Проблема кодирования невербального поведения личности и невербальной интеракции

В предыдущих разделах книги были представле­ны основные характеристики невербального поведения и невербальной интеракции, которые существенно вли­яют на решение одной из главных проблем психологии невербального общения — является ли невербальное поведение кодом и каковы возможности его кодирова­ния и выполнения им знаковых функций. Частично мы уже обращались к этим вопросам. В этом разделе кни­ги попытаемся с точки зрения личностного подхода к невербальному поведению ответить на эти и другие вопросы. Прежде всего необходимо сразу подчеркнуть, что мы не согласны с теми авторами, которые видят положительное решение проблемы кодирования невер­бального поведения в том, что оно применяется во мно­гих видах психологической практики и нацелено на ре­шение задач из области коммуникаций, межличностного и межгруппового познания, воздействия и т. д. Все эти доводы перечеркиваются тем, что «старые проблемы», которые были поставлены еще Ч. Дарвином, его пред­шественниками и последователями, остаются до сих пор нерешенными. Среди них проблема, привлекающая вни­мание и теоретиков и практиков, — проблема измере­ния, фиксации невербального поведения и его интерпре­тации в процессе общения. Поэтому до последнего времени является остро дискуссионным вопрос о том: «Могут ли невербальное поведение, экспрессия, невер­бальные коммуникации рассматриваться в качестве кода, имеющего четкое психологическое значение?»

Современные исследования экспрессивного кода находятся под сильным влиянием естественнонаучно­го подхода и лингвоцентрических идей анализа невер­бальных коммуникаций. В соответствии с ними по-раз­ному решается проблема кода. Углубляющийся разрыв между двумя позициями в поисках ответа на вопросы о возможностях измерения и фиксации невербального поведения делает проблему кодирования особенно ак­туальной Независимо от того, в рамках какого направ­ления рассматривается проблема кодирования невер­бального поведения, ее решение напрямую связано с тем, принимает ли исследователь определение невер­бального поведения как системы знаков (код).

Под кодом обычно понимается совокупность знаков, система символов, при помощи которых информация может быть представлена (закодирована). Знак, код репрезентирует закодированную в нем информацию и в этом смысле выступает в качестве индикатора, симп­тома, сигнала. Возьмем данное определение в качестве рабочего и, исходя из него, рассмотрим проблему не­вербального кода, помня, что сам код — это совокуп­ность знаков, репрезентирующих закодированную в нем информацию и имеющих четкое поле значений. Отвечает ли этим требованиям невербальный код, на­сколько соответствует понятие код тому, что принято называть в психологии невербального поведения кодом, является ли он знаком-индикатором? Перечисленные вопросы волновали исследователей выразительного, невербального поведения с момента оформления пси­хологии невербального общения в самостоятельную область психологической науки. Начиная с работ Ч. Дарвина, Ф. Пидерита, И. А. Сикорского, П. Манте-гаццы, В. И. Классовского, С. М. Волконского, В. М. Бех­терева и многих других авторов, обсуждается пробле­ма знаковых функций экспрессии, выразительных движений, физиогномики. Данная проблема в теорети­ко-методологическом плане дискутируется в обобщаю­щей работе (228), подводящей итоги изучению невер­бального поведения в течение двадцатого столетия представителями англо-американской психологии.

В течение всей истории психологии невербального поведения получено множество противоречивых отве­тов на поставленный вопрос о статусе невербального поведения как системы знаков или кодов, эмблем и т. д. Он обсуждался как с позиций изучения закономернос­тей кодирования информации тем, кто пытается ее пе­редать, так и с точки зрения того, кто является наблю­дателем, экспертом получаемой информации и перед кем стоит задача ее кодирования Понятно, что для психологии невербального общения представляют интерес сведения о различных сторонах кодирования Hевербального поведения, так как в ней давно зафиксирова­ны два рода способностей: 1) способность к передаче с помощью невербального кода своих состояний, отноше­ний, переживаний и т. д; 2) способность, базирующая­ся на социально-психологической наблюдательности, социальном интеллекте и обеспечивающая кодирова­ние — интерпретацию полученной информации для ее дальнейшего использования в диагностических, психокоррекционных целях.

