Рассуждение о любви к отечеству

Шишков А.С.

Некогда разсуждали мы о преимуществе, какое род человеческий получил тем единым, что благость Божия, даровав нам душу, даровала и слово, без котораго не могли бы ни чувства наши возвышаться, ни разум преуспевать, остриться и расти. Но сей величайший дар, сие слово, толико отличающее нас от безсловесных тварей, толико превозносящее над ними, было бы заключено в тесных весьма пределах, не расширило бы ни понятий наших, ни способностей, когда бы воля небес судила каждому из нас порознь скитаться по лицу земли, когда бы не вложила в нас желания составить общества, называемыя державами или народами, и не повелела каждому из оных, размножаясь, жить под своим правлением, под своими законами. Люди без сих обществ были бы столько же злополучны, как без семейств и родства. Не было бы у них ни веры, обуздывающей страсти, исправляющей нрав и сердце; ни воспитания, просвещающаго разум; ни общежития, услаждающаго жизнь; ни могущества, величия и безопасности, проистекающих от совокупления во едино всех частных воль и сил. Отсюда следует, что человек, почитающий себя гражданином света, то есть не принадлежащим ни какому народу, делает тоже, как бы он не признавал у себя ни отца, ни матери, ни роду, ни племени. Он, исторгаясь из рода людей, причисляет сам себя к роду животных.

И так, когда Всемогущему Создателю миров угодно было устроить природу нашу таковою, чтоб мы для безопасности и благоденствия своего совокуплялись в разныя общества, и каждое из оных составляло бы едино тело и едину душу, то для лучшаго исполнения сей Всевышняго воли не худо рассмотреть обязанности наши к сему сообществу, или великому, собственно нашему семейству, называемому Отечеством; не безполезно поговорить о любви к нему, не скучно побеседовать о том священном долге, который всякому благородному сердцу толь сладостен.

Что такое Отечество? Страна, где мы родились; колыбель, в которой мы возлелеяны; гнездо, в котором согреты и воспитаны; воздух, которым дышали; земля, где лежат кости отцов наших, и куда мы сами ляжем. Какая душа дерзнет расторгнуть сии крепкия узы? Какое сердце может не чувствовать сего священнаго пламени? Самые звери и птицы любят место рождения своего. Человек ли, одаренный разумною душою, отделит себя от страны своей, от единоземцев своих, и уступит в том преимущество пчеле и муравью? Какой изверг не любит матери своей? Но Отечество меньше ли нам, чем мать? Отвращение от сей противуестественной мысли так велико, что какую бы ни положили мы в человеке худую нравственность и безстыдство; хотя бы и представили себе, что может найтися такой, который в развращенной душе своей действительно питает ненависть к отечеству своему; однако же и тот постыдился бы всенародно и громогласно в том признаться. Да как и не постыдиться? Все веки, все народы, земля и небеса возопияли бы против него: один ад стал бы ему рукоплескать. – Отсюда происходит, что при всех пороках и страстях человеческих, при всей примечаемой иногда дерзости развращенных умов и сердец, нигде не видим мы вопияния против сроднаго каждому чувствования любви к отечеству. Напротив того, не только единогласное во всех языках слышим тому проповедание; но и везде, в прошедших и настоящих временах, тьмочисленные находим примеры, что сила любви к отечеству препобеждает силу любви ко всему, что нам драгоценно и мило, к женам, к детям нашим и к самим себе.

Спартанка, мать троих сыновей составлявших всю ея гордость и надежду, вопрошает притекшаго во град гонца: что войски наши? что мои дети? Гонец отвечает вздохнув: все трое убиты. – Так гибнет отечество наше? – Нет, оно спасено, торжествует над врагами. – Довольно, сказала Спартанка, иду. – Куда? – Во храм благодарить богов.

Вот сила любви к отечеству: кого преодолела она? Материнское сердце!

Но что я говорю о Спартанке? Зачем ходить в Грецию? Сколько таковых Спартанок найдем мы у себя дома? Не видим ли в прошедших и нынешних временах мужей, сынов, жен, сестер, матерей наших, исполненных любви к отечеству? Воспомним один только пример Пожарскаго и Минина, когда по гласу сего простаго купца, по единому извещению его о бедствиях сограждан, безчисленное воинство, жертвуя состоянием своим и собою, стеклось добровольно для избавления Москвы. Какая ревность и усердие! Какое в толиком множестве людей достойное удивления единодушие! Мужеский и женский пол, юноши и девы, отроки и старцы без всякой неволи, без всякаго принуждения, по единому подвигу любви, все текут, всяк со всем семейством своим, имуществом и домом. Некто из наших стихотворцев, описывая сие происшествие, прекрасно прибавляет:

И жены зрелище явили безпримерно, Усердие граждан деля не лицемерно. Сокровища, привык что нежный пол ценить, Оне в дар обществу спешили приносить; Вручали Минину уборы те драгие, Чем русые власы и нежны красят выи, И провождаемы числом своих детей, Оставивших серпы и плуги средь полей, Прими от нас , рекли, ты сей залог священный, И сердцу матери толико драгоценный! С сей речью в сонм един детей совокупив , И горькими их грудь слезами окропив , Как часть самих себя от персей отрывали, И трепетной рукой на брань благословляли.

