Особенности морального сознания у мужчин и женщин

Л.Кольберг полагал, что главное в моральных отношениях людей ‑ это «справедливость» (justice), основанная на личной честности и правах других, однако этот вывод был сделан на основании длительных (в течение 40 лет) исследований, проводимых в мужских колледжах. Позднее было показано, однако, что это традиционно мужская ценность, а женщинам более свойственно объяснять добрые поступки ценностью «заботы» (саге), ориентированной на потребности других и требующей отказа от собственных притязаний, жертвенности. Таким образом, по мнению К.Джиллиган, женщины ориентируются в своем моральном поведении не на объективные права, а на субъективную выраженность эмоционально воспринимаемой потребности другого человека (помогают не тому, кто заслужил, а тому, кто демонстрирует свое бедственное положение и вызывает, больше сочувствия).

Проявления «мужской» и «женской» морали отмечались многими исследователями. Так, ранжируя по значимости 15 терминальных ценностей М.Рокича, российские женщины отвели «честности» 7-е место, а «правдивости» ‑ 11-е. Мужчины «честность» поставили на 6-е место, а «правдивость» на 9-е (примечательно, что в США и мужчины, и женщины отводят указанным ценностям 1-е или 2-е места).

Отечественный исследователь В.В.Знаков, изучая проявления лживости у мужчин и женщин, также отметил несколько выразительных особенностей (6). Так, например, уже в определениях лжи женщины продемонстрировали более высокую рефлексию (объяснения нравственных категорий даются им легче). Далее можно выделить по крайней мере два типа лжи ‑ эгоцентрическую (когда о тех, кому говорят неправду, не думают, а преследуют только свои собственные цели) и альтруистическую (случаи «лжи во спасение», добродетельной лжи, при которой человек старается свести к минимуму последствия какой-то значимой информации). Альтруистическая ложь более присуща женщинам и фемининным мужчинам, эгоцентрическая ‑ мужчинам и маскулинным женщинам.

Объясняя необходимость лжи, женщины чаще обращаются к ее причинам («Оттого что боялся...»), мужчины ‑ к целям («Для того чтобы победить...»). Женщины также чаще отмечают эмоциональные оттенки происходящего. Таким образом, женщины в своих моральных суждениях скорее процессуальны, а мужчины ‑ результативны. И еще одна примечательная деталь: самооценка женщин по шкале правдивости существенно ниже, чем средняя самооценка мужчин. Трудно сказать, однако, является ли это выражением их объективной склонности к притворству или просто результатом более высокой рефлексии и критичности к себе по сравнению с мужчинами.

Интересно, что особенности морального сознания и нравственного поведения, обладающие половым диморфизмом, проявляются уже в подростковом возрасте. В отдельном исследовании мы изучали соотношение мотивов и ценностей альтруизма и достижения в сознании и поведении старших школьников (учеников 10-го класса). Оказалось, что если мальчик обладал выраженными качествами альтруизма, то и учился он, как правило, лучше других. Иная картина наблюдалась у девочек. Девочки, популярные по критерию готовности оказать помощь, учились весьма посредственно (13).

Изучая самосознание подростков, мы обнаружили также, что в субъективном семантическом пространстве девочек образы «Филантропа» и «Преуспевающего» резко разведены, а у мальчиков, напротив, чаще интегрированы. И, наконец, в ситуации достижения мальчики демонстрируют повышение готовности оказывать помощь другим, а девочки, напротив, ослабление этого мотива. Таким образом, и на ментальном, и на поведенческом уровнях мальчики воспринимают (переживают) альтруистическое и эгоистическое как взаимоусиливающее, то есть они скорее кооперативны, а девочки обладают достаточно сегментизированными субличностями, одна из которых обязательно главенствует над другой. То есть, ставя перед собой определенные прагматические цели, девочка внутренне как бы отказывается от альтруистической линии поведения, и, наоборот, ориентируясь на любовь к людям, она заранее готовит себя к жертвам тем, что ей тоже дорого. Эта интересная особенность, по-видимому, обусловлена культурно (потому что Россию многие считают «женской» страной) и может помочь объяснить многие качества российского менталитета (в частности, уступчивость, легкий отказ от борьбы за достижения и пр.). Но, по большому счету, это качество вовсе не полезно.

За рубежом изучалось влияние разных условий на моральное сознание (13). В исследованиях особенностей семьи ребенка было показано, что у детей обнаружена положительная связь между уровнем суждения и свободой, которой располагает на работе его отец. Более автономными оказываются суждения детей из высших слоев общества (по сравнению с детьми из средних слоев). А подростки из неполных семей, которые росли в условиях жесткого контроля, чаще оказываются «ненадежными» (меняющими основание аргументов) в своих рассуждениях, в отличие от «надежных», в семьях которых господствовал положительный эмоциональный климат и было принято открыто разрешать конфликты.

