Концепт материнства в творчестве М.Цветаевой

Проза М. И. Цветаевой – не что иное, как биография души художника, творца. И к героям своих произведений она подходила так же: «Люблю не людей, но души, не события, а судьбы» [9, с. 5]. Героями ее произведений становятся реально существовавшие люди, более того, люди, оказавшие огромное влияние на формирование ее как творчески одаренной личности – это Мария Александровна Мейн (очерк «Мать и Музыка»), Иван Владимирович Цветаев (очерк «Отец и его Музей»), Александр Сергеевич Пушкин (очерк «Мой Пушкин»). Данные произведения влияют на творчество Марины Цветаевой и дают нам возможность полностью раскрыть тему материнства.

М. И. Цветаева признавала силу родственных корней, именно поэтому эпиграфом к этому прозаическому произведению стали строки её собственного сочинения: «Я хочу воскресить весь тот мир – чтобы все они недаром жили и чтобы я недаром жила!» [10, с. 90].

Ребенок живет в своем маленьком мире, где возникает детская мифология, где боги и герои – родители. Как настоящая мифология, она живет своей жизнью, развивается, трансформируется. Действующие лица ее не обязательно только прекрасны, как и греческие боги, они бывают, жестоки и несправедливы. Может быть, именно с этого момента начинается творчество. Обычный человек расстается с творчеством, с исходом детства, с «поэтом» оно живет жизнь. «Страшно подумать, что наша жизнь – это повесть без фабулы и героя, сделанная из пустоты и стекла, из горячего лепета одних отступлений…» [11, с. 57] – писал Осип Мандельштам. Нет пустоты в повести цветаевского детства, она облекла его в фабулу, создала прекрасную легенду о своей семье и главной героиней сделала мать.

Влияние матери на Марину Цветаеву было огромным. Она считала, что обязана матери всем самым главным в себе «главенствующее влияние – матери: музыка, природа, стихи…» [12, с. 15] – признавалась Марина Ивановна. Марина Цветаева видит свою мать романтической героиней. Это она создала в семье атмосферу напряженно-возвышенную и бескомпромиссную.

«Когда вместо желанного, предрешенного, почти приказанного сына Александра родилась только всего я, мать, самолюбиво проглотив вдох, сказала: «По крайней мере, будет музыкантша» [13, с. 94].

Мария Александровна стремилась свои неосуществленные мечты передать детям, вложить в их души свою, внушить, заклясть – чтобы они воплотились.

«Знала ли мать (обо мне – поэте)? Нет, она шла va banque, ставила на неизвестное, на себя – тайную, на себя – дальше, на несбывшегося сына Александра, который мог всего мочь…» в очерке «Мать и Музыка» – пишет Марина Цветаева [14, с. 99].

Так в маленькой Мусе рождался поэт. Не рождался, а пробуждался, пробивался сквозь детские заботы и шалости, сквозь игры и занятия музыкой. Ибо М. И. Цветаева знала – и это в младенчестве внушила ей мать – что любой талант, в том числе и поэтический дар – прирожденное, заранее заданное, никакой собственной заслуги в нем нет.

«Четырехлетняя моя Маруся, – записывала в своем материнском дневнике Мария Александровна, – ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, – может быть, будет поэт?» [15, с. 25].

Как ни странно, но когда детская забава искать в словах звуковые подобия не исчезла вместе с младенчеством, а перешла в детство и стала выражаться на бумаге в виде стихотворных каракуль, Мария Александровна не на шутку встревожилась. Талантливая пианистка, высоко оцененная А. Г. Рубинштейном, она упорно и систематически учила Марину Цветаеву фортепианной игре. Все, казалось, говорило о том, что Марина Цветаева действительно одаренный музыкант. Мария Александровна решила раз и навсегда осечь ложный – словесный побег и внимательно пестовать другой – музыкальный. Тем более что стихи Марины Цветаевой казались не только ей, но и всем домашним, так сказать, нормально детскими, то есть не превосходящими возраста, а значит, вполне посредственными, но и попросту смешными, нелепыми и смехотворно несуразными.

Музыкальная одаренность Марины Цветаевой была внутренне родственной поэтическому (литературному) таланту.

Можно говорить, что Мария Александровна в главном не ошиблась.

Музыка действительно была началом начал Марины Цветаевой. Другое дело, что ее музыке было суждено принять другой облик – облик поэтического искусства.

