В центральном музее почвоведения

В первые годы после возвращения в Ленинград жизнь не баловала меня удачами. Поначалу казалось, что все складывается как будто неплохо. У Г.Л. Селибера нашлось подходившее для меня место в только что организованной им лаборатории. Лаборатория была создана при содействии академика Л.А. Орбели и включена в структуру возглавлявшегося им Института Физиологии имени И.П. Павлова. Проработать там мне довелось недолго, так как вскоре состоялась Павловская сессия Академии Наук. Институт был разгромлен, Орбели лишен всех своих высоких постов, а лаборатория Г.Л. Селибера ­ликвидирована.

Оставшись без работы, я была вынуждена думать не о своей научной деятельности, а о хлебе насущном. Пришлось перебиваться случайными заработками: читать популярные лекции, редактировать чьи-то труды и т. п. Такое положение продолжалось до тех пор, пока в газете не появилось сообщение об объявлении конкурса на должность заведующего лабораторией в институте Вакцин и Сывороток. Подав туда документы, я получила это место и начала трудиться в новом для себя русле. Работа была на половину производственная, наполовину научная. В штате лаборатории было около тридцати человек, главным образом, технических сотрудников. Постепенно мне удалось адаптироваться и к своим новым обязанностям, и к коллек­тиву, хотя я и не ощущала сферу такой деятельности по-настоящему своей. Мне не нравилось заниматься производственно-административными делами. И вот однажды судьба подбросила мне возможность изменить ситуацию. В дверях моего кабинета неожиданно появился посетитель, которого я меньше всего ожидала здесь увидеть. Это был Борис Васильевич Перфильев. Оказалось, что в те дни он возрождал из пепла свою разрушенную лабораторию, и ему нужны были квалифицированные кадры. Обо мне он вспомнил случайно, благодаря попавшейся ему на глаза последней из опубликованных мною статей. Статья ему понравилась, и он решил пригласить меня к себе на работу. Он говорил мне о том, как много я выиграю, сменив должность заведующего во второсортном институте на место старшего научного сотрудника в Академии Наук. «Чем Вы сейчас занимаетесь? — ворчал он. — Ведь половина Вашего драгоценного времени уходит на пустое администрирование, а я предлагаю Вам участвовать в новом, чрезвычайно перспективном деле. Конечно, Вы при этом потеряете в зарплате, но для настоящего ученого это не так уж важно».

В привлекательности предложенной им работы я ни минуты не сомневалась, а имевшиеся у меня ­материальные блага ценила не так уж высоко. Поэтому, долго не раздумывая, я быстро решила пожертвовать относительно высокой зарплатой и сменить место приложения своих сил.

Одной из первоочередных задач создававшейся Перфильевым лаборатории было расширение работа в ­области применения его капиллярной техники к изучению микрофлоры различных природных субстратов. По его мнению, начать следовало прежде всего с исследования почв, которые он рассматривал как наиболее сложные естественные капиллярные системы. Б.В. полагал, что для достижения успеха необходимо обеспечить постоянную связь ис полнителей-микробиологов с почвоведами. Исходя из вы­сказанных соображений, Перфильев считал целесообразным пере­вести полученные им в биоотделении Академии Наук единицы в штат Центрального Музея Почвоведения им. В.В. Докучаева (не меняя их целевого назначения). Для реализации такого плана следовало получить согласие двух учреждений: Биоотделения АН и Музея Почвоведения (ЦМП).

