Революционный потенциал освобождения от школ
Конечно, школа не единственное современное учреждение, которое своей главной целью имеет формирование у человека видения действительности. Скрытый учебный план семейной жизни, карьеры, охраны здоровья, так называемого профессионализма или средств массовой информации играет важную роль в институциональной манипуляции мира человека — вырабатываются видение, язык и требования. Но школа порабощает более глубоко и более систематически, поскольку только школе предоставлено формировать основную функцию критического суждения, и, как это ни парадоксально, она пытается это делать, изучая саму себя, других и природу зависимости от процесса расфасовки. Школа залезает в нас настолько глубоко, что никто не может освободиться от нее посредством чего-то иного.
Многие самостийные революционеры — жертвы школы. Для них даже «освобождение» — продукт институционального процесса. Только освобождение самого себя от школы развеет эти иллюзии. Откроем же, что в большинстве случаев учение не требует никакого преподавания и не может быть ни организовано, ни запланировано. Каждый из нас лично ответствен за собственное освобождение от школы и только он может сделать это. Нет оправдания человеку, если он окажется не в состоянии освободить себя от оболванивания. Люди не могли освободиться от короля до тех пор, пока, по крайней мере, некоторые из них не освободились от институциональной церкви. Они не смогут освободиться от бесконечного потребления, пока они не освободятся от обязательной школы.
Мы все связаны с обучением, как со стороны его производства, так и со стороны потребления. Мы суеверно убеждены, что хорошее учение — это что-то такое, что можно сделать с нами и что мы можем сделать это с другими. Наша попытка отойти от самой идеи школы встретит сопротивление, которое находится в нас самих, когда мы пробуем отказаться от безграничного потребления и распространенного заблуждения, что другими людьми можно управлять для их собственного блага. Никто полностью не свободен от эксплуатации других в процессе обучения.
Школа является и самым большим, и наиболее анонимным предпринимателем. Действительно, школа — лучший пример предприятия нового типа, после гильдии, фабрики и корпорации. Время многонациональных корпораций, которые преобладали в экономике, теперь прошло, и их могут в один прекрасный день сменить супернациональные планировочные службы. Эти предприятия предоставляют свои услуги таким способом, что люди чувствуют себя обязанными потребить их. Они интернационально стандартизированы, периодически пересматривают стоимость своих услуг и везде работают в одном и том же ритме.
«Перевозки», использующие новенькие автомобили и сверхскоростные шоссе, служат той же самой институционально расфасованной потребности в комфорте, престиже, скорости и набору новых приспособлений, позволяющих выяснить, произведены ли все эти компоненты государством или нет. Аппарат «медицинского обслуживания» определяет свойственный индивидууму вид здоровья, оплачено ли это обслуживание государством или самим человеком. Градуируемое продвижение по службе с получением диплома позволяет ученику занять место в той же самой международной пирамиде квалифицированных трудовых ресурсов, независимо от того, кто руководит школой.
Во всех этих случаях занятости — скрытая выгода: водитель частного автомобиля, пациент, который подлежит госпитализации, и ученик в классной комнате должны теперь рассматриваться как часть нового класса «служащих». Освободительное движение, которое начинается в школе, основано на понимании того, что учителя и ученики одновременно эксплуататоры и эксплуатируемые, оно может предвещать революционные стратегии будущего; для радикальной программы освобождения от школ следовало бы обучать молодежь в новом революционном стиле, бросающем вызов социальной системе, обязательными чертами которой являются «здоровье», «богатство» и «безопасность».
Риск восстания против школы нельзя предвидеть, но он все-таки не столь ужасен, как риск революции, начинающейся в любом другом основном учреждении. Школа еще не умеет защищаться так эффективно, как национальное государство или даже большая корпорация. Освобождение от власти школ могло бы пройти бескровно. Надзиратели и их союзники в судах и агентствах занятости могли бы принять очень жестокие меры против отдельного обидчика, особенно, если он оказался беден, но они могут оказаться бессильными против волны массового движения.
Школа стала социальной проблемой; ее атакуют со всех сторон, и граждане, и правительства поддерживают нетрадиционные эксперименты по всему миру. Они обращаются к необычным статистическим методам, чтобы поддержать веру и спасти лицо. Настроение среди педагогов очень похоже на настроение среди католических епископов после Ватиканского собора. Учебные планы так называемых «свободных школ» напоминают свободный фольклор или рок-музыку. Требования учеников средней школы иметь право выбирать себе учителей звучат так же, как требования прихожан, желающих выбирать своих пасторов. Но ставки для общества намного выше, если существенное меньшинство теряет веру в школьное обучение. Это подвергло бы опасности выживание не только экономического порядка, построенного на совместном производстве товаров и спросе на них, но также политического порядка, построенного на национальном государстве, который ученики постоянно принимают благодаря школе.