Среди взрослых влияние на моральные рассуждения, сравнимое по силе с семейным у детей, оказывали профессия и общая направленность личности. Так, было обнаружено, что в группе естественников и инженеров моральные правила понимаются как обязательные, неизменные и противопоставленные повседневной действительности; в группе гуманитариев, в противоположность этому, нормы рефлексируются, моральное законотворчество и реальная жизнь не имеют четких границ. Актуальным для зарубежной психологии является также изучение связи промилитаристской ориентации и моральной зрелости. Было показано, например, что субъективное принятие военной службы положительно коррелирует с конвенциональным уровнем, а отвержение ‑ с постконвенциональным уровнем развития морального суждения по Кольбергу. Кроме того, оказалось, что дилеммы из военной жизни решались на более низком уровне, чем гипотетические (это явление получило название «сегментизация сознания»).

Сравнение политических ориентации в Германии показало, что «левые» чаще применяли конвенциональную и постконвенциональную аргументацию, а «правые» ‑ доконвенциональную. В то же время обнаружено, что демократические взгляды чаще сочетаются с высоким уровнем морального развития, из чего делается вывод о том, что смысл демократизации и состоит в повышении моральности граждан.

Существуют и данные кросс-культурных исследований в области изучения морального сознания (8, 12). Так, российско-американский исследователь В.А.Лефевр обнаружил, что нормативные и идеальные представления о нравственном очень сильно различаются в России и США. Если для россиянина типично легкое использование дурного средства для достижения высокой цели (такое сознание Лефевр назвал дизъюнктивным), то для американского гражданина это исключено, американское сознание конъюнктивно и, если средство не может быть честным, значит, нехороша и сама цель. Это характеризует нормативное (общераспространенное) сознание. Иные требования, однако, предъявляются к герою (т.е. формируют представление об идеальном). В России это человек бескомпромиссный («Лучше умереть стоя, чем жить на коленях», «Ни шагу назад...»), а в США ‑ напротив, обладающий высокой гибкостью и способностью приходить к соглашению. По оценкам и прогнозам В.А.Лефевра, западная этическая система более жизнеспособна, ибо бескомпромиссность приводит к уничтожению всех несогласных (что и было продемонстрировано неоднократно в истории нашей страны) и в конечном счете ‑ к саморазрушению.

Регулярные учебные опросы студентов, впрочем, проводимые нами при помощи дилемм Кольберга на протяжении последних десяти лет, показывают, что привычная дизъюнктивность российского сознания постепенно смягчается.

Итак, результаты исследований, проанализированные в этой главе, показывают широкую вариативность форм реального и ментального взаимодействия человека с другими людьми, которые, однако, к настоящему моменту недостаточно систематизированы и соотнесены с другими проявлениями человеческой индивидуальности.

ЛИТЕРАТУРА

1. Анастази А. Дифференциальная психология. ‑ М.: Апрель- Пресс, 2001. ‑ 745 с.

2. Антонян Ю.М., Гульдан В.В. Криминальная патопсихология. ‑ М., 1991.

3. Берне Р. Развитие Я-концепции и воспитание. ‑ М., 1986. ‑ 421 с.

4. Битянова М.Р. Социальная психология. ‑ М.: МПА, 1994. ‑ 105 с.

5. Зимняя И А. Педагогическая психология. ‑ Ростов/н/Д.: Феникс, 1997. ‑ 780 с.

6. Знаков В.В. Правда и ложь в сознании русского народа и со временной психологии понимания. ‑ М., 1993. ‑ 116 с.

7. Крайг Г. Психология развития. ‑ СПб.: Питер, 2000. ‑ 980 с.

8. Лефевр ВА. От психофизики к моделированию души // Вопросы философии. ‑ 1990. ‑ № 7. ‑ С. 25-32.

9. Либин А.В. Дифференциальная психология: на пересечении европейских, российских и американских традиций. ‑ М.: Смысл, 1999. ‑ 534 с.

10. Машков В.Н. Основы дифференциальной психологии. ‑ СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 1998. ‑ 132 с.

11. Маркова А.К., Никонова А.Я. Психологические особенности индивидуального стиля деятельности учителя // Вопросы психологии. ‑ 1987. ‑ № 5. ‑ С. 40-50.

12. Мерлин B.C. Индивидуальный стиль общения // Психологический журнал. ‑ Т. 3. ‑ 1982. ‑ № 4. ‑ С. 26-36.

13. Нартова-Бочавер С.К. Ситуация достижения как фактор изменения готовности к помощи: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. ‑ М., 1992.

14. Орлов А.Б. Психология личности и сущности человека: парадигмы, проекции, практики. ‑ М., 1995. ‑ 142 с.

15. Равич-Щербо И.В., Марютина Т.М., Григоренко Е.Л. Психогенетика. ‑ М.: Аспект Пресс, 1999. ‑ 445 с.

16. Рейковский Я. Просоциальная деятельность и понятие собственного «Я» // Вестник МГУ. ‑ Сер. 14. ‑ Психология. ‑ 1981. ‑ № 1.

17. Свенцицкий А.Л. Социальная психология управления. ‑ Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. ‑ 175 с.

18. Современная психология / Под ред. В.Н.Дружинина. ‑ М., Инфра+, 2000.

19. Хорни К. Невроз и развитие личности. ‑ М., 1996.

ГЛАВА 12