Директором Музея в ту пору была правнучка про­славленной Пушкиным Анны Керн — Зинаида Юльевна Шокальская (дочь известного географа Юлия Михайловича Шокальского). Она была специалистом в области географии почв, имела ученую степень доктора наук и ­звание заслуженного деятеля науки. В Академии к ней относились с большим уважением и с ее мнением считались. Принять перфильевские вакансии в структуру Музея она согласилась неохотно, так как рассматривала микробиологию как науку, не имеющую ничего общего с почвоведением. Тем не менее, отказать крупному ученому в его просьбе сочла неудобным. Подписывая подготовленный им от ее имени документ для Биоотделения АН, З.Ю. в глубине души надеялась, что никаких штатных единиц для микробиологов Музею не передадут. Но в Академии не хотели обидеть и без того обиженного известного ученого, и пошли ему навстречу. Таким образом, Шокальская получила своего рода принудительный ассортимент в виде двух штатных единиц, предназначенных для развития работ Перфильева. Должность старшего научного сотрудника предоставили мне, а место младшего — только что окончившей университет Ольге Михайловне Паринкиной.

С того времени и в течение трех с половиной десятилетий мы с ней под одной крышей (но каждая по-своему) «поднимали научную целину». Ольга Михайловна отличалась высокой требовательностью к себе и другим. У нее был зоркий глаз и золотые руки. Она легко владела словом, и написанные ею впоследствии научные труды, отзывы и отчеты отличались ясностью изложения, а ее критические замечания были всегда меткими и справедливыми.

За время работы в Музее О.М. защитила кандидатскую диссертацию, опубликовала серию оригинальных статей, а результаты своих экологических исследований на крайнем севере в 1989 году подытожила в виде монографии. Монография быстро нашла своего читателя, получила высокую оценку специалистов и превратилась в настольную книгу биологов-исследователей северных почв.

Почти одновременно с микробиологической лабораторией в Музее возникла лаборатории биохимии почв, где изучались главным образом свойства и роль перегнойных веществ в процессах почвообразования. Руководителем этих исследований была выдающийся почвовед — Вера Владимировна Пономарева, а ее ближайшей помощницей и последовательницей — Татьяна Алексеевна Николаева (Плотникова).

Вскоре на основе общности наших научных интересов (стремление понять механизм формирования подзолистых почв) между мной и Пономаревой возникли деловые контакты. Мы начали работать на одних и тех же природных объектах, ездили вместе в экспедиции, обсуждали полученные результаты и т. д. Наши точки зрения по многим вопросам не совпадали, и мы спорили с ней до изнеможения. Мне ее подход казался односторонне химическим; она обвиняла меня в преувеличении роли микроорганизмов в почвенных процессах. Постепенно наши противоречия начали сглаживаться, и мы приходили к какому-то компромиссу. Я даже не заметила, что, в значительной степени благодаря постоянному общению с Верой Владимировной, стала превращаться из чистой воды микробиолога в почвоведа.

Воззрения самой Пономаревой тоже изменялись, можно сказать, все более биологизировались. В конце концов, она стала активным проводником идеи о важнейшем значении биологических факторов в почвенных процессах. Вспоминаю, с какой горячностью она на каком-то заседании вступила в ожесточенный спор с А.А. Завалишиным по поводу недооценки им этих факторов. Защищая свои взгляды, Вера Владимировна всегда умела «стоять насмерть».

Александр Александрович Завалишин — крупный ученый, широко известный своими трудами в области генезиса и географии почв, руководил работой почвоведов-географов. Наиболее заметным представителем его группы была его бывшая аспирантка татьяна Андреевна Рожнова — увлеченный исследователь и обаятельная женщина высокой культуры.

После смерти Завалишина его место занял профессор Ленинградского университета Евгений Владимирович Рубилин — очень интеллигентный и образованный человек.

Большая часть почвоведов Музея были в то время далеки от признания причастности микроорганизмов к механизму почвообразования. Среди них одна только Антонина Викторовна Барановская (раньше меня покинувшая север) активно поощряла внедрение микробиологии в почвенные исследования.

