Глава i. цели воспитания

Содержание

• КНИГА I. ЧЕЛОВЕК ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА
• КНИГА ВТОРАЯ II. ЧЕЛОВЕК В ЧЕЛОВЕКЕ
• КНИГА III. ЧЕЛОВЕК И ЧЕЛОВЕК

КНИГА I. ЧЕЛОВЕК ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА

Глава I. ЦЕЛИ ВОСПИТАНИЯ

Педагогика - собрание нескольких наук, но в этой книге слово "педагогика" означает науку об искусстве воспитания или просто воспитание. Воспитание, в свою очередь, тоже достаточно сложное дело, потому что, сколько у людей проблем - столько и видов воспитания: умственное, нравственное, физическое, идеологическое, политическое, патриотическое, эстетическое, трудовое, художественное, музыкальное, правовое... А с недавних пор стали говорить, например, о воспитании экологическом, или природоохранительном.

Все великие утописты, будь то Оуэн, Фурье или Уэллс, утверждали, что чем более развито общество, тем более значительную роль играет в нем воспитание.

Сегодня педагогика нужна мастеру, бригадиру, администратору, сержанту, офицеру, политическому деятелю и капитану корабля, кафедры педагогики появляются теперь в институтах, весьма далеких от проблем детства.

В этой книге говорится о воспитании детей, но я надеюсь, что она будет отчасти полезна всем, кому приходится работать с людьми. Кто понимает, как серьезно взаимодействие между людьми. Несмотря на то, что воспитание детей принципиально отличается от воспитания взрослых (много неприятностей получается оттого, что взрослых пытаются воспитывать, как детей, а детей - как взрослых), все же есть в любой работе воспитания что-то общее, и до него мы, читатель, и должны добраться, докопаться, размышляя о началах человека. Поэтому и значение слова "воспитание" сужено здесь до самых последних пределов - речь идет лишь о том, как появляются первые, глубинные нравственные свойства, без которых нет ни трудового воспитания, ни политического, ни патриотического, ни эстетического - и так далее.

Когда мы встречаемся с бездушными, бессердечными, бессовестными людьми, мы обычно спрашиваем: "Откуда? Ну откуда же?!" Попытаемся отыскать самый корень - не бесчеловечности, нет! - корень ЧЕЛОВЕЧНОСТИ отыскать.

Нам всем приходится воспитывать друг друга, потому что мы не умеем воспитывать маленьких детей.

Воспитание детей - старейшее из человеческих дел, оно ни на один день не моложе человечества; оттого оно кажется несложной работой: все справляются, и мы справимся. В действительности взгляд этот обманчив, я бы даже сказал - коварен. В древности воспитание считали труднейшим из занятий, искусством из искусств. В самом деле, ни в какой другой человеческой деятельности итоги не отличаются так разительно от затраченных усилий.

Все родители мечтают вырастить хороших детей, и у большинства это выходит - и притом без помощи педагогических книг, потому что искусство воспитания, как и всякое искусство, легче перенять, чем понять. По книге воспитывать не научишься. Но и книги нужны. Одни родители хотели бы удостовериться в том, что они воспитывают правильно, другие чувствуют свое неумение, несовершенство и просят о помощи, третьи и вовсе растеряны, отчаиваются: "Не знаю, что с моим и делать, совсем от рук отбился".

Эта книга как раз и предназначена для несовершенных родителей и даже несовершеннолетних, то есть будущих родителей. Молодым людям, которым лишь предстоит создать семью, полезно познакомиться с педагогикой пораньше. В воспитании все начинается в детстве, это верно, но в чьем? - в детстве родителей.

Да и разве не интересно хотя бы прикоснуться к одной из самых сокровенных тайн человечества, пока что не поддающихся уму, - к тайне превращения новорожденного младенца в самостоятельного человека? Тем более что эту тайну мы носим в себе. В нас она скрыта, и от нас она скрыта.

Воспитание зависит от трех переменных: взрослые, дети и отношения между ними. В школе две из этих трех величин примерно известны: свойства учителя и норма отношений заданы правилами и традициями. Домашнее же воспитание - это задача с тремя неизвестными из трех, математики за нее не взялись бы. Задача с тремя неизвестными!

Попытаемся решить ее, насколько это возможно. Переберем все три неизвестные величины: первая глава книги посвящена родителям, вторая - детям, а третья, соответственно, отношениям между родителями и детьми.

