Европейский гуманизм XIX века
Новый этап в развитии социальной составляющей гуманизма начался с философии Карла Маркса (1818 – 1883). Его взгляды во многом претерпевали изменения. Философия молодого Марксасодержит в себе ярко выраженную тенденцию поиска подлинной, гуманистической сущности человека, так же как и социальных путей преодоления отчуждения, и в итоге – достижения коммунизма как практического, реального гуманизма, мира подлинной социальной справедливости («Экономическо-философские рукописи 1844 года»). Его теория человека вырастает из светского, нерелигиозного понимания природы индивида: и человек, и мир имеют естественное происхождение. Их бытие исчерпывается этим материальным миром и не имеет продолжения в мире потустороннем. Отказ от веры в сверхъестественное рассматривается К. Марксом как духовное раскрепощение и залог развития всех естественных дарований человека, его «сущностных сил» и способностей. Следовательно, человек как существо родовое и – для позднего Маркса – как классовый агент (пролетарий) – необходимо деятелен, активен, способен самостоятельно (хотя исключительно коллективно) вершить свою судьбу. Он является одновременно автором и актером в процессе жизни – личной и исторической.
Социоцентристский подход к пониманию человека привел Маркса к убеждению во всемирно-исторической освободительной миссии пролетариата. Человек в философии зрелого Маркса выступает, прежде всего, как «совокупность всех общественных отношений». В результате такого подхода человек оказался растворенным в общественных процессах. Для Маркса подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека может произойти только в бесклассовом обществе будущего, которое должно явиться закономерно, в результате открытых им «объективных законов» развития общества; бесклассовое общество станет воплощением гуманизма, преодоления отчуждения человека от другого человека, от труда и от самого себя.
В целом философия Маркса скорее обесценила человека, чем возвеличила его, поскольку чрезмерно акцентировала социальный фактор, сводила все многообразие человеческих проявлений и интересов к классовой борьбе, к общественным противоречиям. В отрицании Марксом «абстрактного гуманизма» трудно не разглядеть опасности для гуманизма и человечности вообще, принципиально не связанных какими-либо материальными интересами и в основе равных себе во все времена. За идеями социального равенства и соответствующего «справедливого» социального устройства был потерян живой конкретный человек с его неповторимой индивидуальностью и неотчуждаемыми правами и свободами. В связи с этим П. Сартр писал о вырождении марксизма в бесчеловечную антропологию. Представления Маркса о человеке – одно из ранних описаний и невольная апология «омассовления» культуры и человека, превращения человека в «колесико и винтик» общественного механизма.
Творчество другого немецкого философа XIX в., о котором необходимо упомянуть в нашем историческом очерке, Фридриха Ницше (1844 – 1900), также не может быть однозначно оценено с точки зрения гуманизма. Из наследия Ницше черпали и гуманные и антигуманные мыслители, религиозные и атеисты, его записывали в провозвестники фашизма и объявляли редчайшим умом, которому удалось объять весь трагизм человеческого духа. Его идея сверхчеловека вдохновила не одного революционера и романтика, самыми яркими из которых в России были М. Горький и В. Маяковский. Причина столь широкого диапазона мнений заключается в бескомпромиссности его философии, в его презрении и ненависти (впрочем, больше «теоретическим») к живым и, к счастью, неустранимым человеческим чувствам милосердия, сострадательности и справедливости, как мешающим воплощению его культурно-исторического идеала. Этот идеал – «сверхчеловек», новый перспективный тип человека будущего («Так говорил Заратустра», 1883). Прототипами «сверхчеловека» стали реальные люди («исторический сверхчеловек») – Цезарь, Александр Македонский, Наполеон и др., не останавливающиеся ни перед какими жертвами ради поставленных целей. «Пусть гибнут слабые и уродливые – первая заповедь нашего человеколюбия – надо еще помогать им гибнуть»; «Падающего толкни». «Бог умер», по выражению Ницше (то есть наивная вера в трансцендентного Бога, определяющего человеческие ценности, для нынешнего человека стала невозможна), и его место должен заступить великий человек, властная земная личность. Как прежде Бог, эта личность даст человеческой массе ее ценности и скрепит их собственными авторитетом и мощью. Сама эта свободная и самовластная личность, наделенная скорее демоническими, чем собственно человеческими чертами, «белокурая бестия», остается за пределами всяких ценностей, всякой морали, «по ту сторону добра и зла». Как видим, на место Бога становится ничем не связанный, гениально одаренный и могучий человек, и это роднит Ницше с гуманистами Возрождения. Однако позиция Ницше скорее может быть охарактеризована как квазирелигиозная, как «человекобожие» (термин Н. Бердяева), чем как гуманизм в собственном, современном смысле слова. Не случайно Ницше, вопреки его громогласно заявляемому отвращению к христианству, столь популярен среди религиозных и в частности христианских мыслителей, – ведь и всякий религиозный культ есть культ силы («всякая власть от Бога», согласно апостолу Павлу).