Однако отдадим должное самому примечательному человеку в коллективе ЦМП — его директору. Зинаида Юль­евна Шокальская была умелым администратором и крепко держала бразды правления в своих руках. Беспартийной женщине дворянского происхождения было непросто управлять своими разношерстными подчиненными, но она неплохо справлялась с задачей. Очень ответственно относясь к подбору сотрудников, она учитывала необходимость считаться с кадровой политикой государства. Тем не менее, из деловых соображений она могла закрыть глаза на «неподходящее» происхождение претендента или проигнорировать его партийную принадлежностью. Кроме всего прочего, для нее всегда было важно определить моральный облик каждого человека. Принимать людей непорядочных она избегала.

Оберегая целостность своего коллектива, Шокальская всегда бывала очень недовольна, если кто-нибудь из служащих подавал заявление об уходе. Ей, видимо, казалось, что это бросает тень на реноме ее Музея.

Будучи человеком одиноким, Зинаида Юльевна с почтением относилась к своим предкам. У нее дома висел портрет ее прабабки — Анны Керн. Увидя его впервые, я подумала, что великий поэт, воспевший обаяние этой женщины, сильно преувеличил степень ее очарования. Впрочем, может быть, портрет был просто неудачным.

В годы директорства Шокальской научная жизнь в Музее кипела ключом. З.Ю. привлекала к работе Ученого Совета крупных деятелей науки (академиков И.В. Тюрина, И.П. Герасимова, профессоров А.А. Роде, Н.Н. Розова, Б.В. Перфильева и других) из Москвы и Ленинграда. В Музее систематически проводились различные научные заседания и конференции. На них заслушивались доклады по итогам работ сотрудников Музея и по всевозможным вопросам генетического почвоведения и почвенной микробиологии, такие заседания привлекали внимание научной общественности всего города. Кроме того, существовала специальная Музейная комиссия, где обсуждались планы обновления экспозиции и программы проведения экскурсий. С наступлением весны начинался полевой сезон, и почвоведы разъезжались по экспедициям. Микробиологи тоже принимали в них участие. В городе оставались, главным образом, химики, работники канцелярии и экскурсоводы.

В нашей лаборатории постепенно происходило расшире­ние штатов, и в ней появлялись новые лица. Среди ­первых из них была Анна Юрьевна Дараган — человек высокой морали и сложившийся специалист-биохимик, имеющий кандидатскую степень. Благодаря ей мы получили возможность расширить диапазон проводившихся исследований. Вторым новым сотрудником стала поступившая ко мне в аспирантуру Раиса Сергеевна Кутузова. Молодая и талантливая, она готова была с раннего утра и до позднего вечера трудиться за своим рабочим столом. В дополнение к специалистам-биологам в качестве лаборанта к нам почему-то попала девушка с филологическим образованием. Она оказалась очень неглупой, быстро освоилась у нас в лаборатории и стала неплохо справляться со своими нехитрыми обязанностями. В дальнейшем, уже после кончины Зинаиды Юльевны, мы получили еще одного канди­дата наук — Юлию Александровну Худякову, работавшую ранее в Москве на кафедре биологии почв МГУ. Покинуть столицу ей пришлось в связи с назначением ее мужа, известного микробиолога Якова Петровича Худякова на должность директора Всесоюзного НИИ сельскохозяйственной микробиологии (в Ленинград). Юлия Александровна, как человек очень общительный и яркий, легко вписалась в коллектив ЦМП, а в нашей лаборатории заняла подходящую для нее в научном отношении нишу. Будучи из породы людей неравнодушных, Худякова живо реагировала на все происходившие на ее глазах события и всегда была готова встать на защиту несправедливо обиженных. Ее муж оказался человеком немногословным, но интереснейшим собеседником и неиссякаемым источником всевозможных оригинальных идей.

