Первый выезд алеши поповича

ЛИТЕРАТУРА АЛТАЙСКОГО КРАЯ

КЛАСС

Хрестоматия

Барнаул 2016

СПИСОК ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Класс

1.Александр Михайлович Демченко «Горный цветок».

2. Степан Иванович Гуляев «Былины и песни Алтая».

3. Марк Иосифович Юдалевич «Журавль и цапля», «Жук-ревизор».

4. Николай Григорьевич Дворцов «Мы живём на Алтае».

5. Лев Израилевич Квин «Мы, которые оболтусы».

6. Лев Израилевич Квин «Было-не было».

7. Виталий Валентинович Бианки «Зелёная книга».

8. Василий Макарович Шукшин «Как зайка летал на воздушном шарике».

9. Владимир Борисович Свинцов «Димкино озеро».

10. Степан Ильич Исаков «По ягоды».

11. Петр Антонович Бородкин «Тайна Змеиной горы».

12. Александр Григорьевич Баздырёв «Илька приехал в Крутояр».

13. Виктор Николаевич Попов «Дурной глаз».

14. Иван Леонтьевич Шумилов «Петушок».

15. Виктор Степанович Сидоров «Тайна белого камня».

16. Ольга Васильевна Перовская «Мармотка».

17. Ольга Васильевна Перовская «Райт».

АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ ДЕМЧЕНКО

ГОРНЫЙ ЦВЕТОК

Девочке было одиннадцать лет. Она росла худенькой, но подвижной и быстрой, как метелица. У нее были черные волосы, остриженные под кружок, а глаза походили на спелую смородину.

Ее звали Чечек — Горный цветок.

Никто из сверстниц не мог так уверенно и смело вскочить на коня и мчаться на нем, держась за гриву без узды и без повода, сбить камнем с самой верхушки кедра спелую шишку или вытянуть дольше других высокую ноту.

Любила Чечек после уроков перебежать речку Урсул по синему в белых прожилках льду и, забравшись мигом на перевал, разыскать в широкой высокогорной долине отару овец, которую пасла ее мать — лучший чабан колхоза. Заметив дочь, мать подъезжала к ней, усаживала ее впереди себя на седле и долго расспрашивала про школу, уроки...

Это были радостные и счастливые минуты.

Вот и сегодня Чечек торопилась перебежать Урсул, найти мать, рассказать ей о том, как хорошо в школе прочитала стихи про зимний вечер и, главное, узнать о ее самочувствии: с утра у нее болела голова. Мать хотела заявить об этом животноводу, но раздумала: кто же так неожиданно может заменить ее, а потом она никогда не передоверяла никому своей отары, кроме разве Чечек, да и то на час — на два, не больше.

До отары совсем близко. Чечек уже видит ее.

Снега в долине совсем мало, и овцы легко выбирают из-под него засохшую траву.

Слева показалась «трясучка» — это глубокая впадина, окруженная с двух сторон громадами камней. Летом трясучка покрывается непроходимыми зарослями камыша, осокой, волчьей ягодой. Меж кочками до самых заморозков блестит гнилая вода. В этом месте, говорили в урочище, много всякого зверя.

Чечек боязливо взглянула на трясучку: только это место и пугало ее во всей долине.

Отара паслась у ближнего кедрача. Издали овцы походили па черные папахи, разбросанные по долине. Позади отары стояла мать.

«Значит, ничего, — обрадовалась девочка. — Может, просто так... Поболит голова... Пройдет».

Чечек побежала дальше, поднялась на перевал, оглянулась. Сизые струйки дыма над урочищем поднимаются прямо вверх: тихо... Девочка видит дома, ей кажется, что они походят на своих хозяев. Вон стоит избушка Конош. Разве клок соломы, торчащий над окном, не походит на прядь волос, свисающую у Конош над глазом?

А маленькие веселые окна Белешевых, разве они не походят на глаза насмешника Чадая Белешева? Так и кажется Чечек, что подпрыгнет этот домик, хлопнет белыми ставнями и брызги лучей заискрятся в окнах, как в глазах парнишки Чадая.

Хорошо постоять на горе. Оттого ли, что здесь много солнца, или от чего другого, но только всегда хотелось здесь петь: затянуть песню высоко-высоко, а потом оборвать и слушать, как пошла она по ущелью, множась и дробясь. Это невидимый почтальон — эхо — понес ее по вершинам гор.

