Смысл, таким образом, определяется более широким контекстом, чем значение. 1 страница

УДК 159.9 ББК88

Л 478

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, факультет психологии

Рецензенты:

д-р психол. наук, проф., чл.-кор. РАО Б.С.Братусь д-р психол. наук, проф., чл.-кор. РАО В.А.Иванников д-р психол. наук, проф., чл.-кор. РАН В.Ф.Петренко д-р психол. наук, проф. ИЛ. Васильев

Леонтьев Д.А.

Л478 Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. 2-е, испр. изд. — М.: Смысл, 2003. — 487 с.

Монография посвящена всестороннему теоретическому анализу смысловой реальности: аспектов проблемы смысла, форм его существования в отношениях человека с миром, в сознании и деятельности человека, в структуре личности, в межличностном взаимодействии, в артефактах культуры и искусства.

Адресуется психологам и представителям смежных дисциплин.

Рукопись подготовлена при поддержке Российского Гуманитарного научного фонда, исследовательский проект № 95-06-17597

Издание осуществлено при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований по проекту № 98-06-87091

ISBN 5-89357-082-0

Д.А. Леонтьев, 1999, 2003. Издательство "Смысл", оформление, 1999.

введение

«Проблема смысла ... — это последнее аналитическое понятие, венчающее общее учение о психике, так же как понятие личности венчает всю систему психологии»

А.Н.Леонтьев

В последние два десятилетия психология переживает кризис i моих методологических оснований, связанный с очередным раз­мыканием не только границ ее предмета, но и границ науки и представлений о науке вообще, с разрушением основополагающих и в предыдущий период весьма четких бинарных оппозиций «жи-тгйская психология — научная психология», «академическая психо-млия — прикладная психология», «гуманистическая психология — механистическая психология», «глубинная психология — вершин-ИШ1 психология», а также концептуальных оппозиций «аффект — Интеллект», «сознание — бессознательное», «познание — действие» и т.п. Активизировалась работа по методологическому осмыслению оснований психологии и построению нового ее образа, что в рос-иийской психологии выразилось в первую очередь в возрождении принадлежащей Л.С.Выготскому идеи «неклассической психоло-1Ии» (Эльконин, 1989; Асмолов, 1996 б; Дорфман, 1997 и др.) или •иронической психологии» (Зинченко, 1997), а в западной — в обсуждении идеи «постмодернистской психологии» (например, Shatter, 1990). Неклассическая психология еще не получила четкого определения; это скорее идея, чем конкретная теория. Можно, од-нико, обозначить общий вектор движения от классической психо­логи к неклассической: от статического представления о человеке К динамическому и от изучения его в виде изолированного «препа-pita» к осознанию его неразрывной связи с миром, в котором про­текает его жизнедеятельность.

Неслучаен в этом контексте интерес к понятию смысла многих ученых, как у нас в стране, так и за рубежом. Это понятие пришло Я психологию из философии и наук о языке и до сих пор не вошло К основной тезаурус психологии личности, если не считать отдель-

введение

ных научных школ; вместе с тем интерес к нему нарастает, растет и частота использования этого понятия в самых разных контекстах и в рамках различных теоретических и методологических подходов В оте­чественной психологии понятие личностного смысла, введенное А.Н.Леонтьевым еще в 40-е годы, уже давно и продуктивно исполь­зуется в качестве одного из основных объяснительных понятий, причем не только в психологии, но и в смежных научных дисцип­линах. Не случайно это понятие получило столь широкое признание именно у нас в стране — ведь в российской культуре, российском v сознании поиск смысла всегда являлся главной ценностной ориен­тацией Менее известно, что понятие смысла стало в последние де-"сятилетия популярным и на Западе — оно занимает весьма важное место в логотерапии В.Франкла, психологии личностных конструк­тов Дж.Келли, этогеническом подходе Р.Харре, феноменологичес­кой психотерапии Ю.Джендлина, теории поведенческой динамики Ж.Нюттена и других подходах, несмотря на трудность адекватного перевода этого понятия на английский и многие другие языки. Ред­ким исключением является немецкий, и закономерно, что раньше всего это понятие появилось в философии, психологии и науках о языке именно у немецкоязычных (Г.Фреге, Э.Гуссерль, В.Дильтей, Э.Шпрангер, З.Фрейд, А.Адлер, К.Юнг, М.Вебер, В.Франкл) и русскоязычных (Г.Г.Шпет, М.М.Бахтин, Л.С.Выготский, А.Н Ле­онтьев) авторов.

