Г. Именной, объявленный из Сената, в дополнение указа 1722 г. указ «О свидетельствование дураков в Сенате».

1724 г.Учреждена Академия наук (Петербург). Управление богоугодными заведениями передано Камер-кол­легии (финансовому управлению).

1726 г.Из ранее открытых 42 «цифирных» (арифметических) начальных школ продолжили работу 25. Всего в «цифирные» школы с 1716 по 1726 г. записан 2051 ученик, успешно окончили школу 302 ученика.

Языческая Русь: истоки традиции

Отношение наших пращуров к немощным начнем рассматри­вать от канонического в отечественной истории рубежа, когда-то установленного летописцем Нестором¹, — V—VI вв., поскольку на это время приходится последний этап развития восточнославян­ского язычества до его соприкосновения с христианством.

У историков и мемуаристов нет единого мнения о характере, нравах и общественной морали славян. «Нет нужды входить... в доказательства, — пишет М. П. Погодин, — что одни свойства имеет северный человек, другие южный, западный, восточный: что каждый народ имеет свой характер, свои добродетели и свои поро­ки. Славяне были и есть народ тихий, спокойный, терпеливый. <...> Безусловная покорность, равнодушие, противоположные за­падной раздражительности...» [29, с. 93]. Византийские же авторы не замечали особой добродетельности славян, хотя писали о них с уважением: «По своим нравам, по своей любви к свободе их ни­коим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, хо­лод, наготу, недостаток в пище» [36, с. 28]. Гражданское право у славян подменялось грубой физической силой, летописные ис­точники изобилуют упоминаниями о кровавой мести, убийствах

Шовесть временных лет» [30].

•ЪГГ>У1>ЯТ "'О'/'У _____________________ >. . . . I

ОБРЕТЕНИЕ ПРАВА НА ЖИЗНЬ

и ссорах, в том числе и на пирах. Характеризуя общественную ат­мосферу той эпохи, С. М. Соловьев делает вывод: «При господстве материальной силы, при необузданности страстей, при стремлении юного общества к расширению, при жизни в постоянной борьбе, и постоянном употреблении материальной силы нравы не могли быть мягки; когда силою можно взять все, когда право силы есть высшее право, то, конечно, сильный не будет сдерживаться перед слабым» [41, с. 245, 248].

Наших пращуров трудно заподозрить в мягкости характера, особой добродетельности, не сдерживал их и закон, который и древнерусских землях был развит весьма слабо, восточнославян­ские племена следовали закону неписаному — обычаю (обычному праву). Согласно летописи, они «имели обычаи свои и законы от­цов своих и преданья, каждый свой норов». Княжеское управление и суд руководствовались обычным правом. Согласно Н. М. Карам­зину, древние законы свободных россиян «изъявляют какое-то удивительное простосердечие: кратки, грубы, но достойны людей твердых и великодушных, которые боялись рабства более, нежели смерти» [18, с. 44].

Калека, как и любой здоровый соплеменник, мог стать жертвой князя или его дружинников, так как жизнь, особенно жизнь смер­да, не имела цены, вместе с тем древнерусский княжеский суд едва ли считал глухонемоту, слепоту, слабоумие и пр. основанием для преследования их носителя. Во всяком случае, можно утверждать, что он не ставил особой задачей защиту племени от ущербных со­родичей. Родовой обычай, как известно, допускал убийство сопле­менников, оказавшихся обузой для семьи, однако смерть равно грозила и хилому, и здоровому новорожденному, появившемуся на свет на свою беду в голодный год. Смерть настигала младенца не по приговору суда, а по обычаю. Особо жестоко обычай контроли­ровал приход в мир детей женского пола. «Всякая мать, — пишет Н. М. Карамзин, — имела право умертвить новорожденную дочь, когда семейство было уже слишком многочисленно, но обязыва­лась хранить жизнь сына, рожденного служить отечеству. Сему обыкновенно не уступало в жестокости другое: право детей умер­щвлять родителей, обремененных старостью и болезнями, тягост­ных для семейства и бесполезных согражданам» [18, с. 41].