Наш выбор достаточно ясен. Или мы продолжаем полагать, что институциализированное учение — продукт, оправдывающий неограниченные инвестиции, или же мы снова обнаруживаем, что законодательство, планирование и инвестиции, если они имеют место в формальном образовании, должны использоваться главным образом для того, чтобы сокрушить барьеры, которые теперь препятствуют возможностям для учения, которое может быть только личной деятельностью.
Если мы не бросаем вызов предположению, что ценное знание является товаром, который при определенных обстоятельствах можно насильно втиснуть в потребителя, общество будет все более погрязать во власти зловещих псевдошкол и тоталитарных менеджеров информации. Педагогические врачи будут наркотизировать своих учеников еще больше, чтобы лучше преподавать, и ученики будут наркотизироваться самостоятельно еще больше, чтобы получить облегчение от давления учителей и гонки за удостоверениями. Все большее количество бюрократов будут изображать из себя учителей. Учительский язык уже присвоен рекламными агентами. Теперь генерал и полицейский будут пытаться выдать свои профессии за педагогические. В вышколенном обществе находят образовательное объяснение и развязывание войны, и гражданские репрессии. Педагогическая война, вроде вьетнамской, будет все более оправдываться и выдаваться за единственный путь обучения людей нетленной ценности бесконечного прогресса.
Репрессии будут рассматриваться как усилия миссионера ускорить прибытие механического мессии. Все больше стран обратятся к педагогической пытке, уже применяемой в Бразилии и Греции. Эта педагогическая пытка используется не для того, чтобы извлечь информацию или удовлетворить психические потребности садистов. Она полагается на случайный террор как средство нарушить устойчивость населения в целом и сделать его пластичным материалом для обучения, изобретенного технократами.
Полностью деструктивный и постоянно прогрессирующий характер обязательного обучения завершит логику такого развития, если мы не начнем прямо сейчас освобождаться от нашей педагогической гордости, от нашей веры, что человек может делать то, чего не может Бог, а именно манипулировать другими людьми ради их собственного спасения.
Многие только сейчас начинают понимать, какое разрушительное воздействие оказывает производство на окружающую среду, но не имеют власти изменить эти тенденции. Манипуляция людьми, начатая в школе, также достигла роковой черты, и большинство людей все еще не осознает этого. Они все еще одобряют школьную реформу, поскольку Генри Форд III предлагает менее ядовитые автомобили.
Дэниел Белл говорит, что нашу эпоху характеризует чрезвычайно глубокое расхождение между культурными и социальными структурами, одно из них связано с апокалипсическим отношением к жизни, а другое — с технократическим принятием решения. Это, конечно, справедливо для многих образовательных реформаторов, которые осуждают почти все, что характеризует современные школы, и в то же время предлагают новые школы.
В своей книге «Структура научных революций» Томас Кун доказывает, что такое разногласие неизбежно предшествует появлению новой познавательной парадигмы. Факты, сообщенные теми, кто наблюдал свободное падение, теми, кто возвратился с другой стороны Земли, и теми, кто использовал новый телескоп, не соответствовали птолемеевскому мировоззрению. Совершенно неожиданно была принята ньютоновская парадигма. Диссонанс, который сегодня характеризует многих из молодого поколения — не то, чтобы когнитивный, но как отношение к миру, — чувство невозможности это выносить. И самое удивительное, что очень многие все-таки способны это терпеть.
Способность преследовать несообразные цели требует объяснения. Согласно Максу Глукману, все общества имеют процедуры, чтобы скрывать такие диссонансы от их членов. Он говорит, что это и является целью ритуала. Ритуалы могут скрывать от их участников даже несоответствия и конфликты между социальными принципами и социальной организацией. Пока человек явно не осознает ритуальный характер процесса, посредством которого он был допущен к силам, которые формируют его космос, он не может сбросить чары и сформировать новый космос. Пока мы не поймем ритуал, посредством которого школа формирует прогрессирующего потребителя — главный ресурс экономики, мы не сможем разрушить очарование этой экономики и сформировать новую.