Фемистокл, за все свои заслуги изгнанный неблагодарными Афинами, принужден был прибегнуть к Царю Персидскому Ксерксу, против котораго предводительствуя войсками, одержал он многие над ним победы. Ксеркс, обрадованный приобретением толь великаго полководца, погасил вражду свою к нему, принял его в число первейших вельмож своих, осыпал благодеяниями, и поручил ему начальство над войсками, которыя посылал он в Египет. Но потом, когда прислан был из Греции посол требовать Фемистокла, как скрывающагося из отечества преступника, тогда Ксеркс, пылающий ненавистию к Грекам, переменил свое намерение, и полагая в Фемистокле с одной стороны благодарность за оказанныя ему благодеяния и защиту, а с другой – желание отомстить согражданам своим за несправедливое от них гонение, велел ему с войсками идти в Грецию. Фемистокл, забывая несправедливость сограждан своих и не страшась гнева Ксерксова, полагает к ногам его жезл повелительства над Персидскими войсками, и говорит, что он скорее умрет, нежели пойдет раззорять стены своего отечества. Сие отрицание подает повод к следующему достойному примечания между ими разговору:

Ксеркс. Ты раздражаешь того, кто тебя может сделать несчастным.

Фемистокл. Но не изменником.

Ксеркс. Ты мне жизнию обязан.

Фемистокл. Но не честию.

Ксеркс. Отечество твое тебя ненавидит.

Фемистокл. Но я люблю его.

Ксеркс. Неблагодарный! смерть ожидает тебя. Но что ты любишь столько в отечестве твоем?

Фемистокл. Все, Государь: прах моих предков, священные законы, покровителей богов, язык, обычаи, пот во благо сограждан моих мною пролиянный, славу от того полученную, воздух, деревья, землю, стены, каменья.

Так мыслил Фемистокл в отдаленнейшия времена, также и ныне мыслит всякая благородная душа. Природа человеческая не испортилась и не испортится никогда. Достохвальныя чувствования всегда велики и почтенны. Хотя часто порок торжествует в мире, но какое его торжество! Наружный блеск счастия сокрывает в нем внутреннюю темноту, и когда одетый в злато и багряницу встречается он с покрытою рубищем добродетелию, тогда, не взирая на гордый вид свой, невольно, внутри сердца своего, падает к ногам ея, и не смеет мрачных очей своих возвесть на светлое её лицо.

Феодор Никитичь Романов, наш Фемистокл, нареченный потом Филаретом, муж благонравный и кроткий, отправлен был в смутныя времена России со многими другими Боярами и Чиновниками послом в Польшу. Польский Король Сигизмунд искал тогда сесть на праздном после Шуйскаго престоле Российском. Войски его силою и коварством вторглись в Москву и принудили устрашенных Московских бояр послать к нему грамоту, приглашающую его принять самодержавное над Россиею владычество. Филарет, не видя руки Патриарха Гермогена, отрекся подписать сию грамоту. Ни долговременное заточение в темницу, ни жестокие с ним поступки, ни страх, ни угрозы, не могли поколебать твердости его души. По десятилетнем страдании возвращается он в любезное отечество свое, в Россию, за которую претерпел столько мучений, возвращается и падает к ногам избраннаго народом Царя... Но кто сей Царь? Сын его Михаил ! Кто может описать сие величественное зрелище? Сию священную радость их свидания? Страдалец за отечество видит в сыне своем награду за свои страдания, лобызает в нем надежду России, созерцает будущее ея благополучие, и юный Царь об емлет в седом родителе своем мудрость, великодушие и пример , как должно любить свое отечество. Но отнимем у Филарета твердость душевную, дадим ему подписать грамоту. Куда денется священство и величие сего свидания? Превратится в стыд и раскаяние. Добродетель! ты одна можеш чувствовать истинную радость.