— Эй-е-е-й! — кричит Чечек, а дальние ущелья уже отвечают ей:

— Эй-эй!

— Ого-го-го! — кричит она, приставив ко рту ладони, и снова слышит ответ:

— О-о!

Улыбнется Чечек. Ее, наверное, со всех гор видно, со всех ущелий слышно... Что-то уж сегодня очень тепло? Фу!

Расстегнув шубку, девочка устремляется в долину. Снег мелкий, но бежать все равно нелегко...

Сегодня Чадай на перемене сказал, что если бы у него не скользили подошвы, он мог бы бежать с конем рядом.

«Нехорошо связываться при всех с хвастунишкой... А ты вот сейчас потягайся со мною, догони... хватит ли у тебя духу, Чадай?»

Чечек раскраснелась и даже чуточку задыхаться стала: так ведь это снег, а не дорога... И все-таки не хочется сбавлять бега. Так и кажется, что Чадай где-то рядом, сбоку бежит... Прямо страшно оглянуться... Но вот навстречу Чечек широкими прыжками летит, распустив хвост, быстроногий Дозор. Через минуту он у ее ног и, визжа от радости, хватает ее за шубку.

— Ох, Дозор! Ох! — кричит девочка и падает в снег. Мать видит это, укоризненно качает головой и идет навстречу. Вскочив, Чечек бросается к матери, а вислоухий кидается ей под ноги и мешает идти.

— Пошел! Пошел, вредный!—отбивается от него девочка, а ему того и надо, чтобы заговорили с ним.

Только и поиграть, пока Чечек в отаре.

— Пошел!—отмахивается девочка от собаки и кричит матери:

— Вот и я!

Та ласково кивает головой.

— А я хотела собирать отару.

Только сейчас разглядела девочка, как горит лицо матери и особым блеском светятся глаза.

— Ты болеешь? — в голосе девочки испуг.

Мать притягивает ее к себе, и Чечек чувствует, как тяжело и жарко дышит она.

— Пройдет... Наверно, вчера студеной воды напилась.

— Тогда надо гнать отару домой.

— Рановато, доченька... срок еще не вышел. Солнце не дошло до своего места.

— Тогда я допасу,— заявила девочка.— Ты поезжай домой.

— Заботливая моя.— Женщина ласково погладила дочь по волосам.— Справишься ли?

— Разве я не заменяла тебя?

Мать улыбнулась через силу.

— Я помогу тебе сесть на коня...

Женщина колебалась, но она чувствовала, что у нее не хватит сил, и подумала: «Чечек уже взрослая... Не раз она помогала мне... Доеду до конторы, скажу людям, и они помогут ей довести отару до места».

С трудом поднялась на седло. Хотела что-то сказать, но девочка опередила ее.

— Не бойся, мамочка, вот и Дозор мне поможет... Правда, Дозор? — Собака вильнула хвостом и подпрыгнула к лицу девочки.— Видишь, он согласен...

Мать улыбнулась.

— Как солнце коснется Бубургана, так и гони отару домой.

Мать уехала, а девочка уже разговаривала с собакой:

— Давай скучим овечек, отгоним их от леса, тогда нам с тобой будет легче гнать отару... Правда, Дозор?

Собака взвизгнула от удовольствия, не сводя преданных глаз со своей веселой хозяйки.

У деревни, на льду Урсула, Мария Елатовна встретила Чадая с мальчиками.

— Чадай! — позвала она его.— Там с отарой осталась Чечек. Если запоздает, помогите ей загнать овечек.

Ребята с радостью согласились.

В конторе никого не оказалось: председатель со счетоводом уехали в райцентр, животновод — на дальних тебеневках. Придет ли он к вечеру — еще неизвестно. Мария Елатовна подумала: «Полежу дома, отдохну, и тогда сама выеду к ней навстречу...»

Дома затопила печь. Яркие блики огня вырывались через круглое отверстие в дверке и прыгали по полу. Прилегла на койку и смотрела на огненные языки,— а это уже вовсе не блики, а растут и зацветают на глазах весенние цветы — огоньки. Гудит в трубе жар, а это вовсе и не жар — это Урсул, взломав голубую кольчугу, ревет и мечется по камням, как зверь...