Должен предупредить, что многим книга покажется слишком трудной, слишком "философской". Однако она выходит в конце века; у всех читателей, у всех родителей - среднее образование. Справляемся же мы с учебниками алгебры и химии? Педагогика не труднее. Но и не проще. Душа человека не проще химии. Каждый раз, когда пытаешься упростить что-то, "не залезать в дебри", получается опасный обман - словно скрываешь главное. Поэтому будем придерживаться правила, которое можно сформулировать так: лучше сложно, чем ложно.

Потрудимся. Как бы высоко ни занесла человека судьба, как бы круто ни обошлась она с ним, счастье его или несчастье - в детях. Чем старше становишься, тем больше это понимаешь.

"Может быть, книга эта - дерзость?" - такими словами открывается знаменитая "Книга для родителей" А.С.Макаренко. Затем он пишет: "Могу ли я на свои плечи поднять величественную тяжесть такой необъятной темы?"

Наверно, только так и можно начинать книгу о домашнем воспитании - с сомнения. Но, с другой стороны, какая книга не дерзость?

Трудность книги для родителей не в теме - что тема? разве какая-нибудь магнитная электродинамика легче? - трудность в том, что приходится говорить читателю нечто весьма неприятное, задевающее его.

Мы все любим, когда нас чему-нибудь учат, и все не любим, когда нас учат жить. Если меня учат жить, значит, со мной что-то не в порядке? Личность моя задета, мы напрягаемся, мы злимся, мы повторяем вслед за людоедкой Эллочкой из романа Ильфа и Петрова: "Не учите меня жить!" Или мы говорим: "Хватит меня воспитывать! Я не маленький!"

Но даже и маленькие, чуть ли не трехлетние, ненавидят, когда их воспитывают, и каждый ребенок неслышно кричит своей маме: "Не учи меня жить!" А восьмиклассник - тот прямо пишет на школьной эмблеме, на рукаве: "Не стой над душой!" - я видал такого мальчишку в Липецке. Да ведь и все великие педагоги писали, что воспитание должно быть незаметным. Не стой над душой!

Но как же быть с домашней педагогикой? Она только тем и занимается, что поучает родителей. Учить воспитанию - значит воспитывать.

Но я не хочу! Я тоже не люблю, когда мне читают мораль, воспитывают меня или призывают к самовоспитанию, то есть затрагивают личность - как будто открытого нерва касаются.

Чтобы избежать морализаторства, подойдем к делу с другой стороны.

Есть известный жанр публицистического исследования: почему, например, люди стремятся в город или почему они выпускают плохие комбайны. Обычно публицисты исследуют трудности и сложности жизни. Много пишут и о недостатках воспитания детей, исследуют причины. Все спрашивают: кто виноват? Одни винят семью, другие - школу, третьи еще что-нибудь и, конечно, больше внимания обращают на трудных детей и на чрезвычайные происшествия. Теперь уже все, кажется, знают, в чем состоят ошибки воспитания - но в чем состоит само воспитание? Как выглядит воспитание безошибочное? Пришло время - больше не хочется рассказывать трагических историй и пугать друг друга. Нужно думать и думать, искать нечто более глубокое, общее, может быть, даже и абстрактное, потому что общее всегда абстрактно, и бояться его нечего. "...Если истина отвлеченная есть истина, - писал Л.Толстой, - она будет истиной и в действительности".

Обычно пишут: "Автор призывает нас..." Нет! Автор не призывает. В этой книге публицистически исследуется процесс воспитания детей, и притом не трудных, а обыкновенных. Давайте больше заниматься обыкновенными детьми - будет меньше трудных. Попытаемся понять, что же происходит между нами и нашими детьми, когда мы их воспитываем, и какую силу имеют различные наши педагогические действия, что возможно в воспитании и что невозможно, что из чего получается.

Не без смущения, не без страха предлагаю я эту книгу. Одно могу сказать в оправдание: я не собирался, я не хотел! Почти сорок лет занимаюсь я детьми, воспитывал чужих и своих, работал вожатым и учителем, писал о детях и для детей; но однажды, лет десять назад, я задал себе вопрос: отчего это в одинаковых условиях в одних семьях вырастают хорошие дети, а в других плохие?

Откуда мне было знать, что невинный, наивный этот вопрос, который люди не задают себе лишь потому, что он кажется легким, засадит за десятилетний труд и заведет в дебри, не имеющие названия: философия не философия, этика не этика и уж конечно не психология...

Что такое новое? Все то, к чему можно приложить слово "оказывается". Оказывается, это совсем не простой вопрос! Даже дети знают, откуда берутся дети; но откуда берутся хорошие дети?

Педагогика для всех - наука довольно жесткая, как и все науки. Она не предписывает, как жить и каким быть, она даже не прописывает рецептов воспитания: она лишь исследует, при каких обстоятельствах с детьми все будет хорошо, а при каких непременно будут трудности.