Для того чтобы ответить на вопрос о том, является ли экспрессия (мимика, пантомимика) знаком опреде­ленных психологических характеристик личности, на­чиная с 20-х годов нынешнего столетия и до сегодняш­него дня проводятся исследования, в которых систематически изменяются, варьируются изображе­ния экспрессии, вводятся контролируемые переменные, но самое главное — предпринимаются усилия избежать влияния экспериментатора на создание и оценку эксп­рессивного кода. Такого рода работам предшествовал описательный этап. Главный метод на этом этапе — на­блюдение с последующим описанием экспрессивных кодов.

Существует огромное множество описаний выраже­ний лица, движений частей тела, имеющих определен­ное семантическое поле. Ниже приводится пример из книги П. Мантегаццы «Физиогномия и выражение чувств», в которой он описал экспрессию любви, рас­положенности одного человека к другому, умиления, ненависти, жестокости, гнева, надменности, тщеславия, страха и т. д. Обращение к этой книге продиктовано рядом обстоятельств. Во-первых, тем, что она написа­на в конце прошлого столетия, но приведенные в ней сведения не только не устарели, но и выглядят весьма современно Во-вторых, в отличие от многих предыду­щих и последующих изданий на эту же тему в книге П. Мантегаццы рассматриваются экспрессивные, невербальные паттерны как основных состояний челове­ка, так и его отношений к другому человеку. В-треть­их, зафиксированные в вербальной форме и проиллюс­трированные с помощью фотоизображений наблюдения являются яркими примерами создания экспрессивных паттернов как совокупности взаимосвязанных вырази­тельных движений. Например, по мнению П. Мантегаццы, экспрессивный паттерн, код удовольствия, хороше­го расположения духа, радости состоит из следующих движений: «поднятие уголков губ; сморщивание ниж­них век и окружности глаз; расширение ноздрей; смех; изгибание туловища; движение рук; блеск глаз; пение; говорливость; улыбка».

В современной психологии экспрессивный паттерн, код также представляет симптомокомплекс движений, которые легко наблюдать и фиксировать. В нем отсут­ствуют микродвижения. Эти особенности вербальных кодов экспрессии являются наиболее уязвимыми мо­ментами, когда речь заходит о соответствии кода опре­деленным психологическим состояниям. Вышеобозначенные недостатки вербальных кодов экспрессии не преодолены до сих пор. Но, несмотря на это, создание экспрессивных кодов на основе наблюдений и после­дующих описаний является одним из самых распрост­раненных методов современной психологии невербаль­ного общения.

Одна из первых работ, поставившая под сомнение правильность экспрессивных кодов, описанных на ос­нове наблюдений, была работа К. Лэндиса (1929 г.). Можно сказать, что он в самом начале становления экспериментальной психологии экспрессивного поведе­ния обратил внимание на существенный недостаток экспрессивных кодов, составленных на основе наблю­дений. А именно на то, что многочисленные исследо­ватели лишь фиксируют мышечные сокращения, но не дают ответа на вопрос о действительных связях между выражением и психическими состояниями. Кроме это­го, из существующих описаний мы скорее узнаем о том, как люди распознают экспрессию, чем о ее соот­ветствии переживаниям человека.

Один из приемов ограничения влияния недостатков вербализации движений на создание кода — это обра­щение к живописи, графике, фото- и киноинформации. Крукенберг еще в 1920 году опубликовал прекрасно иллюстрированное исследование выражений лица. В качестве иллюстраций экспрессии различных состоя­ний, отношений он привел живописные портреты, ка­рикатуры, рисунки, изображающие людей — свидете­лей несчастных случаев. Но даже сочетание вербальной и невербальной (живопись, графика и т. д.) информа­ции об экспрессивных кодах не могло устроить как теоретиков, так и экспериментаторов, пытающихся ответить на вопрос о степени устойчивости, жесткос­ти связей между кодом и его значением.

Наряду с методом наблюдений, сопровождающимся описанием экспрессивных кодов, применяется также прием наигрывания экспрессии состояний. После этой процедуры фотографии наигранных выражений предъявляются экспертам для опознания. На основе полученных ответов делается вывод о соответствии экспрессивного кода тому или иному состоянию. В ис­тории проблемы кодирования экспрессии отмечаются неоднократные попытки изобрести объективные мето­ды анализа экспрессивного кода. Тот же К. Лэндис ста­вит цель провести анализ лицевых реакций здоровых мужчин и женщин, а также движений их головы в опре­деленных ситуациях. Для решения поставленной задачи он разрабатывает 16 стимульных ситуаций: от прослуши­вания легкой музыки до неожиданных выстрелов; ситу­аций, в которых крысам отрезали головы; прятали в спе­циальную посуду лягушек, с которыми впоследствии ничего не подозревающий испытуемый сталкивался; участников эксперимента ударяли электротоком; им по­казывали порнографические открытки, и т. д.

