Григорий саввич сковорода
Нас ждёт весьма интересная и поучительная притча о Свете.
Дед и баба сделали себе хату, да не прорубили ни одного окошечка. Не весела хата. Что делать? После долгих размышлений решили выйти на свет и там достать Свет. Взяли мех, разинули его в самый полдень перед солнцем, чтобы набрать будто муки, и внесли в хату.
Сделали так несколько раз. Есть ли Свет? Смотрят, ничего нет. Догадалась баба, что Свет, как вино, из меха вытекает. Надобно поскорее бежать с мехом. Бегучи, застряли в дверях. Зашумел между ними спор. «Конечно, ты выжил из ума». – «А ты и родилась без него». Хотели подняться на высокую гору за Светом, но помешал им странный монах. «За хлеб-соль я открою вам секрет», – сказал он. По его совету старик взял топор и начать прорубать стену, приговаривая: «Свет весёлый, Свет жизненный, Свет повсеместный, Свет присносущий, Свет нелицеприятный, посети и просвети, и освети храмину мою». Вдруг отворилась стена и храмину наполнил сладкий Свет.
Что же получается, дорогие коллеги?
Зачем нам наполнять мехи Светом, чтобы таскать их вовнутрь.
Надо прорубить окно изнутри, чтобы дать Свету наполнить нас. А это окно не должно быть с видом на наши земные блага, а с видом на духовность свою.
* * *
Хорошо бывать в галерее живых классиков и мудрецов – наполняешься Светом.
Каждый из них говорит о чём-то своём, но не кажется ли вам, дорогие коллеги, что забота каждого – об одном и том же? Все они – люди разных эпох – строители от одного Храма. Может быть, у всех у них есть один Архитектор, и они выполняют его волю? Какая разница, из каких они эпох. Если уж выискивать, откуда они, то наш взор обратится на будущее, отдалённое от нас до Вечности. Все они, во главе своего Архитектора, стремятся утвердить в мире земного образования понимание Вечности. Смотрите, кем заложены камни Храма, и что на них высечено:
«Учитель» – Конфуций.
«Человек» – Сократ, Платон, Аристотель.
«Душа» – Квинтилиан.
«Радость» – Витторино да Фельтре.
«Мудрость» – Коменский.
«Любовь» – Песталоцци.
«Народность» – Ушинский.
«Свобода» – Толстой.
«Оптимизм» – Макаренко.
«Преданность» – Корчак.
«Сердце» – Сухомлинский.
Среди этих великолепий мы увидим камни, сияющие лучистыми мыслями и чувствами. Их клали преданные невидимому Архитектору великие деятели образования и творцы человеческих жизней и судеб.
И пришло время нам тоже поучаствовать в строительстве Храма, тоже послужить восхождению землян к Свету.
И что же мы высечем на нашем камне?
Примет ли Архитектор камень, на котором будет написано: «технологии», или же «стандарты», или же «ЕГЭ», или же «ЗУНы»? Архитектор сочтёт эти камни надругательством над Вечностью, превратит их в пыль.
А если на нашем камне мы со всем своим творчеством, со всем своим усердием и устремлённостью высечем слово «Духовность»? Преподнесём Архитектору дар наш и скажем: «Это от Учителей Двадцать Первого Века»? Что ответит нам Архитектор?
Пусть каждый из нас, дорогие коллеги, услышит в сердце своём Его голос.
* * *
На наших книжных полочках стоят книги классиков педагогики, мудрецов, мыслителей. И находим время, когда мы протягиваем руку, берём одну из них и вдумчиво читаем. А потом оставим открытой на рабочем столе: книга будет ждать нас, а мы будем спешить к ней.
Дорогие коллеги!
Может быть, в ком-то из вас возникнет желание сделать кого-либо из Учителей Человечества своим Учителем?
Разве не будет радостью и гордостью для нас быть учениками Коменского или Песталоцци, Ушинского или Сухомлинского, Макаренко или Корчака... Нам нужно только твёрдо сказать самому себе: «Я ученик Константина Дмитриевича Ушинского... или Василия Александровича Сухомлинского... или Антона Семёновича Макаренко… или...» А дальше читать книги своего учителя, мысленно с ним общаться и советоваться. Надо читать книги других Учителей тоже, но с целью более глубокого постижения своего Учителя и утверждения его идей в своём творчестве. Надо уметь быть преданным своему Учителю, иначе оборвём луч Света.
Учитель постоянно сопровождает нас.