Интерес к понятию смысла вызван, на наш взгляд, тем фактом, хоть и еще неотрефлексированным, что это понятие, как показывает со всей отчетливостью даже беглый взгляд на практику его упот­ребления, позволяет преодолеть перечисленные выше бинарные оп­позиции. Это становится возможным благодаря тому, что понятие смысла оказывается «своим» и для житейской и для научной психо­логии; и для академической и для прикладной; и для глубинной и для вершинной; и для механистической и для гуманистической. Бо­лее того, оно соотносимо и с объективной, и с субъективной, и с интерсубъективной (групповой, коммуникативной) реальностью, а также находится на пересечении деятельности, сознания и личнос­ти, связывая между собой все три фундаментальные психологичес­кие категории. Тем самым понятие смысла может претендовать на новый, более высокий методологический статус, на роль централь­ного понятия в новой, неклассической или постмодернистской пси­хологии, психологии «изменяющейся личности в изменяющемся мире» (Асмолов, 1990, с. 365).

Столь широкие возможности, однако, порождают и трудности в работе с этим понятием. Его многочисленные определения зачас­тую несовместимы. Сам смысл имеет, если воспользоваться попу-

ЙНМЕНИЕ

дирмой в последнее время метафорой, природу Протея — он из­менчив, текуч, многолик, не фиксирован в своих границах. Отсюда Немалые трудности в понимании этого явления, разночтения в оп­ределениях, нечеткости в операционализации. . Когда автор этой книги, еще будучи студентом факультета психологии МГУ, заин­тересовался проблемой смысла (примерно в 1979—1980 годах), большая группа преподавателей и сотрудников факультета — пря­мых учеников А.Н.Леонтьева — активно и с большим энтузиазмом винималась разработкой этой проблемы. Их число сейчас уменьши­лось. Из тех, кто внес в этот период основной вклад в разработку it01 о понятия, одних уже нет с нами (Б.В.Зейгарник, Е.Ю.Арте-мьсна), другие достаточно резко сменили свою проблематику и область исследований (В.В.Столин, А.У.Хараш), третьи, разо-чировавшись в понятии смысла, фактически отказались от него (В К.Вилюнас, Е.В.Субботский), четвертые не отказались, но впос­ледствии направили свои непосредственные научные изыскания на дру| ие, хоть и близкие проблемы (А.Г.Асмолов, Е.Е.Насиновская, В Л Петровский). Вместе с тем отнюдь не ощущается снижение ин­тереса к этому понятию (скорее, наоборот) среди психологов всех школ и направлений.

Разработка общепсихологических представлений о смысловом щмсрении человеческого бытия ведется автором этой книги с нача­ли 1980-х годов. Основной задачей (можно сказать, сверхзадачей) выло собрать цельную картину смысловой реальности из заворажива­ющих кусочков мозаики, образованной имеющимися идеями и пуб­ликациями по этой теме. Первым промежуточным результатом стала Кппдидатская диссертация «Структурная организация смысловой |феры личности», защищенная нами в 1988 году. В ней была предло­жена классификация смысловых структур и модель структуры лично-81 и, основанная на общем понимании смысловых структур личности Кпк превращенной формы жизненных отношений. Мы разработали Тикже концепцию смысловой регуляции жизнедеятельности, показав щсцифические функции в этой регуляции различных смысловых ечруктур. Этот промежуточный результат соответствовал первой из Трех выделенных Н.А.Бернштейном (1966, с. 323—324) стадий раз-РИ i ия любых теоретических представлений — стадии объединения и Логического упорядочения разрозненных фактов. Мы осознавали и Неизбежную ограниченность предложенной в той работе схемы. Эта СИ раниченность проявилась не только в том, что смысловая сфера личности рассматривалась в статическом морфологическом срезе, но И и том, что само выделение дискретных смысловых структур во mho-ром условно. Мы не располагали другим языком описания, но соз-нивали, что за используемыми нами понятиями реально стоят не

