Об употреблении вилки за едой
Для чего нам требуется вилка? Она служит для того, чтобы переправлять с тарелки в рот размельченную пищу. Но почему мы для этого пользуемся вилкой? Почему не берем еду пальцами? Это было бы «по-каннибальски», отвечает нам в 1859 г. «человек из клубного окна», неизвестный составитель «The Habits of Good Society». Но почему брать пищу пальцами было бы «по-каннибальски»? Здесь не о чем говорить, и так ясно, что пальцами едят каннибалы, варвары, нецивилизованные люди.
Однако именно в этом и заключается вопрос: почему есть вилкой цивилизованнее, чем руками?
Вызывающий облегчение ответ таков: пальцами есть негигиенично. Мы воспринимаем как нечто негигиеничное, когда разные люди пальцами берут пищу с одного блюда; опасность заключается в том, что мы можем чем-нибудь заразиться через соприкосновение с ними. Ведь каждый из нас боится, что другой болен.
Все хорошо, только концы с концами в этом объяснении явно не сходятся. Ведь сегодня мы не едим с общего блюда. Каждый берет пищу с отдельной тарелки, и нам не кажется «негигиеничным» брать руками с собственной тарелки пирожное, хлеб или шоколад и направлять их себе в рот.
Зачем же нам нужна вилка? Почему брать пищу с собственной тарелки руками и переправлять ее в рот оказывается чем-то «варварским» и «нецивилизованным»?
Поскольку у нас возникает неприятное чувство, когда пальцы становятся грязными и жирными, нам не хотелось бы, чтобы нас видели в обществе с испачканными пальцами. Исключение из обихода еды руками с собственной тарелки имеет мало общего с так называемыми «рациональными причинами» вроде опасности заразиться. Наблюдая за нашими чувствами, связанными с ритуалом использования вилки, мы отчетливо видим: первичной инстанцией при различении «цивилизованного» и «нецивилизованного» поведения за столом является наша чувствительность к неприятному. Вилка представляет собой воплощение определенного стандарта аффектов и чувствительности. Мы всякий раз обнаруживаем, что в основании трансформации, происходившей в технике еды в период от Средних веков до Нового времени, лежит одно и то же явление, проступающее и при анализе других феноменов, — изменение в структуре влечений и аффектов.
Вовсе не казавшееся неприятным в Средние века поведение постепенно становится все более связанным с ощущениями неудовольствия. Стандарт чувствительности выражается через соответствующие социальные запреты. Эти табу представляют собой, как мы видим, превратившиеся в ритуалы и институты неудовольствие и чувства неприятного, отвратительного, страшного или постыдного. Они были сформированы обществом в определенных обстоятельствах, а затем раз за разом воспроизводились, причем прежде всего потому, что упрочились в виде некоего ритуала, институционализировались в качестве конкретных манер.
Эти примеры показывают — пусть в узкой области и в относительно случайных высказываниях одиночек, — как на той фазе развития, когда употребление вилки еще не было чем-то само собой разумеющимся, постепенно происходило распространение чувствительности к неприятному, которое первоначально возникло в узком социальном кругу. «Было бы в высшей степени непристойным, — говорится у Де Куртэна (1672 г., пример «G»), — брать пальцами что-либо жирное, соус или сироп; помимо всего прочего, это ведет нас к совершению еще нескольких непристойных действий; например, это заставляет нас часто вытирать руки о салфетку и тем самым ее грязнить как кухонную тряпку, и тем, кто видит, как мы ее потом подносим ко рту, делается тошно. Либо пальцы приходится вытирать о хлеб, что тоже малопристойно. (Употребляемые Де Куртэном и поясняемые в одной из глав его сочинения слова «propre» и «malpropre» лишь в малой мере пересекаются с нашими словами «чистоплотно» и «нечистоплотно» («sauber», «unsauber»); ранее в немецком языке часто употреблялось более подходящее слово «proper». — Н.Э.)Остается лишь одна возможность — облизать пальцы, но это было бы вершиной «improprete»».