Готовимся для завтрашних уроков – Он рядом с нами, советует.
Мы на уроке – Он наблюдает, подсказывает, улыбается нам.
Мы ошибаемся – успокаивает, помогает разобраться.
Мы перед Ребёнком, нам нужно моментально решать воспитательную задачу – Учитель шепнёт мудрость.
Нас покидает терпение, покидает воля – Он поделится своим терпением и волею.
Мы в творческом горении – подаст искру смелости, догадливости.
Он с радостью подарит нам весь свой Свет.
Он поможет нам очиститься и будет гордиться нами. Он полюбит нас.
Отведёт от гордыни, от зависти или от какого-либо унижающего нас поступка.
Увидят ученики наши, что держим в руках томик.
Спросят:
– Что это за книга?
А мы ответим:
– Это – книга моего Учителя.
Удивятся они:
– Вы же сами Учитель?! Разве у Учителя есть Учитель?!
Мы ответим:
– Я Учитель для вас, но Ученик для своего Учителя.
Спросят:
– Чему Он вас учит?
Мы скажем:
– Учит, как впитывать море Света.
Спросят:
– А вы прилежный ученик?
Мы ответим:
– Пусть ваше чуткое сердце заметит, как я расту.
Спросят:
– Где ваш Учитель? Он жив?
Мы ответим:
– Он жив, Он всегда рядом со мной. Он учит, чтобы я тоже был всегда рядом с вами.
* * *
Дорогие коллеги!
Дадим ли нашего учителя на поругание?
А такое ведь бывает?
Есть так называемые остепенившиеся учёные, которым очень хочется утвердиться и прославиться в мире образования, в сообществе учёных.
Что для этого нужно?
Нужна мощная свежая идея, нужна основательная творческая практика.
А если этого у него нет?
Тогда есть испытанный способ: выбрать какого-либо классика, какое-либо прославленное имя (особенно тех, которых нет в живых) и яростно на него нападать, критиковать, опровергать. Шум привлечёт внимание многих и имя критикана будет у всех на устах. Он уже становится известным. И может случиться, что ему подобные «увидят» в нём учёного, с которым надо считаться.
Так критиковали Сухомлинского за то, что он, видите ли, исповедует «филантропический» гуманизм.
А потом такие критиканы становятся профессорами, их могут выбирать в академики.
Так критикуют Выготского за его теорию развития, самую признанную в мире теорию, чтобы на этой почве утвердить свои несостоявшиеся «идеи» и «методические системы».
Так критикуют Макаренко за то, что его теория коллективного воспитания якобы несостоятельна, и это вопреки действительности.
Так критикуют Коменского за то, что, видите ли, «он погубил школу», придумав урок. Как защитить Учителя?
Защитить нужно не ответной критикой и нападками, не шумихой, превосходящей шумиху критиканов, а усилением своей творческой деятельности и демонстрацией силы идей Учителя.
Нам говорят мудрецы: лучшей защитой будет развитие действия в сторону невраждебную; можно разбить враждебные утверждения созиданием новых опытов. Как же должен был поступить истинный учёный? Послушаем, что скажет нам по этому поводу Песталоцци:
Я закончу свою лебединую песню словами: подвергайте всё испытанию, сохраните хорошее, а если в вас самих созрело нечто лучшее, то правдиво и с любовью присоедините к тому, что я пытаюсь также правдиво и с любовью дать вам на этих страницах.
* * *
Дорогие коллеги!
Кто из вас хочет внести в педагогическую науку свой вклад?
Идите в науку, освещайте своим Светом дебри науки. Внесите в неё понимание любви, радости и духовности.
Сознание многих учёных окутывает паутина мёртвых понятий.
Если хотите омертвить творческое педагогическое горение, подвергайте его обнаучиванию. Тогда с лёгкостью достигнете того, что оно, это горение, и для вас потеряет смысл, и другим будет трудно воспламениться от вас.
Педагогика – это живая жизнь, а не груда принципов и понятий; педагогическое творчество – как всплеск живой жизни, которая устремляется ввысь.
Наука только умеет консервировать живое творчество в застывших понятиях. Но когда откроем консервную банку, наука оттуда будет смотреть на нас как мумия.
Только живое восприятие творческого опыта, только живое образное слово могут сохранить притягательную силу педагогических устремлений.