|г

введение

столько смысловые структуры, сколько смысловые процессы. Пони­мая отдаленность перспективы разработки процессуального языка, мы сформулировали в заключении к упомянутой диссертации и зада­чи на ближайшую перспективу. В их числе были: анализ условий и механизмов актуалгенетического развития и критических перестроек сложившихся смысловых структур и динамических смыслоных сис­тем; анализ интериндивидной трансляции смыслов, в том числе в формах материальной и духовной культуры; анализ развития смыс­ловой сферы личности в онтогенезе, а также психологических пред­посылок и механизмов аномального развития смысловой сферы; разработка методов исследования и воздействия на смысловую сферу. Решение этих задач позволило бы перейти от статичной морфологи­ческой схемы смысловой сферы личности к концепции динамичес­кой смысловой реальности, естественной формой сущее!копания которой является непрерывное движение, к концепции, имеющей предсказательную силу, что присуще второму этапу развития 1еории по Н.А.Бернштейну (1966, с. 323-324).

Эта программа-минимум, как нам представляется, выполнена в данной работе, которая являет собой итог почти двух десятилетий научных исследований. Она посвящена решению задачи построения единой общепсихологической концепции смысла, его природы, форм существования и механизмов функционирования в структуре деятельности, сознания, личности, межличностной коммуникации и в предметно воплощенных формах. В ней мы постарались наполнить конкретным психологическим содержанием мысль А.Н.Леонтьева (1983 а) о том, что проблема личности образует особое психологи­ческое измерение, иное, чем то измерение, в котором идет изучение психических процессов, а также мысль В.Франкла (Frankl, 1979) о смысловом измерении человека, надстраивающемся над биологичес­ким и психологическим измерениями.

it
* * * ,\

Завершая это введение словами благодарности, нельзя не перей­ти от академического «мы» к осознанному и «участному» (М.М.Бах­тин) «я».

Я посвящаю эту книгу моему деду, Алексею Николаевичу Ле­онтьеву. Было бы неточным сказать «его памяти», потому что его присутствие — и прежде всего в этой работе — памятью отнюдь не ограничивается. Научная работа всегда в каком-то смысле преодо­левает время — мы можем вести весьма содержательный диалог с Декартом и Спинозой, Гиппократом и Аристотелем. Я отчетливо ощущаю присутствие Алексея Николаевича в одном со мной «на-

viiiom времени» и надеюсь, что моя книга внесет свой вклад в его

• 'полетие в этом временном измерении. Он был и остается для
i ни образцом научной добросовестности и преданности науке.

Я всегда был жадным до знаний и старательным учеником, я учимся у многих, и нелегко перечислить всех, кто повлиял на мое профессиональное становление — не только тех, с кем я общался лично, но и тех, с которыми я не встретился и не встречусь никогда. N числе последних Л.С.Выготский, М.М.Бахтин, А.Адлер, Г.Олпорт, И М >й, М.К.Мамардашвили и другие Учителя. Из числа же тех, у fcuio я учился в традиционном смысле этого слова, хотелось бы, не Принижая ничей вклад, отдельно поблагодарить двоих, влияние ко-vupiiix на мою работу (и не только работу) еще со студенческих лет мгрсоценить невозможно. Александр Григорьевич Асмолов во многом ""собствовал возникновению и укреплению моего первого интере-к психологии личности и к проблеме смысла, постоянно давал

• и (дологические ориентиры и помогал мне решать задачу на смысл
tun», что я делаю. Елена Юрьевна Артемьева учила, что кроме кон-
мишии, должна быть еще позиция, она ненавязчиво способствовала
инранию граней между научными изысканиями и пониманием жиз­
ни иообще, формированию у меня методического мышления.

V любого исследователя есть свой ближний референтный круг — люди, работающие рядом в проблемном поле, профессиональное яшпмодействие с которыми особенно продуктивно. Полный список it*, кто своими исследованиями особенно сильно помог мне прод­винуться в моих, был бы очень длинным. Я благодарен очень мно-1Им, а в особенности Б.С.Братусю, Ф.Е.Василюку, В.П.Зинченко, И А. И Ванникову, А.М.Лобку, Е.В.Эйдману. Общую композицию этой 1ЖИ1И помогли выстроить теоретические идеи моего друга и коллеги Л М.Дорфмана. Я благодарен также всем тем друзьям и коллегам, ко-Юрые морально поддерживали и поддерживают меня в моем прокла-дынпнии новых маршрутов на плохо изученной территории.