Древние обычаи наших пращуров лишены милосердия и со­страдания, правда, большинство отечественных историков полага­ют, что восточных славян от их западных соседей выгодно отлича­ла меньшая безжалостность и кровожадность [2, 8, 9, 18, 20, 21, 29, 31, 41, 43]. «Простота нравов славянских, — убеждает С. М. Соло­вьев, — находилась в противоположности с испорченными нрава­ми тогдашних образованных или полуобразованных народов» [42, с. 102]. Действительно, на Руси от немощного сородича избавля­лись не в силу его инакости. Устранение «бесполезного» сопле­менника (как правило, жертву оставляли без пищи в лесу) пред­ставлялось единственным способом уберечь работоспособных членов семьи в период тяжелой бескормицы, в благополучные же годы на жизнь немощных родственников никто не покушался. Во всяком случае, мы не располагаем сведениями о наличии у ела-

'' ) ,»л . "' ' ■■'■ ''■'■' ^ ""-"-"Г-

вян-язычников неписаного правила обязательно умерщвлять хи­лых младенцев или соплеменников, получивших увечье.

Источники практически не содержат сведений, на основании которых можно было бы достоверно представить жизнь инвалидов (взрослых и детей) в дохристианский период, но существуют кос­венные свидетельства. Контекст славянской языческой культуры, разрозненные факты и отрывочные характеристики уклада жизни и ментальное™ племен, населявших земли Киевской Руси, убеж­дают в том, что к моменту ее крещения сложилась традиция не аг­рессивного отношения к немощным, а скорее терпимого или даже сострадательного, чему способствовало и политическое устройство Древней Руси. Снисходительность к слабому, увечному, больному, голодному, нищему можно рассматривать как своего рода меха­низм самозащиты общества, ни один член которого не обладал гражданским статусом, известным античной цивилизации.

Возникновение «культа нищего», конечно, не «изобретение» Древней Руси, это процесс развития всех сторон жизни (экономи­ческой, политической, духовной) многих народов Востока и Запа­да той поры. И все же формы проявления милосердия в славян­ском социуме имели свои отличия.

Знаток русской души историк В. О. Ключевский так объясняет причины славянского милосердия: «Человеколюбие у наших пред­ков было то же, что нищелюбие, и любить ближнего значило прежде всего накормить голодного, напоить жаждущего, посетить заключенного в темнице» [20].

Итак, до соприкосновения с христианством западноевропейцы смотрели на инвалида опасливо-недоброжелательно, проявляли нетерпимость и агрессию. В мире восточных славян-язычников накануне их крещения, так же как и у северян-викингов, сфор­мировалась традиция неагрессивного отношения к калекам и не­мощным.

Киевская Русь: принятие православия
и знакомство с византийским опытом
/ церковного призрения

Русь конца VIII —начала IX в., по меткому выражению А. В. Кар-ташева, представляла собой «подвижное месиво народов: славян­ского, норманнского и, может быть, частично скифско-иранского или даже тюркского, [которое] бродило и было рассеяно по всем северным берегам Черноморья, уже издавна христианизованным Византией» [19, с. 63]. В IX в. из этого «месива» бродячих и осед­лых восточнославянских и неславянских племен возникает древ­нерусское государство — Киевская Русь. Политическое объедине­ние племен привело к их этнической консолидации, рождению собственно русского народа, формированию русской культуры. Мощной объединяющей силой станет православное христианство, и оно же принесет в славянский мир новые ценности.

:;Ж,--.:--^ ,$:.'■

ДА/'-. - , .*«; ^ , ■'

ОБРЕТЕНИЕ ПРАВА НА ЖИЗНЬ

«Великим плодом христианских идей» называет историк К. Н. Бестужев-Рюмин милосердие, которого язычество не знало.

«Значение человека вне богатства, происхождения, человека са­мого по себе выдвинуло христианство, и это его величайшая заслу­га» \2, с. 169]. Милосердие, по В. И. Далю, «есть сердоболие, сочув­ствие, любовь на деле, готовность делать добро всякому; жалост­ливость, мягкосердечность. Благотворительный (о человеке) — склонный к благотворению, готовый помогать бедным; (об учрежде­нии, заведении) — устроенный для призрения дряхлых, увечных, хворых, неимущих или ради попечения о них» [10, т. 2, с. 327].