Осматривая отару, Чечек неожиданно обнаружила около старой дымчатой козы-вожака маленький серо-голубой комочек.

— Неужели окотилась?—удивилась девочка, подбегая к козе.— Так и есть... Что же мать ничего не сказала мне?

Чечек подняла на руки маленькую козочку, прижалась к ней лицом. Та вырывалась из рук, жалобно, испуганно кричала. Коза отвечала ей спокойно, деловито, словно говорила: «Ну, чего ты, дурочка? Это же наша Чечек!»

— Маленькая!—шептала девочка.— Как снежинка... Снежинка! Да мы тебя так и назовем... Снежинка! Как, Дозор?

Дозор тявкнул, сорвался с места, потом сел и снова тявкнул.

— Понятно, ты согласен.

Солнце быстро спустилось к Бубургану. Легкая сизая пелена дыма поднялась над Урсулом, расползалась и закрывала деревню. А у Чечек еще светло.

Она опустила Снежинку и, встав на плиту-камень, осмотрела отару. Далеко разбрелись овцы. Часть у самого леса, часть отошла к трясучке. Вот туда страшно идти. Пока светло, оттуда и надо собирать отару

— Ты здесь сиди! — наказывала она Дозору.— Карауль Снежинку! Слышишь?

Ой, как же ему не хотелось оставаться одному. И чего она сегодня такая строгая?

Дозор сорвется, взвизгнет, перебежит на другое место, подскочит к ней, ляжет на спину: так ему хочется поиграть с нею.

— Сиди! Сиди!—грозит пальцем девочка.— А я пошла.

Идет Чечек, сгоняет отару, а солнце все ниже, ниже. Вот уже от леса приближаются голубоватые тени. Вдруг стало как-то пасмурно. Чечек взглянула на небо, а это из-за Бубургана идет черная, с белыми барашками по краям туча. Остановилась девочка, боязливо огляделась кругом: очень мрачно там, у трясучки.

- Пошли! Пошли! — кричала она на овец, взмахивая палкой. Овцы поспешно шли к козе-вожаку. Подул ветер и, словно вздохнув, снова затих.

Девочка уже кричала собаке:

— Гони козу! Гони! Тря! Тря!

Собака залаяла, бросилась к козе, та поднялась с земли, обнюхала свою Снежинку, позвала ее за собою...

И вдруг — вихрь. Он вздыбил, поднял со всех сторон снег и швырнул им в глаза девочки. На момент Чечек захлебнулась и потеряла отару. Овцы, опустив головы, сбились в кучу, повернулись и начали медленно двигаться по ветру. Девочка растерялась. Ветер гнал отару в сторону.

Загудело в ущелье. По долине, бешено приплясывая, заходили, завертелись вихри.

Чадай с мальчиками заигрался на льду и вспомнил о Чечек только когда стало пасмурно. Он посмотрел на тучу, сбив на затылок шапку, окрикнул ребят:

— Буран!.. А Чечек? Если буран ее захватит...

— Пошли! — закричали ребята и бросились на перевал. Идти тяжело: ноги скользят по крутому склону, а буран слепит глаза, сбивает с пути.

— Держитесь за мою палку! — крикнул Чадай.— Отара здесь, в этой долине.

Один ухватился рукой за палку Чадая, другой за палку товарища, и так брели они наугад вперед к долине. Снег бил в лицо, не было сил открыть глаза, посмотреть вперед, чтобы увидеть отару. Ребята сбились в кучу и начали кричать, но они не слышали даже своих голосов — где уж тут было услышать голос Чечек! Кругом мела снежная лавина, все рвало, крутило, стало совсем темно.

Прижавшись друг к другу, ребята шли вперед, в минуты короткого затишья стирая с лица снег, мелкие льдинки... Но отары не было.

Самый маленький из ребят, Томмй, жалобно сказал:

— Может, она прогнала отару нижним спуском, а мы будем искать... Замерзнем или нав стаю налетим..

— Трус! —ответил Чадай.

— И совсем не трус!- возразил малыш . - Пока мы играли, она могла...

Его поддержал Баит.

— Идите домой, а я останусь один, - заявил вдруг Чадай... - Мы с Чечек в одном классе, в одном отряде...

— Чтоб и ты потерялся? - запротестовал Томый. И вдруг вскрикнул: - А это что там чернеется?