Как в бездонную кладовую вкладывала мать в дочерей все, что знала и любила сама: Музыку, Поэзию, Романтику. Она была уверена, что настанет время, когда они поймут и оценят. И не ошиблась. Все это было не просто, не ровно и нелегко – высокий лад требовал напряжения: «Жара. Синева. Мушиная музыка и мука. Рояль у самого окна, точно безнадежно пытаясь в него всем своим слоновым неповоротом – выйти, и в самое окно, уже наполовину в его войдя, как живой человек жасмин. Пот льет, пальцы красные – играю всем телом, всей своей немалой силой, всем весом, всем нажимом и, главное, всем своим отвращением к игре… – Нет, ты не любишь музыку! – сердилась мать (именно сердцем – сердилась!) в ответ на мой бесстыдно-откровенный блаженный, после двухчасового сидения, прыжок с табурета. – Нет, ты музыку – не любишь! Нет – любила. Музыку – любила. Я только не любила – свою. Для ребёнка будущего нет, есть только сейчас (которое для него всегда)…» [16, с. 105].

Марина Ивановна Цветаева вспоминала: «Мать залила нас музыкой (Из этой Музыки, обернувшейся Лирикой, мы уже никогда не выплыли – на свет дня!). Мать затопила нас, как наводнение… Мать залила нас всей горечью своего несбывшегося призвания…, музыкой залила нас, как кровью, кровью второго рождения. Могу сказать, что я родилась не ins Leben, a in die Music hinein (Не в жизнь, а в Музыку (нем.))…» [17, с. 106].

Но даже материнская строгость и требовательность воспринимались как должное – другой матери Марина Цветаева не могла бы себе представить.

При всей любви к матери и уважении к ней в воспоминаниях Марины Ивановны Цветаевой неизменно дает себя знать некая душевная дистанция, во всяком случае, отсутствие сердечной близости. По-видимому, ни о каких исповедях не могло быть и речи. Марина чувствовала, что в душе матери живет какая-то тайна. В 21 год она писала о ней философу В. В. Розанову: «Её измученная душа живет в нас, – только мы открываем то, что она скрывала. Ее мятеж, ее безумье, ее жажда дошли в нас до крика» [18].

Марина Цветаева – единственный русский поэт, чья поэзия оказалась сопричастной к судьбе ее детей. И это тоже удивительная черта: если бы можно о Марине Цветаевой говорить «поэт» через союз «и», «и поэт», – то, думается, следует сказать, что, прежде всего, была она женщина-мать. Марина Цветаева неоднократно утверждала, что всё, что ей нужно познать, она познала «до семи лет», а дальше только училась это понимать. В статье «Поэты с историей и без истории» она пишет: «О поэтах без истории можно сказать, что их душа и личность сложилась еще в утробе матери… Они уже всё знают отродясь… Они пришли в мир не узнавать, а сказать… Чистая лирика живет чувствами… Они даны нам сразу все… Чувству не нужен повод, оно само повод для всего. В кого вложена любовь – тот любит, в кого гнев – тот негодует, а в кого обида – тот отродясь обижен. Обидчивость порождает обиду. Чувство не нуждается в опыте, оно заранее знает, что обречено. Чувству нечего делать на периферии опытного, оно – в центре, оно само – центр. Чувству нечего искать на дорогах, оно знает – что придет и приведет – в себя» [19].

Самое болезненное переживание Марины Цветаевой в детстве это то, что мать оказывала открытое предпочтение пасынку и младшей дочери в ущерб первенцу. Но обида – реальное ощущение самого детства Марины Цветаевой.

В письме к Раисе Ломоносовой от десятого февраля 31-го года она писала: «Меня мало любили… С детства и по сей день. Мать мною восхищалась, любила она мою младшую сестру» [20, с. 2]. Буквально в тех же выражениях в своей автобиографии, датированной: «зима 1939–40 гг.» [7]: (Эта автобиография известна только на чешском языке в сборнике «Hodina duce», Прага, 1971). Ранняя обида на недостаточность любви. Ее призвание – не быть сиротой, а быть матерью. Нужно не быть любимым ребенком – ей нужен ребенок, чтобы самой любить его.

Но, кроме духовного материнства, она ощущала свое предназначение и в обыкновенном земном материнстве. Еще в детских стихах «Вечернего альбома» она утверждала:

«Но знаю, что только в плену колыбели

Обычное – женское – счастье мое!» [21, с. 25].

В жизни Марины Цветаевой рождение первенца – огромное событие. Марина Цветаева отметила в дневнике, что Аля родилась в половине шестого утра под звон ранних московских колоколов. Юная мать восхищалась ее внешностью, с восторгом отмечала все новое в ее развитии.