Оценивая влияние христианства на изменение отношения силь­ных мира сего и их подданных к убогим и увечным, сошлемся на авторитетное мнение К. Н. Бестужева-Рюмина; «Самым ближай­шим влиянием христианства было влияние нравственное, ибо нрав­ственность христианская, возведенная в обязанность, существенно отличается от нравственности языческой, результата непосредст­венного чувства, как все в языческом мире. <...> Так, христианство обязывает помогать неимущим, как братьям во Христе; помогая не­имущему, христианин исполняет заповедь своего божественного Учителя. <...> Приняв этих людей под свою защиту, церковь созда­ла новую среду, стоящую выше разрозненных интересов отдельных общин и основанную на ином начале, чем княжеская дружина; вы­ше интересов личных, племенных, практических поставила она об­щечеловеческий интерес — начало нравственное» [2, с. 132—135].

В Древней Руси, как и на скандинавских землях, христианские
идеалы терпимого и милосердного отношения к страждущим не про­
тиворечили традиции, сложившейся в дохристианский период. На ру­
беже X—XI вв. Русь знакомится с христианской моделью церковной
благотворительности, и не просто знакомится, но стремительно вос­
производит ее. Зарождающийся институт монастырского призрения
являет собой особый сплав славянского
чувственного начала (традиции сочувст- ,,,,,...

вия слабым и немощным) с рациональ­ным западным опытом устройства мо­настырских заведений для увечных и хворых. У истоков русской церковной благотворительности стояли «светильни­ки отечественного благочестия» — святой великий князь Владимир и преподобный Феодосии. Первый дал Киевской Руси писаный закон, второй — пример органи­зованного призрения убогих.

Святой князьВладимир. Икона

Узаконив христианскую веру (988), Владимир столкнулся с необходимостью разделить полномочия между светской и церковной властью, что вынудило князя задуматься о тех, кого прежде он обходил своим вниманием. Сироты, вдовы, калеки, люди больные и немощные едва ли пред­ставляли интерес для бесстрашного вои­теля, по в крещеном Киеве о них кому-то

полагалось заботиться. Великий князь поручил упомянутых горо­жан церкви, официально признав их «церковными людьми», ввел «Правила о церковных людях и о десятинах и судах епископских и о мерилах градских»', содержащие указание предоставить нуждаю­щимся церковное призрение. «Убогие... монастыри и бани их, вра­чи, их больницы даны Патриарху, или Митрополиту, или Епископу, ...да ведет их той и управу дает и рассуждает» [33|. Отныне в Киев­ской Руси «нищих кормление и чад мног, страньпым прилежание, сиротам и убогим промышление, вдовам пособие, девицам потребы, обидным заступленье, в напастех поможенье, в пожаре и в потопе, пленным искупленье, в гладе прекормление, в худобе умирая по­кровы и гробы» прерогатива Церкви. Правомерен вопрос об источ­никах средств на исполнение столь многочисленных обязательств. Великий князь предусмотрел его и ввел десятину. Было решено жертвовать десятую часть княжьих доходов на содержание Церкви, а той, в свою очередь, вменялось в обязанность использовать опре­деленную долю полученных средств на дела милосердия.

Воплотить добродеятельное распоряжение в повседневную прак­тику оказалось затруднительно. Исполнение «Правил о церковных людях...» поручалось учреждениям, которых на Руси не существовало. «В Уставе Владимира и за ним во Всеволодовой грамоте к ведомству церкви причисляются «больницы и странноприимницы». Так как не из каких других русских памятников ничего не известно о подобных учреждениях при церквях в те времена, то видят здесь списывание с греческих порядков, отраженных в Номоканоне². Может быть, неко­торые зачатки подобных пристанищ для нищих и странников при церквях и монастырях и давали к тому основания» [19, с. 202]. Неко­торые идеи, заложенные в княжеских Уставах и Правдах, согласимся с А. В. Карташевым, «во многих случаях выписывались отвлеченно из греческих законов без соответствия русской действительности» [19, с. 202]. Дело не поспевало за словом. Функции призрения светская власть передала церквям и монастырям, которые на Руси едва начали появляться³, и все же, несмотря на очевидное несоответствие поста-

¹

¹ Некоторые авторы полагают, что в дошедшей до нас редакции Устав на­
писан после смерти князя Владимира, но и они не отрицают, что он соответст­
вовал «намерению и образу действий святого Владимира».

