Заметки об объекте современной филологии

А.А. Чувакин

Время от времени в филологии наступает момент, когда активизируется ее саморефлексия. Нет сомнения в том, что конец ХХ века, особенно в России, выдвигает проблему самопознания нашей науки на одну из ключевых позиций в структуре ее проблематики (см., например, [1–5]).

В предлагаемых заметках содержатся размышления об объекте современной филологии как области гуманитарного знания, сложно устроенной и динамично развивающейся, самоценной и значимой для теоретической и практической жизни человека и общества, взаимодействующей с другими областями гуманитарных наук и Наукой (как целым). При этом мы осознаем, что к концу века происходит изменение объекта самой Науки – из по преимуществу предметного он превращается в процессуально–предметный. В филологии же наблюдается расхождение между признанием ее содружеством «гуманитарных дисциплин – языкознания, литературоведения, текстологии, источниковедения, палеографии и др., изучающих духовную культуру человечества через языковой и стилистический анализ письменных текстов» [6, с. 544], фактическим состоянием филологии как «механического конгломерата языкознания и литературоведения», как «брачного союза литературоведения и языкознания» [7, с. 122–123] и традиционной ориентацией филологии на исследования образцовых художественных текстов.

В лингвокоммуникативной практике России конца века имеют место мощные изменения, проявляющиеся в небывалом для второй половины столетия повышении коммуникативной активности россиян, усложнении лингвокоммуникативного пространства и его соотношения с коммуникативным пространством как целым и социальной реальностью, преодолении господства лингвокоммуникативной парадигмы монологического типа и замене ее парадигмой диалогического типа, нарушении баланса в отношениях тенденции к речевой гармонии и тенденции к речевой агрессии в сторону усиления последней.

Рассматривая состояние современной филологии, мы разделяем суждение С.С. Аверинцева о том, что исходной реальностью филологии является «текст во всей совокупности своих внутренних аспектов и внешних связей» [6, с. 544]. Если это так, то можно предположить, что на разных этапах развития филологии получают приоритет разные аспекты и связи. Да, пожалуй, и вся история филологии свидетельствует об этом (см., например, [8]).

В конце ХХ века роль парадигмообразующего фактора в системе филологического знания приобрела одна из самых сильных связей текста – связь с коммуникативной деятельностью homo loquens как двуединства Говорящий–Слушающий. Соответственно можно признать, что если «классическая филология» отличалась единством объекта предметного характера, если т.н. «новая филология» (в понимании филологов XIX века) стала основой «брачного союза» литературоведения и языкознания, в котором собственно филология сохранилась как один из подходов к исследованию текста [8], то к концу ХХ века филология превращается в реальное содружество наук, имеющее объект предметно–процессуального характера.

В основе этого наблюдения лежат следующие наблюдения.

Языковая коммуникация к концу ХХ века становится все более открытой и незавершенной, жанрово многосложной, обусловленной электронными и техническими средствами, взаимодействием сознательного и бессознательного (при усилении роли опять–таки последнего), языкового и неязыкового. Она все более тесно взаимодействует с другими знаковыми системами.

Текст вовлекается в сферу исследования целым спектром гуманитарных наук – семиотикой, прагматикой, герменевтикой, антропологией, теорией деятельности и др.; следствием этого является феномен, квалифицированный П. Рикером как конфликт интерпретаций [9], воскрешение или проявление и развитие ряда новых отраслей филологии, в том числе теории общения, лингвопрагматики, филологической герменевтики, феноменологической школы в литературоведении, дискурсивной лингвистики, риторики и др. Сам homo loquens осознается как все более сложное, многофункциональное, внутреннее противоречивое единство, отличающееся стремлением к пониманию «чужих» смыслов и сокрытию «своих», к коммуникативному сотрудничеству с себе подобными и «братьями по разуму» и уклоняющееся от такого, открытое для диалога и прячущееся в глубинах аутодиалога…