Эпаминонд повелевает Фивскими войсками против ратоборствующих с ними Лакедемонян , и знаменитыми подвигами своими приносит величайшия отечеству пользы. Фивяне, как сказывают , имели неблагоразумный закон , определявший предводителю войск срочное время, по истечении котораго посылалось от народа к нему повеление о сдаче начальства другому, и в случае непослушания осуждался он на смерть. Зависть и клевета неупустили воспользоваться сим обстоятельством . По внушению их обманутый народ , не взирая на дела Эпаминондовы, посылает к нему повеление сдать в силу закона предводительство над войсками другому полководцу. Эпаминонд , не надеясь на преемника своего, и видя что все приобретенные до сего успехи не токмо остановятся и не довершатся, но что неприятели чрез таковую перемену возникнут и усилятся, не послушал повеления, довершил начатое им дело, покорил всех противников , и возвратяся в Фивы сказал народу: «я преступил закон ; вы должны предать меня смерти; но справедливость требует , чтоб на гробе моем написано было: Эпаминонд казнен за преступление, соделанное им для спасения сограждан своих от ига иноплеменных ». Вот как сильна в истинных сынах отечества любовь к оному! Две смерти предстояли Эпаминонду: одна от врагов , другая от своих . Он мог избавиться от обеих , сохраня и жизнь свою и славу; но глас любви к отечеству вопиет в нем , и он ничему кроме его не внемлет . Откуда, в слабом теле человеческом толикая твердость духа? От надежды на безсмертие: сие одно делает душу его толь великою; без того боялся бы он как червь раздавлен быть пятою последняго животнаго.

Петр Великий приступает к Шлиссельбургу. Голицын предводительствует войсками. Краткость лествиц от емлет у храбрости возможность взойти на высоту стен : осажденные поражают сильно, осаждающие во множестве падают . Петр , видя сие, повелевает Голицыну отступить. Голицын не отступает и берет Шлиссельбург . Вот наш Эпаминонд . Ломоносов не пропустил воспеть сего великаго подвига. Он описывая упорную и жестокую брань сию говорит , что Петр :

Смотря на воинства упадок безполезный, К стоящим близь себя возвел зеницы слезны: «Что всуе добрых мне, сказал , людей губить? «Голицыну спеша велите отступить».

Но Голицын :

.....пламенем отвсюду окружен , Вещал : «мы скоро труд увидим совершен ; «Чрез отступление от крепости обратно. «В другой еще приступ погибнет войск двукратно, «И естьли Государь желает город взять, «Позволил бы нам бой начатый окончать». С ответом на стену пред всеми поспешает , Солдатам следовать себе првелевает .

И хотя опущенное на него со стен горящее бревно низринуло его полумертваго на землю, однакож храбрые Россияне, последними силами гласа его ободряемые:

На копья, на мечи, на ярость сопостат , На очевидну смерть безтрепетно летят .

Таким образом взят был Шлиссельбург или по прежнему названию Орешек . Народ пощадил Эпаминонда; Петр облобызал Голицына. Любовь к отечеству! Ты так почтенна, что и самое оскорбленное тобою самолюбие не может удержаться от простертия к тебе длани своей.

Регул взят в плен Карфагенцами. Рим для получения обратно толь великаго мужа, готов помириться с ними и уступить им все приобретенныя кровью выгоды. Регул , узнав о сем , просит Карфагенян отпустить его в Рим , дав им честное слово с тем же послом , с которым отправлен будет , возвратиться назад . Карфагенцы зная, что такое честь в душе Регуловой, верят ему и отпускают – но с каким условием ? показывают ему бочку, по всей поверхности пробитую на сквозь железными гвоздями, и говорят : «естьли ты возвратишся к нам с миром , мы тебя освободим ; естьли же привезеш к нам продолжение войны, то посажен будешь в сию бочку и пущен катиться по крутизне горы». Регул от езжает . Обрадованный Рим стекается его увидеть. Он дает Римлянам совет не иначе помириться с Карфагенцами, как воспользовавшись всеми силою оружия одержанными доселе преимуществами, и по склонении их к тому, в провожании рыдающаго семейства своего и плачущаго Сената и народа отправляется обратно в Карфаген , дабы тамо быть низвержену с горы в приготовленной для него бочке. До какой чрезвычайной степени пылающая к отечествулюбовию душа человеческая может быть велика!

Гермоген , Патриарх Московский, был наш Регул , Великаго мужа, почтеннаго старца сего некто из наших стихотворцев так изображает :

Кто муж сей мудрый, сановитый, Примрачный, как луна во мгле, Имущий кроткий зрак , открытый, Ко правде ревность на челе? Блестит в очах , слезит усталых , Как солнца лучь сквозь ранний пар , К отечеству сердечныи жар . Бледнеет скорбь в ланитах впалых , До чресл волнуется брада; Глава годами оснеженна, Вся крелость плоти изможденна, Душа единая тверда.