Формирование новой породы людей-господ, согласно Ницше, предполагает элиминацию или подчинение слабых; гуманная составляющая морали есть лишь «мораль рабов» или достойный презрения «ресентимент», низкая мстительность, плод рабской зависти к сильным мира. Однако к сугубо научному дарвиновскому пониманию эволюции как продукту борьбы за существование эта его позиция имеет лишь косвенное отношение. Его занимает аспект метафизический: «Жизнь есть воля к власти». Эта воля заявляет о себе на всех уровнях органической природы и тем более в человеке; тут она приобретает морально-социальный и религиозный характер. С волей к власти сверхчеловека, по Ницше, естественно сопряжены гармония в нем «дионисийского» и «аполлоновского» начал, т.е. экстатической радости и жажды жизни, не знающей моральных преград и поднимающейся над ее неизбывным трагизмом, и невозмутимости и утонченности духа, того, что чаще всего обозначают категорией «эстетизм».
Встав «по ту сторону добра и зла», отрекаясь от «человеческого, слишком человеческого», Ницше вызывает естественную реакцию отторжения, навлекает на себя потоки негодования. Однако можно прочесть Ницше и иначе. Сверхчеловек Ницше – это творец самого себя как независимой и самостоятельной, неустрашимой и деятельной, твердой и героической личности. «Они (Достоевский и Ницше) поняли, что человеческое будущее… покоится не на тех, которые теперь торжествуют в убеждении, что у них есть уже и добро, и справедливость, а на тех, которые, не зная ни сна, ни покоя, ни радостей, борются и ищут и, покидая старые идеалы, идут навстречу новой действительности»[2]…
В целом можно сказать, что марксизм и ницшеанство являются экстремальными выражениями изначально гуманного импульса решить проблему человека, отыскать его подлинный облик и пути движения к этому подлинному человеку. Однако в силу их нетерпимого экстремалистского характера оба этих учения оборачиваются на деле чем-то совершенно противоположным. Очевидно, что ни пролетарий с его всемирно-освободительной миссией, ни сверхчеловек с его волей к власти не стали идеальными воплощениями принципов человечности или лучшего человека. Не случайно практика и реального, т.е. тоталитарного социализма, и фашистские режимы сознательно обращались соответственно к наследию Маркса и Ницше как к своим духовным вдохновителям.
Между тем, основное русло гуманистических идей и практик в Европе XIX века еще только складывалось. Оно сохраняло свою приверженность идеалам Возрождения и Просвещения, духу английского, французского и немецкого рационализма и классическим стандартам этики. В социокультурном плане гуманистическое движение было связано с не-радикалистскими социалистическими настроениями, идеями демократии, с дарвинизмом, философскими традициями скептицизма и рационализма. Немалую роль в развитии гуманизма как общественного умонастроения играли и различного рода либеральные теологии и религиозно-этические общества в Западной Европе и США. И если марксизм и ницшеанство оказались тупиковыми ответвлениями от гуманистической традиции европейской культуры, то стволовыми течениями стали на рубеже XIX – XX вв. идеи социальной демократии, либерализма, рационализма, прагматизма и скептицизма, свободомыслия, агностицизма и секуляризма.
В широком, общественно-культурном смысле гуманизм со второй половины XIX в. был особенно тесно связан с английским либерализмом, немецкой социал-демократией, французской социалистической мыслью. Первые достаточно влиятельные формы организованного гуманизма стали возникать вокруг журнала «Freethinker» (с 1881 г. – Лондон), Всемирного союза свободомыслящих (World Union of Freethinkers – основан в Брюсселе в 1880 г.)
Гуманистические установки столь широко распространены в европейской культуре середины XIX – начала XX вв., как религиозной, так и скептической или атеистической, что невозможно выделить здесь каких-то лидеров или ведущих мыслителей. Ральф Эмерсон и Генри Торо, Оскар Уайльд и Бернард Шоу, Эрнст Геккель и Альберт Энштейн, Олдос Хаксли и Бертран Рассел, Марк Твен и Карел Чапек, Макс Вебер и Эмиль Дюркгейм, Альберт Швейцер и Тейяр де Шарден, Корлисс Ламонт и Макс Шелер, Томас Манн и Габриель Марсель, Джон Дьюи и Джулиан Хаксли, Жан Пиаже и Карл Манхейм – эти и многие другие выдающиеся деятели западной культуры продвигали идеи гуманизма в общественное сознание, превращали их в естественную подпочву мышления и поведения граждан своих стран и всего мира.
В целом прогресс гуманизма в Европе и США, Австралии и других странах был связан с прогрессом демократии, расширением и укреплением прав и свобод человека, с развитием антивоенного движения и организованных форм благотворительности. Первая и вторая мировые войны были, с одной стороны, кризисом идей демократии и гуманизма, с другой – их тяжелейшими испытаниями на прочность. Но, в конечном счете, народы Европы извлекли из этих испытаний серьезнейшие уроки, их движение к демократии и гуманизму приобрело устойчивый и, как стало очевидным сегодня, необратимый характер.