Процедура эксперимента включала следующие мо­менты. Перед началом исследования лица испытуемых фотографировали в нейтральной ситуации, с целью иметь «фоновое» выражение. В процессе предъявления стимулов фиксировались заметные изменения выраже­ния лица и движения головы. По завершении действия стимула участникам эксперимента предлагалось расска­зать об их чувствах, эмоциональных состояниях. Пос­ле окончания эксперимента все фотографии были сгруппированы в соответствии с определенной ситуа­цией-стимулом. На основе анализа фотоизображений экспрессии К. Лэндис пришел к выводу, что нет таких экспрессивных кодов, которые бы соответствовали од­ним и тем же рассказам испытуемых об их чувствах и состояниях. Он сделал также вывод о том, что не суще­ствует экспрессивных кодов, типичных для той или иной стимульной ситуации. Вместе с этим, им было от­мечено, что каждый испытуемый реагирует определен­ным образом, используя одни и те же группы мышц, проявляя завидное постоянство телесных реакций. К. Лэндис не обнаружил различий в выражении эмоций между мужчинами и женщинами. В его эксперименте испытуемые чаще всего улыбались в ответ на предъяв­ляемый стимул.

Таким образом, исходя из данных выполненной ра­боты, К. Лэндис заключил, что не существует устойчи­вых экспрессивных кодов состояний, вызванных опре­деленным стимулом. Безусловно, работа К. Лэндиса подверглась резкой критике со стороны тех исследова­телей, которые придерживались противоположной точ­ки зрения. Его обвиняли в искусственности многих ситуаций, в отсутствии четких временных границ фик­сирования экспрессии, в желании совместить вербаль­ные отчеты испытуемых об их состояниях с экспрес­сией, в конце концов, в том, что он недостаточно аргументировал, что выбранные им стимулы могут вы­зывать различные эмоции. Но важно другое, что в ис­следовании К. Лэндиса заданы контролируемые пере­менные (ситуации) и осуществлен анализ экспрессии, полученной в экспериментальных условиях, прибли­женных к естественным.

Через двадцать лет после исследования К. Лэндиса появляется статья Джеймса Коулмана, посвященная изучению лицевой экспрессии эмоций (1949 г.). В этой статье Д. Коулман отмечает, что исследования экспрес­сивных кодов отличаются противоречивостью выводов. Причина отсутствия четкого ответа на вопрос о степе­ни взаимосвязи между экспрессивным кодом и состо­янием человека кроется в чрезвычайно искусственных способах создания кодов, а также в том, что не учиты­ваются факторы «зрелости» личности, принимающей участие в исследовании; факторы культуры, обусловли­вающие место, время, способ эмоционального выраже­ния; ситуативные факторы. В своей работе Д. Коулман сосредоточился на том, чтобы преодолеть две трудности на пути создания кодов: выбрать верный способ фикса­ции экспрессивного кода (данная проблема является центральной для многих современных работ) и подо­брать стимулы, вызывающие определенные эмоции.

Итак, Д. Коулман так же, как и К. Лэндис, отказался от приглашения актеров для моделирования экспрес­сивных кодов, он не использовал многократно отрабо­танный прием «разыгрывания» экспрессии в соответ­ствии с заданным экспериментатором списком эмоций, не применял подобного списка и для оценки состояний, переживаемых участниками исследования.

Процедура включала фиксирование экспрессии, вер­бальные отчеты испытуемых, погруженных в следую­щие ситуации: им предлагалось давить на ручку дина­мометра изо всех сил; во время эксперимента внезапно раздавался громкий стук или наносился достаточно болезненный удар электротоком в область шеи; экспе­риментатор на глазах у испытуемого давил улитку; по­казывал, а затем клал на колени змею, и т. д. В резуль­тате проведенного эксперимента Д. Коулман сделал вывод о том, что экспрессия лица и интроспективные отчеты испытуемых соответствуют определенным стимульным ситуациям. Экспрессивные коды состояний в исследовании Д. Коулмана различались в зависимости от ситуаций. Эксперты достаточно успешно распозна­вали состояния людей на основе лицевых выражений. Вместе с этими выводами он также пришел к заключе­нию, что существуют индивидуальные различия в выра­жении состояний, например, испытуемые отличались по степени вовлечения мускулатуры лица, интенсивности выражения.