Так получается - а так нет. Вот все, что может сказать педагогика, но это немало.

Этого мальчика зовут Матвей, Матусь, Матусик. Друзья подшучивают надо мною:

- Педагогика от Матвея!

И действительно, неизвестно, кто кого воспитывает: мы его или он нас.

По утрам он сердито зовет:

- Э-а! Э-а! Э-гхе-а!

Это означает: "Вы что, с ума сошли? Где вы там? Разве не видите, что я проснулся, что я стою и что я сухой? Берите меня скорее, иначе я ни за что не ручаюсь!"

Я вхожу в комнату:

- Тепа-тепа-тепа!

Что, понятное дело, означает: "Проснулся? Молодец! И сухой? Вот молодец!"

Он в восторге, он прыгает в кроватке и кричит на весь дом:

- Э-а! Э-а! Э-а!

Что означает: "Ура! День начинается, жизнь прекрасна, я такой хороший, и все это видят!"

Я беру его на руки и подбрасываю к потолку.

- Тепа-тепа-тепа, Тепа дорогая! - пою я на мотив "Карапетик бедный". Отчего я обращаюсь к сыну в женском роде, отчего из всех мотивов упорно выбираю бедного Карапетика - это мне неизвестно. Но парень меня понимает, он все понимает. Мудрость, с которой рождаются дети, еще не покинула его.

Я смотрю на мальчика и, кажется мне, все наперед знаю о нем. Еще немного - и он в яслях, а потом в детском саду, если удастся и на этот раз достать место, и его там будут обижать бойкие детишки, а он будет таращить глаза и не понимать, за что его обижают и что происходит, а дома будет отыгрываться на нас, на домашних, все крушить и ломать, до чего дотянется, будет бродить по квартире в колготках, разорванных на коленках, чумазый, с грязными руками, и всю жизнь на него будут жаловаться - в детском саду за то, что не умеет рисовать и лепить ("А с нас-то ведь спрашивают!" - скажет молодая воспитательница), в первых классах - за грязь в тетрадях и полное неумение и нежелание отвечать на прямые вопросы - молчит хоть убей; и говорить он будет хуже всех, торопливо и непонятно, и вырезать из бумаги - хуже всех, и писать-считать - хуже всех, а неграмотным он будет до девятого класса, если не всю жизнь, и все его будут туркать и дергать, хорошие учителя - поменьше, плохие - побольше. Но никто никогда не будет на него злиться - злости вокруг него и злобы в нем самом не будет никогда.

"Да позанимайтесь вы с ним хоть немножко! - скажет как-нибудь в сердцах учительница. - Ведь жалко же, такой мальчик хороший!" Но заниматься с ним будет некому, и мама будет не ругать его за двойки, а жалеть, пока он не подрастет и не научится избегать двоек какими-то школьными хитростями. И вот - ничего, кажется, не умеет, отстающий по всем сторонам всестороннего воспитания, неспособный, неразвитый - но все его любят, всем от него радость, и хочется жить, когда его видишь, и есть смысл жить, и постепенно оказывается, что над чем-то он думал и может объяснить так, что ахнешь, и что-то он умеет, и все делает спокойно и тихонько, и с жизнью он справляется. Не нуждается ни в чьей помощи, никого не обременяет, никогда не жалуется и ни о чем не просит, сам выкраивает себе модные одежды из чего придется, весел, энергичен, в меру простоват и в меру же хитроват - но не в ущерб другим. Таким он будет, наш Тепа, как и его старший брат, матрос, - он и родился, маленький, в тот самый день, когда брат ушел на службу, разошлись они, не встретились: утром проводили старшего, вечером родился младший, словно он заступил место призывника и тоже призван на службу жизни. Словно он послан нам, чтобы дом не оставался без мальчиков, чтобы нам было легче перенести разлуку со старшим, а тому легче служить, зная, что мы сосредоточены не на нем, а на маленьком.

Дети сильно затрудняют жизнь, с ними никак не управишься, но ведь еще сильнее они помогают нам, причем в главном - помогают человеку управиться с самим собой.

И разве не все мы посланы в эту жизнь? Не все призваны?

Для чего - призваны? Для чего посланы?

Нам не справиться ни с одной загадкой в воспитании и не ответить ни на один самый простой вопрос, пока мы не знаем, для чего мы сами-то призваны в жизнь. Тут мы все и попадаемся, даже культурнейшие и умнейшие из нас: мы думаем, будто есть ответы на простые вопросы - без сложных, будто можно ответить на бытовой вопрос воспитания - без ответа на вопросы этические. А это невозможно.