Ребята вгляделись в темноту.

— Это трясучка! — уверенно сказал Чадай.

— Трясучка,— прошептал Томый и шагнул назад.

Чадай сжал зубы. Ему и в обычное время не хотелось вспоминать об этом месте. Там зверье... Но сейчас он не хотел об этом даже думать. Надо разыскать Чечек. Надо найти овец.

— Тут где-то близко должна быть колхозная отара... И Чечек... Мы должны помочь.

— Должны помочь,— повторил Томый.

— Должны,—сказал и Байт,— но мы не сказали в деревне, что идем сюда.

— Нас могут тоже потерять...

— А кто же виноват в том, что началась буря?.. В долину мы всегда ходим, и никого это не беспокоит,— заметил Томый.— А тут пурга...

Ребята сели на камни передохнуть. Свистел ветер. Но вскоре снова, защищая руками лица, ребята пробирались дальше.

— Остановитесь!—крикнул Чадай.—Пойдемте рядом, ты, Томый,— слева, а Байт — справа. Будем держаться за руки. Так увидим больше.

Они двинулись вперед развернутым строем. Было темно. Выл ураганный ветер, бесновался, взвизгивал, плясал, опоясывал ребят снежными жгутами, бросал их на сугробы, в ямы.

Ребята продолжали упорно продвигаться вперед. Им казалось, что они прошли уже десяток километров, а отары все нет и нет.

И тут Чадай вспомнил: минувшим летом с братом он ездил по этой высокогорной долине, искал пропавшую корову. Они проехали долину из конца в конец, не более чем за час. Здесь долина подходила к трясучке, а другим концом к глубокому обрыву из каменных нагромождений.

«А вдруг...» — мелькнула у него мысль.— Стойте!— Он сдвинул со лба заледеневшую шапку: сразу стало жарко.— Погодите!

Они присели на камень, прижавшись друг к другу.

— Там обрыв... Упадешь, ничего не останется...

Ребята испуганно огляделись по сторонам, словно стараясь определить, где же этот обрыв.

— Неужели Чечек...— начал было Томый, но Чадай перебил его.

— Будем держаться ближе к трясучке, Чечек должна понимать...

Томый вздрогнул:

— Волков там...

Чадай молча зашагал к груде черневших камней. Ребята пошли за ним.

Чадай заметил:

— Отара шла дружно...

— Откуда знаешь? —удивился Байт.

— Ни одна овца не отстала, не замерзла.

— А может, они прошли где-нибудь стороной?

— Все равно... Если отара недружная, овцы разбежались бы по сторонам. Они попались бы нам... Это точно.

И снова шли, согнувшись, отворачиваясь от остро режущего ветра, к ущелью, которое ревело на разные голоса.

Чадай шел впереди, внимательно вглядываясь в каждый камень, в каждую кучу снега, надеясь найти следы исчезнувшей отары и Чечек.

— А вдруг? А если она ничего не знала про этот обрыв? Тогда все.. Смерть.

Неожиданно стало тихо.

— Уж не обрыв ли это?

Ребята в страхе остановились.

— Нет... Это только скат у входа в ущелье.

Осторожно ступая шаг за шагом, ребята пошли вперед. И снова остановились: перед ними двигались снежные кучи. Чадай радостно вскрикнул:

— Эй-эй! Чечек!

— Чечек! — закричали остальные.— Эй, эй!

Из-под ног шарахались в темноте какие-то снежные кочки. Послышался лай собаки.

Это отара входила в ущелье, защищенное от ветра каменными стенами.

Ребята догнали Чечек у самой трясучей впадины. Сюда она и вела отару, держа в руках маленькую Снежинку. За нею шла коза, а за козою все стадо.

Стало совсем тихо. В темноте Чечек услышала голоса ребят, обрадовалась им. Опустила на землю Снежнику, присела на камень и не могла подняться: так устала.

Овцы сгрудились в одну кучу.

Сюда собрались и ребята. Здесь тихо. Ветер пост за ущельем. Ребята отдыхают, сладко ноют ноги после такого пути.

Дозор бегает кругами, собирая овец в одну кучу, не давая им отходить в стороны.

Чечек чувствует себя хорошо. Она довольна: отара цела, ребята нашли ее, а с ними совсемнестрашно.