Таким образом, результаты исследования Д. Коулма­на свидетельствуют, что существуют однотипные спо­собы выражения состояния, вызванного определенным стимулом, что внутри типа экспрессии наблюдаются ин­дивидуальные вариации по интенсивности выражения.

Немногим больше, чем через двадцать лет, в 1972 году выходит статья Р. Бака, Р. Миллера, В. Сейвина, В. Кьюла (216), в которой обсуждается проблема, по­ставленная К. Лэндисом (1929 г.), Д. Коулманом (1949 г.). В интересной работе, выполненной с помощью совре­менной техники, авторы опять ставят вопрос о возмож­ности передачи состояний с помощью лицевой экспрес­сии. Как и в предыдущих работах, Р. Бак и др. разрабатывают ситуации, актуализирующие те или иные состояния. Но отличие их работы от предшеству­ющих заключается в том, что они отказались от фото­регистрации выражений лица, заменив ее видеосъем­ками и тем самым сохранив главное свойство экспрессии — движение. Авторы исследования также отказались от оценки выражений лица экспертами пос­ле окончания эксперимента. Замысел их работы был достаточно сложен. Они считали, что необходимо со­здать такие условия, которые были бы максимально приближены к естественным ситуациям общения и од­новременно включали контролируемые переменные, инструктивное поведение испытуемых.

Р. Бак и его коллеги создают оригинальную проце­дуру эксперимента. Во-первых, испытуемые работают в парах. Одному из них предлагались цветные слайды с различным эмоциональным содержанием, а другой — «наблюдатель» — должен был определить по выраже­нию лица, появляющегося на телеэкране, какой слайд-стимул рассматривает «посылатель». Во-вторых, испы­туемый, рассматривающий изображение на слайде, должен был после каждого предъявления стимула оха­рактеризовать свое эмоциональное состояние по двум шкалам с девятибальной системой оценок: «сильное — слабое»; «приятное — неприятное». Участники экспе­римента — «посылатели» не знали о том, что за ними наблюдают. «Посылателю» экспериментатор говорил о том, что он участвует в исследовании, где изучается взаимодействие между физиологическими реакциями и субъективными отчетами по поводу его эмоционально­го отношения к различным стимульным ситуациям.

«Наблюдателю» давалась инструкция выбрать на основе выражения лица, увиденного на телеэкране, слайд, вызвавший состояние, и занести его номер в бланк ответов, а затем оценить эмоциональное состоя­ние по двум шкалам (таким же, как и у «посылателя») и указать степень уверенности в своих ответах на шка­ле «уверен — не уверен». В-третьих, все стимульные ситуации были подразделены на пять групп в соответ­ствии с изображениями на слайдах: 1) «сексуальные» — изображения обнаженных и полуобнаженных мужчин и женщин; 2) «декоративные» — фотографии ландшаф­тов, улиц; 3) «материнские» — изображения матерей и детей; 4) «отвращающие» — фотографии сильных по­вреждений и ожогов лица; 5) «необычные» — различ­ные световые эффекты, произведения искусства. В-чет­вертых, все участники эксперимента подверглись тестированию. Применялись шкалы: «экстраверсии — интраверсии»; «уровня тревожности»; «самооценки» и опросник «социальных потребностей». Результаты те­стирования не принимались во внимание при подборе пар. Они составлялись на основе случайной выборки. Тот, кто приходил на эксперимент первым, был. «наблю­дателем», а тот, кто появлялся вторым, был «посылателем». В-пятых, у участников каждой пары во время эксперимента снимались показатели электроэнцефалог­раммы, КГР, замерялась частота сердцебиения. В иссле­довании приняли участие десять женских и девять муж­ских пар.

