Штутгарт, 3 сентября 1919 года
Нельзя закрывать глаза на тот факт, что отношения человека к окружающему миру намного сложнее, чем то, что мы осознаем. Я попытался с различных точек зрения прояснить сущность и значение неосознаваемых и подсознательных душевных движений. Очень важно, особенно для педагогики и дидактики, чтобы человек воспитывался так, как это соответствует не только его сознанию, но и его подсознанию, его подсознательным и неосознаваемым душевным силам. Тут, если вы хотите стать настоящими воспитателями и преподавателями, необходимо вникнуть в тонкости человеческого существа.
Мы познакомились с тремя ступенями человеческого развития, приходящимися на период между выпадением молочных зубов и половой зрелостью, то есть на время обучения в общеобразовательной школе и на начало обучения в средней школе. Нам должно быть ясно, что подсознательное наряду с сознательным играет большую роль, в особенности на последней из этих ступеней, то есть во всей будущей человеческой жизни.
Я хотел бы, рассмотрев ситуацию с другой стороны, объяснить вам, что тут лежит в основе.
Подумайте только, сколько людей ездит сегодня на электропоездах, не имея ни малейшего представления о том, каков, собственно, механизм этого движения. Подумайте о том, сколько людей видит сегодня проносящуюся мимо них в форме паровоза паровую машину, не имея никакого представления о том, как с физической и механической точек зрения этот паровоз устроен. Подумайте о том, в какое отношение такое незнание ставит нас к нашему окружению, которым мы порой даже пользуемся. Мы живем в мире, который создан людьми, который сформирован человеческой мыслью, мы используем этот мир – и мы ничего в нем не понимаем. Тот факт, что мы ничего не понимаем в произведении человеческих рук, человеческой мысли, имеет большое значение для всего духовного и душевного строя человека. Людям по сути приходится одурманивать себя, чтобы не замечать воздействий, которые выступают с этой стороны.
Всегда с большим удовлетворением наблюдаешь за тем, как люди из – как бы это назвать, чтобы никого не обидеть – высших слоев заходят на фабрику и чувствуют себя там очень неуютно. Это происходит потому, что они переживают, как из их подсознания вверх прорывается чувство, что они пользуются всем тем, что производится на этой фабрике, но не имеют ни малейшего отношения к тому, что на этой фабрике происходит. Они ничего об этом не знают. Наблюдая, как поеживается заядлый курильщик на сигаретной фабрике Вальдорф-Астория, поскольку он не имеет никакого представления о том, что происходит при производстве сигарет, можно радоваться уже тому, что человек по крайней мере способен ощущать это свое непонимание созданной человеческой мыслью цивилизации, в которой он живет и продуктами которой он пользуется. И когда люди, ничего не понимающие в работе железной дороги, садясь в электричку, испытывают некоторое неприятное чувство, можно уже радоваться. Потому что данное ощущение – уже начало некоторого улучшения в этой области. Самое плохое – жить в созданном человеком мире, вообще не думая о нем.
Этим вещам мы можем противодействовать, только если начинаем это противодействие уже на последней ступени общеобразовательной школы. 15-, 16-летние подростки должны заканчивать школу, имея по меньшей мере элементарное представление о важнейших фактах окружающего мира. У них должно возникнуть стремление при каждом удобном случае с интересом и любознательностью относиться к тому, что происходит в его окружении, и, исходя из этого, дополнять свои знания. Поэтому на последнем этапе неполной средней школы мы должны перестраивать преподавание отдельных предметов в том смысле, как я в предпоследней лекции говорил об этом в связи с географией, для того чтобы они послужили социальному формированию человека. Это означает, что мы не должны упускать случая, чтобы, исходя из приобретенных нами физических понятий, не ввести ученика в законы функционирования по меньшей мере ближайших к нему производственных систем. Ученик должен бы был в общих чертах получить на 15-м или 16-м году представление о том, что происходит на мыловаренной или прядильной фабрике. Естественно, самое главное будет заключаться в том, насколько экономично мы будем работать. Сложный производственный процесс всегда можно свести к примитивному обобщению. Я думаю, господин Мольт согласится со мной, если я скажу, что, действуя экономно, можно было бы