— Зачем вы пошли сюда? — спросила Чечек Чадая, и он рассказал ей все. Слушая его, девочка задремала и через дрему думала: «Хороший Чадай! Может, он вовсе не хотел хвастаться Может, он такой на самом деле?.. Смелый!»

На ферме волновались: начинается буран, а Марии Елатовны все нет... Кто-то предложил сходить к ней домой.

Пришедшие застали Марию Елатовну в жару. Она не могла ничего сказать... Было ясно, что Чечек в горах и ее надо спасать.

Тут обнаружилось, что исчезли и Чадай с ребятишками: и они тоже, наверно, там.

Через каких-нибудь 15—20 минут весь поселок уже знал о случившемся. Секретарь комсомольской организации Карым Беляшев, брат Чадая, поднял всех парней совхоза. Были оседланы лошади, и группа всадников тотчас же выехала в долину.

Всю ночь они бороздили долину, несколько раз подъезжали к ущелью, к обрыву, но отары так и не нашли. Перед рассветом вернулись обратно. Деревня не спала, волновалась, многие были уверены в том, что отара сорвалась с обрыва и разбилась, погибли с нею и дети...

Чуть рассвело, и конные снова двинулись в путь к подошве обрыва. За ними шли и пешие. На дне обрыва никого не обнаружили.

Значит все живы!

И тогда вспомнили про ущелье у трясучки.

...На всем скаку всадники ворвались в ущелье, а когда стали уже спускаться к впадине, навстречу им бросился лохматый пес Дозор. Он прыгал перед мордами лошадей, повизгивал, лаял и бежал вперед.

Карым, привстав в седле и заслоняясь рукою от лучей всходившего солнца, всматривался вперед, но ничего не мог заметить.

— Да где же отара? — проговорил он про себя, и вдруг его конь и кони товарищей, испуганно всхрапнув, отпрянули назад: снежные кучки, разбросанные по всей долинке, зашевелились, повскакивали и начали расходиться по площадке.

Вся отара была белой. Из самой середины ее поднимались ребята. Они жмурились от солнца, отряхивались от снега.

Карым соскочил с коня, обхватил ребят крепкими руками.

— Молодцы, ребята! Спасибо вам!—и остановился.— А это что?

— Снежинка! — и Чечек показала ему маленького козленочка.

СТЕПАН ИВАНОВИЧ ГУЛЯЕВ

БЫЛИНЫ И ПЕСНИ АЛТАЯ

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И БОГАТЫРЬ ТУРОК

Как из далеча, из чиста поля,

Из раздольица из широкова,

Выезжает тут старый казак,

Стар – старший казак Илья Муромец.

На своем – то он добром коне,

На левой бедре сабля вострая,

Во правой руке тупо копье.

Он тупым копьем подпирается,

Своей храбростью похваляется:

«Что велит ли бог в Царе – гроде быть?

Я старых турков всех повырублю,

Молодых турчат во полон возьму».

Не откуль взялся богатырь Турок:

С Ильей съехался, не здоровался;

Приразъехались, приударились.

Он и бьёт Илью вострым концом,

Илья Муромец бьёт тупым копьем;

Он сгибает Турка со добра коня.

Уж как пал Турок на сыру землю;

Он поддел Турка на тупо копье,

Он понес Турка во чисто поле,

Во чисто поле, к морю, к морю синему.

Он бросал Турка во сине море;

Как сине море всколыбалося,

На пески вода разливалася.

ОБ ИЛЬЕ МУРОМЦЕ И АЛЕШЕ ПОПОВИЧЕ

Уж как по морю – то было, по морю,

По синему морю Хвалынскому,

Уж как плавал там Чокол – корабль;

Он и плавал там ровно тридцать лет.

По крутым бережкам не причаливал,

Рудожёлтого песку в глаза не видывал,

На якоре Сокол не ставил

Хорошо этот кораблик изукрашен был

Изукрашен был плисом – бархатом.

Нос у корабля по – соколиному,

Корма у корабля по – змеиному.

Носом владел Алеша Попович млад,

Кормой владел Многолюд богатырь,

А всем кораблем – Илья Муромец.

На Муромце кафтан хрущатой камки;

Что в каждой пуговке по камешку,

Что в каждом камешке по люту льву.

Нападали на Сокол – корабль разбойники,

Что крымские татары со калмыками,

Хотели они корабль в полон себе взять.