Результаты данного эксперимента говорят о том, что «наблюдатели» из женских пар (9 из 10 пар) точно опре­делили категорию слайда в 20% случаев, что является значимым показателем для данной выборки, и только 3 «наблюдателя» из 9 мужских пар выполнили задание так же успешно, как и женщины. По выражению лица «посылателя» достаточно точно определялась «наблю­дателями» степень «удовольствия — неудовольсвия» и степень «силы» эмоционального отклика «посылателя». Коэффициент корреляций между оценками этих харак­теристик эмоционального отклика «наблюдателями» и «посылателями» достаточно высокий. Физиологические показатели «наблюдателей» и «посылателей» сравнива­лись тогда, когда «наблюдатель» правильно или непра­вильно называл слайд. Математический анализ этих данных показал, что физиологические реакции двух испытуемых, даже если они в чем-то совпадали, не вли­яли на степень согласованности их ответов по шкалам.

Влияние личностных характеристик участников эк­сперимента на точность определения по выражению лица стимула-слайда и на согласованность ответов по шкалам не зафиксировано с очевидным постоянством. Но получены сведения о зависимости между уровнем экстравертированности «посылателя» и точностью оп­ределения типа стимульной ситуации «наблюдателем». В целом, женские пары более успешно, чем мужские, выступали как в роли «посылателя», так и «наблюдате­ля» эмоциональных откликов. Р. Бак и др., ссылаясь на ряд исследований других авторов, приходят к выводу о том, что существуют различия между мужчинами и женщинами в кодировании эмоциональных состояний. Женщины-«посылатели» более открыто выражают эмоциональное состояние, чем мужчины, и проявляют бо­лее высокую чувствительность по отношению к увиден­ной на экране экспрессии. Далее зафиксировано, что открытоэкспрессивные участники эксперимента (они названы «экстерналайзеры») имеют минимальные из­менения физиологических показателей в момент предъявления стимула, а малоэкспрессивные («интерналайзеры») демонстрируют существенные сдвиги фи­зиологических показателей по сравнению с фоновыми.

Среди женщин оказалось больше «экстерналайзеров», чем среди мужчин. Р. Бак и его коллеги считают, что «интерналайзеры» — это лица, которые по какой-то причине не могут открыто выражать свои чувства. То, что среди мужчин больше «интерналайзеров», чем сре­ди женщин, обусловлено, по их мнению, особенностя­ми воспитания юношей и девушек. Перед молодыми людьми чаще ставится задача не проявлять открыто свои эмоциональные реакции, скрывать чувства, что приводит к формированию неинтенсивных способов проявления эмоционального отклика на событие, к не­доразвитию навыков экспрессивного кодирования со­стояний.

Далее, авторы обсуждаемой работы считают, что для верного определения стимула по выражению лица не­обходимо не только найти место наблюдаемой экспрес­сии на шкале «приятное — неприятное», «слабое — сильное», но и иметь некоторую информацию о лично­сти «посылателя». Так, «наблюдатель» может видеть на телеэкране улыбающееся лицо, улыбку. Означает ли это, что «посылатель» рассматривает забавный, смеш­ной слайд, или свидетельствует о том, что он смотрит на привлекательные сексуальные сцены, а, может быть, «посылатель» разглядывает пейзаж или какое-нибудь произведение искусства? Для того чтобы «наблюда­тель» мог ответить на эти вопросы, ему необходима дополнительная информация о личности «посылателя». Его ответ также может быть проекцией его собствен­ных личностных характеристик, а также следствием его отношения к личности «посылателя». Короче говоря, чтобы «наблюдатель» успешно решал поставленные перед ним задачи, ему необходима информация о ти­пичных способах выражения состояний «посылателем» в ответ на определенный стимул. Иными словами, не­обходима информация о диапазоне индивидуальных вариаций кодирования выражения состояния.

Таким образом, исследование Р. Бака, Н. Миллера, В. Сейвина, В. Кьюла показало, что существуют экс­прессивные коды и на их основе можно определить стимул и, естественно, состояние человека. В то же время данная работа свидетельствует, что кодирование, передача эмоционального состояния зависит от ряда факторов: половых, личностных, тенденций в воспита­нии. Чтобы быть уверенным в том, что данная экспрес­сивная программа, экспрессивный паттерн выражают определенное состояние, необходимо знание об инди­видуальных, устойчивых способах реагирования на раз­личные стимульные ситуации.