Отдельная благодарность — моим ученикам, студентам и аспи-раншм. Не только потому, что чтобы что-то понять, надо это кому-то вбънснить. Без их участия мне не удалось бы в одиночку вывести мно-1И@ ит теоретических идей на уровень эмпирической проверки и Практического приложения. Я особенно благодарен тем из них, чей РМ1Ш также есть в этой книге: Ю.А.Васильевой, М.В.Снетковой, И II Бузину, Н.В.Пилипко, М.В.Калашникову, О.Э.Калашниковой, А II Поиогребскому, М.А.Филатовой.

Наконец, еще одна благодарность — моим близким, у которых эта на протяжении долгого времени отнимала изрядную часть , и которые относились к этому настолько стоически, насколько •то было возможно.

глава!. Подходы к пониманию смысла

В ПСИХОЛОГИИ И ГУМАНИТАРНЫХ НАУКАХ

И представлял государю, что у аглицких мастеров со­всем на все другие правила жизни, науки и продоволь­ствия, и каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства перед собою имеет, и через то в нем со­всем другой смысл.

Н. С.Лесков

1.1. понятие смысла в гуманитарных науках

В большинстве общих толковых, философских и лингвистичес­ких словарей смысл определяется как синоним значения. Это отно­сится не только к русскому слову «смысл», но и к его немецкому аналогу «Sinn». В английском языке ситуация сложнее: хотя в языке существует этимологически близкое понятие «sense» (смысл), ис­пользуемое, в частности, в расхожих словосочетаниях «common sense» (здравый смысл), «to make sense» (иметь смысл), тем не ме­нее в абсолютном большинстве случаев в научном дискурсе, равно как и в обыденном языке, русские понятия «значение» и «смысл» переводятся одним и тем же словом «meaning». Французское «sens», напротив, распространено гораздо шире, чем сугубо академический термин «signification» (значение).

Этимология этого понятия также не совпадает в разных языках. Русское «смысл» означает «с мыслью». Немецкое «Sinn», как ука­зывает М.Босс, ведет свое происхождение от древненемецкого ли^ тературного глагола «sinnan», означавшего «быть на пути к цели» (Boss, 1988, р. 115). В связи с этим Э.Крэйг замечает, что связь с ин-тенциональной направленностью, присутствующая в слове «Sinn», теряется при переводе его на английский как «meaning», и перевод его словом «sense» был бы адекватнее (Craig, 1988, р. 95—96). С дру­гой стороны, Дж.Ричлак со ссылкой на словари утверждает, что и слово «meaning» происходит от англосаксонских корней с семан­тикой «желать» и «намереваться» и является, соответственно, по­нятием целевой природы, обозначающим соотносительную связь

/./. понятие смысла в гуманитарных науках 9

между несколькими конструктами, которые он называет полюсами смысла (Rychlak, 1981, р. 7).

Исторически изначальным проблемным контекстом, в котором понятие смысла возникло как научное понятие, не совпадающее с понятием значения, было изучение понимания текстов, а первой юоретической парадигмой — герменевтика. Задача разграничения 1срменевики с философией, с одной стороны, и языкознанием, с другой, очень сложна и выходит далеко за рамки данной работы; клк констатировал В.Г.Кузнецов, герменевтика, гуманитарные на­уки и философия «развиваются в едином историко-культурном кон-(сксте, зависят друг от друга, оказывают влияние друг на друга» (1991 а, с. 4). Герменевтика возникла как учение о толковании скры-1ых смыслов Священного писания, став постепенно учением о по­нимании скрытых смыслов в более широком контексте и слившись и начале нашего столетия с философской мыслью в работах таких се представителей как В.Дильтей, Х.-Г.Гадамер и др. Поэтому, от­нося те или иные воззрения на проблему смысла к герменевтичес­кой традиции, мы будем пользоваться лишь чисто историческими критериями.