Центральной смыслообразующей категорией гуманитарного знания становится единство «человек и его язык» в философском осмыслении этого феномена. Философская рефлексия по поводу человека движется от признания отражающей сущности его сознания к признанию коммуникативной его сущности [10], а философское осмысление языка – от тезиса «язык есть непосредственная действительность мысли» (Маркс) к тезису «язык есть дом бытия» (Хайдегер). Осмысление этих движений в их сопряжении позволяет прийти к формуле «язык есть дом человека, его тайный дом» и на основе этого представить как целое круг внешне–внутренних связей, формирующих облик текста как объекта современной филологии. Таким целым выступает коммуникативное пространство, вплетенное в социальную реальность. Именно здесь текст предстает текучим, бесконечным, неисчерпаемым. В связи с этим уместно напомнить оценку текста на основе его межтекстового характера [11, с. 311], как генератора смыслов [12], как бездонной смысловой «воронки», как целого, которое способно индуцировать и впитывать в себя бесконечные смысловые потенции [13, с. 321, 32]. Эмпирическим фактором, доказывающим правомерность такого рода суждений, являются многократные интерпретации физически одного и того же текста, имеющие место быть в коммуникативном пространстве различных секторов социальной реальности (сошлемся только на два примера – в [14, 15]). При этом текст не перестает быть тайной: язык, как отмечает Кестлер, есть преграда мыслителем и реальностью.

Сказанное позволяет предположить, что одно из сущностные изменений филологии в конце века состоит в следующем: в содружестве (союзе) наук, ее составляющих, выдвигается междисциплинарная область – филологическая теория коммуникации, по отношению к которой другие филологические области выступают дисциплинами частными, конкретными. В самом деле, если в первой половине ХХ века в центре, например, лингвистики и находился язык как система, а в центре литературоведения – художественная литература как область искусства. То к концу века в центр той и другой науки становится категория homo loquens. Только в первом случае она выступает двуединством говорящий (пишущий) – слушающий (читающий) в качестве носителя обобщенных функций, а во втором – двуединством автор – читатель в качестве носителя функций конкретных. Развитие социальной реальности и соответственно коммуникативной деятельности посредством языка обусловливает появление все новых и новых «наполнений» этих обобщенных функций, а также модификаций функций традиционных: журналист – читатель, рекламист – потребитель рекламы, специалист по связям с общественностью – «общественность» (более подробно об этой категории см. в [16] и др.).

В сущности, известная шестичленная модель коммуникативного акта, представленная, например, Б.Ю. Городецким [17], в которую включаются коммуниканты, коммуникативный текст, процессы вербализации и понимания, обстоятельства коммуникативного акта, практические цели и коммуникативные цели, является моделью лингвистической коммуникации в любом секторе социальной реальности. Поэтому изучение модели – ее состава, структуры, динамики (функционирования и развития) – в разных сферах деятельности составляет задачи разных филологических наук (литературоведения, лингвистики, журналистики, теории рекламной коммуникации и др.), различающихся предметным материалом, а общая теория представленной модели – задачу филологической теории коммуникации как области филологии со статусом междисциплинарного, интегрального знания. Таким образом, в настоящее время в филологии складывается новая «расстановка» наук.

Думается, что филологическая теория коммуникации имеет под собой лингвистическую базу – хотя бы в силу особой значимости языка как универсального средства коммуникации. Ср., например, мнения двух авторов, принадлежащих разному времени и исповедующих методологически различные взгляды. Л. Ельмслев: «Язык снова стал ключевой позицией познания. … Лингвистическая теория, руководимая внутренней необходимостью, приходит к признанию… человека и человеческого общества, стоящих за языком, и всего мирового человеческого знания, добытого посредством языка» [18, с. 381]; Н. Хомский: «Есть несколько причин, по которым язык есть и будет особо важен для изучения природы человека. Одна – та, что язык является подлинным свойством человека как вида, присущим в основных чертах только человеческим существам… Далее, язык решающим образом участвует в мысли, действии и социальных отношениях. Наконец, язык сравнительно доступен для изучения» [19, с. 132]. Именно естественный язык является первичной семиотической системой, вовлекающей в коммуникацию параязык и не–язык [20, с. 89–96], вторичные семиотические системы, обеспечивающей жизнедеятельность психологической, социальной, художественной и другой коммуникации – в качестве средства, интегрирующего коммуникативное пространство человека и социума. Но еще раз решительно подчеркнем, что филологическая теория коммуникации не тождественна ни лингвистической, ни социальной, ни какой иной теории коммуникации. Филологическая теория коммуникации имеет своим объектом текст, рассматриваемый в его системообразующих связях с коммуникативной деятельностью homo loquens.

