V. Рудольф Штайнер был привлечен для совета
В 1923 году в одном из немногих возникших на основании личной инициативы лечебно-педагогических заведений работали два юных лечебных педагога: Франц Лёффер и Зигфрид Пикерт. Благодаря судьбоносным обстоятельствам, их свела вместе духовная наука Рудольфа Штайнера. Франц Лёффер говорит об этом: «Мы целиком находились в своей профессии лечебного педагога, но не могли соединить с ней то, что жило в нас благодаря Антропософии. Наше стремление к познанию человека и мира должно было осуществляться вне нашей профессиональной деятельности... Благодаря близости совместной жизни с душевнобольными детьми, мы ежедневно оказывались перед необходимостью решения, которое не могло появиться ни из личных отношений к детям, ни из осознания самой болезни. Тут мы чувствовали пустоту. Как мы можем помочь? Этот вопрос терзал нас в продолжении каждого двенадцати— четырнадцати часового дня нашей совместной жизни с детьми, нуждающимися в уходе за душой».
С этим вопросом — который, надо отметить, ставили не врачи, а учителя — эти два молодых человека, вместе с третьим, Альбрехтом Штрошайном, отправились к Рудольфу Штайнеру. Встреча состоялась под новый, 1923 год. Пикерт пишет об этом: «В личном разговоре нам удалось рассказать Рудольфу Штайнеру о своей работе и задать наши вопросы... После чего пришли ответы не только на все то, что мы спрашивали, но и относительно многого другого, что оставалось в наших душах не высказанным... Он говорил о том, что такие "отклоняющиеся от нормы" дети, со своим «я» и «астральным телом» инкарнированы не полностью, и уже сейчас, особенно во время сна, заняты формированием своей будущей земной жизни; говорил и о том, как лечебный педагог должен удерживать это понимание в своем сознании, как он посредством упражнений души может помочь этим детям осуществлять то, что они не достигли в теперешнем воплощении.
Рудольф Штайнер говорил: "Когда я вхожу во вспомогательный класс в Штуттгарте, я всегда знаю, что здесь работают для следующей земной жизни, независимо от того, что будет достигнуто в этой, и достигнуто может быть довольно много... согласно моим исследованиям, почти каждый гений прошел в одной из своих прошлых жизнях такой опыт". И в немногих предложениях на нас излился целый поток практических советов для формирования речи (Sprachgestaltung), эвритмии, письма, чтения, упражнений на сноровку, вплоть до медикаментозной помощи — практические действия, целиком направленные на то, чтобы реальное духовное начало в человеке сознательно и с любовью подвести к возможности овладения телесностью».
В тот момент, когда я читаю эти строки, я ощущаю, что источники лечебной педагогики открываются снова. Поскольку здесь существо этих детей раскрывается заново из самого духовного познания. В качестве основы деятельности лечебного педагога закладывается знание о факте повторных земных жизней, о Карме и реинкарнации.
Рудольф Штайнер отнесся к этому короткому разговору очень серьезно. Трое молодых людей скоро находят один дом в городе Йена, «Лауенштайн», который они без какой-либо финансовой поддержки, просто из решимости «сделать доброе», превращают в первый «Дом для детей, нуждающихся в душевном уходе» (название, которое предложил Рудольф Штайнер). 18 июня 1924 года Рудольф Штайнер посещает этот дом, дает советы и указания, и с 25 июня по 7 июля проводит там «Лечебно — педагогический курс». В двенадцати докладах он дает духовно — научные основания лечебной педагогики. В них, на примере поразительных, потрясающих познаний относительно конкретных детей, он описывает основные детские типы, нуждающихся в душевном уходе. Он знакомит с их телесно — душевно — духовной структурой u дает множество конкретных указаний для терапии и практической лечебно-педагогической работы.
Но этот курс содержит намного большее; почти в каждом докладе он касается внутренней позиции лечебного педагога по отношению к ребенку и, таким образом, дает возможность в дальнейшем руководствоваться не «мертвой буквой», а самому развить непрерывное лечебно-педагогическое действо из осмысленной, духовно конкретной лечебно-педагогической ситуации. Лечебный педагог должен стать человеком искусства, действующим исходя из духовного знания. Поэтому в своем 10—ом докладе Рудольф Штайнер призывает: «Станьте же танцорами!» — в смысле Заратустры: «Живите с внутренней радостью истины. Ведь, нет ничего более восхитительного, чем переживание истины».
В этих докладах содержится целый «катехизис будущего лечебного педагога», в духовном познании которого, как в огромном здании грядущей лечебной педагогики, объединены лечебно-педагогическая практика и медицинское действие.