Илья Муромец по кораблю похаживает,

Своей тросточкой по пуговкам поваживает,

Золоты пуговки в кафтане разгораются.

Люты звери в пуговках разсержаются.

Уж как крымские татары испугалися,

С корабля во сине море побрасалися.

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СЫН ЕГО

На матушке на Днепре – реке

Стояли три шатерчика,

Во тех шатрах три богатыря:

Первый – от богатырь – Илья Муромец,

Второй – от богатырь – Иван русский,

Третий – от богатырь – Алеша Попович сын.

По утро-то было рано ранешенько,

Выходил-то Илья Муромец

Из своего шатра белополотняного

На Днепру – реку умываится.

Увидал –то Илья Муромец

На гнедом коне млада юношу

Из-за копья щита не видать его.

Говорил-то Илья Муромец

Своим друзьям-товарищам:

«Кто из нас, братцы, поудалее всех,

А добрый конь порезвее всех,

Догнать, достичь младого юношу,

Спросить его, каких родов, каких городов.

Если русский богатырь – побратуемся,

А неверный богатырь – переведаемся».

Тогда сказал Алеша Попович сын:

«Уж как я-то, братцы, поверчее вас,

А мой добрый конь порезвее всех».

Тогда седлал он добра коня

И бежал с утра день до вечера

И догнал, достиг доброго молодца

И вскричал своим вешим голосом».

«Ты стой, постой, добрый молодец,

Ты скажи, каких родов, какого города,

Если русский богатырь – побратуемся,

А неверный богатырь – переведаемся».

Тут-то молодой юноша

Обращал своего добра коня,

И схватил-то он Алешу Поповича

И бросил-то его поперек седла

И драл его шелепугой подорожной

Тут-то Алеша Попович возмолился:

«отпусти и свободи, младой юноша,

Я не стану хвалиться твоей силою».

И приезжал-то Алеша ко товарищам

Выходил-то навстречу Илья Муромец

И говорил-то Илья ласково:

«Я наказывал тебе, Алеша Поповский сын,

Что не упивайся ты зелена вина».

Тогда садился Илья на добра коня

И бежал Илья скоро – наскоро.

Он догнал, достиг млада юношу,

И вскричал Илья вешим голосом:

«Ты постой, дождись, добрый молодец,

Ты скажи, каких родов, какого города?

Тут-то младой юноша

Обращат назад добра коня,

Не говорил слова приветлива,

Бил-то Илью во белую грудь

Он долгим копьем тупым концом.

Вышив Илью из седла долой.

Тут-то Илья в своей горячности

Схватил млада юношу.

И поверг его на сыру землю,

И садился к нему на белую грудь

И спрашивал его о роде , племени:

«Ах, базыга ты, твоя седа борода,

Если бы сидел я на твоей груди,

Не спросил бы тебя о племени,

А вскрыл бы твою скоро грудь

Исешал бы кровь со печенью».

И тут-то у младого юноши

Блеснул на руке золотой перстень.

Тут узнал – то Илья Муромец:

Этот юноша – сын его родной

ПЕРВЫЙ ВЫЕЗД АЛЕШИ ПОПОВИЧА

Что не стук-то стучит во тереме,

Что не гром-то гремит во высоком, -

Подымается чадо милое,

Чадо милое порожденное,

Свет Алешенька Чудородыч млад.

«Ах ты, мать моя, родна матушка,

Свет Амирфа Тимофеевна!

Дай ты мне благословеньицо,

Благословеньицо позаочное,

Погулять мне по белу свету».

«Ах ты гой еси, чадо милое,

Чадо милое порожденное,

Порожденное, однокровное,

Свет – Алешенька Чудородович!

Ты не можешь, Алеша, на коне сидеть,

Ты не можешь, Алеша, конем владеть,

Булатна сабелька тебе вотяжела,

Злата кольчуга тебе водолга»

«Ах ты гой еси, мать родимая,

Свет Амирфа Тимофеевна!

Я могу, Алеша, на коне сидеть,

Я могу, Алеша, конем владеть.

Могу, Алеша, конем штурмовать,

Булатна сабелька мне волегка,

Златая кольчуга мне вокоротка».

ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ БЬЕТСЯ СО ЗМЕЕМ

(Отрывок былины)

Благословился Добрыня у своей матери родимыя

И поехал в далече в чистое поле.

И едет он к горам, горам ко высоким,

И ко тем пещерам ко глубоким.

Услышал Змеишшо – Горынишшо,

Услышал за пятнадцать верст:

Едет-де Добрыня Никитич млад;

И летит к нему навстречу,

И зычит, кричит зычным голосом:

«Что святы отцы писали – прописалися,

Сказали: мне от Добрыни смерть будет,

Смерть будет – животу не быть, животу не слыть,

Я теперь Добрыню живьем сглону,

Живьем сглону, хоботом убью,

Хоботом убью, дымом задушу,

Дымом задушу, искрой засыплю».

Тут Добрыня приужахнулся,

Знимал свои руки на небо,

Сам говорил таковы слова:

«Спас ли, спас, боже милостивой,

Мать пречистая, пресвятая богородица!

Создай, господи, дождичка».

Неоткуль гроза – туча накатилася,

И скорым – скоро крупен дождь пошел:

Подмочило у змея крылья бумажные,

Падал змеишшо на сыру землю.

Они зачали палицами битися,

По насадкам у них палицы разгоралися;

Они тот бой бросали о сыру землю.

Зачали саблями рубитися,

Сабельки их расщербилися;

И тот бой бросали о сыру землю.

Стали они копьями колотися,

Копья у них изломалися;

И тот бой бросали о сыру землю.

Они друг дружку чунбурами сподергали

Сохватились молодцы ручным боем.

Распахивал Добрыня полу правую,

Вытягивал шелыгу подорожную,

И стегал он змея по могучим плечам,

И стегал, сам приговаривал:

«От конского поту змея пухла».

И застегал Добрыня змеииша до смерти,

Изрубил змееиша в куски во мелкие.

И садился Добрыня на добра коня,

И поехал во пещеры глубокие,

И нашел он княгиню Апраксию.

Лежит княгиня на перине на перовыя,

На подушечках на пуховыих;

На правой руке у ней лежит змеинчишко,

И на левой руке змеинчишко.

Так она ему, Добрыне, израдовалась,

Израдовалась, слёзно заплакала:

«Ах ты гой еси, удалой добрый молодец!

Прилетит змеиишшо, злой Горынишшо,

И пожрет обоих нас, добрый молодец».

И проговорит удалой добрый молодец:

«Великая ты княгиня Апраксия!

Победил я Змеиишиша – Горынииша,

Изрубил его на мелкие куски

Своей сабелько острою».

Тут княгиня возрадовалась.

И встает она на резвы ноги.

Одного змеинчишка он взял – разорвал,

И другого змеинчишка взял – растоптал;

И садился Добрыня на добра коня,

И садил княгиню Апраксию,

И повез ко князю Владимиру,

Ко солнышку Сеславьичу.

МАРК ЮДАЛЕВИЧ

ЖУРАВЛЬ И ЦАПЛЯ

Гуляла Цапля на болоте.

Глядит: Журавль идет навстречу.

- Ах, как я рада! Добрый вечер!

Журавль любезный, как живете?

Журавль ни слова ей в ответ,

Как будто Цапли вовсе нет.

Бедняжка Цапля в изумленье

Застыла на одной ноге.

И вдруг додумалась:

- Эге,

Журавль пошел на повышенье,

Журавль в чинах и как гордится,

Не знала я, что он за птица!

Но вот узнали в тех местах:

Журавль за что-то снят с поста.

Теперь он птица, да не та.

…Гуляла Цапля на болоте,

Глядит: Журавль идет навстречу.

Привет Вам быстро, добрый вечер,

Ну, как здоровье, как живете.

Ни звука – был ему ответ,

Как будто Журавля здесь нет.

Скажи, среди знакомых лиц

Ты не встречал похожих птиц?

МЕДВЕДЬ АДМИНИСТРАТОР

Медведю дали важный пост в лесу.

Медведь реветь:

- Ответственность несу!

Везу отдел!

От дел

Буквально обалдел.

Всё надо увязать, согласовать, развить,

На всех приходится давить.

Прошло два месяца, Лиса сказала Волку:

- А от Медведя мало толку.

- Какой там толк,

Я старый Волк,

Но отродясь в отделе

Не видывал подобной канители.

