II. Что такое лечебная педагогика?
Когда в 1887— ом году профессор Г. Эмингхауз опубликовал свою книгу «Психические нарушения детского возраста», то в главе «История детских психозов» он мог опираться лишь на очень немногие работы, посвященные детским психическим болезням. Существовали отдельные публикации, посвященные детской психологии, кретинизму, эпилепсии и ее отношению к детскому слабоумию. Все эти работы были направлены в основном на классификацию психических нарушений в детском возрасте; но самым существенным являлось то, что все эти попытки (предпринятые в период около 1830 года) обращали внимание на ребенка и аномалии детского возраста. Г. Моудсли в своей книге «Психология и патология сознания», появившейся в 1867 году и в 1870 году переведенной на немецкий, вводит следующие разделы детского слабоумия и аномалий душевных состояний:
1. Мономания или частичное помешательство в представлении;
2. Хореевидный делирий;
3. Каталептическое помешательство, особо проявляющееся у маленьких детей;
4. Эпилептическое помешательство.
5. Мания;
6. Меланхолия;
7. Аффективное или моральное помешательство.
Я привожу эту классификацию не потому, что она кажется мне существенной, а лишь для того, чтобы показать, что уже тогда имелось достаточное количество наблюдений, позволяющих создать подобные классификации.
Как раз незадолго до появления этой книги английский врач Лэнгдон Даун опубликовал небольшую статью «Обозрение этической классификации идиотов», в которой он попытался сгруппировать различные формы идиотии и имбецильности по расовым признакам. Здесь впервые приводится описание монголизма, откуда это название и получило распространение.
В книге Эммингхауза для нашего рассмотрения важен следующий абзац: «В начале 50— ых годов в парижской больнице Бисетр [Bicеtre] было создано особое отделение для душевнобольных детей (и молодых людей). Ведущим врачом там был Польмье, который заслужил признание благодаря сбору статистических данных о частоте детских психозов и опыту клинического лечения детей и молодых людей, страдающих манией».
Таким образом, там было создано специальное отделение для детей с психическими нарушениями; правда, результатом явились статистические и психиатрические исследования.
Но в той же больнице Бисетр, с ее славной историей, в то же время работал врач, которого, вероятно, можно назвать основателем лечебной педагогики. Уже тогда, в 1843 году, Сегуин опубликовал свой двухтомный труд «Моральное воспитание, гигиена и образование идиотов», в котором он изложил опыт, накопленный за предыдущие 15 лет. Одновременно с выходом книги в больнице открылось отделение для детей с психическими нарушениями, созданное его учителем И. М. Итардом.
Итард был, собственно, отологом, и являлся автором первого учебного пособия по отиатрии «Лечение слуха у детей». В 1798 году, когда он занимался воспитанием глухих детей, к нему привели «дикаря из Аверона» — беспризорного ребенка, которого охотники департамента Аверон в южной Франции нашли в лесу. Итард взял этого ребенка к себе и с любовью и энтузиазмом попытался его воспитать; и он действительно смог его «социализировать», правда, пробудить в нем высшие духовные способности ему не удалось. Результаты этого опыта были обобщены в небольшой статье, и тем самым он заложил фундамент лечебной педагогики. Его учеником был уже упомянутый выше Сегуин, который в 1846 году вместе с американцем Самуэлем Гридли Хоу не только основал в штате Массачусетс первый дом для слабоумных детей, но и попытался организовать настоящее лечебно-педагогическое движение.
За несколько лет до этого, в 1836— ом году, произошло следующее: один молодой человек, студент— медик, Ганс Яков Гюггенбюль, прогуливаясь по швейцарским Альпам, в местечке Зеедорф кантона Ури повстречал одного человека, страдающего кретинизмом, который стоял на коленях перед иконой Девы Марии и молился ей.
«Cet aspect emut та sensibilite en taveur de ces malheureix et fixa ma vocation. Un etre susceptoble de concevoir encore la pensee de Dieu est digne de tout soin et de tout sacrifice. Des individus de noire cspece, des l'reres abatardi ne sont ils pas plus dignes de notre interet quc ces races d"animaux qu'on traivaille aperfectionner?»