Так подлинно: в сем теле сокрушенном , в сей изможденной плоти, видим мы дух , никакими страхами, никакими бедствиями не преоборимый. Россия без главы; нет в ней Царя; Вельможи все вкупе разделены, а каждый порознь слаб и маловластен ; народ мятется, унывает , страждет , не зная что делать и кому повиноваться: так на море корабль без кормила и якоря не ведает куда идти и где остановиться. Между тем буря под ятыми на подобие гор волнами бьет , ломит , трясет все его составы и угрожает их разрушить. В таком состоянии была Россия в начале семнадцатаго века. Отвне Поляки и Шведы, внутри несогласия и раздоры свирепствовали. Москва отворила врата свои врагу и под властию чужой руки угнетенная, разграбленная, растерзанная, рыдала неутешно. Каменныя стены, огнедышущия бойницы, дремучий лес копий, молниеносныя тучи мечей, не столько от великих сил неприятельских , сколько от собственнаго своего неустройства, преклонились и пали. Одним словом все преодолено было; но оставался еще один оплот , всего крепчайший: оставался в изнеможенном теле старца дух твердый; оставался Гермоген . Народ Российский всегда крепок был языком и верою; язык делал его единомысленным , вера единодушным . Двести лет стонал он под игом Татар , но в языке и вере пребыл непременен . Для совершеннаго покорения России надлежало к силе оружия присовокупить глас Церкви, надлежало принудить Патриарха, яко первенствующую духовную особу, дать на то свое согласие и разослать повсюду за подписанием своим грамоты. Поляки вместе с согласившимися по неволе на то некоторыми Московскими Боярами и народом упрашивают Патриарха. Он отвергает их прошение. Неистовые враги угрожают ему смертию, он отвечает им : тело мое вы можете убить, но душа моя не у вас в руках . Они в ярости рвут на нем златыя ризы, совлекают священное облачение, налагают на него вериги и оковы: он сожалеет только, что из десницы его отнят крест , которым благословлял он народ стоять за отечество. Они повергают его в глубокую, смрадную темницу: он соболезнует токмо, что неможет более предстоять во храме Божием для воздеяния пред лицем народа рук своих ко Всевышнему. Они изнуряют его гладом , томят жаждою; но ни тяжкия цепи, ни густой мрак , ни страшное мучение алча, ни жестокая тоска изсыхающей гортани, не могут победить в нем твердости духа, не могут преклонить его к согласию на порабощение своего Отечества: он умирает и последний вздох его был молитва о спасении России. Тако скончал жизнь свою Россиянин , пастырь Церкви, сын Отечества! О Гермоген ! Ни сан твой святительский, ни власть твоя священная, не прославили бы тебя столько на Небесах и на Земли, сколько прославили требя твоя темница и твои цепи. Между тем весть о его смерти течет из града в град , из веси в весь. Во всех сердцах воспламеняет гнев и мщение, утверждает согласие, возбуждает храбрость, умножает ревность и усердие. Пожарские, Минины, Дионисии, Филареты, Палицыны, Трубецкие, и множество других верных сынов России, каждый своим образом , кто мечем , кто советом , кто иждивением , кто твердостию духа, стекаются, содействуют , ополчаются, гремят , и Москву от бедствий, Россию от ига иноплеменных освобождают . Уже не Польский Царевичь малым числом устрашенных Бояр возводится на престол , но избирается устами и сердцем всея России младый Михаил , благословенная ветвь от благословеннаго корени Руских Князей, из рода Романовых . Сей род соединяется потом с родом Нарышкиных и производит Петра Великаго, вознесшаго Россию на высокую степень величия и славы.

Таким образом везде и во все времена видим мы удивительные примеры любви к Отечеству. Сила ея превыше всякаго страха. Душа воспламененная ею не боится ни воды, ни огня, ни глубины, ни высоты: Курций в Риме низвергается для нее в подземную пропасть. Сакен на Черном море, окруженный неприятелями, подрывает под собою порох и летит с обломками корабля на воздух , отколе тело его упадает в море, а душа возносится к Небесам .