Пожалуй, первое значимое в нашем контексте понимание смыс­ла мы обнаруживаем у Матиаса Флациуса Иллирийского (XVI век). Флациус предлагает разрешение одной из ведущих герменевтичес­ких дилемм, — имеет ли слово один смысл или много, — введя различение значения и смысла: слово, выражение, текст имеют одно значение, но различные контексты могут задавать различные ею смыслы. Вне контекста слово смысла не имеет; в каждом конк­ретном контексте смысл однозначен. Таким образом, проблема смысла сводится к проблеме контекста (Кузнецов, 1991 а, с. 25). • Герменевт, работая с различными контекстами, должен вскрывать I» них единственное божественное значение и истолковывать его смысловые оттенки, внесенные в библейские тексты их авторами. Ги ко го типа интерпретации учитывают субъективные особенности по горской позиции. Задача герменевта заключается в выявлении цели и замысла автора» (там же, с. 26). Понятие контекста, введен­ное Флациусом в концептуальный аппарат герменевтики, позволи­ло, пожалуй, впервые разделить понятия значения и смысла как Несинонимичные.

Дальнейшее развитие проблема соотношения, точнее, разли­чения значения и смысла текстов и речевых выражений получила > конце XIX — первой половине XX века в науках о языке — лин­гвистике, семиотике и логической семантике. Как мы, впрочем, унидим дальше, отождествление значения и смысла и сегодня еще 01нюдь не стало достоянием истории. Употребление понятия смысла

глава 1. Подходы к пониманию смысла

в этом контексте далеко от окончательной определенности. Су­ществуют две принципиально различающиеся между собой тра­диции использования понятия «смысл». В одной из них смысл выступает как полный синоним значения; эти два понятия взаимо­заменимы. Мы не будем специально останавливаться на таких оп­ределениях. Во второй традиции понятия «смысл» и «значение» образуют более или менее выраженную концептуальную оппози­цию. В свою очередь, вторая традиция также отнюдь не является однородной.

Родоначальником концептуальной оппозиции «значение — смысл» в науках о языке принято считать Готлиба Фреге. В своей классической работе столетней давности «Смысл и денотат» (Фре­ге, 1977; 1997) он вводит ее следующим образом: денотат, или значение текста (знака) — это та объективная реалия, которую обозначает или суждение о которой высказывает текст (знак); смысл — это способ задания денотата, характер связи между дено­татом и знаком или, выражаясь современным языком, «информа­ция, которую знак несет о своем денотате» (Мусхелшивили, Шрейдер, 1997, с. 80). Текст может иметь только одно значение, но несколько смыслов, или же не иметь значения (если в реальности ему ничто не соответствует), но иметь при этом смысл. «В поэтическом упот­реблении достаточно того, что все имеет смысл, в научном — нельзя упускать и значений» (Фреге, 1997, с. 154—155). В текстах Фреге есть указания на связь смысла с контекстом их употребления. Все же, по мнению, в частности, Е.Д.Смирновой и П.В.Таванец (1967), Фреге не создал теории смысла. Тем не менее, его работа до сих пор остается наиболее цитируемой там, где ставится вопрос разведения смысла и значения.

Приведем еще несколько подходов к соотношению значения и смысла речевых выражений. К.И.Льюис (1983), анализируя виды значения, различает языковое и смысловое значение. Языковым значением слова можно овладеть при помощи толкового словаря, сначала найдя его определение, затем определив все слова, кото­рые в это определение входят, и т.д. То, что при этом ускользает — это смысловое значение, связанное со знанием всех вариантов пра­вильного употребления слова в разных контекстах. М.Даммит (1987) рассматривает теорию смысла как одну из составных частей теории значения, наряду с теорией референции. Теория смысла «...свя­зывает теорию истины (или референции) с умением говорящего владеть языком, соотносит его знание суждений теории с практи­ческими лингвистическими навыками, которые он проявляет» (там же, с. 144). Она должна «...не только определить, что знает говоря­щий, но также и то, как проявляется его знание» (там же, с. 201).

/./. понятие смысла в гуманитарных науках 11

Смысл, таким образом, определяется более широким контекстом, чем значение.