И еще об одном изменении в объекте современной филологии, но уже производном по отношению к рассмотренному, – о новых тенденциях исследования эмпирической области, традиционно подведомственной филологии. Речь идет о Тексте и о текстах. В сферу внимания современной филологии входят не только тексты письменные и прежде всего образцовые художественные (ср. [6], [21], но все многообразие устных и письменных текстов, на чем настаивал еще в 20–е годы Г.О. Винокур: «Все написанное, напечатанное, сказанное есть предмет филологического комментария» [22, с. 215]. Это принципиально важное положение, поскольку только массив текстов на данном языке позволит осмыслить духовную культуру этноса, ее устроенность, тенденции развития, обнаружить уровни коммуникативной компетенции говорящих (членов этноса), сформулировать критерии риторической коммуникации, разработать пути филологического вообще и риторического, в частности, образования и воспитания членов социума. К этому следует прибавить, что само понятие образцового текста и понятие мастера слова сторически изменчиво (см., например, изменившуюся оценку многих признанных в 30–е годы классиков художественного слова и ораторов партийных трибун 60–70–х годов).

<…>

Нельзя сказать, что изменения в объекте филологии не замечены в отечественной науке. Так, Ю.В. Рождественский построил систему общей филологии на базе категории обращения текста [30]; Б.Ю. Городецкий сформулировал важнейшую тенденцию современной лингвистики – движения от лингвистики языка к лингвистике общения [17]; Т.В. Шмелева заявила о речеведении как о лингвистике речи в противоположность лингвистике языка [31] и др. Представленная в наших заметках картина изменений в объекте филологии выходит за пределы собственно лингвистики и базируется на признании в качестве решающего для современной Науки «антропоцентрического поворота» [32, с. 517], что кажется вполне закономерным и создает основы для осмысления объекта филологии как сложной системы.

ПРИМЕЧАНИЯ

Лингвистика на сходе ХХ века: итоги и перспективы: Тез. междунар. конф.: В 2–х т. М., 1995.

Филология на рубеже ХХ–XХI веков: Тез. докл. деждунар. конф. Пермь, 1996.

Филология и журналистика в контексте культуры: Матер. всероссийск. научн. конф.: В 4–х вып. Ростов–на–Дону, 1998.

Бельчиков Ю.А. Культороведческий аспект филологических дисциплин // Филологические науки. 1998. №4.

Николаев П.А. Отечественное литературоведение на пороге ХХI века (Предварительные итоги) // Филологические науки. 1997. №6.

Аверинцев С.С. Филология // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

Рождественский Ю.В. О современном положении русского языка // Вестник Московского университета. Сер. (: Филология. 1995. №3.

Винокур Г.О. Введение в изучение филологических наук // Проблемы структурной лингвистики – 1978. М., 1981.

Рикер П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М., 1995.

Далог и коммуникация – философские проблемы (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1989. №7.

Барт Р. Текстовый анализ // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. IX. М., 1980.

Лотман Ю.И. К современному пониманию текста // Исследования по общему и сопоставительному языкознанию. Lingvistica. Тарту, 1986.

Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996.

Рассказ В.М. Шукшина «Срезал»: Проблемы анализа, интерпретации, перевода. Барнаул, 1995.

Кузнецова Н.А. Понимание учебного текста как дидактическая проблема. Барнаул, 1998.

Почепцов Г.Г. Паблик рилейшнз, или как успешно управлять общественным мнением. М., 1998.

Городецкий Б.Ю. От лингвистки языка – к лингвистике общения // Язык и социальное познание. М., 1990.

Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. I. М., 1960.

Хомский Н. Язык и проблемы знания // Вестник Московского университета. Сер. 9: Филология. 1995. №4.

Очерки по лингвистической детерминологии и дериватологии русского языка. Барнаул, 1998.

Рождественский Ю.В. Лекции по общему языкознанию. М., 1990.

Винокур Г.О. Культура языка. Очерки лингвистической технологии. М., 1925.

<…>

30. Рождественский Ю.В. Введение в общую филологию. М., 1979.

31. Речеведение: теоретические и прикладные аспекты / Сост. Т.В Шмелева. Новгород, 1996.

32. Проблема человека в западной философии. М., 1988.

(Извлечения из статьи А.А. Чувакина, Заметки об объекте современной филологии // Человек – коммуникация – текст. Барнаул, 1999. Вып. 3. С.3–10).