Мысли, идеи гибнут в порыве их обнаучивания. Учёные больше любуются вычислениями и диаграммами, таблицами и схемами, чем живым Ребёнком. Они забывают о Ребёнке. Педагогическая наука сперва отречётся от детей, а потом займётся своими абстракциями и нормативами.
А дети, дети Света зовут на помощь!
Ребёнок в толпе.
Ребёнок в семье алкоголиков.
Ребёнок среди наркоманов.
Ребёнок среди извращенцев.
Ребёнок бомж.
Ребёнок брошенный.
Ребёнок презираемый.
Ребёнок обездоленный.
Ребёнок в руинах войны.
Ребёнок в мире криминала.
Ребёнок в болоте дурных зрелищ и соблазнов.
Ребёнок, угнетённый богатством.
Ребёнок, угнетённый нищетою.
Ребёнок во тьме равнодушия.
Ребёнок в агрессии взрослых.
Ребёнок – товар.
Ребёнок – сырьё.
Ребёнок – валюта.
Ребёнок во тьме.
Ребёнок в злобе.
Ребёнок голодный.
Ребёнок замёрзший.
Ребёнок в горе.
Ребёнок у пропасти.
Ребёнок перед смертью.
Ребёнок без школы.
Ребёнок без Учителя.
Ребёнок без Учителя!
Ребёнок без Учителя?!
Ребёнок...
Ребёнок...
Ребёнок...
Вот вам, искатели науки, педагогическое поле брани! Напишу отзыв, выступлю оппонентом, стану научным руководителем, проголосую за, – если только защищается диссертация о том, какой наукою сердца был спасён один единственный Ребёнок, который мерится не диаграммами и таблицами, не схемами и вычислениями, не мёртвыми понятиями и лживыми выводами, – а слезами диссертанта, обильно пролитыми на каждой странице его труда!
Истинная педагогическая диссертация – как манифест
– Сердца – раненого от детских трагедий,
– Духа – возмущённого общественным равнодушием,
– Рыцаря – мчавшегося с копьём за спасение чести и достоинства педагогической науки.
А иначе зачем она?
Может быть, чтобы сразу после так называемой «защиты» бросить её в камин и согреть руки.
От такой «научной» работы не будет Света.
Дорогие коллеги, Учителя – Светоносны!
Спасите педагогическую науку, входите в неё со своими факелами!
* * *
Иметь море Света, чтобы дарить его ученикам!
Это желание прекрасное.
Но надо ещё уметь дарить Свет.
Уметь!
Иначе дар наш, может быть, не будет принят учениками.
Сначала, дорогие коллеги, давайте воодушевимся тем, что в огненном желании нашем, с которым мы родились, было заключено зерно наших профессиональных способностей.
Каждый из нас внутри своего зерна уже есть талантливый Учитель, уже имеет неповторимый Учительский Образ.
Можно сказать смелее: мы родились, чтобы стать Учителями от Бога.
Однако надо дать зерну проявиться, чтобы стало оно нашим творческим умением, которое и поведёт по пути восхождения к вершинам педагогического мастерства.
Для этого нужно:
во-первых, чтобы Сердце и Разум лелеяли в себе воображаемую Учительскую Жизнь;
во-вторых, чтобы воображаемая Учительская Жизнь столкнулась с реальной педагогической действительностью.
Вот тогда и будет видно: не разобьётся ли наше воображение, как хрустальная ваза, не наступит ли разочарование, за которым последует бегство. Ибо педагогическая действительность не есть райский уголок, где разгуливают дети-цветы, дети-ангелы, глядя в глаза своим наставникам и улавливая каждое их наставническое слово и движение.
Нет, в этом образовательном уголке каждый ребёнок проявляет свой неповторимый характер.
Хотят ли дети воспитываться?
Да, но с условием: беречь сущность каждого.
Хотят ли дети учиться?
Очень даже, но без насилия.
Полюбят ли они своих учителей?
Только тех, которые будут дарить им Свет с любовью.
Конечно, возникнут трудности в проявлении наших стараний и творчества. Но мы сможем преодолеть их, если:
– наша свободная воля станет на страже нашего огненного желания;
– будет вдохновлять нас чувство устремлённости;
– трудности будут осмыслены как необходимые условия для нашего роста;
– ошибки станут для нас уроками, на которых будем учиться.
Желание быть Учителем должно закаляться в огне опыта, который выявляет наш неповторимый личностный образ. Но чтобы образ устремился к наиболее полному проявлению, нам нужно будет погрузить его в творческое горение. И так как совершенству нет предела, то будем неустанными и упорными в наших поисках и стараниях.
