Метод исторической реинтерпретации. Преходящие и постоянные элементы идеи прогресса

В предстоящий нам период изменений центральная проблема христианской мысли будет, очевидно, состоять в следующем: как изменяется применение христианских ценно­стей с изменением социальных и экономических условий. Эта проблема в своем полном значении может быть решена толь­ко самой жизнью. Этот процесс личного и коллективного опы­та будет плодотворным, только если будет постоянно направ­ляться сознательным обдумыванием. Мы стремимся вовсе не к абстрактному мышлению, опирающемуся исключительно на метод логической дедукции, а к такому мышлению, которое получает свои главные стимулы из конкретной игры слов, из наблюдений за трудностями, испытываемыми христианами в среде, совершенно непохожей на ту, где впервые был выра­ботан христианский опыт.

Наша задача будет состоять в том, чтобы выяснить, в какой степени духовность может распространяться и проникать собой ситуации, отличные от тех, в которых она первоначально сформировалась. Такое проникновение в новые ситуации происходит в ходе решения текущих жизненных конфликтов. Конфликты, если их правильно понимать, представляют собой симптомы расхождений между установившимися подходами и оценками и меняющейся ситуацией. В ходе решения этих конфликтов в христианском духе происходит частичное оду­хотворение новой среды и новое понимание самого понятия духа. Этот процесс нового понимания продолжается постоян­но; он шел уже тогда, когда раннехристианские секты должны были отказаться от своих надежд на то, что надвигается конец света и наступает Царствие Божие. Это изменение в сознании и реалистическое восприятие некоторых факторов сильно изменило поведение этих групп, хотя они возникали из одного и того же духовного начала на различных этапах развития. Пока группы небольшие и ситуация относительно проста, то группа в силу своего опыта бессознательно выполняет задачу реинтерпретации. Когда же с развитием цивилизации реин-терпретация становится сложной, то появляется необходимость участия в ней людей с религиозным опытом и экспертов по социальным изменениям. И даже на этом сложном уровне реин-терпретация осуществляется только с помощью группового опы­та, а люди с религиозным опытом и эксперты могут сказать свое слово, только если они являются участниками этого опы­та. Их выводы основываются на предварительном обсужде­нии, которое вскрывает все трудности группового опыта.

[521]

Обладание групповым опытом и знание казуистики да­ет конкретные результаты только в том случае, если мы осоз­наем глубокое значение вопроса. Во-первых, необходимо иметь в виду, что в наш век существуют различные способы мышления, и что они по-разному влияют на метод переоцен­ки ценностей. В этом отношении существуют две крайности. Одна из них - это крайне жесткая позиция, отождествляющая христианство с одной особой эпохой его истории, в то время как другая сознательно или неосознанно применяет к сфере оценок модель «прогресса». Значение и ценность этих мето­дов необходимо осознать, прежде чем их применять. Без осознания их природы и их ограниченности существует опас­ность, что эти методы мышления сами возьмут власть над нами, а не мы над ними.

Если мы хотим избежать первой ошибки, то должны ясно видеть историческое многообразие христианских устано­вок в прошлом. Понимая это, можно обойти и другую ловушку, а именно когда за христианство принимаются только его са­мые современные разновидности. Так, например, важно вспомнить о том, какие христианские добродетели и подходы преобладали в эпоху развития капитализма и какие элементы пуританства больше соответствовали потребностям новой эры, чем основным канонам христианского наследия⁵⁶. Это могло бы привести, например, к переоценке аскетизма или некоторых его аспектов. В этих случаях социологическое осознание исторических разновидностей христианской темы привело бы не к релятивизму, а к освобождению творческой интуиции, которая вырабатывает соответствующие реакции на меняющуюся среду, исходя из того же самого основного источника.

