Фёдор верил и не верил. Закрались какие-то сомнения: «С чего это дитё недоношенное? Тяжёлого Ульяна не поднимала, не надрывалась». На этом и закончился диапазон его размышлений.

А дитё, укутанное тёплыми пелёнками и уложенное в мягкую подушку, явно не было курносым, зато прехорошеньким. Будто и не Фёдора. Назвали в честь бабушки Яринкой. Ярысей её назвала Ульяна. Фёдор по-русски: Ириной, а подросла – то Иркой. И не лежала у него душа к недоношенке. Зато Ульяна всю свою любовь отдавала Ярысе, как Наташе. Оберегала от холода, от того, чтоб никто из старших её не обидел… Тут был полный апофеоз любви матери. «Куда теперь уйдёшь от лысого с четырьмя детьми? И красота слиняла, и детей куча. Кому нужна? Боже мой! Петля на шее стягивается всё уже и уже»

А тут ещё и батько всегда ей советовал – ярый апологет дореволюционного времени: «Живи, Ульяна, с Фёдором. Мужик он хоть и недалёкий, но не пьющий, любит тебя, сам чернорабочий. Одевайся попроще, сбрось яркую украинскую одежду. Вон и наших хлопцев стали одевать, как русских: поснимали вышитые рубашки да свитки, чтоб не выделялись среди других. Пусть все трое учатся: так требует время и власть. У них мабуть (наверное) будет другая дорога. Вон Василь Марийкин пошёл в торговлю. Начальник хоть и небольшой, но не падает духом. Постепенно возьмёт своё трудом и упорством…

Но дорого заплатила Ульяна за Ярысю. Ворвалась буря, как торнадо, как смерч. Как-то она с мужем была на покосе. Гребла сено. На её даже незначительное едкое слово, тот ударил жену кулаком в лицо, перебив переносицу. А почему бы не избить? Кругом ни души… Бей в лицо, в живот… Свидетелей нет… Это была самая высокая точка любви, достигла апогея.

Шла кровь, плакала Ульяна, ещё не зная, что на всю жизнь потеряла свой греческий, исключительно красивый нос. И стала не то курносой, не что-то наподобие этого. Так и не увидела ты, моя голубушка, сказочную страну, эльдорадо, страну золота и богатства, страну горячей любви…

Фёдор тогда бросился перед нею на колени, целовал ей руки и ноги, просил прощение. Клялся, как и прежде, что никогда не тронет её даже пальцем. Но тот пигмей, недалёкого ума, но с чудным голосом обманул опять её. Сначала ругались из-за нужды, упрямства Ульяны и тупости Фёдора, но драк вроде не было. Однако была ещё одна, правда без увечья. О ней будет сказано выше. Хотя можно сказать и сейчас, что ещё раз бил Фёдор Ульяну из-за Ганьки, за ту, которую Ульяна считала барчучкой, испортившей ей жизнь. «Не родись она – думала Ульяна, – вернулась бы к Савке». Петро клялся, что любил, а сам бросил её, когда случилась беда. А Савка два раза пересекал тысячи километров. И от него у неё уже две дочери… Наташа и Ярыся… Две её голубки, две её ласточки.

Тогда они простились с Савкою навсегда, но изредка переписывались. В 1931 году родился Миша, а в 1932 – Ярыся. А для Ганны всю жизнь была загадка: кто был её отец и отец Ярыси. И только уже, когда была на пенсии в гостях у материного брата Андея, узнала всю правду…

Глава 16

Но вернёмся назад. Шёл 1932 год. На Дальнем Востоке всё лето шли дожди. Не помогали молитвы людей: кто верил в завет, и кто преклонялся перед Кораном. Ионосфера посылала дожди за дождями. Позалило не только низины, но и бугры. Затопило огороды, поля, посносило в копнах и стогах сено. Наступал, если не полностью голод, то довольно трудное для простого народа время.

Фёдор с Ульяной, имея корову, могли неплохо прожить зиму. Хатёнку их затопило, и они, привязав корову к лодке, переехали на время к брату Тихону.

Но самое страшное было на Украине. За всё лето не выпало ни капли дождя. Погорели посевы, наступал страшный голод. Будто какой-то инквизитор поднял эфес шпаги над головой каждого украинца. Не было дилеммы: умереть или выжить. Стоял страшный приговор: умереть! Об этом времени можно написать фолианты – большие книги. Каждый человек в душе призывал бога спасти их от неминуемой беды.