Наша внутренняя учительская жизнь, проходящая через внешнюю, обретёт путь постижения педагогической мудрости. Чтобы стать Учителем от Бога, надо верить в свою Искру Божью.
Сомневающийся в своих возможностях таким никогда не станет.
* * *
Трудностей, с которыми мы сталкиваемся в своей учительской жизни, очень много.
Часть из них бытового характера – они иногда отбивают охоту быть Учителем. Часть связана с условиями администрирования, в которых мы оказались – от них тоже может пострадать наше устремление. Нам нужно их выдержать. Хотя бывает и так, когда такого рода трудности не возникают: нет сложных бытовых проблем, а администрация идёт нам навстречу, поощряет нас, поддерживает и защищает.
Но есть трудность благословенная, которая, если мы примем её мужественно, то на всю жизнь охватит нас стремлением педагогического совершенствования.
То, что наше желание дарить ученикам Свет – огненное и радостное, – это ясно. Ясно также, что у детей тоже есть духовная устремлённость к Свету. Но надо ли нам воображать, что ученики так и примут наш дар – трепетно, радостно и с нетерпением? Например, так же, как мама даёт проголодавшемуся младенцу грудь, а тот ухватывается за неё обеими ручками и начинает жадно сосать, и не остановится, пока не насытится. Вот тогда и можно будет радоваться матери, видя блаженное личико ребёнка – дар её был принят и принёс ему пользу. Матери не нужно специально искать какое-либо сложное искусство, чтобы склонить ребёнка к кормлению. Это искусство не требует особых усилий воли и особой творческой практики: оно раскрывается в ней само собою, естественно.
Но ученики так же просто принимать Свет от Учителя не будут. Если бы впитывание Света учениками было так же естественно, как младенцы кормятся грудью, то потеряли бы смысл многие понятия, которые сейчас являются для нас загадкой: педагогическое искусство, педагогическое творчество, воспитание, обучение и т.д. Наш акцент переместился бы на проблемы: что и какие знания дать детям, чтобы им это было полезно, по какому режиму это делать. Такого рода проблемы, конечно, не потребовали бы от нас ни педагогического искусства, ни педагогическую науку.
Что это за священная трудность, которая никогда не даст покоя нашему творчеству, и всегда будет вести нас на грани испытания нашей учительской воли?
Обратимся, дорогие коллеги, к классику мировой психологии, Дмитрию Николаевичу Узнадзе, он поможет нам в этом разобраться.
* * *
Предлагаю вам осмыслить идею Дмитрия Николаевича об основной трагедии воспитания, и позволю себе приложить свои суждения.
Вначале условимся, что я буду пользоваться понятием «педагог» и буду иметь в виду: учитель, воспитатель, наставник, отчасти и родитель. Также в понятие «подросток» буду включать смысл: воспитанник, ученик, ребёнок, школьник. Это избавит нас от лишних комментариев и повторов.
А теперь сама идея об основной трагедии воспитания.
На пути педагогической практики в обилии встречаются ухабы, о которые спотыкается любой педагог. Но среди них есть один самый главный, самый опасный. Он пронизывает самую сердцевину педагогической практики. Имеется в виду пропасть, которая образовалась между устремлениями педагога и устремлённостью подростка.
Педагог стремится к благоденствию подростка. К своему благоденствию стремится и подросток. Эти устремления, по логике вещей, должны зародить между ними взаимопонимание и единение. Но на деле получается, что подросток избегает педагога, не хочет подчиниться его желаниям. Что же является причиной этого удивительного явления?
Причина в том, что педагог и подросток по-разному представляют благоденствие. Педагог видит в нём социальные цели, а подросток исходит из своих собственных интересов. Получается, что благие намерения педагога в отношении подростка последний воспринимает как покушение на его жизненные интересы.
Подросток защищает и охраняет свои личные устремления, он живёт моментом, он раб момента. Он не верит в будущее и никогда не променяет его на настоящее, никогда по своей природной воле никому не уступит своё удовольствие настоящего.
Педагог же своими интересами и заботами коренным образом противодействует такому настроению подростка: ему нужно ковать счастье будущего поколения, готовить подростков для будущей жизни. Потому он выдвигает перед ними свою волю как закон.