даже подростку объяснить весь процесс изготовления сигарет, с начала до конца, в нескольких кратких фразах, не выходящих за рамки остального учебного материала. Такое принципиальное знакомство с производством – величайшее благо для 13-, 14-, 15-, 16-летнего подростка. Если бы ученик завел себе в эти годы своего рода тетрадь, где стояло бы: «производство мыла, производство сигарет, прядильни, ткацкие мастерские» и т. д., то это было бы очень хорошо. Не нужно сразу объяснять ему технологию в полном объеме, – но если бы была такая тетрадь, то ученик получил бы от этого очень многое. Не беда, пусть тетрадь даже потеряется. В результате человек не столько знал бы эти вещи, но, самое важное, что, двигаясь по жизни и развиваясь профессионально, он чувствовал бы: «Я когда-то знал это»; «Я когда-то это проходил». Это придает уверенности, жизненной уверенности. Это очень важно для воли человека и его способности принимать решения. Вы не сможете ни для одной профессии подготовить инициативных специалистов, если эти люди не ориентируются, пусть и на примитивном уровне, также и в том, что не относится к их профессии. Пусть они даже и забыли, все, что проходили по этому поводу, но нечто в них осталось. Правда, мы в школе тоже многое учим. И наглядное преподавание – которое так часто вырождается в тривиальную констатацию – тоже предлагает нечто подобное. Но позднее налицо совсем не чувство "Это я проходил, мое счастье, что я это проходил", а наоборот: "Слава Богу, я это забыл, и хорошо, что я забыл то, что тогда учил". Мы никогда не должны вызывать в человеке такое чувство. Сегодня в жизни все специализируется. Эта специализация ужасна. И в жизни главным образом потому многое специализировано, что мы уже в школе начинаем специализировать.
То, что здесь изложено, можно было бы обобщить в следующих словах: все то, что учит ребенок в течение своих школьных лет, следовало бы в конце концов расширить так, чтобы от этого повсюду тянулись нити к практической жизни. Тем самым можно было бы очень, очень многие вещи, сегодня антисоциальные, сделать социальными, чтобы по крайней мере у нас было положено начало пониманию того, что позже не будет непосредственно относиться к нашей профессии.
Так, например, следовало бы сегодня хорошо понаблюдать за тем, что основано на еще более давних, хороших, хотя, возможно, и атавистических воззрениях на преподавание. Тут я всегда стремлюсь указать на одно явление, чрезвычайно заслуживающее внимания. Когда мы, теперь уже старики, учились в австрийских средних школах, у нас были относительно хорошие учебники по геометрии и арифметике. Теперь они исчезли. Пару лет назад, я обошел в Вене все букинистические магазины, чтобы получить старые учебники по геометрии, потому что я хотел еще раз увидеть своими глазами то, что помнил еще мальчишкой по Нойштадту. Когда мы пришли в 1-й класс средней школы, в первый же день ученики 2-го класса кричали нам в коридоре: "Фиалковский, Фиалковский, завтра его нужно оплатить!" Это значит, что мы, ученики 1-го класса, брали у учеников 2-го класса учебник геометрии Фиалковского и на следующий день приносили им деньги. Я снова раздобыл Фиалковского, и он меня очень порадовал, потому что он показывает, что в рамках этой давней традиции учебники геометрий для школ писали гораздо лучше. Потому что сегодняшние учебники, которые пришли им на смену, совершенно отвратительны. Как раз в области преподавания арифметики и геометрии Дела обстоят скверно. Но если вернуться немного назад и взять поколения, которые были до нас и которые мы еще застали, то тогда учебники были лучше. Почти все они вышли из школы австрийских бенедиктинцев. Бенедиктинцы написали учебники по математике и геометрии, и учебники были очень хороши, потому что бенедиктинцы были тем католическим Орденом, в котором очень следили за хорошим преподаванием геометрии и математики. В этом Ордене жило убеждение, что человек не должен подниматься на церковную кафедру и обращаться к народу, не зная геометрии и математики.
Этот идеал целостности должен пронизать все преподавание. В каждой профессии должно жить нечто от целого мира, и в особенности от того, что противоположно этой профессии, что, кажется, в этой профессии как раз почти нельзя применить. Нужно заниматься тем, что является как бы противоположностью собственной профессии. Но в человеке появится стремление к этому, только если его обучать так, как я это обрисовал.