Со временем новых лиц в нашей лаборатории становилось все больше. Помимо штатных сотрудников, появлялись иногородние стажеры и аспиранты, но о них речь пойдет еще впереди. А пока расскажу о некоторых особенностях общественной жизни в Музее. В его стенах сложился обычай ежегодного коллективного празднования Международного Женского дня. Это был единственный советский праздник, которые служащие нашего учреждения встречали сообща. Такая традиция прочно вошла в нашу жизнь, сохранилась даже после смерти Зинаиды Юльевны и соблюдалась при всех последующих директорах (А.И. Марченко, В.Г. Зольникове, В.К. Пестрякове и Б.Ф. Апарине). Каждый год восьмого марта в большом зале ЦМП устраивалась пышная трапеза. Перед ее началом никаких казенных речей не произносилось. Обычно директор или секретарь парторганизации обращался к сидевшим за столом с кратким приветствием, и вслед за тем начинался заранее подготовленный веселый капустник. На нем звучали остроумные шутки и иронические стихи своих доморощенных поэтов.

Возвращаясь мыслями в те далекие времена, я вспоминаю годы правления Зинаиды Юльевны как золотой век в жизни нашего учреждения. Все было на подъеме, и значение Музея в качестве серьезного научного центра непрерывно возрастало.

Сама Шокальская сохранилась в моей памяти как женщина, внешний вид которой с годами почти не менялся. Этому, вероятно, способствовало то, что она одевалась всегда одинаково: носила черные или темно-коричневые платья, слегка приталенные у пояса и с длинными рукавами (независимо от сезона). Ее тонкую шею облегал стоячий, обшитый кружевами воротничок. А седые волосы были аккуратно уложены в специальную старинного вида сеточку. Она была очень худощава, и от этого черты ее лица казались заостренными, что не мешало ей иметь вид доброго человека (каким она, в сущности, и была).

Из-за дефекта слуха Зинаида Юльевна имела при себе слуховой аппарат — маленькую шкатулочку черного ­цвета.

Вскоре после ухода нашего директора из жизни общая обстановка в ЦМП резко изменилась. По распоряжению свыше Музей был переведен из Системы Академии Наук в ведение ВАСХНИЛ (с целью приближения его деятельности к запросам сельского хозяйства). Тематику исследований пришлось пересмотреть, придав всем формулировкам более отвечавшее требованиям времени звучание. Постоянно возникали слухи то о расширении, то о сокращении штатов. Коллектив лихорадило. Угроза ­увольнения части сотрудников временами казалась очень реальной (хотя на моей памяти ни разу не состоялась). Некоторые служащие надеялись, что как-нибудь пронесет, другие философски заявляли, что от судьбы своей не уйдешь, а третьи воспринимали перспективу потери работы как трагедию. Одну из наших лаборанток Валю, конфликтовавшую с директором, предупредили, что она подлежит отчислению в первую очередью. Рассказывая в лаборатории о своей беде, Валя почти плакала, а мы все строили планы, как ей помочь. И вдруг широко распахнулась дверь в нашу комнату, и с криком: «Человек в космосе! Человек в космосе!» вбежала дочка завканцелярией Ирочка Розенцвейг. Девушка с восторгом несла эту весть и стремилась как можно скорее сообщить о ней всем, всем, всем. А Валя, услышав такую невероятную новость, только устало махнула рукой и произнесла: «Да черт с ним», тем самым подтвердив относительность значения всех происходящих в мире событий.

Сложившаяся в ЦМП обстановка нервировала коллектив, и в нем начались бесконечные свары и склоки. В результате происходили неоднократные смены директоров. В течение некоторого времени власть находилась в руках Веры Владимировны Пономаревой. Предполагалось, что вскоре ее должны были окончательно утвердить в должности директора. Но, не выдержав тяжести новых административных обязанностей, она отказалась от такой чести и всецело вернулась к делам своей лаборатории.

Дольше всех в роли директора продержался относительно молодой и энергичный Борис Федорович Апарин. Он и поныне управляет ЦМП, хотя от прежнего Музея за послеперестроечный период почти ничего уже не осталось.