Но захотят ли подростки пересадить в свою духовную сущность чужой саженец и вырастить его? Многие из них возразят против воли своего педагога, многие с радостью уклонятся от неё, некоторые будут проявлять дерзость, грубость, прямое непослушание. Будет обман, будут хитрости. Конфликтам разного порядка не будет конца.
«Так рождается внутреннее противоречие, своего рода антиномия: стремление к нравственности вызывает в стенах школы безнравственность», что подвергается санкциям и наказаниям.
И становится возможным также явление, когда педагог вынужден проявить несправедливость, чтобы тем самым утвердить большую справедливость. А это совсем не будет понятно подростку, как деяние ради его же будущего блага. И начнётся вторая спираль недоразумений. Складываются долго действующие обстоятельства, которые сохраняют и укрепляют соперничество и раздор, и которые расщепляют единый образовательный процесс.
Вот какая трагедия воспитания! Педагог несёт подростку свои благие намерения насчёт его будущего. А подросток не то что с благодарностью принимает устремления педагога, но, в силу своих актуальных жизненных потребностей опровергает их, считает действия педагога агрессивными.
Может ли педагог отказаться от своих намерений в отношении подростка? Не может. Это его обязанность, это социальный заказ, который он обязан выполнить.
Тогда может ли подросток отказаться от своих актуальных потребностей, чтобы подвергнуть себя влиянию педагога? Тоже не может, потому что такова его природа.
И раз подростки добровольно не сдадутся, то педагог вынужден прибегать к насилию. Получается, что принуждение есть объективный закон образовательного процесса.
«Так идеал вторгается в действительность, и победа всегда остаётся за последней. Воспитатель всегда выносит из своей практики разбитые идеалы, а у подростка остаётся в памяти лишь история своего воспитания, да и она – как неприятный, дурной сон».
Трагедия усугубляется ещё другими обстоятельствами.
В школе педагог имеет дело не столько с одним, сколько с группой подростков. Может ли педагог повлиять на личность каждого, учесть интересы каждого, когда подростков много? Если это было бы возможно, вроде казармы, где офицер подчиняет тысячу солдат как одного, – тогда проблема воспитания личности не возникла бы перед нами. Но дело в том, что в воспитании личности мы должны иметь дело не со всеми сразу, но поодиночке.
Это обстоятельство создаёт неизбежную трудность. И это потому, что педагог должен исходить из общих интересов воспитания характера, из интересов общей дисциплины, отсюда даже индивидуальный подход к подростку он будет осуществлять с целью подчинения его непонятным ему общим установкам и невидимому будущему. А личные устремления его будут учтены в той мере, в какой они совпадают с общими установками.
«Чувствуете ли вы остроту трагедии воспитания?» – задает нам вопрос Дмитрий Николаевич.
Наверное, именно это вынудило кого-то бросить «эту симпатичную» – педагогическую – деятельность. А кто и сегодня несёт это тяжёлое ярмо воспитания, эта трагедия для него будет по-настоящему актуальным переживанием. Трудно встретить такого педагога, который был бы полностью доволен своей работой. Будущему педагогу всегда говорят об огромном значении воспитания молодого поколения – ковать счастье человечества. Им говорят, что профессия педагога есть самая увлекательная, и быть педагогом достоин не каждый, а только искренний человек.
Но как только он вкусит всю сладость и горечь образовательной практики, тогда и начнёт понимать, что означает это увлекательное выковывание счастья.
«Вот почему выслушивание этих фраз вызывает у педагога ироническую улыбку. Он уже не верит в величие своей профессии, и его опыт и практика подорвали веру в это и вместо красивых картин раскрыли перед ним горькую действительность, – из кузнеца счастья он превратился в источник бед для подрастающего поколения. Он чувствует это, он каждую минуту готов махнуть рукой на свою профессию и искать счастья в другом месте».
* * *
Дорогие коллеги!
Дмитрий Николаевич Узнадзе, как вы, наверное, догадываетесь, имеет в виду авторитарного педагога и авторитарную педагогику. Это такое видение образовательной действительности, когда педагог трагедию, провоцируемую объективным законом принуждения, принимает как свою трагедию и не видит трагедию подростка. В таком образовательном процессе делается жёсткое заключение: прямыми или скрытыми способами давить на противостоящую себе силу. Сила против силы, зло против зла! Что из этого может получиться? Конечно, не все педагоги, не все подростки разбегутся в разные стороны. Подростки будут ходить в школу, будут учиться, даже найдут в школе некую радость жизни. Но скука школьная, всё равно, не покинет их. Потому они, как правило, будут искать жизнь, свободу и удовольствия своих личностных устремлений скорее не в школе или в занятиях, а в совсем других сферах и других сообществах. А беда в том, что нет никакой надежды, чтобы современная социальная среда повсеместно благоприятствовала рождению и развитию в подростках духовно-нравственных и познавательных ценностей.