По-иному расставляются акценты в работах представителей сов­ременной французской школы анализа дискурса, в которой проб­лема смысла всегда находится в центре внимания, но при этом рассматривается вне традиционного для лингвистики противопос­тавления смысла и значения (Гийому, Мальдидъе, 1999, с. 124, 132). Специфика данного подхода заключается в анализе взаимосвязи дискурса и идеологии. Понятие дискурса выступает здесь как уточ­няющее идею контекста. Так, М.Пешё и К.Фукс (1999), констати­руя неоднозначность связи текста с его смыслом, связывают это с гем, что текстовая последовательность привязана к той или иной дискурсной формации, благодаря которой она наделяется смыслом; нозможна и привязка одновременно к нескольким дискурсным фор­мациям, что обусловливает наличие у текста нескольких смыслов. Ж.Гийому и Д.Мальдидье (1999) утверждают, что «тексты, дискур­сы, дискурсные комплексы приобретают определенный смысл толь­ко в конкретной исторической ситуации» (с. 124). Анализируя тексты тохи Великой Французской революции, авторы показали, что хотя смысл выражения далек от того, чтобы целиком определяться его внутренней структурой, как традиционно считала лингвистическая семантика, другая крайность — считать смысл полностью обуслов­ленным извне — также себя не оправдала. Авторы формулируют сба-пансированный вывод: «Смысл не задан a priori, он создается на каждом этапе описания; он никогда не бывает структурно завершен. Смысл берет свое начало в языке и архиве; он одновременно огра­ничен и открыт» (там же, с. 133). Другой автор так видит процесс производства открытого смысла: «Один смысл развертывается в дру-тм, в других; или же он запутывается в самом себе и не может ос-нободиться от себя. Он дрейфует. Он теряется в самом себе или умножается. Что касается времени, то здесь речь идет о мгновениях. Смысл нельзя приклеить. Он нестабилен, все время блуждает. Смысл не имеет длительности. Долго существует лишь его "каркас", фикси­руемый и увековечиваемый при своей институционализации. Сам же смысл блуждает по разным местам... Конкретная ситуация означи­вания, в которой взаимодействуют смысл и его удвоение: не-разли-чение, не-значимость, не-дисциплинированность, не-постоянство. При таком подходе смысл в значительной мере не-контролируем» (Пульчинеллы Орланди, 1999, с. 215—216). Постоянства смысла воз­можно достичь на основе функционирования парафразы и ме­тафоры; таким путем «смысл приобретает "плоть" как смысл исторический, возникающий в условиях напряженного отношения между фиксированностью и изменчивостью» (там же, с. 216—217).

I

глава 1. Подходы к пониманию смысла

Оригинальным путем подходит к определению смысла Г.П.Щед-ровицкий (1995), отказывающийся видеть в смысле предмет или продукт понимания. Смысл для Г.П.Щедровицкого есть элемент системы деятельности, который может быть задан только через организацию соответствующей системы деятельности, системы акта коммуникаций, включающей в себя: «(1) Действия первого инди­вида в конкретной "практической" ситуации, (2) целевую установ­ку, делающую необходимой передачу определенного сообщения второму индивиду, (3) осмысление ситуации с точки зрения этой целевой установки и построение соответствующего высказывания-сообщения-текста, (4) передачу текста-сообщения второму ин­дивиду, (5) понимание текста-сообщения вторым индивидом и воссоздание на основе этого некоторой ситуации возможного дейст-вования, (6) действия в воссоздаваемой ситуации, соответствующие исходным целевым установкам второго индивида и содержанию полученного им сообщения (там же, с. 556). В этой схеме, как считает Г.П.Щедровицкий, «не существует никакого "смысла", отличного от самих процессов понимания, соотносящих и связы­вающих элементы текста-сообщения друг с другом и с элементами восстанавливаемой ситуации» (там же, с. 559).