Мы спрашиваем: "Что делать, если ребенок..." - что делать, если ребенок непослушен, упрям, капризен, медлителен, неряшлив, грубит, плохо учится, ленится, грызет ногти, поздно приходит домой, вообще не выходит из дому, не читает, только и делает что сидит над книгой, курит, ворует, обманывает, связался с дурной компанией, не имеет товарищей, жаден, скрытен, скуп, застенчив, необщителен, труслив, несамостоятелен, безвольный, нечуткий, невнимательный, злой?

Но ответов на уровне "Что делать, если ребенок..." нет, они живут, эти ответы, в другой сфере - в этической.

Да, вот так началась жизнь Матвея: он родился в тот день, когда его старший брат ушел служить матросом на Северный флот, а старшая сестра его заканчивала школу. А он явился, деловитый, словно для того, чтобы мы все подобрались и вошли в то особое расположение духа, для которого нет слова в языке - не назвать ли его детным состоянием?

Вот первый симптом такого состояния: человек не может есть яблоки, апельсины, сладости, пить молоко. Это все детские фрукты и продукты, их надо оставить для маленького или отнести ему. Не то чтобы он так уж любит детей, и не умиляется он при виде ребенка, и не может он сказать, как великий педагог, что сердце его отдано детям, - нет. Но одни из нас живут в мире без детей, а другие - в мире, полном детей. Дети составляют если не весь смысл жизни, то, во всяком случае, важную часть этого смысла. Такой человек не может пасть духом, отчаяться, залениться - у него есть дети, их надо кормить, им надо подавать пример бодрости и человечности.

Мама-художница сказала мне о шестилетнем сыне:

- Мне трудно говорить о нем, он как моя рука или нога.

Это слияние с ребенком, наполненность детьми делает человека ответственным. Независимо от того, есть свои дети или их нет, человек становится взрослым и равноправным. Дети связывают нас с миром. Рождаясь, ребенок словно выныривает из вечности, и, общаясь с детьми, мы как бы приобщаемся к вечности.

Детного человека легко узнать: дети ему интересны. Для бездетного человека ребенок прежде всего объект воспитания. Протянув ребенку яблоко, такой человек обязательно напомнит: "Ты, кажется, забыл что-то сказать?" Он не получает радости от того, что у ребенка есть вкусное яблоко, его радует только воспитанность, он не знает других отношений с ребенком, кроме воспитательных, и школьнику он умеет задать лишь один вопрос: "Как учишься?"

Сын не судья своему отцу, но совесть отца - в его детях. Они каким-то образом связаны с нами, и если мы поступаем дурно, то это сказывается на них. Может быть, чувство вины остается в наших глазах и дети его улавливают?

Театральному режиссеру начальство предложило не совсем благовидную сделку с совестью. Режиссер возмутился: "Что вы? У меня же сын растет!" Начальство не поняло: при чем тут сын? Кто трогает его сына? Но режиссер стоял на своем. Он не мог поступить бессовестно, потому что у него есть сын, - на этом основании!

Нельзя - дети видят. Нельзя - здесь дети. Нельзя - что скажут дети? Нельзя - у меня же дети есть! Детным людям нельзя поступать дурно по той простой причине, что в мире есть дети.

Одни из нас всю жизнь живут в детном состоянии, другие всю жизнь в бездетном, третьи то забываются, увлеченные потоками трудов, страстей и забот, то вновь вдруг вспоминают, что у них есть дети. Да и общество в целом то больше занимается детьми, то меньше, и цена детей, если так можно сказать, то падает в общественном сознании, то растет. К началу восьмидесятых годов нашего века, как установили социологи, заботы и радости, связанные с детьми, вышли в нашей стране на первое место среди всех радостей и забот.

Понимаете? Дети выходят на первое место! Другими словами, число детных людей увеличивается. Это важный симптом каких-то глубинных процессов.

Если у нас что-то не получается с детьми, то, может быть, причина в том, что мы не замечаем их? Тогда помочь трудно. Воспитывать детей, не будучи в детном состоянии, почти безнадежное дело.

...Кровать на колесиках ходит ходуном. Энергично прыгая в ней, Матвей научился разъезжать по комнате. Под вечер оставим его одного, думаем, что уложили - все, отбой! А он подъедет к двери, приоткроет ее, высунется:

- Э-а! Э-а (Как вы тут без меня?)

И надо бы на него рассердиться, но никто не может. Мама игровым грозным голосом говорит:

- Это что такое? Ну-ка!