(Вид этого несчастного неимоверно взволновал и укрепил меня в правильности моего призвания. Быть в состоянии постигать мыслью бога — это ли не стоит всех усилий и жертв. Почему же тогда наши убогие собратья должны представлять для нас интерес лишь в качестве облагороженных работой животных?)
Так это событие описывает сам Гюггенбюль. Один из его биографов говорит, что это переживание было таким сильным, что он дал торжественный обет «посвятить свою жизнь устранению этого бедствия и скорее умереть, чем оставить это поле битвы человечества».
После этого случая Гюгенбюль интенсивно занимается существом кретинизма, при этом он наталкивается на работу великого врача и естествоиспытателя П.В. Трохлера, начинает переписываться с ним, а потом общается и лично. Затем в 1837— ом году он получает допуск к врачебной деятельности при университете в Берне, и три года спустя публикует свою работу «Воззвание о помощи из Альп для борьбы с ужасным кретинизмом». Еще через год, в 1841, в Абендберге у Интерлакена он открывает интернат для воспитания больных кретинизмом. Здесь для лечения Гюггенбюль пытается заложить методы лечебно-педагогической терапии. Он твердо убежден, что
— расположение на возвышенности,
— прекрасная питьевая вода
— и специальные установки для отопления послужат основанием для успешной терапии.
Он разрабатывает особые методы обучения письму и счету, пропагандирует идею создания «образцовых деревень» для блага больных, и его огромное стремление приводит к тому, что вскоре в Европе и Америке действительно возникают подобные заведения. Тем не менее, он оказывается слишком занятым для того, чтобы обратить серьезное внимание на интриги соотечественников, и в 1863 году, не достигнув 47 лет, умирает от сердечного заболевания.
Согласно его завещанию, в виде благотворительного акта интернат должен был перейти братству Херренхутеров; обшина, однако, отклонила легат, и скоро интернат пришлось закрыть. Но дело Гюггенбюля и пример его самопожертвования в лечебно-педагогических начинаниях продолжают жить дальше.
Таким образом, Итард, Сегуин и Гюггенбюль могут рассматриваться в качестве трех основателей лечебной педагогики. Но почему же именно они? Почему, к примеру, не Эммингхауз или Моудсли, которые упоминались выше? Вспомним еще раз Итарда и Гюггенбюля, и нам станет совершенно ясно, где искать ответ. У обоих в начале их лечебно-педагогической деятельности стоит особое переживание.
Итард встречает «дикаря из Аверона», а Гюггенбюль — молящегося кретина. В этот момент в каждом из них созревает решение помочь, а именно: помочь непосредственным действием. Это значит, не только изучать и регистрировать, не только исследовать и познавать, а «хотеть добра».
Но как раз это «хотеть добра» часто и стоит в начале успеха в педагогической или социальной областях. Что делает решение Итарда и Гуггенбюля особенным? Оба оказываются перед особым типом: «человек». Французский врач видит ребенка, который деградировал из за одиночества и беспризорности. Швейцарский студент— медик обнаруживает в молящемся кретине обезображенное человеческое существо, которое, несмотря на свое уродство, способно высказывать «божественные мысли». И в Итарде, и в Гюггенбюле крепнет воля вернуть изуродованному человеческому образу свой первоначальный, вечный облик. Это не просто импульсивное желание вылечить больного, это — воля присоединить отпавшее к своему источнику.
В этом стремлении действовать я вижу прафеномен пробуждающейся лечебной педагогики. Поскольку лечебная педагогика, на мой взгляд, состоит не из некой комбинации двух компонентов — лечения и воспитания, а представляет собой нечто новое, третье. Когда из натрия и хлора образуется соль, последняя есть нечто большее, нежели сумма двух первых; так и лечебная педагогика — это нечто совершенно новое, некий импульс, который до этого не существовал в человечестве, или существовал не так явно.
Лечебная педагогика — это импульс, направленный на то, чтобы вернуть человеку подобие Божие, которое он потерял в силу обстоятельств, внутренней нужды или заблуждения; то есть, в каждом человеке определенными действиями или обучением можно пробудить способность ходить, говорить и мыслить, поскольку все это является выражением истинного человеческого.
Этот импульс жил в Итарде, в Сегуине, в Гюггенбюле. Где, однако, можно найти этот импульс еще?