Нужно было спасать Тихона и Ефима, их семьи, их ещё и родню. С Дальнего Востока помочь было нечем. И вся родня выехала в самое глухое место Сибири, где был дешёвый хлеб. Выгрузились на небольшой станции всем гамузом. Был конец января, разгар холодов. Набились в маленькую комнатушку станции, нетопленную. Ульяна кутала маленькую Ярысю, прижимая к груди, вся сама укутанная огромным тёплым платком. Безысходное отчаяние и страх сжимали каждому душу. Но мир оказался не без добрых людей. Они нас могут встретить там, где мы и не надеемся…

К Ульяне подошла женщина, поздоровалась и ахнула, как это она оказалась в Сибири в такое время года, когда на улице сорок градусов мороза, а она ещё и с детьми. Метёт и метель, что света не видно. И ещё добавила, что знала Ульяну по Дальнему Востоку: когда-то стояли в очереди за хлебом и дружески разговаривали между собой. Эта женщина – ангел с неба предложила свою крохотную квартирку, пока мужчины найдут подходящий дом, который можно купить.

Итак, Ульяна с детьми была спасена, а с нею и Ольга с двумя маленькими малышами. Эта женщина и подсказала, где можно купить большой дом. И жилье было куплено. В нём и поселилась вся большая семья Тараса. В тесноте – не в обиде. Спали кто на печи, кто на кроватях, кто на полу… Зато все здоровые и вместе. Кончился ажиотаж и страх из-за суровой зимы. Позади осталось адово терзание всей семьи. Впереди пусть трудная, но орнаментальная каждого жизнь. Агрессия зимы почти побеждена. Заряжайте свои аккумуляторы и вперёд. Вперёд добывать хлеб семье и тем, кто на Украине. В авангарде был Василий: хитрый и пробивной.

Вскорости Ульяне купили небольшой, но уютный домик прямо напротив дома Тараса. Кроме кухни, была ещё светлая комната. Чистый дворик и неплохой огород. Во дворе не было хозяйских построек, но они и не были нужны: ничего из домашней живности не собирались заводить. Зато стояла неплохая летняя кухня. Во дворе был даже столик и стулья для ужина на воздухе летом.

Мужчины бросились искать любую работу в своей деревне и в других, расположены неподалёку. Закупали муку и крупы мешками. Срочно стали отправлять посылки Тихону, Ефиму и даже Савке. Всё-таки не чужой. Двое детей от него у Ульяны. Да и у Савки есть жена и дитё, которых нужно спасать…

И удивительно, где же было московское правительство? Не было тогда пусть ещё большого товарообмена. Но где был всё-таки исполин Сталин? Его настойчивая воля, искромётный ум. Или он был инфузорией, микробом, стоящий во главе государства? Неужели нельзя было в данной ситуации закупить у населения той же Сибири хлеб и отправить на Украину? Его интуиция не подсказала ему это? Может то правительство было не дальнозорким и пассивным или мстило украинскому народу за те бойни, которые там проходили в гражданскую войну? Или хотели показать власть динозавра, дикую не только украинскому народу, но и всему миру? А может хотели просто ослабить её народ?

Но на Украине был страшный мор, как в 1922 году. Всего через десять лет! От четырёх до семи миллионов погибло людей. Невозможно было тогда их пересчитать. Трупы валялись под заборами, у колодцев и в хатах. Некому их было подбирать и хоронить…

Семья Тараса прожила всю зиму, посылая посылку за посылкой. Получая коротенькие письма оттуда. Летом посадили хороший огород. Посадила и Ульяна свой, обработала. Фёдор уехал на заработки в другую деревню. А к Ульяне зашли как-то двое мужчин в кожанках и заявили, что их дом подлежит конфискации, так как это жильё раньше принадлежало кулаку, и продал он его незаконно… Вот вам и библейская книга, «Нового завета», говорящая о конце света! Апокалипсис! Люди в кожанках говорили не о конце света, а чтоб семья выметалась из своего дома. Приехали чужаки нахально в деревню и посмели ещё купить такой уютный домишко! Он нам самим пригодится! И апелляции не подлежит! Говорилось с апломбом и категорично.

Ульяна возмущалась, сказала, что никуда с детьми она не пойдёт, тем более что мужа нет дома. Но на второй день явилось целое кодло таких мужчин, и стали выбрасывать вещи за калитку. Саму Ульяну под плач вытолкали тоже из дома, схватив за руки под крик детей. Батько и братья не пришли на помощь. Почему? Наверное, боялись этих циклопов, чтоб они не явились и в их дом со своими алебардами и пистолетами. Тише едешь – дальше будешь. Пронеси, господи, беду стороной. Обойди хоть этот дом…

Вышли Ульяны братья и перенесли вещи в свой дом, забрали детей…

Фёдор был менее инертный, чем братья Ульяны. Он ходил по всем инстанциям, показывал законно оформленные документы на его дом. Доказывал, что в таком дому не мог жить кулак, дом небольшой, во дворе не было надворных построек, значит, не было и хозяйства. Говорил, что это чья-то афёра, но ему строго заявили: «Поезжай к самому Калинину жаловаться, власть на местах!»