И так видя с одной стороны людей с толикою неустрашимостию духа жертвующих собою Отечеству, и с другой всеобщий стыд не любить оное, следовало бы из того заключить, что привязанность к месту рождения своего и к согражданам своим , братиям нашимь, есть некое общее, со млеком всосанное и во всех сердцах обитающее чувство. Так бы надлежало; так оно и есть в главной своей сущности. Но людей много, нравы их различны, склонности непостоянны, страсти пылки: человеческая душа, исполненная добродетелями или развращенная пороками, толико же благостию своею удобна приближаться к Божеству, колико чернотою своею к жителям преисподней. Отсюда видим мы людей жертвующих жизнию и всеми благами Отечеству, и в тоже время видим , хотя и редко, изменников онаго и предателей.... Но оставим их , природа гнушается ими, и человечество долженствует имена их забыть, дабы при воспоминании оных не содрагаться от ужаса; оставим их проклятию потомков и мщению Небес . Отвратим глаза наши от гнусных преступлений человеческих ; но неотвратим их от слабостей, от заблуждений, от некоторых обманчивых прелестей; ибо мы все тому подвержены. Природа наша несовершенна. Кто назовет себя непорочнымь? Кто, сын греха, скажет о себе: я стою твердо, и никакия волны страстей и заблуждений непоколеблют меня? Таковое несродное телесному составу нашему надеяние на себя, было бы не иное что, как гордая слепота, отвергающая осторожность и ведущая нас прямо в ров . И так устремляя все наши мысли к благим и добрым делам , не забудем , что мы люди, и что для утверждения себя в в добродетелях имеем нужду помнить свои слабости и опасаться их . На сем основании станем разсуждать и об Отечестве нашем . Мы все любим его, но сие не мешает нам размышлять о средствах , какими сия священная любовь питается в нас , растет и умножается; ибо она не должна иметь пределов . Чем больше душа всего народа пылает ею, тем тверже слава и благоденствие сего народа. Отечество (сказала мне одна из почтенных наших женщин ) требует от нас любви даже пристрастной, такой, какую природа вложила в один пол к другому. Отними у нас слепоту видеть в любимом человеке совершенство, дай нам глаза посреди самаго сильнейшаго пламени нашего, усматривать в нем некоторые недостатки, некоторые пороки; возбуди в нас желание сличать их с преимуществами других людей: ум начнет разсуждать, сердце холодеть, и вскоре человек сей, ни с кем прежде несравненный, сделается для нас не один на свете, но равен со всеми, а потом и хуже других . Так точно Отечество. Когда мы начнем находить в нем многие пред другими землями недостатки; когда станут увеселять нас чужие обычаи, чужие обряды, чужой язык , чужия игры, обворожая и прельщая воображение наше правдивою Рускою пословицею: там хорошо, где нас нет , и то хорошо что не носит на себе отечественнаго имени; тогда при всех наших правилах , при всех добрых разположениях и намерениях , будет в душу и в образ мыслей наших нечувствительно вкрадываться предпочтение к другим , и следовательно уничижение к самим себе; а с сим вместе неприметным же образом станет уменьшаться первейшее основание любви к Отечеству, дух народной гордости, который гремящими устами Ломоносова завистникам России говорит :

Обширность наших стран измерьте, Прочтите книги славных дел , И чувствам собственным поверьте: Не вам подвергнуть наш предел . Изчислите тьму сильных боев , Изчислите у нас Героев От земледельца до Царя, В суде, в полках , в морях и в селах В своих и на чужих пределах , И у святаго олтаря.

Или устами одного из новейших наших стихотворцев , взывающаго к сынам России:

Под хладной северной звездою Рожденные на белый свет , Зимою строгою, седою, Взлелеянны от юных лет , Мы презрим роскошь иностранну, И даже более себя Свое отечество любя, Зря в нем страну обетованну, Млеко точащую и мед , На все природы южной неги Не променяем наши снеги, И наш отечественный лед .

Так , конечно; гордость сия хотя иногда величавая, иногда суровая, но необходимо нужная, предостерегает от ложных умствований: она недопускает нас под видом предразсудка излишней любви ко всему отечественному, упадать в предразсудок излишней любви ко всему чужеземному.