² Номоканоны (греч. Ыошокапопез) — сборники византийского канониче­
ского (церковного) нрава, включавшие императорские постановления (пото1),
касающиеся церкви и церковного правила (капопез).

³ На начало XIII в. летописи упоминают примерно о 60 обителях, число
иноков колебалось в них от трех-пяти до нескольких десятков человек. В юж­
норусских землях существовало 15 монастырей, в том числе в Киеве их бы­
ло 9. Главный из них — Печерский — подвергался нападениям и разграблени­
ям в 1151, 1169, 1203 гг., окончательно разорен в 1240 г. К середине XII в.
в Киевской Руси «иноческие обители едва продолжали существовать: прежде
основанные подвергались разорению и опустошениям, а новые почти не воз­
никали» [24, кн. 2, с. 307]. Во Владимиро-Суздальских княжествах действова­
ло 24 обители, наиболее древняя — Муромский Спасский монастырь (основан
ок. 1098 г.). Северные княжества располагали примерно 20 обителями, одна из
первых — Новгород-Юрьевский монастырь (основан в 1030 г.).

ОБРЕТЕНИЕ ПРАВА НА ЖИЗНЬ

новки церковного призрения де-юре и де-факто, не будем строги к ав­тору «Правил о церковных людях...». Великий киевский князь Влади­мир сделал первый шаг на долгом и трудном пути организации и законодательного закрепления службы призрения убогих.

В истории отечественной благотворительности Владимир I за­нимает особое место не только потому, что положил ей законода­тельное начало, но и по размаху личных благодеяний.

«За 25 лет своего христианского правления, — сообщает А. В. Кар-ташев, — Владимир нашел в себе энергию не только выполнить план внешней христианизации Руси, но <...> сделал попытку реально, де­ятельно, можно сказать, материально, выполнить свое исключитель­ное служение как главы христианского народа, чтобы воплотить осветившее его душу евангельское откровение в собирательную со­циальную жизнь народа. <...> Летопись не без удивления под 996 г. сообщает, как Владимир порывался буквально выполнить евангели­ческий завет любви, милосердия и нищелюбия: «повелел всякому нищему и убогому приходить на двор княжь и взимати всяку потре­бу — питье и ядение и от скотниц кунами (т. е. из казны монетой). Устрой же и се рек: «Яко немощный и больные не могут долезти Дво­ра моего» — повелел пристоити кола (т. е. телеги) и вскладаше хле­бы, мяса, рыбы, овощ разноличный, мед в бчелках, а в других квас, возите по городу, вопрошающе: где больной и нищ, не могы ходити? Тем раздаваху на потребу» [19, с. 124—126]. Щедрость деяний князя поражает явно любующегося им православного хрониста.

Еще одним документальным свидетельством могут служить слова летописца монаха Иакова: «Не могу сказати многие его милостыни. Не токмо в дому своем милостыню творяше, но и по всему граду, не в Ки­еве едином, но по всей земле Русской: и в градах, и в селах, везде ми­лостыню творяше, нагие одевая, странныя покоя милостию, нищие и сироты, и вдовицы, и слепые, и хромые, и трудоватые — вся милуя и одевая и накормяя и напояя» [19, с. 126]. Сообщая о военных успехах князя Владимира, летопись отмечает, что при распределении трофеев князь «убогим милостив был». «Митрополит Илларион, нанизывая доб­родетели на словесную нить панегирика Владимиру, восхваляя его фи­лантропию, ставит наряду с ней его функции власти, добро социаль­ное: «правду и крепость». <...> Это не откуп только куском хлеба или грошиком на жалобную просьбу нищего у окна, а активное снабжение из государственного центра по столице, по городам и захолустьям срочной помощью нуждающихся, здоровых и немощных...» [19, с. 127].

Легенды о благодеяниях великого князя носят явно апологиче­ский характер и грешат преувеличением, тем не менее в истории оте­чественной благотворительности Владимир I занимает особое место. Он положил деятельной благотворительности законодательное начало.