Как раз в эпоху, когда материализм так сильно распространился – в последнюю треть XIX века, – этот материализм вторгся также и в дидактику, вторгся настолько, что специализация стала считаться наиважнейшим делом. Не думайте, что вы воспитываете идеалистов, если на рубеже старшей школы избегаете того, чтобы показать ученикам учебный материал в его отношении к практической жизни. Не верьте, что вы воспитываете идеалистов, если в эти годы вы заставляете детей писать сочинения о всякого рода сентиментальностях – о доброте ягненка, о ярости льва и т. п., о пронизанной Богом природе. Этим вы ничего не добьетесь. Вы намного больше воспитаете, в том числе и идеализм, если вы не будете подходить к этому идеализму с такой грубой прямотой. Благодаря чему, собственно, люди стали столь нерелигиозными? По той простой причине, что произносится много весьма сентиментальных и абстрактных проповедей. Люди так не религиозны, потому что Церковь так плохо соблюдает Божественные заповеди. Ведь есть же, например, заповедь: "Не употребляй имя Бога, Господа твоего, всуе". Если вы это соблюдаете и не поминаете имя Иисуса Христа в каждой второй фразе или не говорите о божественном миропорядке, то вы сразу слышите упреки со стороны так называемых религиозно настроенных людей, которым больше всего хотелось бы слышать, что в каждом предложении упоминаются Иисус Христос и Господь Бог. То внутреннее ощущение Божественного присутствия, когда скорее избегают постоянно повторять: "Господи, Господи!", сегодня как раз в церковных кругах не рассматривается как религиозное. Человеку, пронизанному этим ощущением, благодаря неверному воспитанию со всех сторон ставят в упрек: "Да, он должен бы был больше говорить о христианстве и тому подобных вещах". То, что я здесь обрисовал, нужно обязательно учитывать на занятиях. 13-, 14-, 15-летним подросткам преподавать нужно не столько сентиментально, сколько вводя их в русло практической жизни. Так, в сущности говоря, ни один ученик не должен достигать пятнадцати лет без того, чтобы ему на уроках математики не преподали по крайней мере простейшее представление о бухгалтерии. И основы грамматики и языкознания должны в эти годы разрабатываться не столько в форме сочинений, которые в определенной мере придают всему запах пивной — доходя до тех вершин, которые достигаются в компании кумушек за чашкой кофе. Следовало бы больше стремиться к тому, чтобы грамматика отливалась в форму деловых бумаг, деловых писем. И ни один ученик не должен перешагнуть 15-летний рубеж, не пройдя через стадию написания образцовых деловых писем. Не говорите мне, что этому он может научиться и позднее. Несомненно, преодолевая огромные трудности, этому можно научиться и позднее, но именно преодолевая. Вы окажете ребенку огромную услугу, если научите его использовать грамматические, языковые знания для составления деловых бумаг, деловых писем. В наше время не должно было бы быть ни одного человека, который бы в школе не учился писать нормальные деловые бумаги. В последующей жизни ему, возможно, не придется применять эти знания; но все же не должно было бы быть ни одного человека, которого бы никогда не обучали составлению делового письма. Если подростка в 13 – 15 лет перекормить сентиментальным идеализмом, то позднее идеализм опротивеет ему и он станет материалистом. Если уже в эти годы вводить человека в практику жизни, то он сохраняет здоровое отношение к идеалистическим потребностям души. И наоборот, эти потребности исчезают, если в ранней юности их бессмысленно эксплуатировать.