Мальчик смеется, и его водворяют на место.

Чего мы ждем от детей? Да радости, конечно, чего же еще. Из одних лишь надежд на будущее или из одного только сознания общественного долга мало кто стал бы обзаводиться детьми.

Можно порассуждать о том, что дети наше будущее, залог бессмертия; можно смотреть на мальчика как на продолжателя рода; можно растить детей в надежде, что они будут опорой в старости, - это все так. Но детному человеку дети доставляют радость, и этим все сказано.

Иногда люди так и объясняют, отчего у них нет детей:

- Да какие теперь дети? Какая от них радость? Вон у моих знакомых...

Каждый легко продолжит, что же именно произошло "у знакомых", "у соседки", "у сослуживцев".

Но так, похоже, и всегда было, и горьковский дед Каширин страдал: "Не удались дети-то, с коей стороны ни взгляни на них. Куда сок-сила наша пошла?.."

А бабушка утешала его: "У многих ли дети лучше наших-то? Везде, отец, одно и то же, - споры, да распри, да томаша. Везде отцы-матери грехи свои слезами омывают, не ты один..."

Историям разочарования в детях нет конца.

Вот наши дети, в нашем доме - что нам нужно, чтобы они и сейчас, и через пять лет, и через двадцать пять приносили радость, а не разочарование? Какими мы хотим их видеть?

Воспитатель, как и художник, действует не по плану, не по отвлеченной идее, не по заданному перечню каких-то качеств и не по образцу, а по образу. У каждого из нас, даже если мы об этом не знаем, живет в голове образ Идеального Ребенка, и мы незаметно для себя стараемся подвести реального нашего ребенка под этот идеальный образ. Что бы ни сделал, что бы ни сказал малыш, мы автоматически сличаем его поступок и слово с образом Ребенка в голове, и если сходится - то мы хвалим сына, если расходится - осуждаем. Можно сказать, что живой мальчик зависит не от папы, а от своего идеального сверстника, который поселился в папиной голове. И не от мамы зависит, а от образа Ребенка, поселившегося в маминой голове. Мы воспитываем детей вовсе не по своему образу и подобию, своего образа почти никто не знает, а по какому-то сочиненному нами образу.

И первое разочарование нас ожидает, когда оказывается, что, несмотря на все наши старания и усилия, живой мальчик никак не хочет отвечать образу Идеального Ребенка, нисколько на него не похож. У других дети как дети, а наш? Уж не достался ли нам какой-то не такой ребенок, вроде бракованного холодильника? Еще хорошо, что мы не просим заменить этого ребенка на другого, исправного.

Но настоящее уныние охватывает родителей, когда дети, которые росли вроде бы правильно, вырастают и оказываются негодными людьми, от которых никакой радости ни родителям, ни окружающим их, никому. "Не удались дети-то, с коей стороны ни взгляни на них. Как это может быть?" - недоумеваем мы.

Понять причину, происхождение, природу этого величайшего из разочарований, какое только может постигнуть человека, очень важно.

Ребенок отличается от взрослого тем, что у него есть будущее, ему предстоит и вторая, взрослая жизнь. Ребенок в наших глазах - это лежачее будущее, потом сидячее, ползающее, ходящее, бегающее и прыгающее. Но поскольку у него две жизни, детская и взрослая, то и образ его в нашей голове двоится. Мы видим Петю сегодняшнего, но загадываем о Пете будущем, это естественно. У нас есть образ Идеального Ребенка, но есть и образ Идеального Человека, мужчины или женщины.

Но два образа, Ребенка и Человека, довольно часто расходятся в одной и той же родительской голове. В этом истинная причина наших разочарований. Образ Человека мы конструируем для взрослой жизни, в нем главное - самостоятельность. А образ Ребенка нужен нам такой, чтобы легче было справиться с трудной работой воспитания, в нем главное - несамостоятельность, потому что своевольным ребенком сложнее управлять. Образ Человека - для одной цели (жить!), а образ Ребенка - для другой (воспитывать!). Но если в одной воспитательной голове два несовместимых образа, то воспитание разлаживается, и мы перестаем что-либо понимать. Мы хвалим мальчика тогда, когда следовало бы отнестись к нему с долей осуждения, и браним, когда надо было бы хвалить. Мы ждем от него одного - и в то же время другого, мы запутываемся сами и запутываем сознание ребенка. В результате во всех порах семейной жизни, как пыль, накапливается раздражение. Все недовольны друг другом, все легко раздражаются, все чего-то требуют друг от друга, и никому не угодишь.

Педагогическая постройка рассыпается.