Первые стихи к дочери, Марина Цветаева написала, когда той был год с небольшим, и потом вплоть до двадцатого года тема дочери постоянно возникает в ее поэзии. Отношения их меняются довольно быстро; перестают быть отношениями матери к новому существу, становятся взаимными, отношениями между молодой матерью и растущей девочкой. Это отражается и в стихах Марины Цветаевой разных лет, но главный лейтмотив остается неизменным: она восхищается своей замечательной дочерью.

Аля и правда росла необыкновенным ребенком, помноженным на такую необыкновенную мать, как Марина Цветаева. Девочка была незаурядно одарена: к четырем годам научилась читать, к пяти – писать, с шести начала вести дневники. Годы ее учения совпали с революцией, и Марина Цветаева учила Алю сама, вместо обычного списывания с учебников или скучных диктантов заставляя ее записывать события прошедшего дня. Эти детские записи сохранились, отрывки из них А. С. Эфрон включила в свои воспоминания. Есть среди них законченный этюд «Моя мать»: «Моя мать очень странная. Моя мать совсем не похожа на мать. Матери всегда любуются на своего ребенка и вообще на детей, а Марина маленьких детей не любит» [22, с. 2].

Нет, скорее Марина Цветаева не любила снисходительного отношения к детям, несамостоятельности в них. Но в то же время поэтессу не могла не привлекать чистота детских душ. «Невинная, тонкая», «лебеденок» – так она говорит о дочери, эти качества очаровывают её куда больше, чем «пресветлые два провала в небесную бездну» (глаза девочки). Марину Цветаеву интересовало, прежде всего, не звучание, а устройство маленького инструмента, поэтому она не опускалась до уровня ребёнка, а, наоборот, поднимала Алю до своего сознания. Поэтесса видела в девочке не только дочь, но и подругу. Ариадна даже обращалась к Марине Цветаевой не как обычный ребенок к матери: «мама», а как взрослая к взрослой: «Марина».

Марина Цветаева рисует дочь, а между тем в том, как она наносит штрихи, обозначает свет и тень, проявляется её собственная индивидуальность.

Слово «чужой» перекликается с биографией Марины Цветаевой. Она с детства не могла найти общего языка даже с матерью, видевшей в девочке отражение своей натуры, которая, как ей казалось, принесла только несчастье, и «укрощала, выравнивала» недостатки дочери. Борьба за индивидуальность, за «я» продолжалось и в более позднем возрасте, отделяя Марину Цветаеву от остального мира. Она не хотела, чтобы Аля испытывала то же чувство, тоже стала «чужой». Это – главное направление, которого будет придерживаться Марина Цветаева, воспитывая девочку.

Фраза «ты будешь, как я…писать стихи» [23] не оставляет никаких сомнений в том, что лирическая героиня идентична поэтессе.

Удивительно, с какой легкостью Марина Цветаева смогла снять с себя лавровый венец и передать его Ариадне, чтобы та могла «лучше писать стихи». Она, прежде всего мать, это главное её предназначение. Любовь к Але видна не только в жизни, но и в лирике: «…я – твоим первым поэтом,/ ты – моим лучшим стихом…» [24].

Однако в стихотворении «Четвертый год» (1916) поэтесса немного иначе смотрит на дочь. Девочка взрослеет, превращается из лирического адресата в лирического персонажа. Теперь Марина Цветаева может не только проецировать её дальнейшие действия, но и наблюдать за настоящим: «Руки – скрещены, / Рот – нем, / Брови сдвинув – Наполеон! / – Ты наблюдаешь Кремль» [25]. Казалось бы, подобное сравнение с выдающимся, но человеком развенчивает Ариадну как божество, умаляет её достоинства. Такое сопоставление лишь подтверждает силу любви Марины Цветаевой к дочери. Отметим, что это чувство не изливалось на Алю бесконечной нежностью, потаканием всем её слабостям, наоборот, мать становится к дочери все критичнее. Повзрослевшая Ариадна рассказывала, что однажды она нарисовала человечка и, гордая, позвала мать похвалиться. На это Марина Цветаева ответила: «Пока что это урод. Нет, Алечка, плохо. Тебе надо долго стараться до тех пор, пока не получится» [26, с. 12].

Требовательность к дочери нашла отражение и в стихотворении: Ариадна теперь не просто божество, достойное поклонения, а посредница между высшими силами и людьми. Поэтесса даже поместила её между двумя стихиями: «С кремлевских высот / Наблюдаешь ты ледоход..» [25]. То, что Марина Цветаева называет дочь «лебеденком», птицей, чувствующей себя одинаково хорошо и в воде и в воздухе, только подтверждает наши догадки, насколько сильно Марина Цветаева возвышает свою дочь над всем миром.