Слово гордость имеет два значения, совершенно противныя между собою, или лучше сказать, человеку свойственны две гордости: одна есть торжество порока, другая торжество добродетели; одна чуждая всякой благости и любви, хочет главою коснуться небес , и все то, что под нею попрать и разтоптать ногами. Она любит брани, пожары, токи крови. Другая напротив , не завидующая ни кому и сама собою довольная, услаждается миром и тишиною. Она не превозносится уничижением других , но собственным своим достоинством величается. Она не ищет ни кого порабощать; но кто силою или коварством возмнит ее поработить, повергнуть в цепи, оковы; тогда только является она во всем своем могуществе и величии: могущество ея состоит в общем согласии сердец и умов , величие в твердости душ . Сия народная гордость и любовь к Отечеству суть две единокровныя, неразлучныя подруги, составляющия силу, крепость и благоденствие всякой державы. Любовь к отечеству говорит человеку: неисповедимая премудрость Божия повелела тебе родиться от отца и матери, иметь братьев , сестр , родных , ближних ; дала тебе отличное от животных свойство знать и помнить их от колыбели до гроба; обязала их пещися о твоем младенчестве, дышать тобою и любить тебя, даже за пределами твоей жизни. Поставила сердце твое посреди сладчайших чувствований к тем , от кого ты произошел , и к тем , которые от тебя бытие свое получили. Не благополучен ли ты посреди об ятий родившаго тебя и рожденнаго тобою? Сим образом благость Создателя Вселенной назначила тебе дом , жилище, место пребывания. Повелела чтоб единое семейство посредством брака соединялось с другими: да течет во всех одна и та же кровь, да свяжут сии священныя узы весь народ , и да скрепят его единодушием , любовию, дружбою. Отсюду законы назвали тебя гражданином , единоземцы братом , отечество сыном . Ты пред лицем Бога и всего света дал торжественное обещание хранить сей союз , запечатленный волею Творца, вопиющим в тебе гласом природы, и общим всех благом , с которым и твое собственное неразлучно. Сие обещание основано на долге благодарности, чести, на правилах веры, на законах Божеских и человеческих . Можешь ли ты без содрогания и ужаса помыслить о нарушении онаго, каким бы то ни было образом собственным твоим ожесточением , или отсутствием благоразумия, или пагубными соблазнами других ?

Тако вещает нам любовь к Отечеству, и глас ея священ и праведен . Он поселяет в нас чувство народной гордости; ибо где любовь к народу своему, там и желание видеть его процветающим , благополучным , сильным , превозносящимся над всеми другими Царствами. Там всякой словами и душою не сравняет имени Отечества своего ни с каким другим , пользуется чужими изобретениями, произведениями, хвалит их , но любит только свои. Без сей необходимо нужной гордости упадает дух честолюбия, сохнет корень надежды на самого себя, и величие души, раждающее все подвиги и доблести, подавляется уничижением . Естьли бы какой народ и вподлинну примечал в себе некоторые недостатки в искуствах украшать наружность, увеселять зрение, услаждать вкус роскоши, и тому подобных (ибо в душевных свойствах и добротах стыдно кому нибудь уступать); то и тогда благороднее и полезнее мыслить: я имею свой ум , свои руки, свои понятия, свои глаза; могу сам изобретать, творить, размышлять, действовать, и любовь к собственным моим произведениям увеличит мои способности, даст им блеск , приятность, славу; нежели думать: все мое собственное худо, и сам я не могу иначе быть хорош , как руководствуясь другим и делаясь во всем на него похожим . Таковое уничижительное о себе мнение, естьлиб оное в каком нибудь народе укорениться могло, послужило бы к повреждению нравов , к упадку духа, и к разслаблению сил умственных и душевных . Когда один народ идет на другаго с мечем и пламенем в руках , откуду у сего последняго возмутся силы отвратить сию страшную тучу, сей громовый удар , естьли любовь к отечеству и народная гордость не дадут ему оных ? Какой щить тверже единодушия граждан защищающих жен и детей своих ? Какое оружие страшнее стыда уступить и пасть пред своим врагом идущим раззорять Отечество наше? Чтож когда сии две крепчайшия ограды заблаговременно ослаблены будут ? Отсюду явствует , что не одно оружие и сила одного народа опасна бывает другому; тайное покушение прельстить умы, очаровать сердца, поколебать в них любовь к земле своей и гордость к имени своему, есть средство надежнейшее мечей и пушек . Средство сие медленно, однакоже верно в своих соображениях и ранее или позже, но всегда цели своей достигает . Мало по малу налагает оно нравственныя узы, дабы потом наложить и настоящия цепи, зная, что пленник в оковах может разорвать их , может еще быть горд и страшен победителю, но пленник умом и сердцем остается на всегда пленником . Естьли бы какой народ различными путями дошел до того, чтоб сделался во всем образцом и путеводителем другаго народа, так чтобы сей, прельстясь блеском мнимых его превосходств , не возлюбил ни страны своей, ни обычаев , ни языка, ни ремесл , ни забав , ни одежды, ни пищи, ни воздуха, и все сие казалось бы ему у себя не хорошо, а у других лучше: не впал ли бы он в достойное жалости уничижение? Таковые примеры со всеми вредными их следствиями нередко находим мы в бытописаниях народов . Рим от сего лишился своего величия, многия сильныя державы явились от сего слабыми. Сама Россия некогда была тому подвержена. Хилков устами Хераскова говорит в Россияде:

В сии позорные в России времена Погасли Княжески почтенны имена; Чужие к нам пришли обычаи и нравы, И скрылися следы приобретенной славы.

