нет партнера.

Станиславский отвечал, что при домашней работе также ни в коем случае нельзя забывать о партнере. Чтобы не получилось наигрыша, лучше рассуждать так: «Что бы я сделала, если бы мой партнер сделал то-то, и что бы я сделала, если бы он реагировал на мои действия так-то?». Разумеется, при этом надо учитывать свое собственное сегодняшнее состояние. Дома также надо проходить роль мысленно по линии простых физических действий, не нарушая их логики и последовательности. Важно знать, не как, а что делать. Если последнее будет найдено верно, то параллельно должно возникнуть и чувство.

— Запомните, — снова обратился Константин Сергеевич ко всем студийцам, — что самое важное — это вызвать в себе позыв к действию. Вы должны копить в себе эти позывы и начинать действовать только тогда, когда вы чувствуете, что вам уже невмоготу. Начинайте действовать мысленно, «сидя на руках»; вы будете просить у меня дать вам возможность двигаться, а я не разрешу вам, потому что знаю: из шести ваших движений четыре будут неверными — дайте только волю своим мышцам, и вы немедленно набьете штампы. Воля человека — это как бы тонкие паутинки, а мускулы— это хорошо ощутимый канат. Разве вы сможете такой паутинкой перешибить канат (мускул), уже натренированный в штампе? А если вы из этих тончайших паутинок сплетете канат, то крепче этого каната ничего не будет. Тогда вам уже не страшен мускул, вы его се-

бе подчините. Мы будем держать вас здесь до тех пор «в бездействии», пока вы, как цыпленок своим собственным ростом, не разобьете скорлупу яйца. Ведь известно, что если разрушить раньше времени скорлупу яйца с цыпленком, то цыпленок погибнет. Но когда цыпленок достигает нормальной величины, то он собственным ростом разбивает скорлупу. Если вы будете уметь работать так, как я вам говорю, то вы сможете пройти роль Гамлета, роль Ромео в несколько минут. Есть еще какие-нибудь вопросы ко мне?

— Правильно ли я делаю, Константин Сергеевич, — спросила студийка, играющая Кормилицу. — Я никогда в Вероне не была, но нафантазировала себе город, которого никогда не видела. Мне кажется, что Верона такая именно и должна быть в действительности.

— Мысленно вы можете жить, — ответил Константин Сергеевич,— в воображаемом городе только, если вы этому верите, если вы в подробностях знаете все дома, улицы, вашу комнату, лавочку, в которой вы покупаете, церковь, в которой вы молитесь. Заживите в этом городе и заведитевнем знакомых. Не смущайтесь, если на одну из веронских улиц попадет особняк сулицы Кропоткина или церковь с улицы Герцена, или если среди ваших веронских знакомых очутится соседка по вашей московской квартире.

На прощание Константин Сергеевич еще раз попросил студийцев ничего не оставлять для себя неясным, уточнять каждую мелочь — ведь только в этом случае можно надеяться, что работа по новому методу принесет желаемый результат.

РАБОТА НАД ПЬЕСОЙ «РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА»

Встреча Константина Сергеевича со студийцами, занятыми в «Ромео и Джульетте», состоялась в апреле 1937 года. Над пьесой работали два состава исполнителей. Предварительно мы условились, что занятия будут проводиться с каждым составом в отдельности, чтобы ученики ничего не заимствовали друг у друга. Но уже в самом начале урока выяснилось, что у исполнителей возникли вопросы — и Станиславский решил все моменты общего порядка разобрать в присутствии обеих групп.