В «Civilité» Ла Салля (1729 г., пример «J»), оказавшей немалое содействие распространению образцов «хорошего» поведения сверху вниз, на более широкие слои, впрочем, можно прочесть: «Если пальцы у тебя стали очень жирными, вытри их сначала о твой хлеб». Это показывает, что даже к этому времени стандарт чувствительности, представленный на сто лет раньше Де Куртэном, еще не стал всеобщим.
С другой стороны, Ла Салль чуть ли не дословно воспроизводит предписание Де Куртэна: «Bienséance не позволяет брать пальцами что-нибудь жирное, соус или сироп». Среди тех «incivilités», к которым это ведет, он, помимо вытирания пальцев о салфетку, также называет (в точности как Де Куртэн) вытирание пальцев о хлеб и облизывание пальцев.
Мы видим, что все правила еще находились в процессе становления. Новый стандарт не приходит сразу. На какую-то форму поведения налагается запрет, но не потому, что она вредна для здоровья, а потому, что она неприятна для окружающих или рождает отвратительные ассоциации. От выступающих в качестве образца кругов через различные инстанции и институты распространяется представление о постыдности такого внешнего вида, и в более широких кругах у людей пробуждается опасение, что они могут вызвать подобные ассоциации. Но, однажды появившись и упрочившись посредством неких ритуалов, вроде ритуала обращения с вилкой, эти запреты и предписания воспроизводятся вновь и вновь, пока структура человеческих отношений остается без изменений. Старшее поколение, для которого подобный стандарт поведения стал само собой разумеющимся, принуждает детей (явившихся в мир, не зная этого стандарта) соответствующим образом владеть своими влечениями, контролировать свои стремления. Когда ребенок хватает пальцами что-нибудь липкое, влажное или жирное, ему говорят: «Нельзя, так не делают». А то неудовольствие, которое выказывают при виде подобного поведения взрослые, входит затем в привычку и прочно связывается с данной формой поведения. В результате человеку уже не требуется никого постороннего, кто бы указывал ему на эту связь.
Но в немалой степени поведение и влечения ребенка получают ту же форму и то же самое направление потому, что в обществе взрослых принято определенным образом употреблять нож и вилку, и он видит примеры этого в окружающем его мире, ему даже не нужны пояснения. Под давлением или принуждением того или иного взрослого либо под давлением и на примере всего окружающего мира происходит социализация, воспоминания о которой не сохраняются в памяти большинства людей. Они сравнительно рано забывают или вытесняют этот опыт и уже не осознают, что их чувства постыдного и неприятного, их ощущения удовольствия и неудовольствия были смоделированы извне посредством давления и принуждения и подведены под определенный стандарт. Все это кажется им чем-то глубоко личным, «внутренним», чем-то, данным им самой природой.
По высказываниям Де Куртэна и Ла Салля можно судить о том, что поначалу взрослые перестали есть пальцами из почтительности друг к другу, из «учтивости», дабы не вызывать у других неприятных ощущений, а самим не испытывать стыда за то, что другие могут их увидеть с руками «в соусе». Позже эта манера постепенно приобретет автоматизм, станет отпечатком, оставленным обществом во внутреннем мире человека, его «Сверх-Я», не позволяющим ему есть иначе, нежели вилкой. Социальный стандарт, к которому индивид поначалу приспосабливался под внешним принуждением, теперь воспроизводится более или менее гладко посредством самопринуждения, работающего и на том уровне, который прямо не связан с осознаваемым желанием.
Так веками совершается историко-социальный процесс, по ходу которого постепенно возникают стандарты чувств постыдного и неприятного, в сокращенной форме воспроизводимые у каждого индивида. Если попытаться описать этот повторяющийся процесс как закон, то можно было бы провести параллель с биогенетическим законом и вести речь об основополагающих социогенетическом и психогенетическом законах.
Примечания
1 Цит. по: Siebert J. Der Dichter Tannhäuser. Halle, 1934. S. 195ff.