Противоречия в образовании, откуда истекает трагедия воспитания, есть объективная действительность. Да, подросток всегда будет защищать свои актуальные потребности, ибо в них радость и удовольствия. Как выразился Дмитрий Николаевич, он раб актуального момента. Это так будет и впредь, ибо такова природа в подростке, такова его сущность.
Но вот о педагоге можно сказать: останется ли и он тоже рабом (разумеется, не своих актуальных устремлений) тех ложных представлений, которые он воспринимает от авторитарных образовательных традиций, считая их истиной? Если да, тогда он окажется в зарослях авторитаризма. Нельзя быть гуманным, оставаясь авторитарным. Нам будет только очень жаль, что ему не удастся познать в своих учениках современное поколение детей, которых мы называем Детьми Света, и не порадует себя устремлением впитывания моря Света.
Дмитрий Николаевич не делает из факта трагедии воспитания трагические выводы. Скорее, наоборот.
Да, «это противоречие носит постоянный характер, это неизбежная трудность, возникшая в самой сердцевине воспитания».
Но с законами природы в подростке бороться не надо. Раз закон актуальных потребностей в подростке существует, значит, это правильно. Нет неправильных законов у природы. Нам лучше понять закон, сотрудничать с ним, и это будет в пользу и подростку, и педагогу.
Наша Педагогическая Воля, тем более объединённая, да ещё тем более творческая, в состоянии изменить направление образовательного процесса, и объективный закон принуждения не направит подростков на отчуждение от нас.
Дмитрий Николаевич искал выход в экспериментальной педагогике, что равносильно гуманной педагогике.
Экспериментальная (для нас – гуманная) педагогика, говорит он:
– разворачивает перед нашим взором картину психической жизни подростка;
– знакомит нас со всеми потенциальными и активными силами, скрытыми в его душе;
– открывает все богатства, заключенные в глубинах души подростка;
– проявляет то направление, по которому идёт развитие его духовной жизни;
– даёт знать о существенных признаках всех главенствующих этапов развития.
А теперь о заключениях Дмитрия Николаевича:
«…И всё это, конечно, даст возможность безболезненно и ненавязчиво сочетать наши цели социального характера с материалом духовного богатства ребёнка, с направлением его естественного развития.
Таким образом, почти незаметно мы достигнем цели: устремления социального характера станут частью личных устремлений ребёнка и будут усвоены».
И далее:
«Ознакомление с духовной жизнью ребёнка, особенно с развитием его естественных интересов откроет широкий путь любому воспитательному воздействию и, тем самым, ощутимо ослабит неистовство того трагического потока, который рождается и несётся на почве воспитания».
* * *
– Я не могу писать контрольную, видите, руку сломал.
– Пиши левой рукой.
– Будет неразборчиво, вы не поймёте.
– Это наша проблема.
– Не могу писать левой рукой.
– Напишешь контрольную через неделю.
– Через неделю не вылечусь.
– Напишешь, когда вылечишься.
– Я не знаю, когда...
– В конце года.
– Вряд ли.
– Тогда дадим переэкзаменовку на осень.
– Боюсь, что и тогда рука будет болеть.
– Ну что же, не получишь аттестат.
– Это всё, чем вы можете утешить меня.
– А что ещё?
– Надеждой какой-нибудь...
– Это школа, а не богадельня.
– Ну ладно, раз так. Это я нарочно забинтовал руку, чтобы испытать вас.
– Как ты посмел...
– Это почему? Должен ведь я знать, на чьей вы стороне!
– ......
* * *
Дорогие коллеги!
Предлагаю избавиться от одного заблуждения, которое влечёт за собой бесконечное множество неверных толкований и действий. Заблуждение заключается в тезисе о том, что школа готовит детей, молодое поколение, к будущей жизни.
Давайте сперва разберёмся, о какой подготовке и для какой будущей жизни идёт речь.
С религиозной точки зрения будущая жизнь – это жизнь в Царстве Небесном, она вечная, и может начаться после ухода человека из земной жизни, из жизни в материальном мире. Церковь считает, что земная жизнь есть подготовка для жизни будущей – Небесной. Такой подготовке способствует религиозное воспитание и жизнь по заповедям данной религии.