Рассмотрим еще одно исследование, которое выпол­нено в 90-е годы (251) и в котором также обсуждается проблема кодирования коммуникативных интенций и ставится вопрос о степени осознанности этого процес­са самим субъектом общения. В работе изучаются коды интенций присоединения или, по-другому, проявления склонности к партнеру. Авторы исследования исходят из того, что существующие социальные нормы, догово­ры сдерживают проявление истинных интенций, состо­яний. Но эти «сдерживаемые» отношения находят свое выражение в невербальных, экспрессивных кодах. С их точки зрения, для моделирования невербального пове­дения необходимо знать о чувствах партнера, о типе социальной ситуации, о том, насколько значим собесед­ник в контексте достижения поставленных целей, о нормах выражения своей склонности или присоединения к партнеру, важна также информация, включаю­щая переживания прошлого опыта общения с этим же человеком. Перечисленные аспекты информации способствуют пониманию «текущего» поведения партнера, в каком состоянии находятся их взаимоотношения. Она необходима для сличения ожидаемого и реально наблю­даемого невербального поведения, для подтверждения того, что общение является эффективным, что интен­ция верно закодирована и передается партнеру.

Таким образом, невербальное поведение, невербаль­ная интеракция составляют код диалога, особенно то­гда, когда необходимо создать определенную степень интимности, непосредственности, включенности и до­минантности. Проблема заключается в том, насколько невербальные коды осознаны, насколько необходимо для понимания природы экспрессивного кода касаться более «тонких» смыслов, чем социальные значения невербального поведения, с помощью каких техничес­ких средств они могут быть зафиксированы.

В результате анализа и сравнения различных подхо­дов к проблеме кодирования коммуникативных интен­ций напрашивается вывод о том, что элементы невер­бального поведения, экспрессии могут сознательно выбираться с целью кодирования и последующей пере­дачи состояний, отношений, но в структуре кода так­же будут находиться элементы, степень осознания ко­торых будет заметно различаться.

В эксперименте М. Palmer, К. Simmons (251) сравни­вались актуальное невербальное поведение, демонстри­руемое в межличностном общении, и самоотчеты о нем. Таким образом устанавливался диапазон осознаваемых и неосознаваемых элементов в структуре экспрессив­ного кода. Авторы этого исследования изучали коды расположения к партнеру. Они фиксировали особенно­сти взгляда, так как известно из многих работ, что че­ловек, пытающийся продемонстрировать свое располо­жение к другому или получить одобрение, увеличивает время и интенсивность взгляда. Они также обращали внимание на наличие или отсутствие улыбки, учитывая те факты, которые подтверждали, что расположение, присоединение, желание получить одобрение от определенного лица всегда сопровождается целенаправлен­ными улыбками. Увеличение количества улыбок свиде­тельствует об увеличении интимности отношений, улуч­шении взаимопонимания. Кроме улыбки и взгляда важными показателями являются прикосновения и дви­жения головой. Кивки головой демонстрируют поддер­жку, одобрение, присоединение к мнению партнера. Прикосновения к себе, наоборот, указывают на неко­торый дискомфорт в общении. Имеются данные, кото­рые говорят о том, что если партнер уменьшает коли­чество прикосновений к себе, то увеличивается степень его притягательности.

М. Palmer, К. Simmons выдвинули гипотезу о том, что код интенции (отношения) расположения (принятия), присоединения будет включать большее количество пристальных взглядов, улыбок, движений головой по отношению к партнеру и меньшее количество прикос­новений к себе. Данная гипотеза проверялась в специ­ально смоделированной ситуации взаимодействия. Ди­ады мужчин и женщин вели разговор в течение 5 минут. 1/3 участников получила указание демонстри­ровать увеличение симпатии, расположения, а 1/3 чле­нов диады имела задание уменьшить симпатию к дру­гому. Участников всех пар просили не говорить своим партнерам, что они чувствуют по отношению друг к другу. Экспериментаторы спрашивали после истечения срока разговора тех участников диады, которым не были даны какие-либо указания. Они интересовались тем, насколько им были симпатичны партнеры по об­щению. Экспериментаторы также просили тех, кото­рые выполняли их задание, сделать самоотчет о невер­бальных средствах, которые они использовали, чтобы продемонстрировать увеличение или уменьшение рас­положения к партнеру. В результате сравнивались три показателя: элементы реального невербального поведе­ния с самоотчетами и с оценками симпатии, проявляе­мой партнерами. Данные этого исследования говорят о том, что 50% участников эксперимента сообщили о том, что они сознательно использовали пристальный взгляд и улыбки. Практически такое же количество субъектов общения не могли с уверенностью заявить о том, какое невербальное поведение они применяли для того, что­бы продемонстрировать присоединение или отчужде­ние. Таким образом, реальное невербальное поведение и самоотчеты не совпадают. Участники исследования, задание которых состояло в том, чтобы проявить боль­шую симпатию к партнеру, увеличивали количество невербальных движений, усиливали контакт глаз, чаще улыбались, наклоняли голову в сторону к партнеру. Их самоотчеты в большей степени соответствовали их ре­альному невербальному поведению, чем самоотчеты тех, которым нужно было демонстрировать снижение распо­ложения и симпатии. Эти участники в самоотчетах ука­зывали на большее количество изменений в невербаль­ном поведении, чем это было в действительности.