Совершенно очевидно, что такое отношение к истории отличается от того, которое состоит в либеральной идее про­гресса или ее религиозного эквивалента, модернизма. Эти два подхода сходны в том, что считают истинно важными только события последних нескольких столетий, а также полагают, что история представляет собой непрерывный прогресс и что поэтому все старое должно, подобно старомодному платью, быть заменено новым. Эта позиция, характерная для совре­менного сознания, быстро меняется ввиду явного упадка мо­ральных норм в капиталистическом и тоталитарном мире. Аб­солютно ясно, что тезис об автоматическом прогрессе, а так­же о том, что церковь и религиозное мышление должны по­спешить приспособиться к нововведениям нашего века, неве­рен. Это разочарование в нашем веке зашло уже настолько далеко, что вера в будущее уступает место той мысли, что старое всегда лучше, потому что оно старое и что в совре­менный мир необходимо перенести различные подходы и ин-

[522]

статуты прошлого. В своей наиболее опасной форме эта по­зиция ведет к своего рода «Petainism»⁵⁷, стремящемуся пре­одолеть зло современного общества, скрывая его за велико­лепием прошлого (Le Regime des Notables⁵⁸).

Теперь, когда идея прогресса утратила свой романти­ческий ореол, еще важнее осознать те элементы истины, ко­торые она содержит. Во-первых, наука и техника, включая социальную технику, развиваются по восходящей линии. Они постоянно совершенствуются, исправляя свои ошибки, рас­ширяя сферу своего знания и обновляя свои гипотезы. Ошиб­ка философии, постулирующей прогрессивное развитие, зак­лючалась в том, что она переносила модель исторического развития, т. е. идею прямолинейного развития на эволюцию морального самосознания и культуры. Я думаю, что Альфред Вебер⁵⁹ был прав, когда утверждал, что культура расходится лучами из центра, а не развивается по прямой линии. Если это так, то модернизм справедливо утверждал, что религиоз­ный мыслитель должен стоять на уровне современной науки и не препятствовать ее развитию, однако неверно было бы пы­таться непосредственно включить религиозную жизнь в мо­дель прогрессивного развития.

Другой элемент истины в идее прогресса, который не­обходимо сохранить, заключается в том, что для живущего огромную ценность имеет «наличное состояние», которое ни в коей мере не независимо, а существует как постоянная напряженность, направленная на будущее состояние. Этот динамический элемент в наличном существовании не позво­ляет интерпретировать консерватизм или традиционализм как простое повторение старых ситуаций или как подавление но­вых конфликтов с помощью старых формул. Наличное суще­ствование в сфере морали, религиозного и культурного опыта означает постоянный возврат к тому базовому, исходному опыту, который проникает своим духом новые ситуации. Это означает постоянное возрождение, переоценку и реинтерпре-тацию одной и той же субстанции. Эта реинтерпретация пред­ставляет собой, с одной стороны, более чем интеллектуаль­ную задачу, поскольку обращена к истинному опыту, к нашей способности интуиции и творческого воображения. С другой стороны, при ее правильном понимании реинтерпретация мо­билизует глубочайшие возможности разума, поскольку в таком сложном мире, как наш, она может быть достигнута с помо­щью философского, социологического и других видов знания.

Планирование и религиозный опыт

Совершенно очевидно, что сегодня невозможно быть последовательно религиозным без интеллектуального знания, без контакта с политическим действием; в то же время суще-

[523]

ствует опасность применения научного и технического подхо­да непосредственно к человеческим отношениям. Трудность нашего века заключается в том, что мы понимаем необходи­мость планирования, но знаем и то, что просчеты в планиро­вании могут иметь плачевные последствия. Вопрос о том, на­сколько общественные институты могут подпитывать религи­озный опыт, всегда был открытым. В наш век планирования, когда число институтов увеличивается и деятельность их ко­ординируется, проблема становится еще более острой. С дру­гой стороны, даже те, кто смотрит на планирование глазами инженера и склонны думать, что их подход к социальным де­лам всеохватывающ, понимают, что чисто технический и фун­кциональный подход несовершенен и что общество, движи­мое чисто утилитарными мотивами, лишается внутренней ди­намики. Во времена мира и процветания казалось, что можно жить только Голливудом и мороженым, однако теперь, когда человечество борется не на жизнь, а на смерть за сохранение цивилизации, даже инженер понимает, что основы общества следует искать в более глубоких пластах человеческой души, чем он когда-либо думал. Особенно важно, чтобы наша стра­на осознала эту проблему, так как именно на ее долю выпала миссия возглавить освободительное движение всех угнетен­ных народов.

Итак, смысл нашего вопроса заключается в следую­щем: что может быть сделано для восстановления движущих сил общественного развития, прежде чем все общество будет разрушено? При каких условиях планирование может стиму­лировать свободное раскрытие этих сил и способствовать проникновению духовного начала в жизнь общества?