По новому пути

Переход из института Вакцин и Сывороток в Музей Почвоведения оказался важной вехой в моей научной биографии. Он завершился кардинальным изменением моих научных устремлений. Но расскажу обо всем по порядку. К освоению предложенной Б.В. Перфильевым техники капиллярной микроскопии я приступила вдвоем с Ольгой Михайловной Паринкиной. Придя в Музей впервые в качестве его новых сотрудников, мы сразу поняли, что организацию микробиологических работ в этих стенах нам придется начинать с нуля. Музейное начальство, не знакомое с устройством микробиологических лабораторий, не приняло во внимание необходимости предоставления нам специально оборудованного изолированного помещения. Вместо этого мы получили одну (правда, довольно большую) комнату, где уже находилось рабочее место кого-то из служащих. Так что, прежде всего, нам предстояла борьба за лабораторную «жилплощадь». Постепенно отвоевывая метр за метром, мы обзавелись всеми нужными нам помещениями.

В приобретении лабораторных приборов нам очень помог Борис Васильевич Перфильев. Он привез в музей самые лучшие по тем временам микроскопы, так как был кровно заинтересован в том, чтобы мы как можно скорее приступили к делу (ради которого это все затевалось). Наконец, наступил день, когда стало возможным начать освоение и апробацию сконструированных им капиллярных педоскопов — приборов, предназначавшихся для воспроизведения микробных пейзажей почвы. Работа с ними оказалась несложной. Педоскопы нужно было поместить в толщу изучавшейся почвы и оставить там на устанавливаемый экспериментально срок. Время их экспозиции должно было быть достаточным для проникновения микробных клеток из почвы внутрь капиллярных каналов и их последующего там размножения. После извлечения приборов из почвы возникавшие в них микробные обрастания подвергались микроскопированию и фотографировались.

Мы понимали, что обнаруживаемые нами картины не полностью соответствовали микробным пейзажам изучавшихся почв. Ведь экологические условия в стеклянных каналах педоскопов и в естественных капиллярных пространствах почвы были далеко не идентичными. В ­первом случае источниками всех необходимых микроорганизмам питательных и энергетических веществ служили только поступавшие с почвенным раствором химически соединения, а во втором — также и компоненты твердой фазы почвы.

Учитывая все вышесказанное, мы пришли к выводу, что в оригинальную методику Б.В. целесообразно внести некоторые дополнения. Для большего приближения условий опыта к природной обстановке мы предварительно стали наносить на внутренние стенки капиллярных каналов специально приготовленный гель перегнойных соединений, мелкие частицы свежих растительных остатков и иногда обломки минералов. Полученные результаты превзошли все наши ожидания. Характер микробных обрастаний заметно изменился. Они стали значительно разно образнее. В них появились какие-то непонятные формы, отличавшиеся от всех известных нам бактерий своей причудливой морфологией. Длинные клетки некоторых из них были закручены вдоль собственной оси наподобие каната и соединялись друг с другом в звездообразные структуры. Микроколонии других были покрыты железомарганцевыми отложениями и походили на какие-то абстрактные произведения искусства. Для того чтобы разобраться в истинной природе всех этих незнакомцев, нужно было получить их в лабораторной культуре. Задача оказалась не из простых, так как на общепринятых питательных средах они отказывались развиваться. После многих неудачных попыток нам удалось вырастить их на агаризованной воде, покрытой сверху тонкой пленкой перегнойного геля. Изолировав отдельные колонии от сопутствующей микрофлоры, мы изучили их морфологические и биохимические особенности и выяснили их роль в процессах почвообразования. Таким образом, нам удалось установить, что мы имели дело с представителями еще не известных ­науке родов и видов микроорганизмов. Мы дали им соответствующие наименования и подробно описали их признаки для последующего включения во все издания и переиздания существующих в мире определителей бактерий.

