В 4 года, когда речь у девочки уже сформировалась и она говорила безо

всяких отклонений, на нее напала собака, прокусив ей ногу. Собаку

принялись ловить, чтобы узнать,— больна она бешенством или нет.

Лишь через неделю выяснилось, что собака здорова. За это время девочка

уже заболела неврозом.

Дело осложнялось тем, что бабушка и мать постоянно внушали девочке,

чтобы она меньше общалась с собаками, так как они «бешеные». Эти знания

в данной ситуации принесли ей вред. После укуса собаки девочка стала жить

одним только тревожным ожиданием: придется ли ей принимать уколы от

бешенства?

От потрясения у девочки отнялась, исчез сон, она постоянно плакала,

выгля­дела грустной, почти ничего не ела и молчала. Затем она стала

говорить, но говорила с сильным заиканием. Через 2—3 недели острота

переживаний уменьшилась, нормализовались сон и аппетит, улучшилось

настроение. Девочка была бы уже здо­ровой, если бы не заикание. Оно

было очень непостоянным: то пропадало, то воз­никало. Но тут девочка

услышала рассказ о том, что некая бешеная собака укусила какого-то

ребенка, и все прежние печальные воспоминания оживились. Стоило

девочке услышать разговор о собаках, как она вся съеживалась, бледнела,

начинала сильно заикаться, нервничать, раздражаться, испытывать страх, в

том числе и страх речи. Так повторялось несколько раз. Потом заикание

несколько стихло, и лишь через 5 лет оно возобновилось. На этот раз после

того, как учительница при всех обругала девочку, а в это время

одноклассники беззаботно смеялись над нашей будущей пациенткой.

Как я в дошкольном возрасте, заикание сопровождалось плохим настроением,

страхом речи, чувством общего эмоционального напряжения.

Чем больше девочка думала о своей речи, тем сильнее было заикание.

Чем больше она отвлекалась от печальных дум, тем меньше заикание

проявлялось, а временами во­обще исчезало. Девочке было легко говорить

по телефону, но стоило встретиться с собеседником (особенно незнакомым),

заикание становилось таким сильным, что лишало ее возможности

разговаривать. Когда девочку спрашивали, где у нее возникали судороги,

она всегда показывала на горло: в этом месте будто перехва­тывало дыхание,

будто комок подкатывался, нечем было дышать от страха и от трево­ги.

В знакомой обстановке девочка зачастую говорила безо всякого дефекта.

Де­вочка очень переживала свою речевую неполноценность. Она просила

мать полечить ее у специалиста, порой плакала от горя: ну, кому я такая

нужна? Почему все говорят нормально, а я маюсь от заикания?

Когда девочку привели к логопеду, тот проверил правильность

произнесения ею звуков и приказал внимательно следить за своей речью,

более четко говорить, контро­лировать дыхание и т, д. В глубине души не

веря логопеду, девочка все же принялась выполнять его рекомендации,

но очень скоро заметила, что, чем больше она следует советам специалиста,

тем хуже говорит. Она давно уже обнаружила, что ей нельзя фиксировать

свое внимание на речи, нужно как можно меньше думать о заикании и

гда оно уменьшается или вообще проходит. Логопед же ей говорил все

наоборот. Раздосадованная на специалиста, больная еще больше

замкнулась в себе, перестала верить в свое излечение.

Шли годы. Заикание становилось все более выраженным. Особенно

оно усилилось в 15-летнем возрасте, когда появилось слишком

обостренное переживание своего дефекта («раньше я воспринимала

свое заикание на 100 рублей, хотя оно было на копейку, теперь же я

бы его сравнила с миллионом») и панический страх собак. Дело в том,

что наша пациентка всегда боялась собак, видя в них причину своих

несчастий. Однажды она вечером возвращалась домой, и на нее

набросилась соседская собака. Больная понимала, что собака

домашняя, что она ее не укусит, однако устра­шающий вид дога ее

перепугал — заикание усилилось.

В роду 13-летнего паренька почти все мужчины говорили очень быстро и

невнятно (кстати сказать, заикание — болезнь преимущественно мужская:

девочки страдают ею в 5—6 раз реже; объясняют это тем, что девочки

болтливее мальчишек, и поэтому их речевой аппарат более крепок; впрочем,

это мнение справедливо не всегда). Точно так же говорил и наш пациент.

Со времени становления речи произноси­мые им слова норой невозможно

было разобрать. Мать повела сына к логопеду, который диагностировал

тахилалию {чересчур быструю речь) и дислалию (невнятную речь),

посоветовав подождать, пока дефекты речи сами по себе не пройдут.

В 5 лет на фоне врожденных речевых недостатков появилось заикание

возникало на высоте тахилалии: если ребенок следил за темпом речи,

старался говорить медленнее четче, заикания не было. Когда же темп речи

ускорялся, ребенок начинал захлебываться от напора слов и на высоте

этого плохо контролируемого нарастания скорости произнесения слов

появлялось и усиливалось заикание. Больной не обращал на это никакого

внимания, он настолько привык к своим дефектам, что. нисколько не

переживал их. Чтобы мать перестала делать ему замечания касательно

темпа речи, он говорил: «Следить за скоростью речи мне куда труднее,

чем говорить с заиканием. От заикания никто инвалидом не стал, не умер,

мой отец и дед гово­рили очень тихо, но стали профессорами, ничего со

мной не будет, если я буду заикаться.. Когда надоест заикаться, научусь

следить за темпом речи и сам избавлюсь от заикания».