С совершенно новой точки зрения рассматриваются здесь различные «нуждающиеся в душевном уходе» состояния ребенка и молодого человека. Так, например, различные конвульсионные состояния, собранные под общим названием «эпилепсии», разделены на две группы: те, что сопровождаются, и те, что не сопровождаются моральными отклонениями. Каждая из этих групп описываются по отдельности и даются необходимые указания для их лечения.
Область детской истерии представлена в качестве слишком сильного процесса инкарнации и, тем самым, впервые объяснена с принципиально новой точки зрения. Благодаря этому эпилепсия раскрывается как явление, обращенное к рождению, а истерия — как процесс, спешащий навстречу смерти.
Рудольф Штайнер подробно говорит о феномене навязчивых идей и навязчивых действий, он описывает область клептомании и прогрессивного слабоумия. Имеются высказывания о проблемах «правой и левой сторон», альбиносов, детских неврозов. И во всех этих описаниях отчетливо проявляется необычайное «знание о человеке», которое позволяет из верного диагноза сразу же вывести необходимый вид терапии.
Здесь церковный Kapuтac заменяется познающей любовью к высшему человеку в каждом ребенке, нуждающемся в душевном уходе.
Медицинско—физиологическо—психиатрическое знание заменено помощью, исходящей из знания о человеке как о микрокосмосе в макрокосмосе.
Государственная служба лечебного воспитателя заменена ежедневно осуществляемым лечебным педагогом воспитанием самого себя.
После этого курса Рудольф Штайнер включил предмет лечебной педагогики в медицинскую секцию свободного высшего учебного заведения для духовной науки, тем самым отдав ее в руки тогдашней ее руководительницы, доктора Иты Вегман. Она всегда оставалась верным служителем лечебной педагогики, познавшей культурные следствия и социальные цели этой работы и во многом способствовавшей их росту.
Это ей мы обязаны тому, что сегодня в Швейцарии и Германии, в Голландии, Англии и Шотландии, в Швеции и Исландии на основании инициативы отдельных людей возникло множество лечебно-педагогических институтов, которые пытаются по— новому, из родника Антропософии, оживить лечебную педагогику. В этих институтах оказывается помощь примерно тысячи детям, нуждающимся в душевном, уходе.
Существо Каспара Хаузера, которое благодаря сердечной черствости окружающих его людей было обречено на гибель, снова воскресло в лечебно-педагогическом курсе Рудольфа Штайнера, спустя почти трижды по 33 года с момента его первого появления.
С тех пор, как был прочитан этот курс, больше не стыдно быть рожденным калекой или идиотом, слабоумным или эпилептиком. Поскольку в каждом из них — такие же дух и душа, как и в любом другом; нет никакой разницы в рангах, а лишь различие ступеней способности к инкарнации.
То, что Лессинг интуитивно, и потому расплывчато, выразил в своей работе «Воспитание человеческого рода», стало теперь реальным познанием сердца. Эту главу можно завершить последними тремя параграфами его работы:
«98. Почему я не могу возвращаться снова, как только я обрету новые познания, новые способности? Не уношу ли я за один раз так много, что стоит приложить усилия для того, чтоб возвратиться снова?
99. Потому нет? Или потому, что я забыл, что я уже здесь был? И хорошо, что забыл! Память о моих прошлых состояниях лишь мешала бы мне в настоящем. И то, что я должен забыть сейчас, забуду ли я навечно?
100. Или потому, что мною потеряно так много времени? Потеряно? Что же я упустил? Не принадлежит ли мне Вечность?»
VI. Эпилог
Многие удивляются, почему Гёте в романе «Годы учения Вильгельма Мейстера» выделил образу Миньоны такую выдающуюся позицию, почему именно Миньону он считает истинной героиней этого романа.
Написание «Годов учения» приходится на один из важных периодов жизни Гёте; он начинает роман в апреле 1794, и заканчивает его 26 июня 1796 года. Это была полная переработка «Театрального призвания Вильгельма Мейстера». Но на это время приходится и встреча Гёте с Шиллером (июль 1794), и дружба с ним. Написание «Сказки» выпадает также на решающие годы существования Гёте, когда образ Миньоны буквально жил в его душе.
Миньона — это ребенок, нуждающийся в душевном уходе. Своим рождением и благодаря обстоятельствам она становится загадкой для всех, кто с ней встречался. Это человек, полный любви, содержащий в себе источник сердечной и жертвенной силы, но неспособный утвердить себя в жизни. Но благодаря тому, как Гёте вводит этот образ в роман, как он проводит Миньону через все перипетии, позволяет ей умереть и быть похороненной, благодаря тому, как у мраморного саркофага маркиз узнает в ней свою племянницу и этим снимает пелену с прошлого аббата, Гёте оказывается одним из первых в Европе, кто предпринимает попытку проникнуть в тайну реинкарнаиии и Кармы.