Но это было еще не все. Микроскопируя поверхность засеянной почвой среды, мы наблюдали картины, которых, по всей вероятности, до нас не видел еще никто. Они ярко иллюстрировали внутриценотические взаимоотношения между компонентами микрофлоры и микрофауны. Мелкие почвенные амебы образовывали живые кольца из плотно прижатых друг к другу своих тел и пожирали клетки бактерий. Микроскопические клещи из рода Тиро­фагус высасывали содержимое бактериальных колоний, а представители Тромбидиформес жадно обрывали спороношения микроскопических грибов. Но среди грибов были не только жертвы, но и хищники. Некоторые из них были снабжены ловчими кольцами для пленения мелких беспозвоночных. Другие по внешнему виду походили на колючую проволоку, на шипах которой сидели слизистые го ловки со спорами. Сталкиваясь с таким заграждением, передвигавшиеся по субстрату клещи и нематоды либо оказывались сразу пойманными липким мицелием, либо, вырываясь, уносили на себе свою близкую гибель. Приклеившиеся к телу беспозвоночного споры вскоре прорастали, и обильно разросшийся мицелий оплетал все тело жертвы. Животное быстро погибало и постепенно переваривалось мицелием. Через некоторое время оно почти совсем исчезало, оставляя после себя лишь мелкие кусочки хитина или пустой мешок из переплетающихся грибных гиф. Все наблюдавшиеся картины нам удалось сфотографировать, и они всегда производили сильное впечатление на тех, кому мы их показывали.

После того, как результаты наших методических исследований были опубликованы, к нам в лабораторию началось настоящее паломничество со всех концов Советского Союза и зарубежья. Нас посещали видные ученые из многих стран мира: из Франции, Англии, США, Голландии, Японии, Швеции, Югославии, Чехословакии и других республик социалистического лагеря. Финский профессор дважды привозил к нам группы своих студентов для ознакомления с нашими методиками. В начале семидесятых годов я по приглашению ездила с лекциями в Швецию для участия в работе по повышению квалификации молодых специалистов из Скандинавских стран. У нас в лаборатории теперь постоянно работали какие-нибудь стажеры и иногородние аспиранты.

Несмотря на шумный успех наших методических разработок, я рассматривала их в основном только как начальный этап и средство на пути к изучению кардинальных вопросов генетического почвоведения. Ведь я была уверена в том, что в недалеком будущем почвенная микробиология станет одной из важнейших составных частей этой науки. Составляя планы работы на будущее, я исходила из своего представления о почве не только как об особой среде обитания для населяющих ее живых существ. Я видела в ней сложную природную систему, способную к саморегуляции и самообновлению. Естественно было считать, что стабильность ее свойств и длительное сохране­ние сложившихся типов почвообразования обусловлены, в первую очередь, жизнедеятельностью микроорганизмов. В соответствии со сказанным, основные усилия сотрудников лаборатории были направлены на раскрытие микробиологических механизмов развития отдельных слагаемых почвообразовательного процесса и, в первую очередь, процесса подзолообразования.

Использование капиллярной техники в сочетании с применением специфических питательных сред ­послужило средством для моделирования важных природных явле­ний и раскрытия их биохимической сущности. Эти материалы послужили мне основанием для построения концепции о биогенном механизме формирования подзолистых горизонтов в соответствующих почвах. После ее обнародования в печати я получила редкую для советского человека возможность попасть за границу. И в 1956 году выступала с докладом на шестом Международном Конгрессе Почвоведов в Париже. Так было положено начало новому почвенно-генетическому направлению в микробиологии.

В 1965 году вышла из печати моя первая монография — «Микробиология поздолистых почв». Вскоре после того, как книга поступила на прилавки магазинов, она стала библиографической редкостью. В конце шестидесятых годов на мое имя пришло письмо из Академии Наук. В нем сообщалось, что за упомянутую работу меня выдвигают на получение премии имени В.В. Докучаева, и содержалась просьба о высылке некоторых моих документов. Отправляясь на почту, я была абсолютно уверена, что никакой премии мне, конечно, не дадут. Такая убежденность основывалась на двух обстоятельствах. Во-первых, упомянутая премия выдавалась за работы по почвоведению, а не по микробиологии. Во-вторых, я знала о наличии у меня сильного конкурента в лице одного из видных советских почвоведов. И, тем не менее, к величайшему моему изумлению, премию присудили все-таки мне.