2 Цит. по: Zarncke F. Ор. cit. S. 138 ff.
3 См.: The Babees Book. P. 76.
4 В оригинале указание на источник отсутствует (вероятно, из-за технической ошибки). — Прим. ред.
5 В оригинале указание на источник отсутствует (вероятно, из-за технической ошибки). — Прим. ред.
6 См.: The Babees Book. P. 302.
7 Ibid. Т. II. Р. 32.
8 Ibid.
9 Ibid. T. II. P. 8.
10 См.: Franklin. A. La vie privée d’autrtefois // Les Repas. P., 1889. P. 194t.
11 Ibid. P. 42.
12 Ibid. P. 283.
13 Bouhours D. Remarques nouvelles sur la langue française. P., 1676. T. 1. P. 51.
14 Callières F. de. Du bon et du mauvais usage dans les maniéres de s’exprimer. Des façons de parler bourgeoises; en quoy elles sont differentes de celles de la Cour. P., 1694. P. 12.
Итак, лакей уведомил даму, что месье Тибо-младший просит принять его. «Хорошо, — сказала дама, — но прежде чем я приглашу его войти, мне нужно рассказать вам, кто такой месье Тибо. Это сын одного парижского буржуа из числа моих друзей, а именно, — из тех состоятельных людей, чья дружба порой бывает полезна людям благородным, так как дает им возможность одалживать деньги; сын его — молодой человек, который специально учился, чтобы войти в дело, но ему следовало бы избавиться от дурного тона и манеры речи, свойственных буржуа». (Перевод Т.Е.Егоровой.)
15 Andressen S. Beiträge zur Geschichte der Gottdorffer Hof- und Staatsverwaltung 1594-1659. Bd. 1. Kiel, 1928. S. 26, Апт. 1.
16 Sahler L. Montbéliard à table: Memoires de la Société d’Emulation de Montbéliard. Vol. 34. Montbéliard, 1907. P. 156.
17 Andressen S. Op.cit. S. 12.
18 Piatina. De honesta voluptate et valitudine. 1475. T. 6, P. 14.
Вся эта «петля цивилизации» совершенно ясно обнаруживает себя в «Письме к редактору», которое под заголовком «Obscurities of Ox-Roasting» было опубликовано в «Таймс» 8 мая 1937 г. накануне торжеств по поводу коронации английского короля и которое было, очевидно, навеяно воспоминаниями о подобных празднествах былых времен: «Being anxious to know, as many must le at such a time as this, how best to roast an ox whole, I made inquiries about the matter at Smithfield Market. But I could only find that nobody at Smithfield knew how 1 was to obtain, still less to spit, roast, carve, and consume, an ox whole... The whole matter is very disappointing». («Горя, подобно многим в то время, нетерпением узнать, как следует жарить тушу целого быка, я спрашивал об этом на рынке в Смитфилде. Однако я лишь обнаружил, что никто в Смитфилде не знает, как это нужно делать, и менее всего — как надо насаживать на вертел, жарить, разделывать и есть быка целиком... Все это меня очень разочаровало».) 14 мая в «Таймс» шеф-повар ресторана «Simpsons in the Strand» дает рекомендации, как изжарить быка, и в том же номере газеты приводится иллюстрация, изображающая быка на вертеле. Дебаты, которые затем в течение некоторого времени продолжались на страницах «Таймс», создают некоторое представление о том, как постепенно исчезал обычай жарить туши животных целиком; это имело место даже в случаях, когда обычно стараются сохранить привнесенные традицией формы. (Перевод Т.Е.Егоровой.)
19 Freudenthal G. Gestaltwandel der bürgerlichen und proletarischen Hauswirtschaft mit besonderer Berücksichtigung des Typenwandels von Frau und Familie von 1760 bis zur Gegenwart. Würzburg, 1934.
20 Andressen S. Op.cit., S. 10. См. также приведенное здесь сообщение, что в Северной Европе использование вилки стало входить в обычай у высших слоев общества только в начале XVII в. (Перевод Т.Е.Егоровой.)