В отличие от Ариадны, которая, как кажется, нашла гармонию и с собой и с миром, лирическая героиня терзается душевными переживаниями: «…мне– / Письма читать дерзкие, / Кусать рот…» [25], «смертельно виски сжимать, / Как их вот сейчас сжимает, / Твоя молодая мать» [23]. В стихотворении «Четвертый год» Аля даже не догадывается о мучениях матери. Девочка впервые «становится маленькой», М. И. Цветаева не допускает её в свой, взрослый мир: «…тебе – в детскую, мне – письма читать дерзкие…» [25]. Мать ограждает Алю от преждевременных страданий, так как догадывается об их неминуемости в будущем. Эти догадки, почти переросшие в уверенность, хорошо представлены в произведении 1914 года: «…ты будешь…прелестной – и всем чужой», «но будешь ли ты – кто знает?– смертельно виски сжимать…» [23].

Однако именно Марина Цветаева подталкивает дочь на путь, который считает достойным, несмотря на все трудности, предстоящие Ариадне.

Фраза «мимо дворцов, церквей, ворот – / Вперед, лебеденок!» [25] не только описывает движение льда, но и превращается в призыв к дочери. Её миссия нелегка – идти вперед и вести за собой остальных. Марина Цветаева не только поддерживает Алю «– Ты меня любишь, Марина? / –Очень! / –Навсегда? / –Да» [25], но и благословляет на этот трудный путь. У Марины Цветаевой обычно наблюдаем, обратный ход мысли: ситуации, связанные с материнством, осознаются через сопоставление их с творчеством (как незнакомое с более знакомым, привычным). Материнство определяется через поэзию, в сравнении с ней обретает свое место в мире.

13 апреля 1917 года у Марины Цветаевой родилась дочь Ирина. Девочка, родилась не совсем здоровым ребенком. А постоянное недоедание, холод, отсутствие надлежащего ухода не способствовали сколько-нибудь правильному развитию.

Ирина росла болезненной, слабой, едва ходила и почти не умела говорить. В воспоминаниях людей, встречавшихся тогда с Мариной Цветаевой, имя Ирины почти не упоминается. Марина Цветаева была трудной матерью – не только Ирине, но всем своим детям. Не случись революции, имей она возможность растить детей по-старому, их судьбы сложились бы более обычно и счастливо. Но в ситуации, когда она оказалась перед необходимостью самой кормить, обихаживать и воспитывать детей, Марина Цветаева не смогла быть «просто матерью».

Занимаясь своим ремеслом, отдаваясь власти ревниво-требовательной «маленькой музыки», героиня изменяет своим детям: они забыты, «покинуты», «обобраны». А героиня (в оценке других и в собственной самооценке) – «дурная», «бесчувственная», «немилосердная» мать. По-видимому, образ дурной матери впервые появляется в стихотворении Анны Ахматовой «Колыбельная» (1915):

«Спи, мой тихий, спи, мой мальчик, Я дурная мать» [26].

Марина Цветаева признавалась, что за одну эту строку «Я дурная мать» она отдала бы все свои стихи. И в 1918 году она пишет стихотворение «Памяти Беранже», начинающееся словами:

«Дурная мать! – Моя дурная слава / Растет и расцветает с каждым днем. То на пирушку заведет лукавый, / То первенца забуду за пером» [27].

Анастасия Цветаева вспоминала, как, вернувшись весной 1921 года в Москву после четырехлетнего отсутствия, она ужаснулась тому запустению, беспорядку и грязи, которыми зарос дом сестры. Воспользовавшись ее отсутствием, она начала приводить все в порядок; мыть, чистить, гладить... И вместо благодарности услышала от вернувшейся домой Марины: «Мне это совершенно не нужно!.. Не трать своих сил!» [28]. Ей показалось, что сестра восприняла ее желание помочь как обиду. И сама она была обижена: «один вопрос не смолкал: в чем же разница наша? Разве меньше пережила я в огне гражданской войны, в голодных болезнях, в утрате моих самых близких?» [28]. Разница была в том, что Марина была поэтом. Вмещая весь мир, ее душа не могла вместить еще и быта: подметания полов, мытья посуды, глаженья. Она делала все это – но лишь в пределах самой неизбежной необходимости. Так было и с детьми: там, где дело касалось души, Марина Цветаева готова была давать и «вкачивать», но в быту ее возможности были ниже возможностей самой средней матери. А Ирина, как каждый больной, особенно больной ребенок, требовала забот, внимания, привязывала к дому. С Алей можно было бывать всюду: в Студии, в гостях, на литературных вечерах – но так ли необходимо это семи – девятилетнему ребенку?.. Уходя, Марина и Аля часто привязывали Ирину к креслу, чтобы не упала. Вероятно, Марина Цветаева любила и жалела свою младшую девочку, но временами Ирина раздражала мать и сестру, была им в тягость. Возможно, и это сыграло роль в том, что близкие начали уговаривать Марину Цветаеву отдать дочерей в приют – на время, конечно. Главный резон был, что там топят и кормят; приют в Кунцеве считался образцовым и снабжался американскими продуктами АРА. Необходимо было пережить наступающую зиму 1919 года, и было очевидно, что Марина Цветаева не в состоянии обогреть и прокормить детей. Она понимала это яснее других и в середине ноября отдала их в Кунцево. Она очень тосковала – по Але. Читая написанное тогда стихотворение, не догадаешься, что у Марины Цветаевой двое детей:

«Маленький домашний дух,

Мой домашний гений!

Вот она, разлука двух

Сродных вдохновений!

Жалко мне, когда в печи

Жар, – а ты не видишь!

В дверь – звезда в моей ночи! –

Не взойдешь, не выйдешь!» [29].

Логически объяснить это можно: Аля изливала на мать огромную энергию любви, поддерживавшую, помогавшую жить. Но понять и принять равнодушие Марины Цветаевой к другому – больному – ребенку трудно.

В те времена Кунцево – неближний край, далекий загород. Транспорта не было, навещать детей приходилось редко. Когда примерно через месяц Марина Цветаева приехала проведать дочерей, она застала Алю тяжелобольной, чуть ли не при смерти. Она схватила ее, на каких-то попутных санях довезла до дому и начала бороться за ее жизнь. Болезнь тянулась больше двух месяцев, врачи не могли поставить диагноз, температура почти постоянно приближалась к критической. Отчаяние и надежда Марины Цветаевой колебались между десятыми долями градуса. Стихи не приходили, эта немота угнетала.

Было страшно за Алю, страшно думать об Ирине. Среди близких шли разговоры, что надо забрать ее из приюта – но как и куда? Кто будет ухаживать за двумя больными детьми? В комнате Марины Цветаевой по утрам было всего 4–5 градусов тепла по Цельсию, хотя она топила даже по ночам. Можно ли держать детей в таком холоде? Есть свидетельства, что сестры С. Я. Эфрона хотели забрать Ирину к себе с условием – навсегда. На это Марина Цветаева не соглашалась, были какие-то трения между нею и сестрами мужа. Теперь уже трудно рассудить, кто был более прав, – да и стоит ли? Лиля Эфрон собиралась взять Ирину в деревню, где она работала в Народном доме. Но разве могла бы она, сама совершенно беспомощная, справиться с больным ребенком? Между тем время шло, подошел новый 1920 год.

По стихам может показаться, что девятнадцатый год и впрямь ушел. Но «самый чумный, самый черный, самый смертный из всех тех годов Москвы» еще тянулся и кончился трагически: 2 или 3 февраля (в двух местах Марина Цветаева указала разные даты) 1920 года умерла Ирина. У Марины Цветаевой не хватило душевных сил поехать проститься с умершей дочерью. Временами она страшилась возможности такого исхода, но все равно была оглушена и раздавлена и долго скрывала от Али смерть сестры. Марина Цветаева понимала, что окружающие осуждают и винят ее.

Она и сама винила себя в смерти дочери, теперь ей казалось, что она сделала не все, что могла бы, чтобы спасти Ирину. «Многое сейчас понимаю: во всем виноват мой Авантюризм, легкое отношение к трудностям, наконец – здоровье, чудовищная моя выносливость. Когда самому легко, не веришь, что другому трудно...» [30]. Это признание – из писем к В. К. Звягинцевой и А. С. Ерофееву. Марина Цветаева знала, что эти новые друзья ей глубоко сочувствуют. Впервые дни после Ирининой смерти она написала им два письма – вопли о помощи, о жалости, о сострадании. Первое, что в них потрясает: над свежей детской могилой у матери почти нет памяти об Ирине и жалости к ней и о ней. Во сне Ирина приходит к ней живая, Марина Цветаева внутренне не приняла ее смерть, это тем легче, что она не видела Ирину мертвой. Она радуется, что Ирина – во сне – жива. Но живых воспоминаний о дочке: какая она была хорошая, как делала то-то и говорила то-то, как радовалась или плакала – нет. Панический страх за Алю и жалость к себе – вот чувства, кричащие со страниц этих писем: «И – наконец – я была так покинута! У всех есть кто-то: муж, отец, брат – у меня была только Аля, и Аля была больна, и я вся ушла в ее болезнь – и вот Бог наказал...» [30] – как будто Ирины и тогда не было. «С людьми мне сейчас плохо, никто меня не любит, никто – просто – не жалеет, чувствую все, что обо мне думают, это тяжело...– Никто не думает о том, что я ведь тоже человек...» [31].