Награждение новых лауреатов происходило в торжест­венной обстановке на годичном собрании Академии Наук. Награды вручал президент Академии М.В. Келдыш. В аудито­рии присутствовали главным образом, академики, члены-корреспонденты АН и директора академических институтов.

Наблюдая за всем происходившим вокруг меня, я почему-то навсегда запомнила некоторые характерные для того времени мелочи жизни. Помню, как кто-то потихоньку шепнул мне на ухо: «Имейте в виду, что здесь Вы можете приобрести хорошие очки. Подойдите к киоску, там сейчас большой выбор». По дороге к этому киоску я обратила внимание на длинную очередь, выстроившуюся у одной из стоек буфета. В ней стояли корифеи советской науки, жаждавшие получить по парочке бутербродов с красной икрой.

Но пора вернуться к своим повседневным делам. В лабо­ратории мы продолжали трудиться над изучением геохимической деятельности микроорганизмов как важнейшего фактора почвообразования. В центре нашего внимания были процессы биогенного разложения и новообразования минералов почвообразующих пород, явления превращения химических элементов с переменной валентностью (в связи с глееобразованием и ортштейнообразованием), а также изучение влияния микробиологической деятельности на подвижность и закрепление наиболее устойчивых компонентов породы — алюминия и кремния — в почве.

Когда количество моих публикаций достигло нескольких десятков, я решила, что мне пора стать доктором. Но писать для этого новую работу мне не хотелось. Поэтому я перепечатала на машинке текст своей монографии, внесла в него небольшие дополнения и под другим названием подала к защите. Таким образом, искомая степень была получена без особых усилий с моей стороны. ­Проведенная операция мало что изменила в моей жизни, за исключением зарплаты, которую мне теперь повысили. Я продолжала по-прежнему развивать микробиологические исследования по генетическому почвоведению. Через несколько лет я обобщила плоды своей деятельности в этом направлении в новой монографии, вышедшей под названием «Микробиология процессов почвообразования». Книга была высоко оценена почвоведами и до сих пор широко используется преподавателями соответствующих ВУЗов. За ее написание я еще раз неожиданно стала лауреатом. На сей раз мне присудили первую премию имени академика В.Р. Вильямса ВАСХНИЛ.

В конце шестидесятых годов во многих странах мира начинались исследования по Международной Биологической Программе (МБП). В разных географических зонах нашей планеты изучалась продуктивность всех населяющих ее организмов. Иначе говоря, производился количественный учет их биомассы и скорости ее возобновления. Советский Союз не остался в стороне от этого начинания. При Академии Наук был создан Советский Национальный Комитет по МБП, в состав которого вошли биологи разных направлений во главе с академиком Борисом Евсеевичем Быховским. Меня однажды попросили составить план отечественных исследований по почвенной микробиологии для советских исполнителей. После того, как я его представила, мне было предложено взять на себя руководство этими работами. Мои попытки отказаться ни к чему не привели, и меня назначили председателем подсекции почвенной микробиологии Национального Комитета. Я тогда не сразу поняла, какой тяжелый груз свалился на мои плечи. Научные учреждения, участвовавшие в осуществлении программы, были разбросаны по разным концам нашей огромной страны, и со всеми ими мне предстояло налаживать постоянные связи. Чтобы дать некоторое представление о географическом размахе предпринимавшихся работ, привожу перечень районов, где они проводились: полуостров Таймыр, Кольский полуостров, Ленинградская область, Литва, белоруссия, Украина, пустыни Прикаспия, Восточная Сибирь, Приморский край и Сахалин. В результате мне пришлось без конца ездить в далекие и близкие командировки, принимать у себя приезжавших на консультации людей и вести обширную переписку. Во всех перечисленных пунктах по единой методике определялась численность, биомасса и продуктивность почвенных бак терий. Путем сопоставления полученных в разных широтах данных были выявлены географические закономерности развития продукционного процесса. Оказалось, что в течение вегетационного сезона он повсюду протекает неравномерно со значительными пульсационными колебаниями в его интенсивности. Периоды быстрого возрастания биомассы бактериальных клеток сменялись периодами ее спада. В разных эколого-географических условиях характер кривых продукционного процесса имел свои особенности. Самые высокие и самые низкие показатели были получены для почв крайнего севера. Там продукционный процесс протекал в сжатые сроки и отличался высокой интенсивностью. По мере движения к югу он растягивался во времени и становился более равномерным.