Итак, нам нужно заняться тем Идеальным Мальчиком, той Идеальной Девочкой, которые живут в наших головах. Если уж перевоспитывать кого-нибудь, то сначала их, а не реальных наших детей. Нужно создать такой образ Ребенка, чтобы из него непротиворечиво вырастал образ Человека - и сам человек.

Но легко сказать - нужно! Трудность в том, что никто не может проделать эту работу за родителей. Как бы я ни описывал здесь, на страницах книги, Идеального Ребенка, это будет мое создание, а не ваше, читатель, и вы не сумеете воспитывать по нему. В науке результат должен быть повторим, иначе это не наука. В искусстве результат должен быть неповторим, иначе это не искусство. Однако можно надеяться, что чтение педагогических книг и собственные размышления о воспитании детей приведут к тому, что искомый образ постепенно сложится. Он останется идеальным в том смысле, что он по-прежнему будет у нас в голове; но заранее можно сказать, что он перестанет быть идеальным - в значении "совершенным". Несовершенные, мы все хотим вырастить совершенных детей, а это невозможно.

Начнем эту работу воспитания Идеального Мальчика - Идеальной Девочки с выяснения: каков тот образ Человека, который кажется нам привлекательным и манит нас? Иначе говоря, каковы на самом деле цели нашего воспитания? Сначала кажется, будто их много; но расспросите любых десять человек - и все скажут примерно одно и то же, причем в одних и тех же словах. Образ Ребенка у каждого свой, а образ Человека у всех примерно одинаковый.

Как говорят кибернетики, человек - система целеустремленная. Наша беда не в том, что мы не умеем добиваться целей - умеем, все умеют. Но мы довольно часто говорим и даже думаем, будто хотим одного, - а на самом деле хотим чего-то совершенно иного, и этого-то, иного, мы и добиваемся.

С предельной ясностью поймем, чего же мы хотим, чего мы сами хотим, вы хотите, читатель, - и наш внутренний механизм начнет подстраиваться на цель, сам собою начнет меняться руководящий нами образ Ребенка, и нам будет легче с детьми.

Первая цель воспитания, явная и бесспорная, заключается в самостоятельности. Человек - хозяин собственной жизни, а другим он - кормилец, поилец, помощник, заступник, защитник. Родившегося у нас беспомощного младенца мы должны вырастить и поставить на ноги, чтобы он был достаточно здоров, достаточно развит и обучен, был крепок духом, чтобы не виснул на людях и не зависел от них. Чтобы помочь родителям в достижении этой цели, нашим государством создана грандиозная система образования, общего и профессионального.

Но образование оказывается почти бесполезным и не ведет к самостоятельности, если не вырабатывается у человека внутренняя самостоятельность, не укрепляется тот жизненный хребет, от которого зависят все другие качества, подобно тому как физические наши силы зависят от крепости позвоночника.

Ускользающий от нас секрет слова "самостоятельность" заключается в том, что самостоятельный - значит свободный, а свобода зависит от важности и величины доступных нам жизненных выборов. Образованный свободнее неграмотного, потому что у него больше выбора в жизни, ему многое доступней. Поступки его сильнее влияют на судьбу, но у него и больше ответственности за сделанный выбор.

Несвободного за ложный выбор наказывает кто-то (родители, сверстники, закон), свободного за неудачный шаг наказывает жизнь. Свобода человека определяется источником наказания за ошибки; совершенно свободен человек, если источник наказаний в нем самом, и нигде больше. Его наказывает его же собственная совесть, и только она. Чем шире, чем значительнее выбор пути и путей, тем меньше свободы у человека от серьезной внутренней ответственности.