История, казалось бы, проста,

Пришёл приказ: «Медведя снять с поста».

- Не велика потеря, -

Сказали звери.

Но видят – не прошло недели,

Медведь сидит в другом отделе,

Вновь задыхается от дел,

И снова развалил отдел.

И молвят звери втихомолку,

Что от Медведя мало толку.

В районе где-то на беседе

Вопрос решался о Медведе.

- Медведь, - сказали,- слишком крут.

Всё провалил и там, и тут,

Тяжеловат, горазд реветь,

Но ведь –

Медведь,

Фигура ведь!

Решили дело по привычке:

Медведь немного проглядел,

А всё ж дадим ему отдел.

Всем ясно, что Медведь не поведет

отдела

К чему же доверять ему такое дело?

ЖУК-РЕВИЗОР

В каком-то ведомстве, забыл в котором,

Был Жук назначен ревизором.

Работа эта нелегка.

Но все сказали : «У Жука

Получится наверняка».

Жук и на вид довольно деловит,

И так солидный и серьезный,

К тому же он еще навозный.

И ценен потому вдвойне,

Что любит рыться в тишине.

Короче – не прошло двух дней,

Жуку уже дела несут.

Жук присмотрелся – надо в суд,

Судить придется Комара.

Его судить давно пора,

Как кровопийцу и вора.

Жук было оформлять дела,

Но мысль одна ему пришла:

«Куда Комар летал вчера?

И кто друзья у Комара,

С кем он знаком,

Кому поет он тенорком?»

Нет, это дело Жук отсрочит,

Комар и носу не подточит.

Пошли дела за этим вслед,

Что Муха ест чужой обед,

И бесполезней Мухи нет,

Что Мошкара приносит вред.

Жук думал: « Взять хотя бы Муху,

У ней нагадить хватит духу.

В каких домах бывает Муха,

Шепнет кому-нибудь на ухо.

А Мошкара, она ловка,

Наговорят там про Жука.

Начнется сразу разговор:

Что там за Жук, за ревизор?»

С тех пор,

Как попадется жулик или вор,

Жук думает: «А вдруг…»

И говорят вокруг,

Что Жук

Известный жук.

Коль нужен вывод – он таков:

Не ставьте ревизорами жуков.

МУХА

Каких-то вследствие причин

Случайно Мухе дали чин.

Чего теперь у Мухи нет:

Большой отдельный кабинет,

Приемная, секретари,

Не телефон, а целых три.

Все ловят Муху, ищут, ждут.

И Муха там, и Муха тут,

Дела решает на лету.

К ней было с просьбой Соловей,

Да Муха гнать его живей:

- Подумаешь, какой наглец,

Еще соврал, что он певец.

Певец, а сам живет в лесу.

Я у начальства на носу,

И то не научилась петь, -

А враки не могу терпеть!

За Соловьем еще пчела

Прошенье Мухе подала.

Не ладит Муха с той Пчелой.

Кричит : - Гоните с глаз долой,

Она, конечно, тоже врет,

Как будто бы приносит мед.

Скажи, какой пошел народ!

С таким работать нелегко:

Корова врет про молоко,

Про масло, про творог мычит,

Про яйца Курица кричит.

Баран - и тот ревет про шерсть…

Но у меня сноровка есть,

Я – Муха – стреляная птица.

Хотя сама не мастерица,

В ремеслах толку не пойму.

Зато не верю никому.

Та Муха натворила бы вреда,

Да сдохла осенью –

исчезла без следа.

А. впрочем, говорят, что эти слухи

лживы,

И кое-где такие мухи живы.

ПЕВЦЫ

Однажды Соловей, великий мастер пенья,

Сказал про многих птиц:

- Их слушать нет терпенья,

У этих, дескать, птиц ни голоса, ни слуха.

И так они орут, что режет ухо.

- Вот правильно,- захлопотала Утка,-

Намек на Петуха, он так шумит, что жутко.

Петух вскричал: - По правде говоря,

Про утку сказано, она все «кря» да «кря».

Сорока крикнула: - Большой вопрос затронут!

Понятно, Соловей здесь разумел Ворону.

Ворона крикнула: - Подмечено глубоко,

Имеется в виду, конечно, здесь Сорока.

Читатель, прочитай, спокойствие храня,

Махни рукой, скажи: «Не про меня…»