В начале семидесятых годов итоги советских работ по МБП были опубликованы в двух специальных сборниках. В 1974 году в обобщенном виде я доложила о наших результатах на первом Международном Экологическом Конгрессе в Гааге. Конгресс был завершающим этапом длительного международного сотрудничества.

Ко всему рассказанному о работах по МБП мне остается добавить, что активное участие в них принимали и люди из моего ближайшего окружения – некоторые научные сотрудлники лаборатории, местные и иногородние аспи­ранты. Это были: З.П. Богданавичене, Г.А. Евдокимова, Т.Н. Ефремова, Л.В. Зыкина, О.М. Паринкина (внесшая наиболее весомый вклад в наши исследования), А. Тен Хак Мун, В.И. Торжевский, Л.Н. Щапова. Может быть, был и еще кто-то, кого я забыла упомянуть.

В 1983 году, передав управление делами лаборатории в руки О.М. Паринкиной, я перешла на должность консультанта и занялась рассмотрением некоторых аспектов проблемы почвенного плодородия. В результате была построена теоретическая модель микробиологических механизмов формирования его потенциальной и эффективной форм.

Мои последующие публикации я посвятила вопросам эволюции почв. В них была показана связь изменений почвенного покрова Земли с эволюцией биоценозов в древние геологические эпохи. Последние сообщения вызвали горячий отклик со стороны геологов, и я получила множество открыток с просьбами о высылке соответствующих оттисков и приглашения к сотрудничеству.

Но все это происходило уже под занавес моей научной деятельности. В конце 1989 года в возрасте семидесяти семи лет я ушла на пенсию и вскоре уехала в Израиль.

Оглавление

Введение……………………………………………………………… ……2

О моих предках и немного о себе............................. 2

Начало самостоятельной жизни отца....................... 7

О братьях наших меньших...................................... 10

Время войн и революций........................................ 11

Из рассказов отца...................................................... 16

Тридцатые годы........................................................ 17

В Ленинграде............................................................. 18

Великая отечественная война................................. 26

Возвращение............................................................. 37

О себе и своих современниках............................... 38

Все люди смертны.................................................... 40

Дом, в котором мы жили.......................................... 41

Новая квартира.......................................................... 43

Новые друзья............................................................. 43

Мы с братом начинаем учиться.............................. 45

Откуда берутся дети.................................................. 47

Немного о политике.................................................. 48

Студенческие годы.................................................... 52

Практика..................................................................... 56

Ликбез........................................................................ 65

Моя личная жизнь.................................................... 67

Паспортизация........................................................... 69

Человек родился........................................................ 69

В Ленинградском университете.............................. 71

Я пытаюсь поменять профессию............................. 72

Борис Васильевич Перфильев как ученый
и как человек.......................................................... …73

Знакомство с Николаем Александровичем
Морозовым................................................................ 77

Мой руководитель профессор
Григорий Львович Селибер..................................... 83

Московский период нашей жизни.......................... 88

Кольский полуостров................................................. 93

Наши друзья и знакомые......................................... 97

Мы начинаем работать............................................ 98

Местные аборигены................................................. 99

Путешествие в Краснощелье................................. 100

Последняя глава нашей северной истории......... 103

Мы покупаем часть дома....................................... 104

В центральном музее почвоведения.................... 108

По новому пути........................................................ 113