Педагогическое учение Яна Амоса Коменского имеет в виду именно такую подготовку молодых людей в условиях семьи и школы. Точнее, имеется в виду такое светское образование, которое направит душу растущего человека к Богу. Главы «Великой дидактики» гласят: «Эта жизнь является только подготовлением к вечной жизни»; «Есть три ступени приготовления к вечности: познание себя (и вместе с собой всего), управление собой и стремление к Богу».
Для церкви будущая жизнь – вполне конкретное понятие, и потому, исходя из цели, она может наметить содержание и пути воспитания. Религиозные школы направляют поколения (не только молодые, но и старшие) к такому пониманию будущей жизни и соответствующему ей образу жизни на земле.
Константин Дмитриевич Ушинский призывает, чтобы светские, народные школы сохранили в себе «разумную религиозность».
Современные светские, в первую очередь, государственные школы не ставят задачу такой подготовки своих учеников к будущей жизни. Они имеют в виду подготовку молодого поколения для той части жизни, которая начинается после завершения одного из этапов среднего и, может быть, высшего образования. Светская школа не заботится о той жизни, в которую уходит человек после смерти, ибо считает, что религиозная вера и жизнь по законам веры – это свободный выбор человека.
Мыслится, что жизнь, для которой школа готовит молодое поколение, должна начаться спустя завершения среднего или высшего образования, особенно же тогда, когда молодой человек приобретает профессию и приступает к самостоятельной трудовой жизни.
Чтобы готовить поступившего в первый класс Ребёнка для будущей жизни, нам будет необходимо знать: какая будет эта жизнь спустя два десятилетия. Нам нужно будет ответить на вопрос: эта будущая жизнь ждёт молодых людей там, или в том будущем пока пустота, и только своим приходом они наполнят её смыслом?
Есть и не менее важный вопрос: каково качественное соотношение между жизнью, которая уже есть, и жизнью, которая наступит спустя десятилетия? Одно из трёх: или будущая жизнь будет гораздо лучше нынешней (но в каком смысле: экономическом, культурном, духовно-нравственном?), или она будет такая же, какая сейчас, или будет хуже, чем сейчас (тогда надо готовиться к худшим временам).
У нас нет ответа на эти вопросы. Знали бы мы точно, что ждёт подрастающее поколение в будущем (как это знает Церковь), то мы, действительно, приняли бы педагогические меры, чтобы молодые люди, вступившие в неё, могли бы выжить, могли бы сохранить жизнь, или же, если она обязательно будет светлая, обогащали её.
Но знать на сто лет вперёд, как изменится жизнь и, особенно, как в ней надо жить и действовать, – мы пока не научились. Значит, подготовка нынешнего школьного поколения для жизни, которая будет в 50-90-е годы двадцать первого века, скорее станет блужданием в потёмках.
Реальная школьная жизнь в целом, конечно, никакая ни подготовка к будущей жизни. Это так же, как и нынешние поколения взрослых (скажем, моё поколение 30-х годов прошлого века), не получили в школе никакой подготовки к жизни, хотя только и шла речь, что нас воспитывали как верных строителей коммунизма, что считалось «светлым будущим». Но настало время, пришло это будущее, стало оно настоящей жизнью 80-х, 90-х годов и начала двадцать первого века, – и в ней потеряли смысл ценности, для которых нас готовили. Что же произошло с людьми, в которых когда-то вкладывали идеалы будущей светлой жизни? Пришло разочарование, растерянность, конфликт с новым временем, крушение надежд и т.д. и т.п.
Туманный смысл о подготовке поколения к будущей жизни не может стать в нашей образовательной деятельности более или менее естественным инструментом для воодушевления наших учеников, мы не можем им сказать: «Смотрите, к каким сияющим вершинам мы вас ведём!»
Но зато получается нечто вовсе неестественное: под видом подготовки к будущей жизни мы требуем от своих учеников смирения и послушания, выполнения воли своих учителей и воспитателей, терпения и дисциплины, принятия ограничений в свободе – и всё это они должны считать как благо, творимое для их будущего. А так как школьники, в силу трагедии воспитания, принять всё это безоговорочно не могут, – то вступают в силу санкции, наказания и тому подобные средства. Это есть одна из веских причин того, что суициды среди школьников устрашают, курение, алкоголизм и наркомания – ужасают, а в отношении сотни тысяч и миллионов детей-бомжей общество становится равнодушным.