Как Гретхен для Фауста, так и Миньона для Вильгельма является образом вечной женственности, который становится для него гидом и защитником в духовных мирах. Хотя Миньона в романе — всего лишь бедный, странный, отсталый ребенок, в духовном пространстве — это вечное существо. Аббат говорит у ее гроба: «Мы мало чем можем помянуть дитя, которое погребаем сейчас. Родителей ее мы не знаем, а годы ее жизни можем определить лишь наугад. Столь глубоко и замкнуто было сердце бедняжки, что нам дано только догадываться об ее сокровенных чувствованиях; все в ней было облечено туманом, все лишено ясности, кроме любви к человеку, который вырвал ее из рук жестокого варвара».
Через 33 года после того, как Гёте написал эти строки, в Нюрнберге появляется Каспар Хаузер. О нем также можно было сказать немного: происхождение его неизвестно, о его внутреннем мире можно было только догадываться. И он также выказывал глубочайшую любовь к тем, кто пытался ему помочь: это Ансельм фон Фойербах, действительно помогавший ему, и лорд Станхоуп, который намеревался это сделать.
Однажды в разговоре с канцлером Мюллером Гёте признался: ради нее, ради самой Миньоны, и был, собственно, написан весь роман. И это было действительно так. Особо отчетливо это выступает там, где Миньона в первый раз появляется в женском платье. Когда она облачается в ангельское одеяние и вступает в круг прочих участниц театрального действия, происходит следующий диалог:
«— Ты ангел? — спросил один ребенок.
— Я бы хотела им быть, — отвечала Миньона.
— Почему ты держишь лилию?
— Будь мое сердце так же чисто и открыто, я была бы счастлива.
— А откуда у тебя крылья? Дай-ка взглянуть!
— Они покаместь заменяют другие, более прекрасные, еще не расправленные крылья».
Здесь Миньона говорит о своей приближающейся смерти и о том, что должно случиться после нее — то, что теперь, при жизни, исполниться еще не может. Поэтому этот ребенок является здесь символом всех детей, нуждающихся в душевном уходе. Тот, кто с ними работает и действительно хочет помочь, должен знать об их высшей сущности. И только эта высшая сущность сможет дать им просветление и силу здесь и сейчас осуществлять то, что должно осуществиться лишь позднее.
Поэтому и Рудольф Штайнер говорит во втором докладе своего лечебно-педагогического курса: «Вдумайтесь в это однажды, это необходимо осознать, что, воспитывая неполноценного ребенка, мы вмешиваемся в то, что при естественном ходе, без вмешательства или при неправильном вмешательстве происходит только тогда, когда ребенок проходит врата смерти и рождается снова, то есть, глубоко затрагиваем Карму. При каждом правильно проводимом контакте с неполноценным ребенком происходит вмешательство в Карму, что, разумеется, и должно происходить».
Шиллер был глубоко затронут образом Миньоны. 1 июля 1796 года он пишет Гёте: «Все, что Вы предприняли с Миньоной, живущей и умершей, необычайно хорошо! В своем обособленном образе, таинственном бытии, чистоте и безвинности она представляет как раз ту возрастную ступень, на которой стоит — это может вызвать совершенное уныние и истинную человеческую печаль, поскольку в ней явлено ни что иное, как человечество».
То, что Миньона в своей чистоте и трогательности представляет собой ни что иное, «как человечество», — это потрясающее переживание. С ней, пробужденной в душе Гёте как центральная фигура романа «Годы учения Вильгельма Мейстера», одновременно рождается идеальная фигура, праобраз ребенка, нуждающегося в душевном уходе. В эту сферу Гёте также привнес новое духопознание. Он увидел истинный образ отсталого ребенка.
Поэтому, когда Миньону просят снять свой ангельский костюм, она поет, пытаясь этому воспрепятствовать:
«Так оставьте меня, пока я росту;
Не снимайте с меня белое платье!
Прочь от прекрасной Земли я спешу
Вниз, в тот прочный дом.
Там отдохну я немного в тиши;
Затем я увижу все новыми глазами,
Я оставлю тогда свое облаченье,
Свой пояс и свой венец.
И тамошние небесные существа
Не спросят меня, мужчина ты или женщина,
И просветленное тело
Не стеснят более ни платья, ни складки.
И, хоть живу я без забот и усилий,
Глубокую боль я чувствую в достатке.
От скорби я старею быстро,
Сделайте меня вечно юной!»
Этот стон, этот призыв: «Сделайте меня вечно юной!» — выражение каждого ребенка, нуждающегося в душевном уходе. Слышать его — задача лечебной педагогики. Ее цель — помочь образовать упомянутое просветленное тело в каждом ребенке здесь на Земле, чтобы смогло состояться добро.
ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЕ ВОПРОСЫ