Г.Л.Тульчинский (1995) усматривает глубинные параллели и взаимосвязи между семиотическими проблемами, философскими идеями М.Бахтина, Г.Шпета, П.Флоренского и А.Лосева и мето­дологическими основаниями психологической школы Л.С.Выгот­ского—А.Н.Леонтьева. «Распаковав» весь этот комплекс идей, он выделяет следующие уровни или слои опыта, которые могут быть выявлены в любом знаке или тексте: 1) материальная форма знака, 2) предметное значение, 3) смысловое значение, 4) оценочное отношение, 5) переживание. «В социально-психологической моде­ли 1-й уровень — знак, 2-й и 3-й образуют социальное значение, 4—5-й — личностный смысл.... Прохождение от 5-го уровня к 1-му есть воплощение, опредмечивание опыта, его объективация. Обрат­ный путь — субъективация, распредмечивание, путь понимания, причем каждый из уровней соответствует и уровню понимания смыслового содержания текста» (Тульчинский, 1995, с. 51).

При всем разнообразии конкретных трактовок смысла и его со­отношения со значением в контексте проблемы понимания текстов и языковых выражений, можно выделить общее: в отличие от зна­чения, смысл всегда указывает на замысел, задачу, интенцию авто­ра высказывания, на неязыковый контекст, ситуацию употребления знака. Позволим себе проиллюстрировать это различие анекдотом про учительницу младших классов, распекающую ученика за про­изнесение неприличного слова. «Где ты слышал это слово? Ты ведь

1.1. понятие смысла в гуманитарных науках 13

даже не знаешь, что оно значит!» — «Знаю, его говорил папа, а значит оно, что машина не заводится!» В этом анекдоте ухвачен фе-номен смысла языкового выражения, автономного по отношению к его значению.

Вторым (исторически) проблемным контекстом, в котором по­нятие смысла вошло в гуманитарные науки, стала проблематика феноменологического анализа сознания, представленная работами, в частности, основателя феноменологической парадигмы Э.Гуссер­ля и его учеников и последователей: Г.Шпета, творчески интерпре­тировавшего и развивавшего феноменологию, синтезировав ее с герменевтикой, М.Хайдеггера, К.Ясперса, Ж.-П.Сартра и М.Мер-ло-Понти.

В работах Э.Гуссерля проблема соотношения значения и смыс­ла неоднозначна; четкое эксплицитное их различение отсутствует и употребляются эти два понятия иногда синонимично, иногда не совсем. Напомним, исходным требованием феноменологического анализа является феноменологическая редукция или «эпохэ» — со­средоточение только на том, что является сознанию и отказ от вся­кой попытки суждения о возможном мире, находящемся за пределами сознания, трансцендентном ему. Мир как бы заключает­ся в скобки. «Является не мир или часть его, но "смысл" мира» (Гус­серль, 1939/1991 б, с. 14). «Неопределенно общий смысл мира и определенный смысл его компонентов есть нечто, что мы сознаем в процессе восприятия, представления, мышления, оценки жизни, то есть нечто "конституированное" в том или ином субъективном генезисе» (там же, с. 17). «Между сознанием и реальностью поис­тине зияет пропасть смысла» (Гуссерль, 1913/1994 а, с. 11).

Источником, приписывающим смысл вещам, является созна­ние, актуальный упорядоченный опыт (Гуссерль, 1913/1994 а, с. 4, 30). Именно наше бытие и жизнь нашего сознания придают миру смысл, именно в жизни сознания «впервые получает свой смысл и свою бытийную значимость весь мир и я сам как объект, как сущий в мире человек» (Гуссерль, 1929/1991 а, с. 10). Каждый смысл, по Гуссерлю, «интенционально содержится во внутренней сфере на­шей собственной испытывающей, мыслящей, оценивающей жизни и формируется в нашем субъективном генезисе сознания» (Гуссерль, 1994 б, с. 10). Таким образом, смысл предстает у Гуссерля как ос­новная образующая ткань сознания; явления, феноменологически данные сознанию, «уже не суть "объекты", но "единицы" "смыс­ла"» (Гуссерль, 1939/1991 б, с. 14). При этом как сознание в целом, так и отдельные феномены интенциональны. «Всякий феномен имеет свою собственную интенциональную структуру, анализ которой ^показывает, что она есть постоянно расширяющаяся система

глава 1. Подходы к пониманию смысла

индивидуально интенциональных и интенционально связанных ком­понентов» (там же, с. 13). Именно интенциональность конституи­рует предметы как «смысловые единства» (Гуссерль, 1929/1991 а, с. 16—17), причем любые реальные единства суть единства смысла (Гуссерль, 1913/1994 а, с. 30).