Самой тяжелой была мысль о Сереже, о том, как отнесется он к смерти Ирины, будет ли, как другие, винить ее, Марину Цветаеву, в этой смерти. Это переплеталось со страхом неизвестности о нем, о возможной его гибели и приводило к мысли о смерти: «самое страшное: мне начинает казаться, что Сереже я – без Ирины – вовсе не нужна, что лучше было бы, чтобы я умерла, – достойнее! – Мне стыдно, что я жива. – Как я ему скажу?» [31].

Что можно было ответить на такие письма? В. К. Звягинцева и А. С. Ерофеев заходили к ней, приносили что-нибудь поесть, Александр Сергеевич пилил на дрова чердачные балки; они часто приглашали Марину Цветаеву с Алей к себе. От полного отчаянья удерживала М. И. Цветаеву Аля, ее близость, необходимость спасти ее, заботиться о ней. Всю жизнь она нуждалась в ком-то, кому была бы необходима, – сейчас это была Аля. Весь этот сложнейший комплекс переживаний не нашел непосредственного отражения в поэзии М. И. Цветаевой. Почти полная немота ее продолжалась, но и после того, как она кончилась, Марина Цветаева не писала о смерти Ирины. Отзвук Ирининой смерти слышен в цикле «Разлука», созданном через полтора года:

«Ручонки, ручонки!

Напрасно зовете:

Меж нами – струистая лестница Леты» [32, с. 5].

Только однажды, три месяца спустя, М. И Цветаева написала о смерти Ирины – чтобы самооправдаться. Это было необходимо, иначе трудно жить и ждать возвращения мужа. Она создает в стихах версию правдивую, из реальности скрывшую лишь одну деталь – ее равнодушие к Ирине. Этой версии впоследствии придерживалась и Ариадна Эфрон:

«Две руки, легко опущенные

На младенческую голову!

Были – по одной на каждую –

Две головки мне дарованы.

Но обеими – зажатыми –

Яростными – как могла! –

Старшую у тьмы выхватывая –

Младшей не уберегла.

Две руки – ласкать-разглаживать

Нежные головки пышные.

Две руки – и вот одна из них

За ночь оказалась лишняя.

Светлая – на шейке тоненькой –

Одуванчик на стебле!

Мной еще совсем не понято,

Что дитя мое в земле» [33]

После смерти дочери Ирины и при полной неизвестности, жив ли Сергей Эфрон Особенно страстное желание Марины Цветаевой было иметь сына. «Мать мальчика» – это для нее высший титул, чуть ли не выше титула поэта. Об этом разбросано у нее повсюду в прозе, в стихах, поэмах, письмах.

1 февраля 1925 у Марины Цветаевой родился сын Георгий. Мальчику три недели, Марина Цветаева пишет письмо Ольге Елисеевне о своей жизни (29.02.1925): «… мало сплю – когда-нибудь напишу об этом стихи – не умею ни ложиться рано, ни спать днем, а мальчик нет-нет да проснется, пропоется, – заснет – я разгулялась, читаю, курю. От этого днем повышенная чувствительность, от всего – и слезы, сразу переходящие в тигровую ярость. Мальчик очень благороден, что с такого молока прибавляет. Чистейшая добрая воля» [34].

Она как мать боялась за судьбу своих детей и винила себя за смерть Ирины. Марина Цветаева вернулась в 1934 году в прозе «Сказка матери»: матери предложено выбрать, какой из дочерей жить, а какой умереть, она же предпочитает погибнуть вместе с детьми, но не выбирать. Как большинство сказок, и эта кончается счастливо: пораженный твердостью матери убийца-разбойник отступает, а героини остаются целы и невредимы [35]. Марина Цветаева противопоставляет любовь матери к сыну и любовь женщины к мужчине, полагая, что даже мать не способна так любить свое дитя, как женщина – мужчину, и потому мать готова за сына «умереть», а она – «умирать».

Дети были частью Сережи, смерть Ирины и страх за остальных детей обостряли ощущение неразрывной связи с ним, ответственности перед ним. Теряя детей, она боялась потерять право на мужа. И в этом вся Марина Цветаева. Итак, взаимоотношения Марины Цветаевой с ее детьми были не простыми. Женщине-поэту трудно совмещать в себе поэзию и материнство. Но рождение каждого из детей становилось для М. И. Цветаевой не только важным событием в жизни, но и новой вехой в творчестве: новый ребенок – новый мотив в лирике.

ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ 1

Важнейший вклад в становлении Марины Цветаевой как поэта сделала ее мать. Она была пианисткой и хотела того же для своей дочери, но Марина Цветаева выбрала свой собственный путь - путь «великой поэтессы». Старания матери не прошли даром, она привила дочери любовь к музыке. Музыка действительно была началом М. И. Цветаевой, но со временем музыка обрела другой облик – облик поэта.

Отношения между М. И. Цветаевой и дочерью были необычайные, невиданно крепкие и чуткие узы, которыми были связаны мать и дочь. С каждым прочитанным произведением нами было осмысленно, что эта тема – та самая грань в поэзии М. И. Цветаевой, где ближе всего соприкасаются её жизнь и творчество.

В творчестве М. И. Цветаевой тема дома, детства, матери изначально доминировала в лирике (стихи о маме, родном доме, о себе – ребенке – первое, что она написала). Рождение дочери Али дало новый «толчок» этой теме. Лирическая героиня, повзрослевшая, ставшая матерью, сохраняет то же детски-восторженное восприятие мира: дитя в её представлении – «чудо», «Божий дар».

Рождение каждого из детей становилось для Марины Цветаевой не только важным событием в жизни, но и новой вехой в творчестве: новый ребенок – новый мотив в лирике.

Таким образом, мы определили, что тема материнства, как никакая другая, тесно переплетена с биографией М. И. Цветаевой, а значит, лирическая героиня в этих стихах наиболее близка самой поэтессе.
ГЛАВА 2. ИЗУЧЕНИЕ КОНЦЕПТУАЛЬНЫХ ПОНЯТИЙ «МАТЬ», «МАТЕРИНСТВО» НА УРОКАХ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

2.1. Анализ программ по русской литературе

Главная цель изучения предмета «Мировая литература» в общеобразовательной школе – приобщение учащихся к достижениям мировой литературы и культуры, развитие творческой личности (читателя), формирования у нее гуманистического мировоззрения, высокой морали, эстетических вкусов, а также качеств гражданина Украины, который осознает свою принадлежность к мировому сообществу.

Задачи изучения мировой литературы в основной школе:

• формирование устойчивой мотивации к чтению художественной литературы, к изучению мировой литературы как сокровищницы духовных ценностей человечества;

• ознакомление учащихся с лучшими образцами оригинальной и переводной литературы («золотого» фонда классики и современной);

• углубление представлений о специфике художественной литературы как искусству слова;

• формирование читательской и речевой культуры;

• развитие умений и навыков учащихся воспринимать, анализировать и интерпретировать литературное произведение в культурном контексте, в связях с другими видами искусства, в аспекте актуальных вопросов современности и становления личности;

• активизация интереса к изучению иностранных языков в процессе чтения произведений зарубежных писателей;

• формирование уважения разных языков, культур, традиций, толерантного отношения ко всем народам, народностям, расам и национальностям;

• формирование духовного мира личности, ее высокой морали, ценностных ориентаций;

• развитие творческих способностей, культуры общения, критического мышления;

• формирование этических представлений и эстетических вкусов;

• расширение культурно-познавательных интересов личности.

Материал историко-литературного блока распределены следующим образом: в 9 классе изучают период от древнейших памятников мировой литературы до начала XIX века; в 10 классе - от второй половины XIX до рубежа XIX и XX ст.; в 11 классе - литературу XX века. Такое распределение обусловлен познавательными возможностями и читательскими интересами учащихся 9-11 классов: духовно-эстетический опыт человечества последних двух столетий им ближе, чем тот, что отражен в памятниках литературы античности или Средневековья, поэтому именно его целесообразно в школе изучать подробнее. Основываясь на репрезентативном принципе, программы 9 - 11 классов подают систематический курс как последовательную цепь монографических и обзорных тем.

В классах с углубленным изучением иностранного языка рекомендуется, по возможности, дополнять анализ переводимого произведения работой с оригиналом.

Программы содержат перечень основных требований к знаниям и умениям учащихся, критерии для оценки уровня их понимания произведений, а также рекомендации относительно произведений для самостоятельного чтения.

В программах определены часы:

- для программных разделов, отдельных тем и текстуального изучения произведений;

- для уроков повторения и обобщения изученного материала;

- для уроков развития речи;

- для уроков внеклассного чтения;

- для уроков выразительного чтения (в пропедевтической части);

- для осуществления тематического оценивания.

