Но она умеет себя лучше сберегать от всяких каверз судьбы. Она реже получает травмы, предусмотрительна в любой ситуации. Она мать – продолжательница жизни на земле, должна беречь себя.
Мужчин всегда рождается больше, чем женщин. Это предусмотрела сама природа. Больше мужских мальков в стае рыб, больше мужских семян у цветка, больше самцов в стае волков.
Но мужчины по своей непредусмотрительности, не думая о последствиях, гибнут чаще на дорогах, в воде, в воздухе и под землёй в шахтах. Их уничтожают во всяких кознях и в вооруженных столкновениях. Да, они лезут напропалую в парламенты, в управленческие аппараты, отталкивая нас, женщин, но они глупые, и погибают; их становится куда меньше, чем женщин. А после больших войн по одному на десятерых молодых и красивых невест, ждущих своего суженного. Подарит ли ей судьба любимого или так и пройдёт она свой путь не пригретая широким плечом любимого?
Женщины, берегите всё-таки наших глупых непутёвых мужчин! Они, как непослушные дети, порой бесхитростные, не согретые женским теплом. Пусть сидят в парламентах и правительство. Уступим им по доброте своей великой, но пусть не забывают и о нас, женщинах…
Ульяна встала с топчана. Луна всё ещё освещала земляной пол, лавки и сундук. Женщина опустилась на колени перед столом, повернулась лицом к иконам, которые слабо, но вроде грозно мерцали при лунном свете. Распущенные волосы тяжёлой, богатой струёй падали на холодный пол, глаза горели жарким огнём, а губы, как в бреду, всё шептали и шептали. Флюиды – невидимые нам токи души окружали всю женщину, и она казалась каким-то божеством в этой бедной хатёнке, освещённая лунным светом, стоявшая на коленях перед иконами.
− Всемогущие боги и ты святая матерь, заступитесь… Научите, как мне дальше жить? Тяжело на душе… Помогите мне… Я слабая и одинокая, а вы всемогущие… Неужели всю жизнь мне суждено прожить с нелюбимым: курносым и лысым? Да где же мой губитель – Савка? Может не Петро, а он моя судьба? На кого же я променяла моего губителя-красавца?
Мы часто оцениваем прошлое, потеряв его безвозвратно. Близко локоть, а не укусишь. Посеяла Петра и Савку, а всходы – лысый да ещё и курносый… Благо, что высокий и широкоплечий, и любит, добрый… Но всегда ли будет любить? Грянет гром с неба, и не известно чем всё обернётся. Но нужно всё-таки пережить, переждать, авось что-то обернётся к лучшему. Она ещё молода, красива и может, встретит свою судьбу, которая идёт к ней по дороге. Только потерпи, потерпи… Придёт тот, которого она ждёт, любимый, свой, родной…
Ноги Ульяны закоченели от холода на земляном полу, тело охватил лихорадочный озноб, но она молилась и молилась, охваченная гипнотической силой. Слова молитвы перемешивались с просьбами. А когда слёзы потекли ручьём, Ульяна встала, подобрала волосы, легла в постель. «Ну что ж? Нужно как-то жить. В хате двое детей… Ганька, Ганька, ты мне тоже поломала мою судьбу. Добила её окончательно…»
Ночь давно спала на дворе. Не шелестел ветер, только далёкими отголосками долетали вздохи реки Уссури. Она катила и катила куда-то мудро свои воды, улетая во время, которое ещё не наступило, но принесёт Ульяне ой сколько разочарования, забот и никакой радости…
Вдруг Ульяна почувствовала, что у неё внутри зашевелилась новая жизнь. «О, боже, только не это! − обожгла жаркая мысль. Новое дитё свяжет её судьбу навсегда с нелюбимым. Да и родится от Фёдора такое же курносое. Спаси, господи, от такой напасти. От Савки дети хоть рождались, как дети, потому что сам, как сатана, красив. И если бы он её тогда не опозорил, то полюбила бы его, не презирала на каждом шагу: «Прости меня, господи, за всё…» И вдруг пришла новая мысль: «А может мёртвое родится или умрёт от воспаления лёгких? Прости меня, боже, за этот грех. Но детей бог даёт, бог и забирает. Куда их столько, если другая баба рожает до двадцати штук? Выживают самые сильные, самые красивые, которых оберегают в семье, а тех, штук пятнадцать, уносят на кладбище. Зачем они? И пятерых хватит…»
Глава 6
Да, многое Ульяне припомнилось из прошлой жизни. Но её дети пока жили в тёплой хате и подрастали. И сама Ульяна жила с Фёдором вроде спокойно, скрывала своё нутро. Варила, ходила в ларьки, ложилась вечером под бок «поганому», как законная жена, как верная и нужная половина его жизни…
А как-то Фёдор в воскресенье решил сходить на базар, а потом ещё навестить её мать. Зашли сначала на рынок, купили в ларьке четверть красного, креплёного вина. Подавая, продавец нахваливал: «Довольные будете, с ног сшибает… Ой, и доброе вино!»
Тащить с собой здоровую бутыль не хотелось. Увидели соседку, которая жила за Нюркиной хатой, и попросили её отнести ту покупку до хаты, отдать детям, чтоб припрятали дома в коридоре: «Пусть поставят в тёмное место, чтоб не нагревалось. Да прикажи детям, чтоб не разбили бутыль…»
Соседка взяла вино, хотя в душе была недовольна: «Ничего себе! Эта хохлушка рехнулась: тащить такую бутыль с базара! Свои сумки вон набила как? Стерва длинноногая… Тупая дура…»
Однако вслух возражений не высказала, вроде охотно взяла ту бутыль. Тут подошла Нюрка, которая тоже оказалась на рынке. И быстро предложила: «Ничего, Фёдор, не беспокойся. Донесём бутыль…» На Ульяну, конечно, почти не смотрела: «Понаехали поганые хохлы наших мужиков отбивать. Жаль, что я не Катерина, а то выдергала бы этой длинноногой весь её причесон… Ишь, как вырядилась?..»
Женщины подошли к калитке Ульяны. Фёдор уже купил корову и сделал не только вместо перелаза калитку, но и для коровы ворота. Дальняя соседка подозвала двух маленьких девочек, подавая через калитку четверть:
− Мать с батьком передали вам.
И не успела она ещё договорить, как вмешалась Нюрка:
− Ага, купили вам квасу и сказали, чтоб вы его весь до вечера выпили…
Сказала, усмехнулась и, не оглядываясь, пошла к своему дому. И удивительно, что вторая женщина, вроде порядочная на вид, опрятнее и приличнее одетая, промолчала. Чуть-чуть задержалась у калитки и тоже ушла.