Навязываемая нами туманная будущность не становится для наших учеников источников светлых мотивов. А в результате получается, что ученики отбывают школьные годы как наказание, а не проживают их как радостную полосу детства и юности.
Мы можем упростить для себя вопрос: мы вооружим учеников прочными знаниями, умениями и навыками, поможем, если получится, сориентироваться в выборе профессии, может быть, дадим какие-либо первоначальные профессиональные навыки, – это и будет их подготовкой к будущей жизни, или, просто к жизни, а дальше пусть сообразят сами.
Однако по опыту видим, что от школьных знаний молодые люди освобождаются с лёгкостью и сразу, как только покидают школу. Мудрость Альберта Эйнштейна поможет нам понять смысл школьного образования: образование это то, говорит он, что остаётся от школьных знаний, когда забывается всё.
Жизнь наших учеников дальше будет строиться не на базе школьных знаний, а на основе совсем других знаний, которые они приобретут сами по подсказке самой жизни и по велению собственных интересов и обстоятельств.
У нас нет никакой уверенности, что в школьных знаниях, которые именуются основами наук, действительно заложены основы будущей жизни. Основы наук нельзя возвести над основами жизни. Эти знания, пусть даже обширные и глубокие, займут в многогранной жизни людей не столь значительное место, чтобы стоило из-за них жертвовать прекрасными годами жизни. Роль, притом, важнейшую, могут сыграть, как это ни парадоксально, формальные удостоверения (аттестаты, дипломы и т.п.) о полученных знаниях. Эти бумаги дадут им право продвигаться в жизни, притом, не в жизни в целом, а в некой узкой её сфере, где можно иметь материальное обеспечение. Школьные знания не решают действительно насущные проблемы жизни: общения и труда, смысла жизни и устремлённости, благородства и преданности, любви и верности, воспитания собственных детей и социальной активности, духовности и веры и т.д. Для школы все эти основания жизни или не существуют, или о них может быть лишь замолвлено слово.
В педагогической среде то и дело блуждает ещё одно понятие: приспособить (адаптировать) молодых людей к жизни. Что значит приспособить? Если жизнь вокруг молодых людей недостойная, к чему мы их будем приспосабливать? Саму жизнь трогать не будем? А только научим молодых людей, как себя вести, чтобы эта недостойная жизнь не раздавила их – так, что ли? Или, может быть, научить их, как найти выгоду от этой непригодной жизни для своих личных целей – так, что ли?
Самой жизни такое приспособленчество ничего хорошего не принесёт. Принесёт застой и нечто худшее. Жизнь двигается не тогда, когда люди перестраивают себя в пользу сложившихся условий, а тогда, когда они начинают менять одни условия на другие, более лучшие. Понятие адаптации хорошо применяют в особых сферах образовательной деятельности, но в отношении подготовки к жизни оно несёт заблуждение.
* * *
Птицы отдали своих птенцов в школу Совы.
Сова в безлунную ночь усадила учеников на ветку и приступила к подготовке их к жизни.
Она дала им ЗУНы об основах наук безлунной ночи, о философии одиночества в дупле, о зверином правопорядке ночного леса.
Потом провела ЕГЭ, выдала всем аттестаты зрелости и сказала: «Живите!» Сама же срочно залезла в дупло, ибо наступило утро и взошло Солнце.
Выпускники оглянулись: нет безлунной тьмы, нет одиночества, нет ночного леса. Как жить?
Они закричали Сове в дупле:
– Ты готовила нас для ночной жизни в лесу, а мы – птицы Света. Как же теперь нам жить?
– Разберитесь сами... – выдохнула Сова из дупла и погрузилась в философию одиночества.
* * *
А теперь о том, хотят ли дети, чтобы взрослые готовили их к будущей жизни (говорят иногда – «большой жизни», «настоящей жизни», ибо считается, что жизнь школьников ещё не есть ни большая, ни настоящая. Но какая же тогда она?).
Прямого ответа на этот вопрос – «да» или «нет» – мы не найдём.
Нам надо сперва разобраться, что есть хотение и из каких переживаний оно слагается.
Одной группе психологических свойств Ребёнка присуща тяга к будущему, тяга побыстрее шагнуть в него, или же перетянуть его на сегодня. Такими свойствами являются: желания, потребности, чаяния, интересы, планы, мечтания, фантазии, зов сердца, стремление к совершенствованию, смысл жизни