Но хотя бы и не можно было ни в ком предполагать толь великаго ослепления, то однакоже по сродной человеку слабости прельщаться и впадать в заблуждение (чему всяк больше или меньше подвержен ), не надлежит предостерегающее о том напоминание почитать излишним и не надобным .

Что делает любовь к Отечеству? С благостию в очах , с прозорливостию в уме, с истинною и правосудием в сердце, печется о благоденствии народном . Она в одной руке держит законы, а в другой мечь, и говорит народу: сии законы, начертанные мною на основании Божиих заповедей, суть ваша свобода; сей мечь, держимый мною на поражение внешних и внутренних врагов , есть ваша безопасность: доколе сии законы свято будут храниться, до тех пор я с вами и вы свободны; доколе мечь сей никому, кроме нарушителей законов , не будет страшен , до тех пор радость и спокойствие обитать будут в сердцах и жилищах ваших . Она говорит каждому сыну отечества: член великаго тела! Не отрывайся от онаго никогда, и поставленной от Бога над ним главе служи верою и правдою. Люби Царя и Отечество делами твоими, а не словами. Не надейся никогда быть щастлив угрызаемый совестию, и не бойся ничего похваляемый ею. Знай что я с гнушением отвращаю взоры мои от Глинских , которые лукавым языком говорят Иоанну:

«Ты Бог наш ! естьли б мы могли нещастны стать, «То нам ли на тебя отважиться роптать?»

И с веселием об емлю выю Курбских вещающих ему чистосердечно:

«О Царь мой! властен ты мою пролити кровь, «Однако в ней почти к отечеству любовь».

Что делает народная гордость? не хочет никому уступать. Ревнует украшаться и блистать собственными своими достоинствами. Велит любить честь, велит уважать себя, иметь мужество, твердость, душу. Она не променяет имени, языка, нравов своих ни на что. Она покорствует единой главе Отечества своего, и больше ни кому. Она простирает руку помощи слабому, и смотрит на сильнаго без зависти и без боязни. Всяк чужеземец ей друг , но как скоро помыслит он властвовать над нею, с оружием в руках , или с лукавством в сердце, на силу ли свою надеясь, или на прельщение, тотчас увидит ее грозну как тучу; и страшну как молнию и гром . Между уничижением и погибелью избирает она погибель; между цепей и смертию кидается она в об ятия смерти.

И так самое величайшее блаженство, самая сильнейшая ограда всякой державы, есть любовь к Отечеству и народная гордость. Посмотрим же какими средствами сии две добродетели, толь необходимыя для общаго блага, укрепляются в нас , и какими ослабевают .

Первейшая покровительница их есть святая провославная вера, сей единственный человеческаго благополучия источник , из котораго народоправитель почерпает мудрость, закон , силу, судия правду, полководец мужество, земледелец трудолюбие, воин храбрость и безстрашие. Она устами первосвященника говорит Иоанну:

«Не кровию алкать Монарха устремляю, «Но Церковь защищать тебя благословляю».