Часто не бывает управы и в наши дни на начальство, хотя уже двадцать первый век. Но тогда местные власти считали народ за быдло, тупое и беспросветное. Почему? Потому, что там были в управлении не служители Советской власти, а аппендиксы и метаморфозы, аферисты советского государства, его враги. Они восстанавливали народ умышленно против советов, ненавидя Советскую власть.

В доме Ульяны поселилась какая-то чиновничья тварь, шкура, которой приглянулось неплохое жильё, и которое боялось выходить за калитку, боялось выпускать и детей своих со двора…

Семья Тараса прожила в Сибири две зимы, а весной, когда помощь на Украине не так была нужна, вернулись снова на Дальний Восток, в Лесозаводск. Прошло цунами, снесло его ветром и временем. Отхлынули волны страшного бытия. А теперь прими нас, любимый Лесозаводск, в свои объятья. Сгинь, проклятый каин, с глаз, не витай над головой. Благослови, господь и ты матерь божья, нашу полюбившуюся нам новую Родину…

Тарас сразу же купил большую хату с добротным огородом и садом. То золото ещё действовало. Через огород был куплен большой дом и Марийке: с верандой, кухней, залом и двумя спаленками, под цинковой крышей. Таких домов в Лесозаводске были только единицы.

Ульяна с Фёдором пошли в барак, в котором когда-то жил Тит. Комнаты для жилья разделялись щелеватыми досками с клопами и большой слышимостью. Весна приезжих тоже встретила голодом. Не обогревал их своим теплом и бог солнца Апполон. Молись не молись, а пряник не упадёт, и никто не принесёт, кроме пайка по карточке, кусок хлеба. Ульяна рвала на диком винограднике листья и у дорог крапиву, и варила борщи. Фёдору иногда удавалось подстрелить фазана, а то и двух… По вечерам он ставил перемёт через реку Уссури или её протоки. К утру, смотришь, кое-что и попадалось. Рыбка стала не дура, обходила крючки стороной, а которая была поглупее, то проглатывала наживу раньше, чем доплывала до перемёта Фёдора. Люди голодали, и не один Фёдор ставил перемёт.

Дети от голода не пухли, но ослабели. Наташа училась уже в первом классе. Её парта стояла около окна. В школе было довольно тепло, даже жарко от солнца. Учительница вывела раздетых детей на улицу, и произошла катастрофа. Ударила она Ульяну своей страшной рапирой. Жизнь – импровизация: сегодня она нам даёт одно, а завтра другое. Ульяне она дала свой «подарок», страшный, невыносимо горький. Да, жизнь никогда не бывает инертной, она бежит, меняется, приносит чаще не радость нам, а слёзы и горе, натягивает свои вожжи, чтобы нами управлять…

Ночью у Наташи воспалилась правая нога. Её так потянуло, что девочка не могла на неё стать. Вызвали врача. Наташа плакала, а врач поставила свой диагноз и выводы: «Девочку нужно класть в больницу…»

Ульяна отрезала две чёрные косички дочери: «В больнице всё равно отрежут. Там такие порядки, что стригут даже наголо. А твои положу в сундук. Вернёшься – будем приплетать…»

А через девятнадцать дней Наташи не стало. Что у неё было – трудно сказать. Ни разу мать не пустили к дочери. Почему? Больница не была инфекционной. Но как Ульяна не упрашивала врачей, как ни плакала, а дочь она свою так и не увидела. Гибель её осталась загадкой для всей родни… Привезли тело домой всё кусками повырезанное там, где были чёрные пятна. Приклеили на голове отрезанные косички и так схоронили.

Упало будто небо на землю, отобрало безжалостно дочь, росточек Савки, кусочек родной Украины. О, как Ульяна молилась, как просила, чтоб Наташа поправилась, но небеса или не услыхали её молитвы, или не захотели, не пожалели Ульяну…

Месяц проплакала мать за дочерью, только месяц, а потом сказала себе: «Всё, хватит! Земля уже качается под ногами. Забудь! Так наверно богу угодно. Бог дал – бог взял. А мне скоро рожать ещё одного ребёнка. Будет заменой Наташе, хоть и родится курносое от Фёдора…»