Все это исключительно важно, и в этом отношении имели бы большое значение даже некоторые внешние стороны организации занятий. Ведь в отношении уроков религии мы должны будем идти на компромиссы, это вы знаете. Из-за этого в наши занятия не сможет влиться то, Что как религиозный элемент могло бы одушевлять обучение. То, что мы вынуждены идти на подобные компромиссы, проистекает из того, что религиозные общины сегодня относятся к миру враждебным культуре образом. Но уже сегодня, если бы религиозные общества точно так же со своей стороны пошли с нами на компромисс» можно было бы кое-что сделать с помощью этого неестественно введенного между другими занятиями преподавания религии. Если бы, например, учитель религии снизошел до того, чтобы время от времени брать материал из области других предметов, если бы он, например, воспользовавшись случаем, на своем уроке объяснил ребенку устройство паровой машины или что-нибудь из астрономии, что-нибудь совсем светское, то один тот факт,, что это делает учитель религии, имел бы огромное значение для сознания подрастающих детей. Я говорю с вами об этом крайнем случае по той причине, что на остальных занятиях нужно учитывать то, что лишь в малой степени можно учитывать в только что обозначенной области. Мы не должны быть слишком педантичными: "Сейчас ты учишь географию, сейчас – историю. И совершенно не заботишься обо всем остальном". Нет, мы будем следить за тем, чтобы, объясняя ребенку, что слово "софа" пришло с Востока во время крестовых походов, мы ввели в занятия историей некоторые знания об изготовлении софы. Затем мы перейдем к другой мебели, которая больше свойственна Западу, то есть выберем из так называемого предмета преподавания нечто совсем иное. Это будет, особенно с точки зрения методики и дидактики, невероятным благодеянием для подрастающего ребенка по той причине, что прослеживать эти переходы и одновременно взаимосвязи есть самое благотворное для развития духа, души и даже тела. У ребенка, которому, к его радости, на уроке истории внезапно рассказывают об изготовлении софы и, исходя из этого, быть может, и о рисунках восточных ковров, — но так, что при этом не теряется целое, - у такого ребенка пищеварение будет работать лучше, чем у ребенка, который после урока французского просто идет на урок геометрии. Он и телесно будет более здоровым. Мы можем построить преподавание внутренне более гигиенично. Теперь большинство людей и без того страдают всевозможными нарушениями пищеварения и телесными нарушениями, когорте во многом происходят из-за неестественности нашего преподавания, потому что мы в своем преподавании не можем приспособиться к тому, чего требует жизнь. В этом отношении хуже всего устроены высшие школы для девушек. И если когда-нибудь некто с культурно-исторической точки зрения изучит взаимосвязь женских болезней с дидактикой высших школ для девушек, то это будет весьма интересная глава. Сегодня следует направить свои мысли на эти вещи, дабы избежать многого из того, что появилось как раз в последнюю эпоху, и благодаря этому оздоровить ситуацию. Прежде всего следует знать, что человек – сложное существо и что его развитие следует во многих отношениях сначала подготовить.
Если вы соберете детей и, проникнувшись религиозным настроением, будете говорить с ними о великолепии Божественных сил в мире, не учитывая, какие у них были до этого уроки, то ваши слова будут в одно ухо влетать, а в другое вылетать, совершенно не задевая чувств детей. Если же дети приходят к вам во второй половине дня после того, как они утром написали деловое письмо, со всем тем, что возникло в подсознании благодаря деловому письму, и вы попробуете говорить им о религиозных понятиях, тогда вы будете иметь успех, потому что тогда вы сами создали то настроение, которое требует чего-то себе противоположного. Я выношу такие вещи на ваше рассмотрение не из какой-то абстрактной дидактической точки зрения, а потому, что они невероятно важны для жизни. Я хотел бы знать, кому сегодня не известно по опыту, как много совершается ненужной работы. Деловые люди согласятся, если им сказать: некто служит в фирме; ему дают задание написать деловое письмо на родственное предприятие или в торговую фирму. Он пишет письмо, получает ответ, пишет еще одно письмо, снова приходит ответ и так далее. Именно в деловой жизни на это уходит сегодня невероятно много времени, как, впрочем, и вообще в нашей общественной жизни. Это чувствуется. Если просто перелистать подборку исходящих бумаг какой-нибудь фирмы, вооружившись обычным человеческим здравым смыслом, то испытаешь настоящие мучения. И не потому, что вы отвыкли от принятых речевых оборотов, но потому, что письма составлены так непрактично, что всю подшивку можно было бы, собственно, на четверть сократить. И это происходит исключительно от того, что занятия в последний год обучения в средней школе построены неправильно. В более старшем возрасте это почти невозможно наверстать без непреодолимых трудностей. Даже на курсах повышения квалификации вы не можете наверстать того, что было упущено в это время. Нобходимые силы растрачены, их больше нет.
Если в первый период, когда ребенок приходит в школу и до 9-летнего возраста речь идет преимущественно о том, что мы углублялись в природу человека и воспитывали и обучали полностью исходя из нее, то с 13 до 15 лет при построении учебного плана мы должны погрузиться в жизнь, развить интерес и симпатию к жизни, преподавать исходя из жизни. Все это я должен был вам сказать, прежде чем представить вам идеальный учебный план и перейти к сравнению этого идеального плана с учебными планами, которые будут играть свою роль на ваших занятиях, потому что мы ведь повсюду окружены внешним миром.
ЛЕКЦИЯ ТРИНАДЦАТАЯ