Получается, что общий объем свободы - это какая-то постоянная величина. Насколько увеличивается внешняя свобода действий, настолько же уменьшается свобода внутренняя - свобода от необходимости делать выбор, нести ответственность за свою судьбу, свобода от совести. А полная свобода поведения - это полная внутренняя несвобода, крайне напряженная нравственная и духовная жизнь. Напряженная, трудная, опасная! Для неразвитых людей она буквально невыносима - как трудна, например, для некоторых молодых парней жизнь "на гражданке" по сравнению с армейской. Они мечтают о дисциплине, потому что не могут справиться с собой на свободе, их давит тяжесть ответственности перед жизнью, они предпочитают зависимость. Так и подростки, не знавшие свободы в детстве и не научившиеся обращаться с нею, вдруг освободившись от родительского надзора, быстрее торопятся примкнуть к какой-нибудь компании сверстников, где царит самое суровое подчинение. Для духовно развитого свобода - крылья, для неразвитого - бремя. Поскорее сбросить его с себя, взвалить на плечи другого! Когда мы наказываем ребенка, мы не усложняем его жизнь, как думают, а облегчаем, и притом опасно облегчаем. Мы берем выбор на себя. Мы освобождаем его совесть от необходимости выбирать и нести ответственность, мы перехватываем у жизни право наказания, мы ставим заглушку на источник самостоятельности. И если мы постоянно наказываем, осуждаем, делаем замечания, то вырастают люди, которые боятся самостоятельности, боятся свободы. Это давняя проблема человечества, ею особенно занимался Достоевский, а один из современных философов так и назвал свою книгу - "Бегство от свободы". По всем представлениям человек должен бы стремиться к свободе - но нет, он стремится прочь от нее, бежит от самостоятельности. Это, так сказать, восьмой смертный грех: конформизм. Человек не хочет быть свободным даже в мыслях! Ему показывают бумажную полоску в десять сантиметров, но все окружающие, сговорившись, утверждают, что в ней только шесть или семь сантиметров, и человек в руках психолога-экспериментатора, заикаясь и смущаясь, говорит не то, что видит, а то, что люди говорят. Он несамостоятелен, он как все, он конформист. Он вроде того шофера, который тридцать лет ездил, не зная правил движения, а когда это обнаружилось, объяснил: "А что хитрого? Куда все поворачивают, туда и я". Зависимое существо, духовный белоручка - не встречали? Руки могут быть в мозолях, ум изощрен, память забита знаниями, а дух спит, не развит. К ответственному моральному выбору человек не способен, боится его, живет в полной зависимости от своего окружения, от сослуживцев, от жены, от каких-то темных сил, поднимающихся из глубины его души. Самостоятельным его никак не назовешь.

Но отчего одни дети и подростки, имея свободу, раскованны, а другие распущенны?

Разница в том, как пришла к ним свобода. К ответственности ведет не та свобода, что дана или подарена, а та, что добыта собственным усилием. Ребенка и подростка развивает не свобода, как иногда думают, а собственное действие по добыванию свободы, самоосвобождение. Достичь подлинной самостоятельности можно только самоосвобождением. Ребенок и на свет появляется сам - самоосвобождением.

Запомним это слово, быть может, относительно новое для вас и редкое в педагогических книгах - самоосвобождение.

Когда ребенка оставляют без внимания, без надзора, без влияния взрослых, короче говоря, без воспитания, когда он растет вроде беспризорного, - он борется за себя в компании сверстников, на это уходят все его силы, и он вырастает духовно бедным человеком (хотя возможны, конечно, и исключения). Когда ребенку приходится освобождаться от опеки родителей, когда он борется за свободу в семье, то скандалы кухонного типа не дают толчка для развития. Подросток добывает внешнюю независимость, внешнюю свободу - чтобы сменить ее, как уже говорилось, на зависимость от сверстников. Для него свобода - лишь разменная монета: здесь добыл, там продал. Самоосвобождения не происходит.

Таким образом, ценность самоосвобождения зависит от значительности противника. Одно дело - освобождаться от мелочных родительских запретов, другое - от темноты, от трусости, от социальной несправедливости, от засилья дурных людей.

Если в семье мир, если ребенок с первых шагов чувствует себя свободным и знает вкус самостоятельности, то его порыв к самоосвобождению растет, он стремится стать лучше, сильнее, старается освободиться от собственной слабости, неумелости, стремится к мастерству в любимой работе - лишь мастер действительно независим и свободен. Самоосвобождение - это, по сути, то же, что и самовоспитание, но первое из двух слов, "самоосвобождение", точнее описывает процесс. Понимая самовоспитание как самоосвобождение, как стремление к самостоятельности, мы даем детям сильное побуждение. Освобождаться увлекательней, чем воспитываться. Воспитывать себя нудно, я не понимаю идею самовоспитания и, признаться, не встречал людей, отдающихся этому занятию. Трудись! Борись! Освобождайся и освобождай! - вот и будет самовоспитание. Как Чехов, по капле выдавливай из себя раба - вот самовоспитание.

Порыв к самоосвобождению, поддержанный старшими, и дает самостоятельного, свободного, раскованного - воспитанного - человека.

Вон идет пятнадцатилетний мальчик; взгляните в его глаза, присмотритесь к его походке, перекиньтесь с ним двумя словами, и вы сразу увидите, кто перед вами: скованный человек? раскованный? распущенный? свободный или несвободный? воспитанный или невоспитанный? Распущенный подросток в непривычном для него обществе держится неловко, скованно. Воспитанный же человек, свободный, всюду и везде раскован, свободен в движениях и поступках, он всюду один и тот же.