Прикосновения к себе присутствовали как в кодах симпатии, так и антипатии к партнеру, так как участ­ники эксперимента заявляли, что они испытывали дис­комфорт от любой формы задания. Оценка степени проявляемой симпатии увеличивалась в соответствии с увеличением количества и интенсивности взглядов, улыбок, наклонов головы. В целом, в демонстрируемом коде осознаются только те элементы, количество и ин­тенсивность которых увеличивается или уменьшается.

Таким образом, и в этом исследовании были зафик­сированы факты, которые указывают на необходимость осторожного подхода к решению проблемы экспрес­сивного кода. Особенно важным для понимания приро­ды кодирования чувств и отношений и их передачи другому является тот факт, что в структуре кода при­сутствуют одновременно выразительные движения, использование которых отличается степенью осозна­ния, что в структуру кода могут входить экспрессивные элементы, которые передают несколько иные чувства, чем те, которые партнеры пытаются выразить, что ре­альный невербальный, экспрессивный код, паттерн и то, что представлено в самоотчетах, чаще всего не совпадает. Поэтому такой прием создания кодов, как са­моотчеты о выражении тех или иных состояний, явля­ется весьма уязвимым.

Итак, результаты вышеприведенных работ, выпол­ненных в разное время, с помощью различных техни­ческих средств, отличающихся процедурой экспери­мента, задачами и данными, говорят в пользу того факта, что существуют программы, паттерны экспрес­сивного поведения, что они соответствуют определен­ным стимульным ситуациям, состояниям, отношениям и в этом смысле могут быть представлены как коды. Но из приведенных работ также следует, что понятие «эк­спрессивный, невербальный код» нуждается в переос­мысливании в соответствии с особенностями кодиро­вания, приемами фиксации, в соответствии с тем фактом, что невербальные программы не обладают не­обходимой устойчивостью, не все из них являются об­щеприняты (это главные характеристики кода как вида знака). Более того, каждое из рассмотренных исследо­ваний как бы все дальше и дальше отодвигает решение проблемы невербального экспрессивного кода. Задача выглядит все более и более сложной за счет введения таких переменных, как ситуация, индивидные, личнос­тные особенности субъекта кодирования экспрессии, факторы культуры, влияющие на процесс кодирования и характеристики кода, степень осознания, целенаправ­ленности кодирования как процесса. Введение такого количества переменных, влияющих на процедуру коди­рования экспрессии, заставляет по-новому посмотреть на известный в психологии невербального поведения вывод, сделанный в 50-е годы Брунером и Тагиури. Они утверждали, что не существует неизменяемого паттер­на, кода, соответствующего определенным состояниям. Авторы вышеприведенных работ не столь категорично заявляют об этом, но из их работ, на наш взгляд, также следует вывод об изменчивости кодов экспрессии. Зас­луга их в том, что они ставят задачу объяснить данный феномен и найти те переменные, которые стабильно приводят к возникновению определенных характерис­тик кода.