Задача современного филологического образования — воспитание уважения к культурной идентичности других людей, построенное на идеях подготовки подрастающего поколения к жизни в условиях многонациональной и поликультурной среды. Поэтому учителю-словеснику необходимо способствовать усвоению школьниками духовных ценностей своего и других народов, ведь, как известно, национальная самобытность обновляется и обогащается в результате межкультурного общения (в учебных программах по русскому языку — это реализация социокультурной линии).

Согласно возрастных особенностей учащихся курс литературы в 5-11 классах общеобразовательной школы имеет три этапа.

Основна школа (5–9 класи):

5-7 классы – формирование потребности к чтению (1-й этап);

8-9 класс – системное чтение (2-й этап).

Старшая школа (10-11 классы) – творчески-критическое чтение (3-й этап).

Части и этапы литературного образования отличаются принципами отбора литературных текстов, построением программ и соответствующих методик, но между ними должна быть тесная связь и преемственность, ведь все вместе они составляют единую систему литературного образования.

В рамках изучения творчества М. Цветаевой, интересующий нас этап – третий – творческо-критическое чтение.

Оптимальным в преподавании литературы для этой возрастной категории учащихся будет комплексный принцип, согласно которому к изучению в школе старшеклассникам будут предложены вершинные произведения морально-философского, социально-философского, психологического, исторического содержания от древности до современности, в которых ученики уже стали готовы по уровню своего психологического и культурного развития. Постижение этих произведений должно основываться на предыдущих знаниях (о литературные эпохи, направления, течения, общее развитие культуры и философской мысли), обогащаются и расширяются в старшей школе.

В пояснительных записках к программам по литературе отмечено, что количество часов на изучение разделов и тем является ориентировочным, поэтому учитель, исходя из конкретных условий обучения, имеет право самостоятельно осуществлять перераспределение часов в течение всего учебного года и реализовать содержание обучения за счет резервного времени и интенсификации учебного процесса. При распределении вариативной составляющей следует учитывать индивидуальные образовательные потребности учащихся, особенности региона, уровень учебно-методического и кадрового обеспечения учреждения. Увеличение количества часов на изучение произведений русской литературы можно словесникам осуществлять самостоятельно [37].
2.2. Технология уроков русской литературы, посвященных изучению творчества Цветаевой

Есть в русской литературе тема, которая актуальна для каждого человека – тема Матери. Всем живущим на этой земле нужно научиться благоговейно любить и беспредельно благодарить, понимать и ценить свою мать. Мудрость, светоносность, гуманность берут начало в любви к матери.

Сухие, кричащие, беспощадные факты сегодняшнего дня (каждый день увеличивается число беспризорных и брошенных детей) говорят о том, что все невзгоды, происходящие в обществе, отражаются в первую очередь на ней. Нет более трудной и одновременно прекрасной судьбы, чем у Матери – сердце нашего общества.

Материнская тема пронизывает русскую литературу, поднимает вопросы доброты, человечности, всепрощения. Для матери – самые звёздные и проникновенные слова.

Произведения, в которых звучит эта святая тема достаточно много:

1. Н. А. Некрасов. «Родина» - 1840 г., «Рыцарь на час» - 1862г., «Орина, мать солдатская» - 1863, «Мать» - 1868, «Баюшки – баю» - 1877, «Великое чувство! У каждых дверей…» - 1877 и другие.

2. Л. Н. Толстой «Maman» (глава из повести «Детство»).

3. М. Горький роман «Мать», «Сказка», «Катюша», «Тюрьма», «Сказки об Италии», «По Руси», «Страсти – мордасти», «Рождение человека».

4. А. Платонов. «Корова», «Шесть сыновей», «Мать».

5. А. Т. Твардовский. Лирический цикл «Памяти матери» : «Матери», «Прощаемся мы с матерями…», «В краю, куда их вывезли гуртом…», «Как не спеша садовники орудуют…», «Ты куда эту песню…».

6. К. Паустовский «Телеграмма».

7. Ч. Айтматов «Буранный полустанок» (легенда о манкурте).

8. В. Распутин «Женский разговор», «Последний срок» [39].

Современные государственные и общественные реалии, кардинальные изменения в социальной жизни нашего народа приводят к серьезной модернизации школьной системы образования. Перестройка социально-экономических отношений, переход к информационной цивилизации, выдвижение на первый план общечеловеческих категорий нравственности – всё это вызывает потребность в обновлении содержания образования, в том числе и гуманитарного. В методической литературе предлагаются различные пути содержания гуманитарного образования, среди них интегративный подход в обучении.