Полагаем, и киевская Десятинная церковь¹ преуспела в деле благотворительности и призрении убогих, но документально пер-

¹ Десятинная церковь (церковь Успения Пресвятой Богородицы) — пер­вая каменная церковь Киевской Руси, которая была сооружена между 986 и 996 г. в Киеве в честь Пресвятой Богородицы в эпоху княжения Владими­ра I, который выделил на возведение и поддержание церкви десятую часть своих доходов.

(

I

I I

Л Я

в о

н л о

II

вой отечественной «больницей и страпноприимницей» считается основанный в середине XI в. Печерский монастырь. «Почти все мужские и женские монастыри киевского периода находились или в городах, или возле них. Наиболее знаменитым из них был Кие-во-Печерский монастырь — важнейший русский духовный центр этого времени. Согласно учению Феодосия, игумена этого мона­стыря <...> основой монашества были молитва, смирение и благо­творительность» [4, с. 57].

К сожалению, общеизвестный факт заботы Киево-Печерского монастыря об убогих (предоставление им хлеба и крова) советские историки дефектологии своими интерпретациями исказили до аб­сурда. Утверждения о наличии при Печерском монастыре приюта для слабоумных, тем паче об организации тамошними монахами обучения глухих, не более чем вымысел, возникший в контексте идеологической борьбы советской власти с космополитизмом, стремления доказать безусловное превосходство отечественного опыта над иностранным. Документально подтвержденный факт состоит в том, что Печерский монастырь проявлял заботу о нищих и калечных. Благодеяние киевских черноризцев достойно уваже­ния, но в организации призрения убогих пальма первенства при­надлежит не им, история монастырской благотворительности бе­рет свое начало в Византии с IV в., а на Западе с VII в.

Место и роль Киево-Печерского монастыря в становлении рос­сийской благотворительности столь велики, что нет нужды в вы­мысле. Один из первых настоятелей Печерской обители — отец русского мо­нашества преподобный Феодосии¹ — по праву может быть назван и родоначаль­ником церковного призрения убогих на Руси. По словам митрополита Макария: «Многопоучительны были дела мило­сердия Феодосия к бедным и несчаст­ным. Он построил близ монастыря осо­бый двор, <...> принимал туда для жи­тельства нищих, слепых, хромых и про­каженных и для содержания их уделял десятую часть от всего монастырского имения» [24, кн. 2, с. 160].

Феодосии Печерский. Икона

Примерно через 40 лет после смерти Феодосия на территории монастыря строится больница, где со временем пе-черские монахи накопят немалый опыт врачевания. Строилась больница «для слепых, хромых, немых и глухих» ие

¹ Феодосии Печерский (ок. 1036—1074 гг.) — один из основателей и игу­мен Киево-Печерского монастыря с 1062 г. Первым ввел на Руси общежите­льный монастырский (Студийский) устав? Автор поучений и посланий, в ко­торых проповедовал основы христианской морали. Канонизирован Русской православной церковью.

только на пожертвования князя и монастыря, но и, что особенно важно, на средства горожан. Судя по Патерику Киево-Печерского монастыря (XIII в.), немалое число неимущих горожан могли рас­считывать на материальную помощь храма, к приходу которого принадлежали.

Отдавая должное подвигам преподобного Феодосия и князя Владимира Святого на ниве благотворительности, не станем обольщаться относительно числа их последователей. Источники скупы на имена тех немногих, кто прославился попечением убо­гих. «Повесть временных лет» упоминает о личном милосердии к сиротам и страждущим черниговского князя Всеволода I, внес­шего лепту в строительство богадельни вблизи от Печерского мо­настыря, великого князя киевского Мстислава Владимировича да новгородского князя Всеволода Мстиславовича [30].