Благодаря усилиям таких авторитетных во всем мире исследователей, как П. Экман, Р. Шерер (228), М. Ар-гайл (210), Р. Бердвистелл (214), П. Булл (217) и многие другие, оформилось несколько различных взглядов на процессы кодирования как невербальных коммуника­ций, так и невербального поведения. Первая точка зре­ния базируется на том, что многие элементы, характе­ристики невербального поведения не имеют адекватной им системы записей, поэтому невербальное поведение с точки зрения практических задач фиксации остается неуловимым, вероятностным. Трудности, появляющие­ся на пути разработки способов фиксации и кодирова­ния невербального поведения, послужили основанием для выражения сомнения относительно «практичности» психологии невербального общения, а иногда и более суровой оценки ее, как отрасли, не имеющей будуще­го (236). Крайняя позиция относительно возможностей фиксации и кодирования невербальных коммуникаций представлена в отечественной психологии в работах Е. И. Фейгенберга и А. Г. Асмолова (183, 184). Они счи­тают, что «невербальная коммуникация является пре­имущественно выражением смысловой сферы личнос­ти. Она представляет собой непосредственный канал передачи личностных смыслов», — и, исходя из этого тезиса, объясняют «безуспешность многочисленных по­пыток создания кода словаря, дискретного алфавита языка невербальной коммуникации... Невозможность воплощения симультанных динамических смысловых систем личности в дискретных равнодушных значени­ях», — и убеждают, что «поиски дискретных формали­зованных словарей жестов, телодвижений» обречены на неудачу (183. С. 76).

История психологии невербального общения не по­зволяет столь категорично подойти к ответу на вопрос о возможностях кодирования и декодирования невербальных коммуникаций. Скорее данный вывод имеет отношение к определенным аспектам невербального поведения личности. Да и сами авторы вышеприведен­ной работы, ставя вопрос о том, «какое содержание передается через невербальные коммуникации», исхо­дят из тезиса о «связи личности и познотонических движений» (183. С. 76). Развивая ряд идей психологии невербального общения, они пытаются главный вывод их работы подкрепить рядом положений из исследова­ния Л. И. Анцыферовой (11), в котором, на наш взгляд, развивается иной подход к невербальному общению человека. Л. И. Анцыферова обращает внимание на тот факт, что активность проявляется в установках всего тела человека, например, в позах внимания, ожидания, тревоги, раздумья и т. д. Она пишет, что «в специфике поз, в динамике их смены отчетливо проявляются пси­ходинамические характеристики и личностные свой­ства человека», делает акцент на том, что психотоничес­кая активность человека отчетливо «выражает эмоционально-аффективное отношение личности к со­бытиям» (11. С. 155). Л. И. Анцыферова приводит в ка­честве примера два невербальных паттерна, кода эмо­ционально-аффективного отношения личности. Первый из них характерен для человека, испытываю­щего напряжение в социальных ситуациях, а второй невербальный паттерн поведения включает движения человека, относящегося с доверием к социальному миру. Центральным комплексом движений, входящих в первый паттерн, являются: охватывание себя руками, прижатие их к телу, «утаивание» частей тела (убрать руки за спину, прикрыть часть лица, спрятать под стол ноги и т. д.), а специфическими движениями, образую­щими второй паттерн, являются движения, направлен­ные к партнеру, в частности «спокойное положение тела, чуть откинутая в сторону рука с полуоткрытой ладонью...» (11. С. 155). Из приведенной работы, на наш взгляд, следует, что утверждение о безуспешности по­пыток выделить отдельные движения, расчленить симультанную невербальную коммуникацию, описать набор взаимосвязанных движений, т. е. паттерн, невер­бальный код, соответствующий некоторым эмоциональ­но-аффективным отношениям личности, является категоричным, не отражающим разнообразные воз­можности кодирования различных компонентов невер­бального поведения.

Отношение к кодированию невербальных коммуни­каций как к «безнадежному занятию» появляется не только тогда, когда гиперболизируются одни характе­ристики и недооцениваются другие (например, посто­янно подчеркивается симультанность невербальных коммуникаций и в то же время игнорируется такое свойство, как завершенность в соответствии с теми или иными аффективно-эмоциональными состояниями), но и тогда, когда термином «невербальные коммуникации» обозначается весь спектр явлений, относящихся к не­вербальному языку.

Практика кодирования предполагает дифференциро­ванное отношение к таким явлениям, как невербальные коммуникации, невербальное поведение. В разделе 1.1. мы уже отмечали, что невербальные коммуникации представляют систему символов, знаков, использую­щихся для передачи сообщения с большой степенью точности, которые в той или иной степени отчуждены и независимы от психологических и социально-психо­логических качеств личности, которые имеют достаточ­но четкий крут значений и могут быть описаны как лингвистические знаковые системы. Проблеме кодиро­вания — декодирования невербальных коммуникаций посвящено достаточно большое количество работ, ко­торые убеждают в том, что конвенциальные, интенциональные, произвольные жесты, телодвижения, поз<