Таким образом вера, которая во всяком другом случае велит нам и малейшую каплю крови человеческой щадить, которая каждую слезу, каждый вздох , жестокостию нашею исторгнутый, изчисляет и взыскивает от нас ; сей агнец смирения, сей Ангел кротости и милосердия, ополчает руки наши и повелевает нам проливать свою и чужую кровь, когда дело идет о защищении и спасении Церкви и Отечества. Она, поучающая нас , чтоб мы даже и неприятелей своих любили и за всякое сделанное нам зло платили им добром , в сем едином случае, возводя на небо очи, молит о победе и преодолении врагов . Из сего единаго не видим ли мы, какими тесными узами вера сопряжена с любовию к Отечеству, и что она не только ведет нас в блаженство будущей и вечной жизни, но и в сем кратком на земли пребывании нашем необходимо нужна для общаго всех спокойствия и безопасности. Кто ж приведет нас в сие благополучное состояние? Слово народ представляет нам такое же понятие, как морския волны: буря под емлет и вержет их ; в нас страсти подобное же воздвигают треволнение, не меньше яростное не меньше лютое. Кто для усмирения сих бунтующих страстей, раздувающих в сердцах наших огнь вражды, междоусобия, искоренения друг друга; кто посреди сих буйств и ослеплений говорит сильному из нас : наблюдай правду, слабому: терпи, и обоим вместе: вот завтрешнее жилище ваше, гроб ; за пределом же гроба судия дел ваших , Бог ! Сей глас есть веры: глас сильный, праведный, миролюбивый, равно поучительный, равно полезный великому и малому, богатому и нищему. Кого послушает человек , естьли не послушает онаго? Законы наказуют уличеннаго преступника, но кто накажет тайнаго злодея? Законы казнят пойманнаго с ножем смертоубийцу, но кто казнит не меньше, чем он , жестокосердаго богача, который уделением оставшихся от тучнаго стола своего крупиц не хотел спасти умирающую от глада семью? Кто накажет в сердце человеческом лукавство, обман , лесть, зависть, злобу, и тысячи гнездящихся в нас пороков ? Естьли бы законы восхотели присвоить себе право исправлять их наказаниями, они бы, не могши совладеть с числом виновных , умножили только зло и напоследок потеряли бы совсем власть свою и могущество. Когдаже бы ничто сих пороков не обуздывало, тогда бы родилось из них столько злодейств и преступлений, что законы точно также не в состоянии были бы совладеть с ними, как с пороками, и следственно опять лишились бы силы и власти своей. Кто же, как не вера, кротким и купно страшным гласом своим способствует существовать законам , и что другое может нас лучше примирять и крепче сопрягать друг с другом и с Отечеством ?

Но сколько вера, сия устроительница внутренняго спокойствия и благих нравов , делает общежитие наше в недрах Отечества своего приятным и безопасным , столько же охраняет она мирное пребывание наше от внешних врагов . Посмотрим торжество ея на полях брани. Кто велит войну презирать, труды, опасности и самую смерть? Кто посылает его с оторванною рукою нести в жертву и другую руку? Взглянем после сражения на ратное поле, посмотрим с ужасом на сии многия тысячи людей, лежащих без ног , без рук , обезглавленных , растерзанных , умирающих и мертвых : кто удержал их на поле брани? Кто дал им твердость духа стоять противу огнедышущих , смертоносных орудий? Кто, не взирая на страшное побиенных собратий своих зрелище, посылает других сотоварищей их подвергаться той же самой участи? Честолюбие? Но в чем состоит истинное честолюбие? В люблении чести, правды, закона, Царя, Отечества, ближних ; в посвящении им всех сил своих и жизни, с твердым упованием , не земной от людей, но небесной от Бога за то награды. Какое другое побуждение может сравниться с сим благородным побуждением ? Неужь ли страх наказания? Неужь ли корыстолюбие? Но такое низкое помышление души уподобило бы непоколебимое мужество человека свирепству хищных или робости диких зверей. Возмем сто тысячь воинов и представим себе, что они все до единаго в высочайшей степени честолюбивы: ни один из них не оставит ратнаго поля, все до последняго лягут на месте брани. Таковые примеры неоднократно случались с храбрыми Российскими полками, многочисленною неприятельскою силою окруженными. Всяк из сих христолюбивых воинов перекрестясь становился на месте убитаго подле него товарища, и все сряду, увенчанные кровию, не сделав шагу назад , лежали побитые, однако не побежденные. Как ? Сия твердая грудь, несущаяся за Церковь, за Царя, за Отечество, на острое железо; сия с текущею из ран кровию великодушно изливаемая жизнь; сие великое в человеке чувство родится без надежды на безсмертие? Кто поверит сему? Когда сия надежда одушевляла Фемистоклов , Эпаминондов , Регулов , то мы ли, озаренные сиянием веры, познавшие всю истинну и цену сего священнаго с небес низпосланнаго гласа, станем величие души созидать на побуждениях презрительных страстей? Человек не рожденный и не воспитанный в вере может еще быть честолюбив и праводушен , но тот , кто отпадет от ней, истребит ее из души своей, в том не останется ничего, кроме страсти к самому себе. Его могут убить, но сам он ни за кого не умрет . Вера дает нам душевныя силы любить и делать добро, маловерие от емлет их , безверие же погружает нас в бездну буйств и пороков , разрушающих безопасность, тишину и спокойствие народное.

И так когда Государство или народ желает благоденствовать, то первое попечение его долженствует быть о воспитании юных чад своих в страхе Господнем , в напоении сердец их любовию к вере, откуду проистекает любовь к Государю, к сему поставленному от Бога отцу и главе народной; любовь к Отечеству, к сему телу великому, но не крепкому без соединения с главою своею; и наконец любовь к ближнему, под которою разумеют