Весомый вклад в дело организации призрения на Руси внес ве­ликий князь Владимир II Мономах¹, прославившийся не только ратными подвигами, по и нравоучительными писаниями. Киев­ский князь считал благотворительность обязательной миссией власти. В своем известном «Поучении...», адресованном сыновьям-наследникам, Владимир Моиомах убеждал их, что победить дьяво­ла можно с помощью трех добрых дел, одно из которых милосты­ня. Завещание содержит прямое указание престолонаследникам: «Всего паче убогих не забывайте, поскольку вам возможно, по си­ле своей кормите, снабдите сироту» [19]. Деятельной благотвори­тельностью прославилась и сестра Владимира Мономаха княгиня Анна².

Духовные основы благотворительности уходят своими корня­ми в древнерусский период, но, полагаем, прав П. Н. Милюков, пи­савший, что «сознательное отношение к вопросам нравственности и религии было редким исключением среди мирян», люди же, по­добные Владимиру и Феодосию, «встречались только на самых верхах русского общества» [23, с. 23]. «В начале русского христи­анства был момент исключительного порыва к исполнению еван­гельского идеала... Личным, а может быть, и только единоличным

Владимир II Мономах (1053—1125) — великий князь киевский (с 1113 г.). Его матерью была дочь византийского императора Константа Мо-помаха. Автор «Поучения...», автобиографической «Летописи» и «Письма» к князю Олегу Святославовичу. Призывал к единству Руси, миру и согла­сию в княжеском роде, к справедливому суду, милости к бедным и беззащит­ным.

² По мнению А. И. Дьячкова, княгиня Анна «основала в Киеве воспитате­льное учреждение для детей убогих, где осуществлялось не только призре­ние, но и обучение ремеслам и даже начатки грамоты» [12, с. 84]. К сожале­нию, нет данных, подтверждающих это мнение. Действительно, в 1086 г. княгиня открыла при Андреевском монастыре женское училище, но, соглас­но В. Н. Татищеву, «собравши младых девиц неколико, обучала писанию, та-кож ремеслам, пению, швению и иным полезным им знаниям, да от юности навыкнут разумети закон Божий и трудолюбие, а любострастие в юности ишдсржанием умертвят» [В. Н. Татищев. История России с древнейших вре­мен, 1773]. Упоминаний об «убогих детях» текст не содержит.

носителем этого порыва, был наш исключительный князь-крести­тель» [19, с. 129]. Тем не менее подвиг Владимира способствовал вовлечению знати в активное благодеяние и организованное при­зрение, заложил основы традиции терпимого и сострадательного отношения к убогим.

Итак, первые попытки организовать на Руси призрение сирот, нищих, убогих и калек, предпринятые на рубеже Х—Х1 вв., были связаны с принятием православного хрис­тианства и заимствованием византийского опыта цер­ковного призрения. У истоков деятельной благотворительности на Руси стоял князь Владимир I, установивший правила (закон) церковной благотворительности, и настоятель Киево-Печерского монастыря преподобный Феодосии, подавший пример организа­ции монастырского призрения убогих. Распад Киевского государ­ства в первой половине XII в. на полтора десятка самостоятельных княжеств не позволил монастырскому призрению окрепнуть, а го­родской (светской) традиции благотворительности зародиться.

:: .■ р ■ ' . ■■■"% Ж

развитие церковного призрения, но не разрушает традиции

Киевский опыт официального милосердия не получил широко­го распространения в сопредельных княжествах, да и в самой сто­лице просуществовал недолго. В 1169 г. Андрей Боголюбский за­хватил Киев и подверг его жестокому разгрому, Десятинная церковь и лавра были разграблены и разрушены, а город сожжен. Некогда могучее княжество утратило свое¹ политическое влияние, а его население само оказалось в положении нищих и убогих. Фео­дальные распри, набеги половцев, не прекращающиеся междо­усобные войны, безжалостность отечественных и пришлых сбор­щиков дани делали жизнь Древней Руси суровой, тяжелой и опасной, а для человека с телесным или психическим неду­гом—невыносимой. Монастыри, периодически разоряемые кня­жескими дружинами и кочевниками, не могли предоставлять нуж­дающимся действенную помощь и защиту. «Древнейший, простой до грубости быт народа обозначается тем, что чаша общественного бедствия испивается до дна. В политическом отношении полная покорность врагу и потеря земли, без всякого смягчения уступок переговорами или условиями <...> в виде голода, до истребления всех, кого не сохранит случай до более урожайного года. <...> Все слабое, физически бесполезное для общества, при недо­статке продовольствия, лишалось права делить жизнь с лицами физически сильными и для общества полезными и должно было уступить им свое место в жизни¹. <...>

Выделено нами.