Воспитание - это научение свободе, научение самоосвобождению.

Первый шаг ребенка к свободе - рождение. Ребенок вырывается на свет. Сам! Возможности его, прежде почти нулевые, вдруг возрастают в миллион раз, и мы скорее пеленаем его, чтобы он не наделал себе вреда. Как сказывается обычай туго пеленать на будущем характере ребенка - об этом давно спорят педагоги и психологи, но я не решился бы стать на какую-либо точку зрения. Распеленать легко, но, может быть, у запеленутого, связанного, больше внутреннего покоя. Не знаю.

Второй шаг к освобождению: ребенок выходит из колыбели. Если его не спустить на пол вовремя, то он сам шагнет через решетку кровати, и хорошо еще, если не вниз головой. Снова в тысячу раз увеличиваются возможности и в тысячи раз - опасности. И перестраивается внутренний мир. С первым шагом развитие идет гигантскими темпами. Это решающее время воспитания - полный надзор и, следовательно, полная внутренняя свобода.

Первый шаг ребенка - это и первое "нельзя". Туда нельзя, упадешь, разобьешься! Вот, быть может, самая горячая точка воспитания: первый месяц после того, как ребенок научился ходить. Это как увертюра: с чего мы начнем? С бесконечных "нельзя" - или будем стараться обходиться без них? Можно кричать "нельзя", когда ребеночек тянется к электрической розетке, а можно заклеить ее пластырем, коль скоро в доме маленький ребенок. Убрать книги с нижних полок. Переставить крючок в ванной повыше, чтобы маленький не мог запереться изнутри. Обычно родители, желая облегчить себе жизнь, хотят, чтобы ребенок поскорее усвоил запреты - но так ли это хорошо? Надо ли торопиться? Кто знает, может быть, в этой свободе под надзором, которой больше никогда не будет, то есть в полной внутренней свободе от ответственности, от совести, от необходимости выбирать, вызревает и способность любить, и тяга к самоосвобождению. Она так велика, что ребенок во всем перечит родителям. Сам! Выходит с мамой из автобуса - "Я сам!" А ведь разобьется. Мама подхватывает его под мышки, держит крепко, но приговаривает: "Сам, сам! Вот молодец, сам!" Он все делает наперекор, это называют "негативизмом" - стремлением к отрицанию. Но он ничего не отрицает, он отдается мощному, ничем пока что не ограниченному стремлению к самостоятельности. Для него свобода дороже цели и успеха. Он лучше разобьется, но - сам. Так дитя превращается в личность, а личность - это "самость". "Сам". "Я сам". И если оно укрепится, это стремление, станет ведущей чертой характера, то все дальше будет легче, и даже подростковый трудный период будет нетрудным. Мы даем укрепиться стремлению к самостоятельности в безопасном возрасте, когда ребенок под надзором. Иначе это стремление прорвется в переходном возрасте, когда бунт и негативизм могут привести и к плохим последствиям. Мы приучаем к свободе в пять лет - тогда к пятнадцати подросток уже умеет пользоваться ею. Кто не захотел мучиться с мальчиком от двух до пяти, а вышколил его, сделал удобным для воспитания, тот почти наверняка хлебнет с ним горя в его пятнадцать-шестнадцать лет, если, конечно, не родился какой-то особый, может быть, даже флегматичный ребенок, из тех, про которых мамы говорят: "А мой такой - посадишь его, он и сидит". В старину говорили: нянчитесь с маленьким ребенком, не придется нянчиться со взрослым.

Третий шаг еще более значительный: ребенок, освоив дом, выходит во двор (или в детский сад). Теперь он вступает в долгий период полусвободы- полунадзора, и начинается обучение ответственности. Сначала мама еще рядом, она предупредит об опасности или защитит. Надзор - он же и защита, многие люди и всю жизнь с радостью провели бы под надзором. Потом мама уходит домой, но и ребенок может скрыться, спрятаться дома. Он устает во дворе не от игр, а от самостоятельности. Он бежит домой, но горе ему, если его встречают суровым: "Ты где шлялся? Ты посмотри на себя, на кого ты похож?" Дом должен быть норкой для маленького ребенка и берлогой для большого, для подростка. Когда бы и откуда ни вернулся сын домой, встретим его с радостью. Из многих и многих воспитательных мер я не знаю более сильной, более значительной по влиянию на судьбу, чем радость родных, когда человек входит в свой дом. Все дети, видимо, делятся на тех, кого встречают с радостью, и на тех, кого встречают безразлично, хмуро, сердито. С выговорами и нотациями.