В отношении уместности планирования глубинного ре­лигиозного опыта возможны следующие подходы: а) абсолют­но враждебное отношение, считающее вредным любое пла­нирование и институционализацию; б) противоположная точка зрения, согласно которой выжить можно лишь при условии, если подходить к решению проблем наступательно, с помо­щью строгой регламентации, ортодоксального контроля и ка­зуистики; в) точка зрения, согласно которой условия процве­тания глубинного опыта поддаются планированию.

3) Смысл планирования ради свободы в случае религиозного опыта

Я думаю, что первые два подхода мало что нам да­ют, поскольку наш идеал — это планирование ради свобо­ды, т. е. планирование общественного развития ради спон­танности жизни. Поэтому представляется куда более важ­ным применить различные значения третьего подхода к религиозному опыту.

[524]

Планирование глубокого религиозного опыта может означать просто-напросто то, что, планируя остальные сферы жизни, мы оставляем религии свободное поле деятельности, позволяя ей развиваться стихийно. Это не означает laissez-faire, поскольку предполагает тщательное наблюдение за ус­ловиями, способными препятствовать религиозному опыту и религиозной практике.

Следующий подход считает неверной точку зрения, со­гласно которой создание (духовного) вакуума автоматически вырывает из души религиозный опыт. Силой, стимулирующей этот опыт, является традиция. Если вы разрушите соци­альные рамки традиции, то тем самым вы уничтожаете усло­вия религиозного опыта. Для тех, кто придерживается этой точки зрения, чрезвычайно важно перечислить основные эле­менты традиции. Что есть традиция - уважение ко всему ста­рому и привычному, подражание или духовная зараза или же это до сих пор не исследованная передача неосознанной творческой энергии, приобретающей особую форму и смысл в различные периоды человеческого существования?

Существует еще мнение, что одной традиции недоста­точно. Она существует не в вакууме, а связана с определен­ными социальными условиями. Эти условия необходимо под­держивать для сохранения традиции. Так рассуждают те, кто желает сохранить крестьянство, поскольку оно обладает оп­ределенной религиозной традицией, или же те, кто противится нарушению уединения маленькой мастерской и возникающему скоплению масс, ибо в таком качестве массы начинают вести себя как толпа.

Можно, однако, утверждать, что сохранение религиоз­ного опыта зависит не от непосредственного окружения и со­циальных групп, а от всей структуры общества, поскольку именно она благоприятствует глубинному опыту или подавля­ет его. Именно семья, церковь, школа, деловая жизнь и обще­ственное мнение, фабрика и мастерская, искусство и литера­тура, а также их взаимоотношения питают этот опыт или по­давляют его.

И, наконец, можно считать, что наибольшее значение имеет личностное воодушевление и поэтому задача состоит в том, чтобы создать для этого условия. Мы должны построить такое общество, в котором большое значение имеют межлич­ностные отношения, дающие простор для свободного чувства товарищества, к которому личность как таковая оказывается сопричастной; общество, в котором человек, имеющий насто­ящее призвание, имеет возможность его реализовать и в ко­тором отдается должное людям, обладающим качествами лидера. Социологическая проблема заключается в следую­щем: возможно ли это в искусственных условиях больших

[525]

городов, где люди представляют собой аморфные массы, где добрососедство утратило свое значение, где люди не знают судьбы своих товарищей и история жизни индивида теряет свой парадигматический смысл? Этот глубочайший смысл религиозной истины был, впрочем, при более естественных условиях, выражен на примерах жизни святых, мудрецов и мудрых правителей, так же, как истории жизни Христа или Иова легче запоминаются, чем просто предписания, максимы или теологические рассуждения. Это относится также и к си­туациям, теряющим свою символическую ценность в шумном переполненном людьми большом городе, где мы, как прави­ло, имеем дело с абстрактными деловыми целями или фор­мами наслаждения, редко выражающими глубинный общий опыт. В более примитивных обществах такие важные собы­тия, как рождение ребенка, женитьба или смерть, напоминают человеку о трансцендентальных жизненных силах. В нашем обществе они теряют этот смысл, как только становятся про­сто привычным делом нашего жизненного распорядка.