ОБРЕТЕНИЕ ПРАВА НА ЖИЗНЬ

Люди делались хуже, говорит летописец. Не было милосердия, не стало сострадания. Брат не жалел брата, отец и мать делались рав­нодушными к судьбе своих детей» [36, с. 4, 18].

Во второй половине XII в. начинается активное освоение севе­ро-восточных земель (Суздаль, Муром, Смоленск, Новгород, Вла­димир, Ярославль, Москва). Нам не удалось обнаружить докумен­тальных свидетельств о новых княжеских попытках устройства приютов и богаделен, времена для подобных дел оказались мало­подходящими. В XIII в. Русь подверглась нападению монголов. Степняки гибельной лавиной пронеслись по славянским землям, безжалостно подавляя всякое сопротивление, не щадя никого. Взяв Суздаль, печалуется летописец: «татары <...> старых мона­хов, и монахинь, и попов, и слепых, и хромых, и горбатых, и боль-пых, и всех людей убили» [19, с. 20]. Однако, подчинив себе рус­ские земли, «монголы, требуя покорности и дани, считая себя вправе жить на счет побежденных, не думали насиловать ни их ве­ры, ни их народности. Напротив, они оказывали какую-то фило­софскую терпимость к вере и приемам жизни побежденных, но по­корных народов» [21, с. 133].

В эпоху золотоордынского ига калеки и убогие не подверга­лись особым преследованиям и притеснениям со стороны кочев­ников, испытывая лишения наравне со всеми. Позволим себе горь­кую шутку: в ситуации тотального бесправия калеки и убогие обрели те же права, что и прочее население страны. Завоевателей интересовала лишь исправная выплата дани, чужая религия не трогала их чувств, не возбуждала агрессии. «Проведя в 50-е гг. XIII в. общую перепись населения русских земель, наладив систе­му сбора дани и определив ее размеры, ордынские правители вско­ре предприняли следующий шаг на пути упрочнения своего вла­дычества. В 60-е гг. XIII в. устанавливается практика выдачи митрополиту особой ханской грамоты, в которой перечислялись льготы, предоставленные церковным людям: освооождение от уплаты ордынской дани, от постоя ордынских отрядов, от уплаты таможенных сборов» [3, с. 20].

Согласно историческим хроникам, ордынцы не разрушали мо­настыри как культовые учреждения. «По Ясе Чингисхана, — пишет Л. Н. Гумилев, — хан не мог вмешиваться в вопросы веры, а свобода совести всегда понималась монголами как личная свобода челове­ка» [9, с. 141]. В очерках этнической истории России Л. Н. Гумилев неоднократно указывает на особенную веротерпимость ордынцев и отсутствие серьезных конфликтов на религиозной почве между степняками и русскими. Более того, «при монгольском владычест­ве, — убежден Н. И. Костомаров, — монастырские волости находи­лись в наиболее благоприятном положении: огражденные ханами, насколько исполнялись ханские повеления, от поборов и разорений, монастыри умножались непрерывно, но с половины XIV в. умноже­ние их является в несравненно большем размере против прежних времен» [21, с. 159—160].

В эпоху монголо-татарского ига монастыри не прекращали своей благотворительной деятельности, напротив, число людей,

я а*>; »**«■}

'«В _

'•

!

находивших под их крышей духовную поддержку, пищу и кров, увеличилось, поскольку в дополнение к ранее существовавшим за два столетия монгольского владычества возникло более 180 новых монастырей. Помощь убогим и калекам оказывалась по преимуще­ству общежительными монастырями.

Выпавшие на страну испытания заставляли парод вниматель­нее вслушиваться в слова духовных наставников. Многие пра­вославные иерархи объясняли обрушившиеся на русские земли беды наказанием за грехи, за несоблюдение христианских за­поведей. Знакомство со «Словом» Серапиопа Владимирского (XIII в.) позволяет увидеть, сколь настоятельно авторитетный проповедник призывал соотечественников к милосердию и со­страданию.